Управляя машиной, я временами чувствовал в своих ладонях не обтянутую кожей баранку, а руки Кати. Мысленно я всё ещё был с ней. Меня терзало ощущение какой-то двойственной неопределённости. Пытаясь вывести какую-то формулу со многими известными, я никак не мог прийти к одному знаменателю, который мог бы удовлетворить всех. Старик, сидевший рядом, видел мои терзания, и успокаивающе рассуждал:
- Сам посуди: продаст она дом, Женьке того и надо – птичка в его клетке. Будет сидеть дома, варить ему еду, обстирывать, порядок в доме поддерживать. Женька придёт с работы, выпьет, поест, телевизор посмотрит, переспит с Катькой, а утром, позавтракши, во всём чистеньком снова на работу. Это его образ жизни, а Катерина аккуратная хозяйка, поэтому он за неё и держится. Только характерец у него всё равно паскудный, прости Господи, видимо не всякая может ему угодить. А Катя – золото. Не понимаю, почему она его терпит? Не любит и не уходит.
- Да вроде нормальный мужик, сдержанный, - попытался я поддержать разговор, - и, похоже, любит её.
- Ну, на людях-то он всегда нормальный. Лишнего не покажет. Да только через месяц Катя сбежит от него. Она раньше и неделю не могла рядом с ним находиться. Я её, старый дурак, убеждал – семья это главное, держись за Женьку, работящий, всё для тебя сделает. А он и делал всё для неё, чтобы себе угодить. Вообще, как они до сих пор вместе? Живут, как в сказке – крот и Дюймовочка.
У меня до сих пор тоскливо ныло в груди, но я слушал деда, внимательно. Хотелось побольше узнать о Кате, хотя и не знал, зачем мне это.
- Может, ты преувеличиваешь?
- Нет, Толь, мне ли, старику, не видеть жизнь такой, какая она есть. Это вы с Женькой, как слепые котята, не замечаете в женщине женщину в прямом смысле слова.
- Поясни.
- Что тут пояснять. И так всё яснее ясного. Полюбила она тебя.
- Катя?
- Ну, а кто же ещё?
- И что мне теперь с этим делать?
- Так ведь и ты её полюбил. Вот что интересно. Вам и решать свою судьбу. Любовь – это тоже испытание, своего рода – дар Божий. Как распорядитесь, так и будет.
- Дед, ты же умный старик, жизнь повидал. Ну, научи меня, несмышлёныша, что я должен делать в такой ситуации? Катя мне, безусловно, нравится, но у неё есть муж. Я нравлюсь Кате, но у меня есть невеста Соня, которая сейчас ждёт меня в деревне.
- Про Соню ты мне ничего не говорил.
- Но это не значит, что я исключил её из своей жизни.
- Понятно с вами, молодой человек. Вы, оказывается, просто ловелас. Устроили вокруг себя девичник.
- Да ничего я не устраивал. Всё само собой как-то получилось.
- Ты сейчас за рулём автомобиля?
- Ну и что?
- Ты едешь на одной машине?
- И что?
- Да то, что ты не смог бы одновременно управлять двумя автомобилями.
- Ну, ты и сравнил. Автомобилями я могу управлять по-переменке. К тому же в одной машине можно везти сразу несколько пассажиров.
- То-то и оно – пассажиров. А любимый человек – верный спутник по жизни, должен быть один. И дорога одна – до конечной остановки.
- Понятно. Придётся мне самому разбираться в своей жизни путём проб и ошибок. А как иначе искать истину?
- Истину искать не надо, она в тебе. Ты только умей распознать её. Господи, помилуй! – вдруг перекрестился старик, - Гаишники!
И тут я увидел взмах милицейского жезла. Пришлось остановиться.
- Приготовьте документы на автомобиль, права и выйдите из машины, - услышал я от подошедшего сержанта.
- А если я не выйду? - я сразу встал «на дыбы» от непомерной наглости.
- Это будет расцениваться, как неповиновение работнику милиции.
- А я не знаю, что вы работник милиции.
- А кто я, по-твоему?
- Ну, форму и я могу одеть.
- А-а, тебе удостоверение показать?
- Вообще-то, культурному работнику милиции согласно инструкции, не мешало бы вначале поздороваться, потом представиться, а уж затем предъявлять свои требования.
- Олег, - обратился он к напарнику, «обрабатывающему» водителя большегрузной фуры, - тут какой-то пьяный умник права пытается качать. У тебя есть трубка? Надо его на алкоголь проверить.
- Возьми в машине, - последовал ответ.
Сержант сходил до патрульного автомобиля, и, возвращаясь, надломил конец стеклянной трубки, подал мне в боковое окно:
- Дуйте, - «вежливо» произнёс он.
- Не буду, - усмехнулся я.
- Это почему же? – его злость готова была выплеснуться наружу.
- А потому, товарищ сержант, что эта трубка уже была использована. Посмотрите сами, вот эта полоска должна быть красной, а она уже зелёная. К тому же, с самого начала вы не показали мне, что оба конца трубки наглухо запаяны. Если я нарушил правила дорожного движения, то вы должны мне об этом сказать, что именно я нарушил? Если так, составляйте протокол. Но ничего подобного я от вас не слышал. А если вы считаете, что я пьян, везите меня на медицинское освидетельствование. В эту трубку я дуть не буду.
Тем временем, лейтенант, которого сержант назвал Олегом, быстро сунул себе в карман что-то переданное ему водителем фуры, и, отпустив того, направился к нам.
- Ну что у вас тут?
- Да вот, похоже, водитель в состоянии алкогольного опьянения. В трубку дуть отказался. Из машины не выходит. Документы не предъявляет. Да и вообще, борзый какой-то.
Лейтенант наклонился, чтобы рассмотреть меня и вдруг широко улыбнулся:
- Это же Кондратьев, – он отодвинул сержанта в сторону, - Ты что, Охлупин, газеты читать надо. Тут, можно сказать, мировая знаменитость, а ты с трубкой. Извините, товарищ Кондратьев, езжайте. Счастливого пути.
Дед, молча следивший за развернувшимся действом, не выдержал и тоже решил внести свою лепту:
- Олег, - обратился он к лейтенанту, - ты уверен, что деньги, взятые тобой у водителя грузовика, не меченные?
- Что? Какие деньги? Да как вы могли подумать.
Но дед был непреклонен:
- Иди и отдай ему их обратно, пока он не уехал. И больше не шкури, если дорожишь своей работой.
Инспектор, видимо, не ожидал такого резкого поворота дела, продолжал стоять напротив нашей машины с открытым ртом.
- Поехали, - скомандовал дед, - рано или поздно, он всё равно попадётся на взятке. Дармоеды! Захребетники! Бескультурщина! Вот, Толя, это и есть лицо нашей доблестной милиции. Куда начальство смотрит, доверяя таким соплякам ответственное дело? Надо угнанные машины искать, а они рэкетом на дороге промышляют. Зачем быть бандитом, если можно стать милиционером?
- Да брось ты, дед. Чего так разошёлся? Менты, как менты. Перегибают, конечно, но и у них жизнь – не сахар. Постой-ка на такой жаре или в мороз посреди дороги. У них же тоже свой план, который выполнять надо. А водители все разные, и подходов на каждого не напасёшься, вот они и бесятся.
- Ты что, защищаешь их?
- Да нет, в принципе я с тобой согласен.
- Навидался я за свою жизнь таких упырей, не приведи Господь.
- Где же нормальных мужиков наберёшься? Все они работают на заводе, на стройках, в сельском хозяйстве. А в ментовку идут или по призванию, или те, кому работать неохота, вроде этих упырей.
- Ну-ко, притормози. Давай-ко бабульку подсадим.
Я тормознул у остановки.
- Куда тебе? – спросил дед у старушки, высунувшись из окна.
- В Семёново.
- Ну, садись, семёновская. Мимо поедем.
- А вам, кудыть? – бабуля шустро впорхнула на заднее сиденье.
- Нам в Кондратьеву.
- На деревенских, вроде, не похожи. Кто у вас там?
- Настасью Никифоровну знаешь?
- Знахарку? Кто ж её не знает. Маманя её – наша, семёновская. А к Настёне я дочку водила. Давно. После войны. Врачи не знали, что с ней, а Настёнка вылечила.
- А что было-то?
- Да кто ж теперь скажет? Кровь горлом шла. С тех пор, слава Богу, больниц не знаем, а Настёне, дай Бог ей здоровья, привет огромный.
- От кого?
- Скажи, от Феклуши, она поймёт.
- От Феклуши-то, Сорокиной?
- А ты откуль, мил человек, знаешь?
- Ты Никанора почтаря помнишь? С козлиной бородкой в двадцатые почту развозил на дилижансе?
- Эк куда его хватило! Никонорко! Так ты что ль?
- Он самый.
- Так я у тебя на свадьбе гуляла. Фиска-то, куличёвская – в двух верстах от нашей деревни. Мы с ней дружковались даже до свадьбы.
- Помню-помню, рассказывала про ваши похождения.
- Какие похождения? – кокетливо хохотнула старушка.
- Белогвардейцы в Куличах останавливались, в бывшем поместье Антошина, так вы через всю деревню в то поместье по воду ходили, будто других колодцев не было поближе.
- Так мы, это, может, в разведку ходили?
- А когда там же красноармейцы стояли, тоже в разведку ходили?
- Ну, это уже из любопытства. Нам же говорили, что они
красноштанники, так мы и бегали посмотреть на их красные штаны.
- Вот, любопытство-то вас и подводит, - смешливо крякнул дед, - Да дело-то прошлое. Сколь воды утекло. Анфисы уже нет. А ты-то как поживаешь?
- Ну что, скриплю помаленьку. Тихон, сам знаешь, в войну пропал без вести, сыновья погибли. Две дочери внуков нарожали. Теперь уж с правнуками вожусь. Вот, ездила в город за гостинцами.
- Замуж так и не выходила?
- За кого? Мужиков-то почти всех выкосило. Да и надеялась втихомолку. Похоронки-то на Тишу не было, может в плену, может, скитается где-нибудь, горемычный. Ждала и верила. Ан – нет. Знать, не суждено. Ну, вот моя деревня. Подвозил ты меня, Никанор, на своём дилижансе, помню. Неужели когда-то это было? Как время летит! А?
- Ну, будь здорова, Фёкла. Даст Бог, ещё свидимся.
- Вот спасибочко, подвезли. Рада была повидаться. И вы будьте здоровы, добрые люди, - она, так же проворно выпорхнула из машины и помахала нам в след.
- Ох, и бойкая была в девках, - усмехнулся дед каким-то далёким мыслям.
Я посмотрел на старика и сам удивился своему заключению:
- Да ты спал с ней, дед! – я аж чуть не захлебнулся от негодования, - Сидит тут, ангел непорочный, про любовь мне лекции читает. А сам?
- Эх, Толенька, коли была бы в жизни одна железная дорога, а их, этих дорог, оказывается…
- Понятно. Это твоя тайна. Тебе и жить с ней.
- Какая теперь это тайна. Тайна была, когда я этот грех перед Анфисой совершил, а сейчас мне нечего скрывать. Годы не те. После войны я в Семёнове по делам частенько бывал – работал в управлении сельского хозяйства. Феклуша была главным агрономом в колхозе «По пути Ильича». Возила меня по полям в своей двуколке. Вот на одном из этих путей Ильича и застал нас проливной дождь. Подвернулся в поле сенной склад, мы и завернули. Ну, а мужиков тогда мало было, вот я и пожалел женщину. С тех пор у нас ничего больше такого не было. Да и она после этого как-то перестала с Анфисой общаться. Последний раз Феклушу на рынке встретил в семидесятом. Больше и не видались. Она Анфисы на два года постарше, а смотри, до сих пор шустрая, как девочка.
- Бабушка в таких случаях говорит: «Пока копошишься – живёшь. Как перестанешь двигаться – смерти жди».
- Мудрая у тебя бабушка.
- В этом возрасте все становятся мудрыми.
- Ну не скажи, Анатолий. Мудрость, как и любой другой дар от Господа, заслужить надо.
- А я думал, мудрость с годами приходит.
- Приходит, Толя, если ты живёшь в ладу со своей совестью.
- Трудно жить в ладу со своей совестью. Вот веришь, душа разрывается между двумя женщинами. Вроде люблю Соню – тянет меня к ней, она своя, земная. Любит меня безмерно. Рядом с ней чувствуешь себя уверенно. А Катя – это тоже какое-то притяжение, но непонятное, будто неземное. От Сони исходит свет, а от Кати какое-то электрическое сияние, будто из космоса. К Соне можно прикоснуться без опаски, можно в ней раствориться. К Кате хочется прикоснуться, но страх одолевает, не знаешь, толи током ударит, толи исчезнет. А так тянет к ней. Вот, что это, дед?
- Давай познакомим их.
- Только не это. Ты хочешь, чтобы я выглядел перед ними подонком?
- Зато сразу станет ясно, кто тебя действительно любит, и кто дорог тебе.
- Нет, я так не могу. Так можно столько дров наломать.
- Ты их уже наломал. Как бы не пришлось, потом щепки собирать.
Душа моя была в сумятице. «Да что я парюсь, в самом деле? Так и свихнуться недолго. Жизнь сама расставит всё по своим местам». И я решил поменять тему разговора.
- Есть у меня друг Геннадий. Он тоже художник. Сегодня ты его увидишь. Очень экспрессивная натура.
- Какая натура?
- Экспрессивная. То есть, подвижная. Он всегда в движении. Ему нужно, чтобы в любой момент с ним кто-нибудь находился рядом. Ему необходимо с кем-то общаться. Понимаешь, он вырос в детдоме, среди большого количества людей, где трудно что-либо скрыть, утаить, поэтому он такой. Для него весь мир – один сплошной детдом, где люди должны помогать друг другу, чем-то делиться. Но я не об этом, - я сделал паузу, - Мы с ним такие разные.
- Очень интересно.
- Мне нравится природа. Я люблю изображать цветы, деревья, реки, животных. Конечно, я могу написать неплохой портрет. Напишу его красиво – один к одному, но это будет похожая копия – картинка. А Генкины портреты – это судьбы, характеры. Его картины – порыв души, движение, сама жизнь. Был такой случай: банкир попросил написать портрет своей жены. Геннадий выполнил его заказ. Тот пришёл, похвалил его работу, заплатил, оговоренную сумму, а портрет тут же сжёг на глазах художника.
- Зачем? – изумился старик.
- Вот и Геннадий такой же вопрос задал, а тот и ответил: «Теперь я точно знаю, что моя жена шлюха».
- Да, - согласился старик, - это нужно быть очень талантливым художником, чтоб посредством кисти и красок выложить на полотно человеческую душу. Но к чему ты мне это рассказал?
- Просто хотел похвастаться своим другом. А вообще, он мне больше чем друг.
- Понятно. А я слушаю и пытаюсь как-то связать это с последними событиями.
- И не связывается? – улыбнулся я.
- Не получается как-то.
- Да всё элементарно. С Генкой нас связала армейская служба – днём ходили в наряды, исполняли, так сказать, свой служебный долг, а вечерами вместе оформляли стенды, рисовали плакаты, стенгазеты, вывески. После армии я его и сманил в наше художественное училище. Жили в общаге в одной комнате. Потом он остался преподавать, а я устроился на завод художником оформителем. От завода дали ссуду на двухкомнатную квартиру, и я, в надежде, что когда-то появятся дети, немного добавил, купил трёхкомнатную. Но детей, как оказалось, она родить не может. В общем, не пожилось нам, развелись, квартиру оставил ей. Теперь живу у Генки.
- Ясно. А что не пожилось-то?
- С женой? Ну, тут примерно та же история, что и с портретом банкирши.
- Теперь у тебя появились деньги, и ты не хочешь мешать личной жизни друга?
- Именно так.
- А друг твой не собирается дом покупать?
- Да вроде нет. А что?
- Просто так спрашиваю.
- Подозреваю, что не просто так. Что-то ты задумал.
- Понимаешь, Анатолий, стар я и одинок. Не жалуюсь, но так хочется внучат понянчить. Хочется, чтоб ребятишки по дому бегали. Чтоб всюду их голоса были слышны. Чтобы наследство своё кому передать было.
- Большое наследство?
- Громко, конечно, сказано. Но всё-таки дом, несколько пчелиных семей, сад, огород. Да ты сам всё видел.
- Понял я тебя. Не будем загадывать наперёд, но думаю, Геннадий тебе понравится. И невеста его Клава тоже очень хорошая девушка. Уверен, что вы найдёте общий язык.
- Только у меня просьба. Не говори пока никому о нашем разговоре.
- Понял. Обещаю.
На куличёвской остановке мы подсадили Пантелеиху, которая была родом из Куличей, и всю оставшуюся дорогу они оживлённо беседовали о каких-то неизвестных мне старожилах со знакомыми с детства фамилиями, но я не вникал в их разговор. Думая о своём, пытался представить, как меня встретит Соня, но перед глазами возникала Катя. Её синие, словно безоблачное небо, отражённое в чистой воде, глаза, были полны какой-то чистой загадочности, недосказанности. Так хотелось нырнуть в этот омут…
Моё сердце, будто перетянутое шпагатом на две половинки, казалось, вот-вот разделится на части. Всё перемешалось в моём сознании. Я уже сам не знал, чего хочу.
«Соня? Катя? Я им обеим небезразличен. Они мне тоже. Но кто больше? – двойственность мыслей меня угнетала. – Кого из них я люблю? Кого мне больше жалко? Соня хоть сейчас готова под венец, но не буду ли я потом проклинать себя за спешное решение? Если я свяжу свою жизнь с Соней, а буду любить Катю? Боже мой! Да что же это такое?»
- Вот и приехали, - прервала мои мысли Пантелеиха.
Высадив попутчицу возле своего проулка, мы проехали дальше, мимо колодца «На безымянной высоте», где как всегда толклось «сарафанное радио», мимо Сониного дома, и остановились у бабушкиной избы.
Дед Никанор, выйдя из машины, придирчиво оглядел свой торжественно-парадный чёрный костюм старинного строгого покроя, поправил орденские планки на груди, пригладил бороду и вопросительно глянул на меня:
- Ну, как жених? – не смотря на бравый вид, его голос не мог скрыть волнения.
- Успех обеспечен! – показал я ему большой палец правой руки, а левой сделал пригласительный жест и пропустил старика вперёд.
- На амбразуру меня? Под пули? – возмущался он со смехом в голосе, - Нет чтобы грудью прикрыть старика. Предатель. Не возьму тебя в разведку.
- Ладно тебе, разведчик, - похохатывал я, следуя за ним, - иди, сдавайся.
Бабушка, вытирая руки о передник, выходила на шум подъехавшей машины.
- Боже Милостивый! Толька, ты кого мне привёз? – она встала посреди двора, растерявшись, - Неужто Никанор? И как всегда весь во мху.
Дед шёл ей навстречу, неловко растопырив руки.
- Ну, здравствуй, Настёна! Узнала? Внуку твоему спасибо – выкорчевал старика из берлоги. Дай-ко я тебя обойму, - и заключил её в объятья.
- Уши бы отодрать этому внуку. Мог бы и предупредить. Я б хоть чего вкусненького сготовила.
- Так, внук-то – валенок, откуда у валенка ушам взяться? – пропел я на её манер. Ладно, разбирайтесь тут сами, а я поехал.
- И, правда, что ж мы стоим? Пойдём в дом, Никанор. Сколько ж мы не виделись? Да с тех пор, как перестала в город ездить.
- Лет двадцать.
- В прошлом году прочитала в газете некролог про Анфису, царство ей небесное, как ты без неё - думаю? А тут гляжу – статный мужчина. Заросший только.
Продолжение - http://www.proza.ru/2011/11/25/67