…Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит…
Александр Пушкин
1
…Тусклый свет лампы освещал ее прекрасное тело. Оно казалось таким легким и невесомым, таким тонким и прозрачным, что складывалось такое впечатление, будто бы вот-вот начнет колыхаться от легкого порыва ветра, который периодично напоминал о себе, прорываясь из открытого окна в атмосферу полумрака. Все было так тихо и неподвижно, словно время в комнате остановилось. Пространство постепенно наполнялось свежим запахом полуночной мглы. Воздух заметно колебался в необитаемом времени седого эфира, но делал он это так аккуратно, будто бы побаиваясь кого-то испугать или разбудить. Все в один момент замерло в дрожащей пустоте. Я почувствовал эту остановку где-то на гранях собственной души. Она казалась мне такой сладкой и приятной, что я просто не мог не наслаждаться каждой миллисекундой этого упоения. Не мог не вдыхать то высокое наслаждение, что щекотало меня где-то глубоко внутри…
Я любовался ее прекрасной станом, который так непорочно лежал на светло-зеленой простыне. Не мог оторвать глаз от того потрясающего дара, которым кто-то когда-то ее наградил. Она лежала тихо и неподвижно. Черные волосы разбежались в разные стороны, прикрывая тоненькие изящные плечи. Прямая спинка плавно переходила в сочные ягодицы, столь вызывающие своей красотой. Длинные стройные ножки прижались друг к другу, словно влюбленные. Ее прекрасные ступни блестели от света лампы, звали к себе, желая прижаться к твоим рукам, чтобы согреться. Нельзя не восхищаться такой смелой красотой. Нельзя быть безразличным к изящности женского начала…
Я прикоснулся к ее спине. Она была еще теплая. Нежная кожа не переставала греть своей лаской и заботой. Она до сих пор была на это готова. На ощупь – словно шелк, до невозможности приятный. Я провел рукой по спине и остановился у ягодиц. Они были такими мягкими, такими горячими, что просто хотелось припасть к ним губами. Но было уже поздно. Я убрал руку с ее тела, еще раз взглянул на неистовую утонченную красоту. Затем принялся вытирать нож о мятую простыню. Теперь ее зеленый оттенок начал сливаться с темным сгустком красного вещества. Он изрядно испачкал, испортил, измазал ее окончательно.
Из горла до сих пор бежала кровь. Она образовала под собой небольшую лужицу столь вязкой и фатальной жидкости. Дальше по простыне стекала вниз, медленно и безразлично сваливаясь мелкими каплями на пол. Глаза были открыты. Они наполнились каким-то немым страхом, застывшим на отрезке рокового отчаяния. Больше не горели тем ярким зеленым светом жизни, который я видел так недавно. Но где-то глубоко, где-то на самом дне можно было уловить небольшой остаток мерцающего сознания. Правда, оно постепенно угасало, и я это видел. Лицо ее замерло в смертельном зареве, покрылось маской слепого небытия. Столь приятные, живые черты лица навсегда остановились в надвигающемся призраке страха. Отныне ее шикарная улыбка останется здесь, на мертвых устах порока. Больше не будет она дарить свет окружающему жестокому миру алчности и самолюбия. Все прекратилось…
Я все еще спокойно вытирал нож о край простыни, никак не сводя глаз с той мертвой красоты, что лежала предо мной. Затем поднялся с кровати и подошел к окну. На дворе была глубокая ночь, но огни большого города прекрасно освещали местность, позволяя, таким образом, разглядывать каждую деталь. По ту сторону окна бурлила жизнь невероятными красками похоти и разврата, развлечения и вседозволенности. А в комнате обитала Смерть. Я четко слышал ее запах, ее холодный привкус запредельности. Она вдыхала жизнь в свое нутро, выдыхая взамен черный дым небытия, наполняя им все пространство мрачной комнаты. Искусственный свет от лампы пытался разрезать роковой финал, пытался хоть как-то вернуть к жизни то, что было уже давно неживым. Но сила его была столь незначительна, что все попытки в один момент оказывались тщетными…
Я подошел к кожаному креслу, что стоял у кровати. На нем небрежно повисла моя одежда. Я спокойно и медленно принялся одеваться. Затем с высоты своего роста снова посмотрел на мертвое тело. Бездыханная плоть, как и прежде, была недвижима. Оставался лишь только запах. Нежный, тонкий и вкусный аромат женского естества. Этим запахом было наполнено все: и она, и комната, и даже я. Я чувствовал его повсюду, куда только не ступал. Такой приятный, но, в то же время, довольно непривычный. У каждой женщины он свой, а тем более, у нее. Абсолютно индивидуальный…
…Она оказалась такой наивной дурочкой, что мне просто смешно вспоминать. Тем вечером я случайно зашел в кафе, чтобы перекусить. Сразу же заметил ее. Она сидела в гордом одиночестве и молча курила. Дым выплывал из ее губ прозрачным облаком вместе со всей жизненной энергией. Казалось, что с каждым выдохом она становится все слабее и слабее. Грустный взгляд устремлялся лишь в одну точку. Она напряженно о чем-то думала. Глаза таили в себе неимоверную печаль, она явно страдала. Мне просто стало жаль, что такое прекрасное с виду создание кто-то посмел обидеть. Я рискнул подсесть и угостить ее свежим кофе. Она как-то безразлично отнеслась к моей смелости, но от кофе не отказалась. Разговор явно не вязался, все как-то тянулось бесконечной резиной. Но рано или поздно она все же должна была заговорить. И я ждал именно этого. Как оказалось, ситуация довольно стандартная – ее бросил парень. И тогда я понял, что теперь моя очередь быть ее утехой, я просто обязан скрасить ее одиночество. Я вряд ли стал бы как-то настаивать или давить на нее, если б она прямиком послала меня куда подальше. Если человек не хочет, я не вправе заставлять. Но, как это не было удивительным, уже через час мы весело попивали с ней мартини, взаимно обмениваясь смешными ситуациями из повседневной жизни. Честно говоря, совершенно не думал, что все произойдет настолько быстро.
В итоге, через некоторое время мы оказались у нее дома. Нет, я совершенно не навязывался, даже не намекал на что-либо подобное. Она сама меня пригласила, и сама же первая бросилась на шею. Господи, какая же глупость! Какая наивная бессмыслица, скупая нелепость и вязкий абсурд! Совсем вот только недавно ее бросил парень, с которым она имела довольно-таки серьезные отношения на протяжении почти двух лет. Буквально три часа назад она сидела в гордом одиночестве, курила и грустила о произошедшем… А что же теперь? Теперь она бросается ко мне в объятия, чтобы заглушить все то горе, которое пережила сегодня. Она готова в один миг позабыть о том, что с ней произошло. Резким движением сердца (явно не мозга) она разбивает все то, что пережила, все то, что делила со своим близким человеком. Смелым плевком на собственную судьбу она смывает свое несчастье и абсолютно не жалеет об этом. Она не была пьяна, мы выпили буквально по сто пятьдесят грамм. Конечно, девушке может и этого хватить, чтобы броситься в объятия первому встречному. Но дело даже не в этом. Она прекрасно осознавала свои действия, столь легко и, долго не размышляя, принимала их, как должное, как то, что обычно с ней и происходит.
Я просто был поражен такой нелепой глупостью, такой мимолетностью женского нрава. Насколько же бесстыжая женская сущность, если она может так поступать. Она была столь красива и нежна внешне, но, как оказалось, столь глупа и наивна внутри. Нельзя сказать, что я возненавидел ее за это, но некую неприязнь к ней все-таки почувствовал. По сути, меня интересовал только секс с очередной представительницей столь странного, необычного и непредсказуемого пола, поэтому мне не должно быть никакого дела до ее внутреннего мира. Но все же как-то невольно чувствовал скрежет внутри себя. Будто бы какая-то невидимая сила подсказывала, что этот человек абсолютно не отвечает за свои поступки, что этот человек может совершенно легко предать самых дорогих и близких людей, что на такого человека вряд ли можно положиться, вряд ли можно доверять. А если так, зачем же нашу планету населяют столь бессовестные существа? Какая им цена? Какое у них предназначение, если голова их набита лишь мыслями о собственной выгоде? Такой паразитизм не должен присутствовать в обществе, которое и так гниет изнутри. И с каждым прикосновением к ее прекрасному образу я понимал это все больше и больше…
Она была такая сладкая, словно черешни вначале июня, за которыми скучал целый год. Она была такая свежая, словно осеннее утро у лесного озера, покрытое призрачным туманом и дышащее прохладой. Она была такая нежная, словно лепестки роз, цветящие на колючих зеленых стеблах. Она была такая мягкая, словно свежая выпечка в моей любимой булочной. Она была такая теплая, как глоток настоящего зернового кофе утром в уютном ресторанчике…
Ее сладкий стон прорывался еле слышно, проворной змейкой проникая в темную пустоту прямоугольной тишины. Темные волосы разбрасывались из стороны в сторону, словно множество тонких листьев колыхающегося на ветру густого дерева. Прекрасное тело извивалось подо мной так красиво и приятно, помогая мне двигаться в определенном ритме. С каждой секундой я желал ее все больше и больше, причем, как я заметил, это было весьма взаимно. Но, в то же время, ясно осознавал, что придет момент, когда я просто буду обязан ее убить. Я не знаю даже, хотел ли этого. Просто знал, вот и все. Поэтому ожидал команды изнутри своей души, которая непременно должна оповестить меня об этом. Ну, а пока, не теряя момента, наслаждался всей сладостью и нежностью ее естества. Крепко сжимал обеими руками ее бедра, ягодицы, гладил шелковую худенькую спинку и периодически сдавливал мягкие груди, продолжая входить в нее все глубже и глубже…
Когда я достиг высшей точки наслаждения, почувствовал неимоверное облегчение и освобождение. Будто бы тысячи проблем и тяготений свалились с моих плеч и моего сердца одним глухим падением в бездну безразличия. Будто бы все мысли, которыми я был загружен все свое существование, растворились в прозрачном море запредельности. Я резко схватил ее за волосы и потянул к себе. На секунду мне показалось, что ей это понравилось, но, когда я рванул еще резче и сильнее, она явно почувствовала боль, поэтому выражение ее лица резко изменилось. После этого быстро вытащил из-под матраца нож, который приготовил заранее, и одним движением провел лезвием по ее горлу. Острие ножа так мягко впилось в сладкую кожу, словно в растаявшее сливочное масло. Она начала задыхаться, трепыхаться и дергаться подо мной. Я сильно прижал ее плотнее к кровати и уселся прямо ей на спину, чтоб она не смогла вырваться или попытаться остановить кровь. Словно живой рыбой, которой только что отрезали голову, ей овладели бесконечные судороги. Кровь изрядно брызгала из пораженного места, заливая своим алым цветом подушку и простынь. Вскоре под ней образовалась целая лужа. Она беспомощно хрипела, пытаясь воспроизвести что-то похожее на крик, но перерезанная гортань никак не позволяла сделать подобное. Мучения были ужасными, но, постепенно, раз за разом ее движения становились все менее интенсивными и резкими. В один прекрасный момент они и вовсе прекратились. Она больше не дышала…
Я не помню, сколько еще просидел у нее на спине, любуясь заснувшей навеки красотой. Вряд ли у меня могла проснуться какая-то жалость или что-то вроде того. Эта девушка умерла довольно-таки заслуженно. Умерла молодой, свежей и красивой, а не старой, дряхлой и уродливой. Умерла не от рака, не от роковых последствий случайных связей, например, не от какой-то унылой нелепости типа аварии или теракта. Она умерла посредством именно моих рук, а не от кулаков мужа-алкоголика или пули грабителя. Я подарил ей Смерть. Я вознаградил ее правом познать Смерть в таком молодом возрасте. Именно я стал ее проводником на тот свет. Такая участь, такое везение выпадает не каждому. Теперь у нее есть возможность познать новый мир, который, возможно, намного добрее, ярче и справедливее, чем этот. Так что она должна быть благодарна мне, не так ли?..
…В последний раз я провел рукой по ее спине, чтобы попрощаться с неимоверной красотой, которая столь мучительно и тяжело ушла из этого грешного, пропащего, сухого и безответственного мира. Затем слегка прикоснулся губами к мягким ягодицам, чтобы еще раз почувствовать вкус своего триумфа. Мне жалко расставаться с неземным сокровищем, которое я так удачно откопал в безумной массе густонаселенного города.
Мой нож лежал на полу и делал вид, словно он абсолютно невиновный в том, что произошло. Лезвие блестело от тусклого света лампы, будто бы хитро подмигивая мне. Он часто так делал. Я наклонился и поднял его. Теперь он был такой чистый, как младенец. Такой тихий, скромный и приятный, словно только что изготовленный. Он служит мне уже многие годы, я редко с ним расстаюсь. Сколько повидал он на своем пути, скольких существ лишил жизни? Этого не помню даже я. Возможно, помнит он. Но вряд ли когда-то это скажет. Вряд ли когда-либо вообще что-то скажет. Он постоянно молчит. Молчит, но все чувствует. Все видит и понимает. Недаром я выбрал именно его. Меня с ним многое роднит, многое объединяет и связывает. Это единственный друг, единая моя надежда. Он не способен предать и уйти к другому. Он до конца дней своих (а может, и моих) останется верным своему хозяину…
Город впустил меня к себе влажной прохладой и молчаливой пустотой. Улицы были абсолютно голыми, лишь непрерывное пение сверчков осмеливалось нарушать тишину полумрака. Свет фонарей бил в глаза, пытаясь разбить темноту глухонемой ночи. Высокие дома молчали. Иногда все же можно было встретить единичный свет в окнах. Но большинство жителей города еще спало, явно не задумываясь обо всех тягостях грядущего дня. Я люблю этот безумный мегаполис. Днем он такой шумный и активный, что в столь позднюю пору его невозможно узнать. Все так тихо дышит сладким сном, набираясь сил для дельнейших событий. Тяжело себе представить, что всего-то через несколько часов жизнь в этом городе загорится новым пламенем движения и цикличности. Люди снова будут спешить на работу, толкаться в общественном транспорте и спорить друг с другом в долгих очередях за жетонами в метрополитене. Люди снова начнут бегать по своим делам, снова забивать голову планами на неделю…
А я ничего не буду делать. Меня ничего не волнует. И спешить мне некуда. Жизнь не стоит того, чтобы торопиться куда-то ради какой-то выгоды или вознаграждения. Нужно идти по ней не спеша, спокойно наслаждаясь каждым кусочком, тихонько лакомиться каждой клеточкой многогранного бытия. Никогда не знаешь, когда твоя жизнь сорвется в мрачную пустоту небытия. Никогда не знаешь, где наткнешься на чью-то заточку. Поэтому не стоит спешить. Вот и сейчас я никуда не бегу. Совершенно монотонно ступая по влажному асфальту, вдыхаю ночной воздух спящего мегаполиса. Я будто бы теряю свой вес, перестаю чувствовать землю и отправляюсь в недра волшебной атмосферы, которая растворяет меня в своем сказочном мире невесомости, покоя и равномерности. Я нахожусь наедине с этим городом, он становится таким родным для меня, каким не был еще никогда. Метро давно уже закрыто, поэтому я медленно ступаю по направлению к своему дому, путь к которому в таком темпе займет около двух часов. И я, как самый тонкий гурман, пробую на вкус каждую минуту столь сладкого времени…
2
…Я обожаю кофе. Наслаждаюсь им по несколько раз на день. Только натуральный – никакого растворимого или чего-либо подобного такому безобразию. И только кофе. Никакого чая, никакой газированной воды, сока и так далее. К алкоголю отношусь довольно-таки безразлично, поэтому употребляю только в самых критичных или крайне необходимых случаях. А вот кофе – это мой повседневный напиток. Я обожаю ловить его аромат, черпать понемногу его тонкий изящный вкус, оценивая свежесть молотых зерен. Этот напиток считаю самым благородным из всех, что существуют вообще. Самый родной и самый приятный для меня. Он пробуждает новые силы, толкает на нереальные поступки, заставляет думать более интенсивно и рационально. Вряд ли я смог бы хоть пару дней прожить без него…
Но с дозировкой такого энергетического напитка следует быть крайне осторожным и употреблять в меру. Вот Бальзак, например, был очень заядлым кофеманом, выпивал более двадцати чашек на день. Скорее, именно поэтому у него развилась болезнь сердца, что привело к смерти на пятидесятом году жизни. Конечно, я стараюсь максимально умеренно удовлетворять свою страсть, но, к сожалению, менее пяти чашек за одни сутки у меня пока не получается…
Той ночью я пришел домой весьма уставшим, но усталость эта была весьма приятной, будто бы после какого-то долговременного занятия, которое тебе очень даже по душе. Естественно, первым делом не мог не заварить свой любимый кофе и усесться в ожидании приготовления в уголке одинокой маленькой кухни. У меня небольшая однокомнатная квартира, я снимаю ее уже более года. Расплачивается за нее мой отец, который день и ночь проводит на своей тошнотворной работе. А что здесь такого? У него такая судьба, ему по душе тяжелый труд. Тем более, куда же ему еще тратить свои деньги, как не на любимого сыночка? А я нигде не работаю. Работа – для дураков, явно не для таких, как я. Не вижу никакого смысла работать ни на государство, которое ни коем образом тебе не помогает, ни на жирного дяденьку, который будет пинать тебя во все бока, чтобы ты быстрее и качественнее исполнял свои обязательства. У меня не может быть никаких обязанностей, я никому ничего не должен. Я не стану рабом под навесом брюхастых начальников, я отдаю предпочтение полной свободе выбора и нравственности. Меня никто не может заставить. И пока есть возможность жить за счет тех, кто сам принялся обеспечивать меня, этим нужно пользоваться. А дальше… А дальше – посмотрим, «дальше» еще не скоро будет.
Приятный свежий аромат натурального кофе постепенно наполнял всю квартиру. Вскоре он был весьма удачно и быстро приготовлен, поэтому вместе с чашкой, по своему обыкновению, я отправился в гостиную, где обычно и прожигал все свободное время, расположившись на уютном диване перед телевизором. На стене в комнате висит зеркало во весь рост. Ну вот никак не могу пройти мимо него, когда захожу в гостиную. Будто бы что-то и тянет к нему, словно магнитом. В принципе, многие люди никак не прочь лишний раз взглянуть на свое отражение и проверить, все ли там нормально, все ли так, как всегда, не испортилась ли прическа или не испачкалась ли одежда. Но лично я, смотря на себя в зеркало, как-то никогда особо не обращаю внимания ни на прическу, ни на одежду. Что-то другое заставляет туда взглянуть. Всматриваясь в отражение, мои глаза будто бы сами невольно что-то ищут в чертах моего лица. Не могу сказать, что в моем лице есть хоть капля чего-то необыкновенного (признаюсь, что как красивого, так и уродливого). Но вглядываюсь в него я очень часто. Порой мне кажется, что я пытаюсь разглядеть в себе какого-то другого человека, который сидит где-то внутри меня. Что-то типа альтер эго, наверное, или что-либо вроде того, не знаю даже…
Но той ночью я увидел совсем иное. Увидел то, что раз и навсегда исказило мое мировоззрение. В тот момент, когда подошел к зеркалу, мне вдруг показалось, что в нем, помимо меня самого, отражается еще что-то. Или кто-то. Я начал подходить ближе и всматриваться более тщательно. Но я не мог поверить тому, что ясно видел собственными глазами. За окном, в темной пучине ночи стояла молодая девушка. Абсолютно нагая и до ужаса бледная. Из горла ее во всю хлыстала кровь, заливая своим красным фатумом живот и груди. Увиденное не укладывалось в моей голове. Квартира находится на пятом этаже, балкона нет – он на кухне, за окном никак ни на чем нельзя стоять, это точно! Но я видел ее так отчетливо, что меня просто насквозь пронзала лихорадочная дрожь. Глаза ее были открыты, она смотрела на меня гордо и упрямо, словно упрекая в чем-то. Лицо было белее самой чистой штукатурки. На лице не возникало никаких эмоций, тело не выдавало движений, она просто стояла и глядела на меня. Глазела так больно и нестерпимо, что я просто не мог этого вынести. С каждой секундой тело мое пробирал озноб все сильнее и настырнее. У меня не было сил обернуться к окну, будто бы кто-то специально удерживал меня перед зеркалом. Сердце вырывалось из груди, оно толкало мою грудную клетку, заставляя ее шевелиться все заметнее. В висках стучало пронзительной болью, ноги больше не могли удерживать мое тело – они дрожали, словно два безумца в лихорадочном припадке. Еще бы некоторое время, и я вряд ли выдержал бы. Пересилив себя, резко повернулся к окну, чтобы удостовериться в реальности увиденного мною. Как это не странно прозвучит, но там не было никого. Я ничего не мог понять, мое тело билось дрожью, голова раскалывалась на части от неимоверной боли, а глаза бегали из угла в угол в поисках мертвого ужаса. Я снова посмотрел в зеркало. Теперь и там никого. Снова взглянул в окно – пусто. В глухонемом безумии я еще несколько раз поворочал свою голову туда-сюда, но голая окровавленная девушка больше не появлялась.
Мигом подбежав к окну, я начал вглядываться в темную пустоту, которая находилась за ним. Я даже открыл форточку и высунул на улицу свою голову, но кроме пустых улиц и ярких фонарей больше ничего не удавалось заметить. Ночная прохлада немного освежила голову, поэтому боль постепенно начала утихать. Закрыв форточку, я медленно начал приближаться к зеркалу. Но теперь я не видел там ничего необыкновенного, кроме собственного бледного лица. Глаза были испуганы до неимоверности, челюсти до сих пор дрожали, бившись зубами друг об дружку. Таким я никогда еще себя не видел. Складывалось такое впечатление, будто бы постарел на десяток лет. На полу под зеркалом небрежно валялись осколки небольшой белой чашки в черной лужице кофе. Наверное, в тот момент, когда стоял перед отражением, я абсолютно не заметил, что у меня из рук выпала чашка. По крайней мере, ничего подобного не помню. Но убирать эту пакость мне как-то не хотелось, так как было совсем не до этого.
Некоторое время я ходил по комнате взад-вперед, пытаясь как-то сложить в голове произошедшее со мной потрясение. В итоге, уже через несколько минут настолько был обессилен, что просто вынужден был сесть на диван. Я до сих пор не мог успокоиться и хотя бы как-то отойти после случившегося. На диване спокойно сидеть не мог – шатался из в стороны в сторону, не переставая размышлять. Теперь я уже как-то даже начал предполагать, что это на самом деле была иллюзия, что никого я не увидел, что произошло какое-то помутнение, какая-то абсолютно нелепая галлюцинация или что-то вроде того. Всякое ведь бывает – привиделось, вот и все. На одно мгновение я закрыл глаза, и она снова, как живая, встала предо мной во всей своей красе. Я узнал ее. Это же была именно та несчастная девушка, которую я убил этой ночью. Я открыл глаза, чтобы смыть ее ужасный, до безумия пугающий образ. И пугала меня не столько кровь, беспрерывно льющаяся из разрезанной мною гортани, не столько мертвая бледность ее прекрасного молодого тела, а именно глаза. Они просто впивались своим сумасшедшим взглядом в мои очи, беспощадно простреливая их насквозь и останавливаясь ноющей болью где-то на затылке. Они душили меня, крепко стягивая шею той светло-зеленой простыней, на которой я овладел этой девушкой. Они просто жрали всю мою обессиленную, до смерти напуганную сущность, они будто бы знали все обо мне, они владели информацией обо всех моих болевых точках, поэтому, пользуясь этим, давили на них изо всех сил. Они знали мои слабые места…
Я взялся за голову и крепко сжал ее руками, будто бы пытаясь выдавить из нее все то, что меня так мучило отныне. Никогда не страдал за своими жертвами, никогда не жалел их, никогда не чувствовал угрызения совести, потому что у меня всегда была весьма четкая мотивация, довольно веский аргумент, достаточно твердая причина для того, чтобы убивать. Но теперь я начал чувствовать какой-то странный скрежет в глубине собственного естества. Теперь начал чувствовать какой-то отдаленный крик, который гулким эхом доносился из недр моей души. И в голове что-то шептало мне о том страшном поступке, который я сегодня совершил. Раньше такого не было, точно знаю. Я никогда не считал убийство чем-то неправильным или низким, чем-то паскудным или диким, как раз наоборот – всегда был убежден, что это самый шикарный подарок, который можно преподнести человеку. Я не могу сказать, что в один миг я прямо таки отказался от своего убеждения, но дерзкий, жуткий и навязывающийся скрежет в глубине моего сердца пытался доказать мне, что я сделал что-то неправильное. Какое-то странное и новое чувство проснулось во мне. Это не похоже на угрызения совести, на какой-то стыд, но сравнить с вышеперечисленными ощущениями, в некой мере, все-таки можно…
Не могу определенно сказать, сколько так еще просидел на диване. Мне было очень страшно ложиться спать. Казалось, что она придет ко мне во сне и отомстит за то, что я с ней сделал. Несмотря на весь рационально сложенный интеллект и вполне скептический нрав, все же не мог не бояться и не верить в подобное. Даже если это была иллюзия или галлюцинация, то вряд ли такое обстоятельство что-то меняло бы. С каждым промежутком времени веки мои становились все тяжелее. Я невольно начал смыкать их, но все же изо всех оставшихся сил пытался сопротивляться пронырливому сну. Конечно, постоянно такое не могло продолжаться. Рано или поздно мое тело безнадежно упало на кровать. Нельзя сказать, что спал я нормально. Не помню, снилась ли мне та девушка, но факт в том, что за ночь очень часто просыпался в холодном поту, резко вскакивал с дивана и лихорадочно поглядывал сонными глазами то на окно, то в сторону зеркала. В последний раз я так подпрыгнул только на рассвете, и только после этого заснул глубоким и долгим сном, который продолжался до середины дня…
3
…Мой отец работает охранником в морге. Мне очень нравится место его работы. Весьма спокойное и тихое местечко. Никто тебя не трогает, никто не мешает. Немыслимая идиллия. Я часто прихожу к нему на работу, чтобы успокоить свою душу, утихомирить какие-то внутренние волнения, подумать о жизни и разобраться в себе. Для меня это что-то вроде храма для других. В таких местах больше не обитает Смерть. Она давно оставила это несчастное место. В морге дышит лишь только непорочный покой и немая тишина. И нет ничего лучше, чем рассматривать мертвых, которые во всей своей красе смирно и неподвижно лежат на кушетках в этих бесконечных мертвых комнатах. Если бы была возможность, то я б, наверное, жил здесь...
Отец пошел работать в морг практически сразу после освобождения – он просидел несколько лет за так называемое изнасилование. Наверное, безумная, слепая и чрезмерная страсть к противоположному полу заложена у нас в генах, пронырливым острым стержнем впившись в молекулу ДНК еще несколько поколений назад. Папа мне как-то рассказывал, что даже мой дед погубил себя этим совершенно глупым и бессмысленным пристрастием. Он часто изменял своей жене, причем она сама прекрасно об этом знала. Упрекать его в этом было бессмысленно. Во-первых, нрав у него такой, характер ужасно противный и упертый, поэтому менять уже что-либо поздно было. А во-вторых, между ними стоял малолетний ребенок, стало быть, мой отец – вот именно по этой причине развод был бессмысленным. Дед мой погиб из-за одной из его многочисленных любовниц. Как-то раз, поздно вечером проводив ее домой, он уже направился к своему дому, но, к несчастью, встретил на пути своем пьяного бывшего молодого человека той девушки. В итоге, домой дедушка так и не дошел – скончался от черепно-мозговой травмы прямо на улице…
История об изнасиловании, за которое мой отец попал за решетку, еще более нелепа. Произошло это примерно через год после смерти моей матери. Я тогда еще подростком был. Отец ушел на чье-то день рождение, оставив меня под присмотром у родителей покойной жены. На мероприятии, как это часто и бывает, присутствовала некая, не побоюсь сказать, женщина, которая уже после рюмки пятой пошла по кругу. И замечу я, что она была абсолютно не против подобного развлечения. И все бы ничего, если бы эта сволочь, протрезвев хорошенько на следующее утро, не написала бы заявление в милицию об изнасиловании. В итоге, благодаря ее влиятельному папаше, носившему погоны с большим количеством крупных, сверкающих всеми цветами радуги звезд, неплохой срок получили все особи мужского пола, кто имел совесть в тот проклятый день возжелать ее. После этого несколько лет меня воспитывали родители матери…
Отец часто напоминает мне об этих историях, предостерегая о плохой наследственности. Естественно, я всегда отвечаю ему, что обычно веду себя максимально сдержанно и рассудительно, поэтому ничего подобного со мной не может произойти ни при каких обстоятельствах. И он верит. Конечно же, он верит мне, а что ему еще остается делать? Он ведь думает, что сын его никогда не оставался один на один с телевизором, этим проклятым изобретением тупого человечества, этим уродливым хищником, который то и дело трепает мозг каждому, кто добровольно подпускает его близко к себе. Он ведь думает, что я, недурно воспитанный им, матерью и ее родителями, никогда бы не полюбил извечный образ маньяка-убийцы из голубого экрана, образ свирепого зверя, который подчиняет себе все на свете, который сам определяет собственные правила и сам ставит требования к этому дикому миру. Именно этот образ еще с самого раннего детства привлекал меня безумно. Он стал самым ярким примером для подражания. Я просто стал стремиться к нему. Стремиться к той свободе, которую получает подобный человек, лишая кого-то самого драгоценного. Такая личность сама вправе выбирать, кому следует жить, а кто лишь засоряет эту планету, которая и без того уже год за годом ржавеет, словно никому ненужная железяка, валяющаяся достаточно долгое время на берегу безмятежного океана.
Свобода выбора – вот высшая свобода, которую может постигнуть человек. Такое дано не каждому. Но я сделал свой выбор. И я этим более чем доволен. И отцу знать об этом не стоит. Он этого просто элементарно не переживет. Я ведь у него один, и он очень уж на меня надеется. Пусть думает, что я хожу по комнатам морга, рассматривая трупы, именно для того, чтобы привыкнуть к ним и пойти учиться на патологоанатома или судебного эксперта. Он ведь в это верит. Ему и в голову никогда не придет мысль о том, какой убийца вырос прямо у него под носом. Он никогда не догадается о том, что, я, учась еще в школе, довольно-таки часто бегал по женским туалетам, чтобы, крепко прижав очередную одноклассницу к стене и закрыв ей рот ладонью, немыслимо быстро щупал все интересующие меня места. Конечно, любая из них постоянно сопротивлялась и вырывалась, создавая раздражительный вид на кислой мине и тихо издавая недовольное мычание. Но делали они это только ради приличия, чтоб не показать себя вульгарными девками, явно давно желающими чувствовать мужские руки на своем невинном теле. Им нравилось, когда я трогал их, я в этом уверен. Они содрогались неистовой дрожью, когда я проводил руками по их молодым молочным железам, когда я дышал в их тонкие белоснежные шейки, когда медленно проводил языком по нежным щечкам, когда всей грудью вдыхал их душистые густые волосы. У них становилось влажно под трусиками, когда я проводил там одной рукой, другой сильно сжимая ягодицы. Естественно, все это безумно нравилось и мне. Я потел, дрожал от безумного вожделения, чувствовал мощное давление внизу живота, которое давным-давно уже хотело вырваться наружу и, в конце концов, освободиться…
…Отец открыл мне дверь в комнату, где находились самые свежие покойники. Затем посмотрел на меня так, словно умолял не идти туда.
- Я только посмотреть…
Но мой ответ вряд ли его удовлетворил. Я смотрел в его светло-голубые глаза, на дне которых таилась какая-то странная боль, неимоверная грусть и плачущая тоска. И он так тщательно скрывал это, но глаза, в некой мере, все же его выдавали. На дне многочисленных, глубоких и долгих морщин лежала многолетняя усталость, которая пряталась от наружных источников. На седых волосах тихо бродил страх, который сопровождает его еще с о времен тюрьмы. Впервые мне стало жалко папу. В первый раз почувствовал стыд за то, что вряд ли когда-то оправдаю его надежды, его безмятежные мечты. Никогда не стану образцовым сыном, который сам в состоянии обеспечить себя и хотя бы морально помочь отцу. Грубым камнем мне придавило сердце. Какое-то новое чувство, которое уже второй раз ко мне приходит, снова настигло. Лицо отца выразило что-то типа улыбки, но глаза его опять же выдавали. Улыбка не была искренней. Может, он стал что-то подозревать? Хоть бы не так, мне этого очень не хочется…
Сердце немного успокоилось лишь тогда, когда дверь за мною закрылась. Тяжелая прохлада встретила меня в столь мертвой и до невозможности немой комнатке. Здесь было так тихо, словно все звуки, существующие в природе, вымерли в один момент. Усопшие неподвижно лежали на своих кушетках. Теперь им было как-то все равно, что происходит вокруг. Они выпустили из себя все живое, поэтому вряд ли отныне могут вообще о чем-то беспокоиться. Их абсолютно ничего не волнует. Осталась лишь оболочка, которая со временем сгниет в сырой и темной могиле или сгорит в жестокой печке крематория. На этом все и закончится. А теперь они просто лежат – абсолютно нагие, прикрытые лишь белыми простынями. Абсолютно беспомощные, с номерками на пальцах. И все довольно разного возраста, разной формы тела, разной наследственности и даже национальности. Кто-то попал сюда, никак того не желая, по причине несчастного случая, например. А кто-то вполне осознанно искал смерти. Об этом могут свидетельствовать следы на шее или что-то вроде того.
Я посмотрел в лицо каждому из них, но моей жертвы там не было. Я не знаю, зачем искал ее – может, чтобы попросить прощения, а может, чтобы еще раз насладиться той неимоверной красотой ее стройного прекрасного тела. Мое внимание привлекла одна молоденькая покойница, тело которой было очень худенькое, но все же достаточно подтянутое. Правда, лицо было слишком изувечено. Я даже как-то отпрыгнул от неожиданности увиденного, но затем все же привык к изуродованному личику. Наверное, она попала в аварию или угодила под машину, я не знаю. К моему удивлению, на теле не было ни единой царапины. Может быть, ее просто кто-то избил, но, будто бы специально, целился только в лицо. Скончалась девушка от черепно-мозговой травмы, я почему-то уверен в этом. Жалко, конечно. Такая молодая, еще с детскими ручками, с аккуратными маленькими ногтями, на которых были наклеены маленькие цветочки. Ей, наверное, и пятнадцати не было. Как же так? Земля носит по свету старых упырей, которые то и дело пакостят на каждом шагу! А такой нежный, маленький цветочек почему-то должен уйти так рано. Если так, то лучше бы она мне в руки попала. Я бы не стал ее мучить, нанося бессмысленные жестокие удары. Это ведь так грязно, это совсем не мой стиль. Я бы подарил ей Смерть так изящно, так ласково, нежно и красиво, как никому еще. Перед этим, конечно, не упустил бы возможности насладиться ее прекрасным естеством.
После того, как откинул простынь в сторону, я мог полностью любоваться всей ее наготой. Сама по себе она была невысокого роста, но вся красота молодой оболочки скрывалась именно в этом. Ножки были такими тоненькими и гладкими, словно у новорожденного. Я легонько провел ладонью от ступней до самого влагалища. Волосики на лобке она явно выбривала тщательно каждый день. Возможно, не только для себя, скорее, готовила это место специально для какого-то принца, которых в нашей стране давно уже не существует. И, может быть, так никого и не дождалась, заснув навеки невинной девой. Животик у нее был такой тоненький, такой нежный, с небольшим пупком, который забавно украшал эту часть тела. Грудей практически не было видно, но их маленький размер меня очень даже привлекал. Я просто не удержался, чтоб не обхватить губами ее сосок и не смочить его слюной. Мимолетная дрожь прошлась по моему телу, будто бы я делал это впервые. На миг снова почувствовал себя все тем же малолетним подростком, который с безумной страстью щупал девичьи прелести в туалете. Тело ее было ледяным, правда, да и привкус во рту образовался весьма странный. Я ведь совершенно забыл, что тела мертвецов смазывают каким-то химическим веществом типа формалина, чтобы они не разлагались. Это мне немного не понравилось. Помимо того, довольно-таки смущало ее лицо. Оно было настолько обезображено каким-то негодяем, что мне просто было от чистой души жалко ее. А ведь так хотелось увидеть молодое детское личико…
На одно мгновение я немного отошел от кушетки, чтобы на расстоянии оценить всю изящность ее прелестей. Но как-то вдруг почувствовал что-то странное. Какой-то неприятный холодок повеял прямо в затылок. Создавалось такое ощущение, что за моей спиной кто-то стоит. Что-то явно живое, имеющее дух человеческий, просто стоит и нагло смотрит на меня. Глазеет прямо в спину, наблюдая за всеми моими движениями. Будто бы дышит прямо в затылок. Враз я обернулся к двери, но никого не обнаружил. Странно, может, почудилось? Но весьма дивное чувство пронзало меня изнутри. Ощущение, что в комнате есть еще кто-то, кроме меня. В воздухе повеяло чем-то живым. Раньше ничего подобного не ощущал в морге. Всегда складывалось впечатление, будто бы здесь никто и не жил никогда, будто ни одна живая душа сюда не заходила, будто бы атмосфера бытия здесь сдохла давно, навсегда растворившись в пучине гордой Тишины. И даже когда только заходил сюда, то ничего подобного не ощущал. А сейчас как-то резко стало не так…
Я чувствовал неловкость. Становилось не по себе. Я кому-то здесь мешал, это явно. Снова обернулся к молодой покойнице, но она лежала все так же неподвижно, как и лежала до сих пор. На несколько секунд атмосфера снова стала тихой и мертвой, абсолютно послушной и недвижимой. Я начал успокаивать себя, что это, скорее, разыгралась моя фантазия, и я сам себе придумал, что в комнате кто-то есть. Но продолжалось так называемое спокойствие довольно-таки недолго. Через некоторое время мне стало казаться, что все трупы, которые здесь находятся, по очереди открывают глаза и смотрят в мою сторону. Стало страшно. Волосы на теле встали дыбом, сердце забилось сильнее, я начал дрожать. Я принялся быстро осматривать каждого мертвеца, но глаза их были закрыты. Они спокойно лежали, ничуть не двигаясь. Но ощущение то оставалось! Страх не отпускал меня, он только более усиливался. Мне начало казаться, что они хотят прогнать меня вон, хотят убить или сделать со мной что-то страшное. Они все наблюдали за мной, они сжимали мою голову, заползали в недра моей души и грызли меня там, грызли так сильно и беспощадно, что я просто не мог этого выносить. Не мог находиться там более. Я мигом рванул к двери и вылетел из этого ужаса…
4
…На этот раз мой любимый город встретил меня как-то хмуро и угрюмо. Небо становилось все чернее от наползающих друг на друга громоздких туч. Улицы темнели, вечер наступал как-то слишком рано, твердо и уверенно подступая к мегаполису, наполняя своим воздухом все его бесконечное пространство. Изредка откуда-то доносились отголоски грома, который свидетельствовал о приближении проливного дождя. Терпеть не могу такую погоду. Я шел по долгим улицам быстрым шагом, будто бы пытаясь убежать от чертовой непогоды. Я ступал по направлению к своему дому, надеясь на то, что дождь не застану. Путь казался мне таким долгим, растянутым и непривычным, что это просто заставляло ускорить шаг. Я уже практически отошел от произошедшего, как-то сумел вбить себе в голову, что все это не более чем галлюцинации, вызванные, возможно, химикатами, которыми натирают трупов. Хотя, по сути, я уже просто даже не знал, во что мне верить. И доверять ли вообще тому, что вижу. Одна сторона моего мозга отчетливо шептала мне, что все это происходит со мной на самом деле, что все вокруг меня – абсолютная реальность и ничего более. А другая – наоборот – то, что все это есть проделки моей психики, которая пытается загнать меня в тупой безвыходный угол. А может, она хочет что-то мне сказать этим? Предупредить? Напомнить?
Наконец, вышел на крутой спуск, который вел вниз к моему району. Вся дорога его была усеяна брусчаткой, которую я терпеть не могу из-за того, что по ней весьма неудобно ходить. Справа от меня неимоверно быстро проезжали автомобили – кто вниз, а кто вверх. Движение по такой дороге всегда очень шумное, поэтому, чтобы твой собеседник слышал твои слова, здесь нужно говорить на повышенных тонах. Шум от колес автомобилей нещадно разъедал вечернюю атмосферу осени. Но в тот момент я услышал то, что в очередной раз потрясло меня до глубины души. Несмотря на весь тот шум, что издавали автомобили, на все те раскаты грома, которые становились все более громкими, я отчетливо услышал, как кто-то назвал меня по имени. Враз остановившись, резко обернулся назад, затем огляделся вокруг себя по сторонам, но в радиусе более чем сто метров явно не находилось никого. В принципе, это весьма не удивительно, такой крутой спуск вообще редко навещают люди. Но факт в том, что меня действительно кто-то позвал. Причем это не был крик, не был какой-то вопль, доносившийся из соседних улиц – меня кто-то назвал по имени. Без каких-либо эмоций, чувств или акцентов, совершенно спокойным, уравновешенным и нейтральным тоном. И я даже не знаю, с какой стороны услышал голос – то ли сзади, то ли откуда-то сбоку, то ли вообще сверху… Мало того, даже не мог понять, был он женский или мужской. Скорее, какой-то запредельный, будто бы и не существующий вовсе. Но я четко услышал именно свое имя…
Делать нечего, надо идти дальше. Нет смысла стоять и выжидать ту особь, которая меня звала. Да и, вероятнее всего, что такой особи и нет совсем. Вряд ли я испугался, просто было интересно, что это вообще могло быть. Как-то невольно мне вспомнился Гоголь со своими рассказами. Не помню даже точно, где – то ли в «Старосветских помещиках», то ли в «Портрете» он писал о том, что если человек вдруг слышит, как кто-то произносит его имя, а вокруг гробовая тишина и нет никого, то значит, этот «кто-то» тоскует за ним на том свете, поэтому и зовет к себе. И чаще всего такого человека вскоре ожидает смерть. Но за мной то, по сути, некому тосковать за пределами этой жизни. Да и голос я услышал не при полной тишине, а как раз при насыщенном шуме. Казалось бы, бояться нечего, но это случайное воспоминание привело к тому, что весь оставшийся путь к своему дому я с опаской и предельной внимательностью оглядывался по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, а людей, что шли мне навстречу, хаотично осматривал с ног до головы, и это им явно не очень то по нраву было…
Дождь все-таки настигнул меня, но, к счастью, уже практически у самого дома. Мелкие капли принялись падать на асфальт сначала весьма незаметно и тихо. Но раз за разом их становилось все больше, поэтому и шум, следовательно, усиливался. Запах свежести постепенно наполнял необъемлемое пространство угрюмого, грозного, но уже довольно-таки сонного и уставшего города. Асфальт, освещаемый высокими фонарями, постепенно становился влажным. Улицы минута за минутой пустели, люди убегали в поисках хоть какой-то кровли над головой. Я чувствовал, как холодные капли падали мне на лицо, шею, руки, слышал, как они глухо ударялись об одежду, и невольно вздрагивал от неожиданности и пронзающего холода. Я все быстрее ускорял свой шаг, чтоб уйти прочь от настырной непогоды, убежать от ее гневного настроения. Вскоре ноги принялись сами уносить меня прочь от настигнувшей неприятности.
Небольшая, но достаточно высокая арка, которая вела в мой двор, на некоторое время спасла от пронырливого дождя. Я остановился под ней, чтоб немного отдышаться после быстрой ходьбы и, возможно, приготовиться к следующему потоку холодной соленой воды. Как-то даже не сразу заметил, что на другой стороне арки стоит еще кто-то. Я начал всматриваться в силуэт, затем вскоре понял, что силуэт этот женский. Меня это весьма заинтересовало. Резкий поток молнии пробрался под арку и осветил особь, что стояла напротив меня. Секундный свет позволил мне лучше разглядеть представительницу слабого пола. Это была высокая дама, одетая во все черное. Она стояла абсолютно безобразно и вульгарно, опершись о бетонную стену, и из горлышка попивала пиво. Весьма любопытный образ привлек мое внимание и заставил подойти поближе. Такие особи стоят так поздно под аркой либо в ожидании своего счастья, либо в поисках клиента. В таком случае, если это действительно так, то на эту ночь ее счастливым клиентом стану я.
Когда же подошел к ней совсем близко, то по довольному взгляду понял, что заметила она меня уже достаточно давно, поэтому явно ожидала того, чтобы я как можно быстрее подступил к ней. Несмотря на густой полумрак, вблизи я все-таки мог рассмотреть ее более подробно. Одета она была весьма характерно для такого типажа. Короткая кожаная куртка, под которой виднелся черный гольф, абсолютно не прикрывая нижнюю часть живота, что сверкала пирсингом на пупке. Юбка была такой коротенькой, какой только вообще можно быть. Длинные стройные ноги, обутые в туфли на максимально высоком каблуке, обтягивали колготки в сеточку. Наверное, это единственная часть тела, которая мне понравилась в тот момент. О лице ее говорить особо не стоит. Оно было очень смуглым и совсем непривлекательным. На губе и в носу был пирсинг, на ушах – абсолютно неуместные серьги, а на шее из-под длинных вьющихся черных волос выглядывала небольшая татуировка в форме цветка. Такое безобразие меня весьма отпугивало, но если на лицо не обращать внимания, то все с ее телом было очень даже в порядке. В некой мере, она мне напоминала гламурную проститутку из бразильских сериалов. В одной руке мотыляла маленькой черной сумочкой, которая вполне подходила к ее одежде, а в правой держала пол-литровую бутылку с пивом. Образ довольно-таки стандартный и привычный, вынужден заметить.
- Скучаешь? – как-то безразлично, без какого-либо настроения произнес я, пытаясь перекричать шум дождя, который только усиливался с каждым разом.
В ответ она расплылась в ехидной улыбке, выставляя напоказ свои кривые желтые зубы. Затем очень медленно, видимо, для того, чтоб я смог рассмотреть ее зад, наклонилась и поставила бутылку на асфальт. Вернувшись в исходное положение, не смывая довольной улыбки с лица, наконец, произнесла:
- А ты хочешь удачно провести время?
Голос ее был низким и грубым, хотелось бы подметить. Мне было не очень приятно слышать ноты баса в женском голосе. Хотя и женщиной ее, по сути, назвать тяжело. Выглядела она уже давно за тридцать. А поэтому, я в этом уверен, минимальный стаж ее работы явно превышает десяток лет. Следовательно, в ее сладких объятиях побывала уже добрая тысяча самых что ни на есть разных мужчин – как дряхлых стариков, пользующихся таблетками перед страстным занятием, так и молодых парнишек, которые только набираются опыта в таких делах.
- Сколько? – все так же безразлично, не меняя тона, спросил я.
- Один час – тридцать долларов, - она сказала это так быстро и незамедлительно, словно запрограммированный компьютер, видимо, давно уж привыкла называть свою стоимость.
Меня очень смутила названная сумма. Тем более, что платить здесь, по сути, и не за что было – она явно того не стоила. Но так хотелось расслабиться после случившихся со мною конфузов, что я уже был просто готов на все. Долгое время ничего не отвечал, просто тупо стоял и рассматривал ее, пытаясь оценить реальную стоимость этого человеческого мяса, по-другому подобное безобразие нельзя назвать. Улыбка же ее никак не слезала с лица. Немая пауза затягивалась, поэтому она принялась активно действовать. Прислонившись близко ко мне, начала поглаживать меня правой рукой по щеке. Ладонь ее была мягкой и приятной, но ногти оказались такими длинными, что это просто начало меня раздражать. Я старался не подавать виду, поэтому молчаливо наблюдал за ее действиями. Было весьма любопытно, на что она готова, чтобы я согласился. Она смотрела в мои глаза, будто бы выпрашивая милостыню. Делала такое милое личико, что от этого просто становилось противно. Она напоминала мне девочку-подростка, которая выпрашивает у отца разрешение пойти на дискотеку.
Вдруг почувствовал, как ее огромный бюст прислонился ко мне. Затем она принялась коленкой гладить меня между ног. Наконец, хоть это начало возбуждать. В ответ я крепко схватил ее обеими руками за ягодицы так, что она резко вздрогнула от неожиданного действия и сделала вид, что получила неимоверное удовольствие от этого. После такой массы клиентов, которую она пережила, я думаю, вряд ли еще возможно получать удовольствие. Скорее, она больше получает его, перебирая в руках свежие денежки, полученные за очередную работу. И все бы ничего, если б не видел, как она играет предо мной. Она так уже приучилась это делать, что для нее это давным-давно стало привычкой. Меня до безумия раздражал этот театр, эта ехидная пантомима, которую я наблюдал пред собой. Когда она провела пальцами руки по моим губам, я почувствовал едкий запах пива. На мгновение мне захотелось оттолкнуть ее от себя, сильно ударив при этом о стену. Эта сволочь смеет водить мне по лицу рукой, которой минуту назад держала бутылку с похабным напитком. И даже страшно подумать, что она еще делала этой же рукой до того, как встретила меня.
- Ну что, пойдем к тебе или как? – произнесла она мне прямо в лицо.
Но это стало последней каплей. Из ее рта хлыстала смесь ужасных, до жути противных запахов пива, сигарет и еще какой-то дряни. Меня уже просто начало тошнить от всего этого безобразия. Это подобие женщины на протяжении многих лет впускало в себя столько грязных, унылых и ублюдских подонков, столько скупых, немощных, ленивых и уродливых скупердяев! Она добровольно насытила себя грязной, вонючей похотью, противным, нечеловеческим пороком! И теперь хочет, чтобы я наслаждался этим злорадством за тридцать долларов. Она возомнила из себя такую крутую дамочку, заработав на весь этот свой вульгарный наряд тем, что брала в свой огромный рот концы у самых гадких шарлатанов. Она преподносит себя так, словно самая сладкая клубничка, так удачно поспевшая на огороде, хотя на самом деле является самой последней дешевой сволочью, которая только лишь засоряет это пространство! Неужели подобные ей твари достойны ходить по земле?
Я резко швырнул ее прочь от себя, затем сильно прижал к стене и закрыл рот ладонью – так, как закрывал его своим одноклассницам, когда тискал их в туалете. Она, наверное, подумала, что так и должно быть, что я вдруг решил сделать это прямо здесь, но, естественно, все было не так. Свободной рукой я вытащил нож и всадил его прямо в живот этой похотливой дряни. Она резко задергалась, замычала, словно рогатая скотина, которую рубят на мясо. Глаза стали такими огромными, лицо приняло такой неимоверный испуг, что я просто не мог не испытывать удовольствие от ее реакции. Крепко прижав проститутку к стене, вглядывался в ее лицо, рассматривал все судорожные припадки, которые никак не прекращались, хотел насытиться всем тем ужасом, что пылал на ее лице, которое становилось еще уродливее, принимая неистово страшный облик. Я проворачивал нож в ее животе, вонзив его по самую рукоятку, и чувствовал, как горячая кровь стекает по моей руке. Я наслаждался всей этой тонкой и премудрой идиллией, за которой вскоре должен был последовать бездыханный конец…
В один миг я вытащил нож и всадил его еще раз, но уже немного ниже. Затем еще раз и еще. Она пыталась вырываться, хотела закричать, но я делал все возможное, чтобы лишить ее какой-либо свободы. Судороги не прекращали терзать ее тело и душу, если, конечно, душа ее до сих пор не сдохла на протяжении всей продажной жизни. Она билась в глухонемом припадке, и я прекрасно чувствовал, как Смерть уже настигает ее. Слышал то мрачное дыхание, слышал тот пронзительный шепот, который уничтожает все живое. Глаза проститутки медленно стали закатываться, она постепенно умирала, не могла больше стоять на ногах, поэтому удерживать ее становилось все тяжелее. Когда же почувствовал, что не могу ее более держать у стены, я отпустил тело. Она небрежно рухнула на асфальт, распластавшись на спине и раскинув конечности в разные стороны. Из растерзанного живота непрерывно сочился красный сгусток, но она явно этого уже не чувствовала. Я наклонился к ней и вытер нож о черную юбку, напоследок ущипнув за бедра.
Мощный раскат грома застал меня врасплох и сильно напугал. Обернулся по сторонам, чтоб удостовериться в том, что вокруг нет никого. Затем снова перевел взгляд на мертвую. Она лежала рядом со своей любимой бутылочкой пива, ничуть более не двигаясь. Ее черный облик немного сливался с асфальтом, поэтому я просто уверен был в том, что до утра ее никто не обнаружит. Резкий блеск молнии на один миг осветил ее тело. Вьющиеся черные волосы будто бы разбежались по асфальту, усеяв своими долгими прядями его грязную поверхность. Глаза женщины были закрыты, только вот рот слегка приоткрыт. Наверное, еще пыталась глотать воздух перед самым концом своей земной жизни.
Я до сих пор чувствовал к ней глубокое отвращение и лютую ненависть. Чувствовал нелепую тошноту, которая тяжелым осадком засела на самом дне желудка. Казалось бы, она уже мертва, но я этого никак не ощущал. Какая-то тяжесть повисла на моих плечах, постепенно сдавливая тело со всех сторон. Какой-то непонятный груз давил в висках, неприятно сжимая голову. Странно, ведь раньше после каждого убийства чувствовал неимоверное освобождение, полную, неограниченную и безмятежную свободу. А сейчас как-то не так, совсем наоборот, я бы даже сказал. Снова то странное чувство настигало меня. Какой-то нелепый стыд. Какая-то неуместная жалость просыпалась во мне. Внутри меня медленно что-то грызло, разъедая все то, что раньше было столь необходимым. Что-то пыталось сказать, что я поступил неправильно, что все это абсолютно бессмысленно, что никакие деяния бесследно не пройдут просто так.
Стало просто невыносимо стоять и пялиться на труп убиенной, испытывая то, что никогда еще ранее не испытывал при убийстве. В итоге, я развернулся и направился прочь от проклятого и тошнотворного места. Холодные капли дождя беспощадно ударили по мне неприятным потоком влажности, когда я вышел из-под арки. Они били по мне так сильно, будто бы пытаясь наказать за содеянное. Это заставило пуститься в бег, чтобы как можно быстрее укрыться в подъезде своего дома. Неимоверно быстро продвигался вглубь двора, но он казался мне таким бесконечным, таким долгим и огромным, что я уже начал думать, будто никогда не доберусь до квартиры. Во дворе было абсолютно темно, ни один фонарь почему-то не работал. Мощный шум дождя придавал какой-то мрачности, некоторой загадочности этому месту. Мне становилось страшно, я начал на бегу как-то невольно оглядываться по сторонам, будто бы опасаясь того, что за мной кто-то идет. Пытался осмотреть все вокруг, но великая Темнота мне ничего и никого не выдавала. Какое-то странное ощущение, будто бы все отовсюду наблюдают за мной, заскребло внутри. Казалось, что в темных окнах этих многочисленных высоких домов стоят люди – злые, никчемные, ужасные люди, которые наблюдают за мной. Они ехидно улыбаются, оскаливая свои вонючие зубы, и торжествуют, глядя на мою беспомощность, на мою ничтожность и низость. Они все видели совершенное преступление, поэтому завтра же сдадут меня в ближайшее отделение милиции. Перед глазами начали мелькать картины, что представляли собою огромную массу смеющейся толпы, которая тащит меня под руки к дверям здания правоохранительных органов. Я сопротивляюсь, я кричу, плачу, не хочу туда идти, падаю на землю, а они волочат меня по асфальту, продолжая смеяться надо мной…
Неимоверно жутко. Страшно, как никогда еще в жизни, наверное. Сердце мое стучало отбивным молотком, я бежал все быстрее, не переставая оглядываться вокруг себя. Но ничего не мог видеть. Только бесконечная глубокая Пустота, только немая внутренняя Тишина, только слепая и совершенная Тьма окружали меня…
5
…Впервые в жизни по приходу домой мне не захотелось варить кофе. А если быть более точным, то просто ничего не хотелось. Скорее, меня могли устроить только два варианта – либо напиться до такой степени, чтоб на следующий день не помнить ничего, либо заснуть глубочайшим сном, таким образом, пережив страшную ночь. Первый вариант был явно эффективным, но, к сожалению, абсолютно невозможным по той причине, что в квартире моей никогда не хранилось алкоголя. Да и, в принципе, Хома Брут в гоголевском «Вие» тоже хорошенько выпивал перед каждой ночью, но это, насколько я помню, никак его не спасло. Второй же вариант был тоже не менее удачным, но для того, чтобы хорошенько заснуть, нужно, как минимум, иметь желание поспать, а у меня это желание, как назло, совершенно не хотело возникать. Все будто бы было против меня. И мне это ужасно не нравилось.
Я сидел на диване перед телевизором и неимоверно быстро переключал каналы. Ужасно нервничал. Теребил пальцами по пульту от телевизора и хаотично нажимал на кнопки. Больше не знал, чем себя занять. По телевизору, как всегда, показывали какой-то нелепый и абсурдный бред, но я как-то даже не особо обращал на это внимание. Мне просто нужен был какой-то шум, чтоб хоть немного с его помощью перебороть неимоверный страх. Тишина бы просто убила меня, я это знаю. Я находился между двух огней, которых боялся, словно палачей. Это были зеркало и окно. Я часто поглядывал на них. Казалось бы, ничего странного не возникало, но страх пробирал меня насквозь. Я не знал, как пережить ночь. Еще и полночи не было, до утра куча времени, и это время протянется, как самая вязкая резина, как самый долгий и нудный сериал. И я готов был так просидеть до самого рассвета, тупо и беспрестанно нажимая на кнопки. Больше ничего не оставалось делать. Я не мог спать…
…Проснулся посреди ночи с таким ощущением, будто бы меня кто-то бил несколько дней подряд. Все тело изнемогало от боли, а голова казалась такой квадратной и огромной, что мне просто было тяжело удерживать ее. В квартире обитало какое-то неимоверно настырное и ужасно раздражающее шипение. Я попытался открыть сонные глаза, чтобы определить его источник. Но веки были настолько тяжелыми, что едва мне поддавались. Наконец, увидел пред собой включенный телевизор, на экране которого производился так называемый «белый шум», который возникает, когда телевизионный канал завершает свою работу. Как оказалось, уснул я, сидя прямо перед включенным телевизором. Естественно, никак не мог припомнить, коим образом такое произошло. Да и, в принципе, моему сонному мозгу было абсолютно все равно. Главное, что сон одолел его, а остальное уже просто не важно…
Медленно что-либо соображая, я начал ощупывать поверхность дивана, чтобы найти пульт и устранить надоедливый шум. К счастью, он быстро нашелся, поэтому я немедленно нажал на красную кнопку, после чего телевизор выключился. Сквозь полузакрытые глаза увидел, как мгновенно погас экран. Свет в комнате был включен, поэтому на экране можно было уловить мое отображение. Сонными глазами я тупо пялился в телевизор, думая о том, что теперь нужно выключить свет, постелиться и нормально уснуть. Но отображение явно подсказывало, что я не один сижу на диване. Сначала подумал, что это проделки сонного рассудка, который позволял мне видеть происходящее, будто через мутное стекло. Но когда присмотрелся более тщательно, то вполне в этом удостоверился. Я мигом повернул голову налево и увидел ту проститутку, которую убил всего лишь часа три назад. Я вскрикнул и отпрыгнул от нее, как от безумного кошмара, чем она, в принципе, и являлась. Упав с дивана на пол, принялся лихорадочно протирать глаза, чтоб удостовериться в реальности происходящего. Но ее образ никак не пропадал, а значит, я не сплю. Затем быстро поднялся и, не сводя с нее глаз, медленно попятился назад. Сон в один миг пропал, будто бы и не было его вовсе, будто бы просто рукой сняло. Мое дыхание усиливалось, мне казалось, что я задыхаюсь. Пульс ускорялся с неимоверной силой, я слышал, как бешено бьется испуганное сердце. Я не знал, чего она хочет от меня, да и знать, в принципе, никак не хотел. Не понимал, почему меня преследует весь этот ужас, откуда все это вообще берется, зачем и кому это нужно.
Женщина неподвижно сидела, уставившись в одну точку, и нагло молчала. Из живота шла кровь, стекая дальше на диван, небрежно пачкая его поверхность. Я продолжал смотреть на нее, изнемогая от страха, ожидая последующих ее действий. И вдруг она начала медленно поворачивать свою голову в мою сторону. Никакие части тела не шевелились – лишь только голова. Мурашки пробежались по моей коже, когда проститутка впилась в меня своими глазами. Я не мог смотреть ей в лицо, это было невыносимо, мне казалось, что сердце мое не выдержит, вот-вот разорвется. Ее облик не был столько ужасен. Просто сам факт того, что тебе в глаза смотрит человек, которого ты собственноручно убил, вселяет такой неистовый страх, пронзает такой неимоверной и необычной дрожью, что желание жить просто пропадает в один момент.
И вот ее лицо снова расплывается в той ехидной, в той уродливой и похотливой улыбке, которую я всем сердцем ненавидел. Я понял, что мне не выжить, если же я останусь в этой несчастной квартире. И ноги сами понесли прочь из того ада. Я бежал так, как никогда еще в своей жизни не бегал. Я желал убежать подальше от того ужаса, который никак не желал меня оставить в покое. Спустившись этажом ниже, принялся колотить в двери других квартир, начал кричать о помощи, но мне никто не открывал. Всем было безразлично, что со мной произойдет. Все до единого, будто бы сговорившись, засели по своим углам, тихонько наблюдая за мной, посматривая в маленькие щелочки. Они тихонько хихикали, наслаждаясь моей безвыходностью и беспомощностью. Они все вряд были настроены против меня, ведь я – их лютый враг, я – человекоубийца, я выбрал сам свой путь, а не принял навязанную мораль, придуманные кем-то ценности и прочие тому подобные низости. Я не таков, как все эти подонки, я достоин большего!
Через минуту уже бежал по безлюдным улицам, которые усеивал густой непрекращающийся ливень. Я разбивал под собою огромные лужи, с ног до головы забрызгивая себя грязью. Я убегал от собственного Страха и от собственной Судьбы. Не чувствовал никакой физической боли или усталости. Не обращал внимания на непогоду, мне было абсолютно все равно, что происходит на улице. Даже периодические раскаты грома и сверкания молнии мне были как-то ни по чем. Я просто бежал к неизвестности, бежал изо всех сил, истощения которых совсем не чувствовал, бежал столько, сколько вообще реально бежать. Я знал, что меня кто-то преследует, поэтому удирал как можно быстрее. Все равно, кто это, главное – не поддаваться. Я чувствовал тяжелое дыхание преследователя, но никак не осмеливался оглядываться назад, не смел видеть его…
Раньше я мало что понимал, а сейчас прекрасно осознаю все то, чем и как жил, все то, зачем и ради чего это делал. Я уничтожил столько невинных людей только ради своего же блага, ради собственного удовольствия. Обвинял их в самых различных грехах, в самых страшных поступках, которые только могут существовать, и это служило мне оправданием моих убийств. Обманывал сам себя, прикрываясь какими-то идеями или убеждениями, которые лишь формально управляли мной, а на самом же деле просто нагло, бесстыдно и безнаказанно удовлетворял свои проклятые нужды. Я купался в горькой похоти, в сладком разврате, уничтожая при этом тех людей, которые ничего плохого мне не сделали. Унижал и призирал этих особей, параллельно же с этим восхищаясь красотой их тела, приятным запахом или нежностью кожи. Я жил за счет своего бедного отца, который возлагает на меня огромные, фундаментальные и глобальные надежды, который заботится обо мне так, как я этого на самом деле не заслуживаю, который работает в своем морге практически каждые сутки для того, чтоб я ни в чем не нуждался, а сам же, в результате, отказывает себе во многом – и все ради меня, бесстыжего ублюдка, который всей своей похотливой сущностью уселся на шею родному человеку. Как я мог решать, кому стоит жить, а кому нет, если сам, по сути, не достоин этого, если сам ничего не сделал доброго и полезного в жизни? Я только удовлетворял свои чертовые блага, делая вид, что иду к какой-то цели, возлагаю на свои плечи какую-то высокую миссию. Я лицемерил сам перед собой. Обманул сам себя. И назвал это высшей свободой. Нет, это не свобода. Скорее, это глупая ограниченность, которая ни в чем не обязывает, которая оставляет без ответа все мои поступки.
И что же я оставил после себя? Горы трупов и бедного седого отца, не более того. И почему мне раньше ничего подобного в голову не приходило? Какая пелена висела перед глазами? Почему для того, чтобы я понял значимость всех своих поступков, нужен был тот ужас, от которого теперь приходится убегать туда, куда глаза глядят? Неужели я бы сам никогда к этому не пришел? А если так, то грош мне цена, словно самой последней проститутке. Теперь нужно срочно что-то менять! Нельзя жить безответственно. Нельзя продолжать идти по такому пути, который ни к чему не ведет. Этот самообман нужно завершать прямо сейчас. Не завтра, не со следующей недели, а именно сейчас! Другого времени для этого не будет. Нужно кардинально менять свою жизнь, нужно бороться за нее, а не отбирать у других…
И я бежал к новому. Я бежал туда, где все пойдет по-другому, где все будет не так, как сейчас. Неустанно бежал к переменам, бежал к свету, к тому, что можно назвать Будущим. Несмотря на все преграды, несмотря на дождь, который всей своей мощью бил мне в лицо. Бежал по пустынным улицам, разрезая пространство своей дикой энергией. Яркий желтый свет приближался ко мне все быстрее, явно так же, как и я, желая стать на новую дорогу. Этот свет слепил мне в глаза, заполнял все грани моего естества. Он впился в меня сильнейшим ударом по всей поверхности моего тела. Он поднял меня высоко вверх над собой, но я, к несчастью, не мог долго задерживаться в невесомости. Всем своим весом в один момент нещадно рухнул на асфальт. Услышал, как мои кости враз сильно хрустнули. Колеса автомобиля завизжали прямо под ухом. На некоторое время все остановилось. Затем колеса снова резко подали свой голос, и автомобиль на высокой скорости удалился с места происшествия…
…Я безысходно лежал на асфальте и чувствовал невыносимую боль, которая сдавливала все тело. Я не мог ничем пошевелить, как не старался. Был абсолютно беспомощным перед самим собой. Дышать было крайне тяжело и больно, поэтому я старался делать редкие и короткие вздохи. Изредка изо рта выхаркивал кровь. Наверное, было сломано немалое количество ребер. Ног я абсолютно не чувствовал, даже не мог посмотреть, что с ними и есть ли они вообще. Половина моей головы была разбита, это я точно знал. Открыть мог только один глаз, да и то наполовину. Ничего конкретного перед собой не видел. Чувствовал, как холодные капли дождя омывали мое несчастное тело. Как-то невольно вспомнил ту девушку с изуродованным лицом, но с удивительной фигурой. Мне бы очень хотелось ее встретить…
Мне так хотелось плакать. И не от боли вовсе, да и не от того, что случилось. Просто хотелось прижаться к маме, крепко обнять ее, как когда-то в детстве, прижаться щекой к ее теплым, нежным, заботливым рукам и, наконец, заплакать. Она у меня была добрая, она бы не стала ругать меня за все мои гнилые поступки, за всю мою проклятую жизнь. Она бы поняла все и простила. А я бы еще долго так прижимался к ней, искренне плакал от всей души и не отпускал бы ее. Но теперь я с ней снова увижусь, я в этом уверен. Снова почувствую ее тепло, ее родной запах, ее материнскую заботу. Может быть, это она меня тогда звала на улице?..
…Влажный воздух растворялся в собственном пространстве бесконечного сна, медленно уплывая в запредельный мир трансцендентной пустоты. Соленая предутренняя мгла выныривала из-под вязкой пучины молчаливого небытия. Алый рассвет встречал ее теплыми лучами грядущей атмосферы расширенной крайности. Безликая громоздкая темнота безмятежных небес рассеялась в соленом вакууме тихого безумия, скачущего где-то на пределе собственной безобразности. И нет в мире ничего вечного, и нет в мире ничего постоянного, и все куда-то уйдет, если когда-то все-таки пришло, и все снова родится точно так же, как и погибло, и все станет на круги своя, если когда-то сбилось с пути, и ничто бесследно не пройдет, если это «что-то» когда-либо имело место…
Киев, июль 2011 г.