Так незаметно пролетела наша загранкомандировка. За это время мы с Геннадием написали по три неплохих, на наш взгляд, нью-йоркских этюда. Отнюдь, не плохих, потому что американские специалисты, узнав, в какой срок они были написаны, искренне удивились и дали им самые высокие оценки.
На аукционе мы не присутствовали. В это время Григорий Петрович возил нас по Нью-Йорку, как по своему родному городу и самозабвенно рассказывал о его достопримечательностях. А нам было немного грустно расставаться с его гостеприимством, с этими, когда-то далёкими и холодными каменными джунглями, которые стали для нас не только доступными, но и такими близкими и понятными.
- А вы знаете, что металлический остов для статуи Свободы был изготовлен на нашем металлургическом заводе? – пытался привлечь наше внимание Григорий Петрович.
Мы, молча в последний раз, любовались техничной красотой строений из стекла и бетона, яркими вывесками и рекламными щитами, сияющими на солнце шикарными автомобилями, разрисованными витринами магазинов и всевозможных салонов с разодетыми манекенами, и почти не слышали голоса Григория Петровича.
Не знаю, о чём размышлял Генка в этот момент, а я думал о том, что слава быстротечна. «Пошумят вокруг нас ещё денёк-другой, пока торги идут, распродадут наши картины, мы улетим к себе на родину, и о нас забудут, будто нас здесь и не бывало. А дома? А что дома? В родном городе нас и раньше ни для кого не существовало. Хотя мы так нуждались в поддержке местных властей. Ведь даже чтобы организовать выставку, сколько нужно было оббить порогов разного рода чиновников. И у них всегда находились какие-то веские причины, чтобы «не пущать» нас в народ, дескать, вдруг станем популярными – да вдруг от их начальственной популярности убудет. А ведь нас только пусти в огород, мы потом и на шею сядем… Но тут, в Америке, всё наоборот. Весёлые, праздничные люди – из чего угодно сотворят супершоу для себя любимых, и на этом ещё не плохо заработают. Почему у нас так нельзя?».
- Ну, что приуныли, орёлики? – откуда-то издалека послышался голос Григория Петровича. – Аукцион идёт полным ходом. Вон, смотрите, - он ткнул пальцем в экран телевизора, - и радуйтесь. Диктор говорит, что осталось всего несколько картин, но и они уйдут по самым высоким ценам. Её коллега комментирует, такого ажиотажа вокруг русских не помнят даже старожилы города. Так что завтра готовьтесь в обратный путь. Деньги с продажи ваших картин и гонорар с выставки будут переведены на ваши личные банковские счета. Кстати, по одному вашему нью-йоркскому этюду будут висеть в мэрии города, ещё по одному – останется в художественном музее, и два купили частные коллекционеры. Домой приедете богатыми и знаменитыми.
- Григорий Петрович, давайте заедем в «Одессу» к Вилли Токареву, попрощаемся, - как-то неуверенно подал голос Генка.
- Я учёл это пожелание в нашей прощальной экскурсии и заранее позвонил ему, договорившись о встрече, - он посмотрел на часы, - Через десять-двенадцать минут мы будем на месте.
Когда мы вошли в ресторан, посетителей было ещё не много. Токарев заканчивал песню. Генка подошёл поближе к певцу и сделал несколько снимков, на фотоаппарат «Никон», купленный уже здесь.
- Я обещал написать его портрет, - пояснил он в ответ на укоризненный взгляд Григория Петровича.
С Вилли прощались недолго, как старые друзья, будто расставались всего лишь до завтра. И не смотря на кажущуюся весёлость в поведении, в голосе каждого нет-нет, да и промелькнёт грустная нотка. Все понимали, что Вилли тоскует по родине, но он остаётся здесь, среди этого праздника и разгульного веселья. А мы и остались бы здесь ещё, но нам пора было покидать эту страну, как бы ни хотелось побыть ещё в лучах славы, среди гостеприимных предпринимателей Америки.
Напоследок Токарев спел нам одну из своих песен, выпили водки на посошок по русскому обычаю и, проводив нас до машины, он крепко обнял каждого на прощанье.
Григорий Петрович распрощался с нами в аэропорту, сказав, что полетит завтра, поскольку у него здесь ещё очень много дел. Пообещал, что следующая выставка будет ещё громче, правда, не уточнил, где она будет проходить.
- Не знаю, что и делать, - говорил Геннадий в салоне самолёта, перелистывая страницы журнала, - то ли дом купить, то ли с дедом жить? Что скажешь?
- Решай сам, - безучастно ответил я, думая о своём непонятном предчувствии, о чём-то близком, неуловимом и неизбежном.
- Вот, видите, - показывал друг обложку журнала со своей фотографией соседу англичанину, - русский Генка завоевал Америку!
- О, ес, ес! – улыбался тот в ответ.
- А-а, тебе этого не понять, - он снова повернулся ко мне, - Нет, всё-таки останусь с дедом. Подумает ещё, что зазнался. Займусь капитальным ремонтом дома. Куплю самую большую японскую машину и привезу на ней к нему Клавку. А? Как ты думаешь, какую, всё-таки, машину купить?
- Большую?
- Самую большую, - уточнил он.
- Купи самосвал БелАЗ.
- Нет, возьму джип, - серьёзно заключил друг, не обращая внимания на мой сарказм.
В аэропорту по прибытии моросил дождь, нагнетая на меня ещё большую тоску. Сразу вспомнился тот день, когда я в последний раз здесь видел Катю. По радио объявили посадку на тюменский рейс. Я оглянулся. «На этом самолёте она улетела вся в слезах».
- Чего ты встал? – окликнул Генка, - Или обратно решил? Пошли быстрей, а то все такси разберут.
Я потерянно брёл за другом, а душа моя кричала: «Катя! Катенька! Я люблю тебя! Я без тебя умру!»
В полупьяном, в полусознательном состоянии я садился в раздобытое Генкой такси и не мог понять: зачем мне этот дом, если в нём не будет Кати? Зачем вообще я туда еду?
- Ну кто бы мог подумать, что я тоже талант! – не унывал Геннадий, - Толь, ты слышишь? – он уже показывал свой портрет с обложки таксисту.
- Да, Ген, я всегда говорил, что ты талант, - кивал я безучастно в ответ.
- Да что с тобой, старина? – ткнул он меня кулаком в грудь, - Спустись на землю! Мы уже дома.
- В том-то и дело, что спустился.
- Да я же вижу, что ты всё ещё в Америке.
- Эх, Генка, Генка, какая, к чёрту, Америка! Ты знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?
- Русской водочки?
- Дурила же ты.
- Ну? – непонимающе уставился он.
- Одним глазком бы взглянуть на Катю.
- И всего-то? – Генка нетерпеливо заёрзал на переднем сиденьи.
- Всё бы отдал за одно её слово.
- А дальше?
- А потом, хоть сквозь землю провалиться.
- Здесь остановитесь, - попросил Геннадий таксиста, - ну вот мы и приехали. Спасибо, брат.
Машина тормознула возле дома. У меня не было сил смотреть на него. Я вышел, достал из багажника чемоданы и безучастно ожидал, когда друг распрощается с таксистом. Наконец, отдав деньги, Генка повернулся ко мне со своей ослепительной улыбкой и выжидающе смотрел на меня так, будто ждал, что прямо сейчас я должен провалиться сквозь землю. Меня охватило непонятное волнение.
- Толь, а ты сейчас и впрямь провалишься сквозь землю, - будто угадал он мои мысли.
Я глянул туда, куда скосил взгляд Геннадий, и…
Из того же окна, как в первый день нашего знакомства, на меня, улыбаясь, смотрела Катя.
Продолжение следует.
1995 год.