Мы ехали по лесной дороге, объезжая опасные участки. Временами в низинах машина шла тяжело, с пробуксовкой. А где не представлялось возможности объехать водное препятствие, приходилось брать его с разгона. Брызги воды фонтанами разлетались во все стороны так, что девчонки визжали от явного удовольствия и какого-то своего страха, известного только им.
Наконец, выбравшись из леса, мы переехали через мост и, прибавив скорость, двинулись по полевой дороге. Все с облегчением вздохнули.
- Хорошо машину водишь, - похвалил меня дед.
- Не жалуюсь, - улыбнулся я в ответ и глянул в зеркало заднего вида. Соня смотрела на меня широко раскрытыми благодарными глазами.
Генка, заметив наши переглядки через зеркало, решил подколоть:
- А он всё делает хорошо. На совесть.
Соня, тем временем, угостила меня малиной, и в некотором смущении, отвернулась к окну, но дед с Клавой поняли это по своему.
- Всегда уважал добросовестных людей. Хоть порой и не легко им приходится в жизни.
Я незаметно показал Генке кулак, дескать, ещё одна такая шутка, получишь.
- Это почему же? – повернулся друг к старику.
- Потому что добросовестные люди, как правило, ещё и порядочные. В наше время такие качества становятся редкостью. Те, кто ими обладают, часто наталкиваются на непонимание. От этого возникает неудовлетворённость. А с таким чувством жить непросто. Ещё труднее сохранить в себе человека. Я знал немало порядочных людей, которых ломала система. Чтобы выжить, они подстраивались под неё. Сейчас, слава Богу, прошли времена сталинского режима и брежневского застоя, но появилась свобода, с которой люди не знают что делать. Многие потеряли работу из-за неплатежеспособности государства, потому что власть имущие, тоже получили свободу. В том числе свободу распоряжаться нашими деньгами – деньгами, заработанными трудовым народом. У них появились новые возможности, новые искушения…
Клавдия с восхищением смотрела на старика, пытаясь понять, о чём он говорит, но до неё что-то не доходило.
- Ну, ты загнул, дед! – прервал его Геннадий, - Я просто похвалил друга, а ты нам целую лекцию. Накопилось? – он понимающе улыбнулся старику.
- Тебя что, завидки берут? – заступилась за деда Клава, - Пусть говорит. Красиво же. Лучше что-нибудь умное, чем твои анекдоты слушать, - и она, демонстративно своими изящными тонкими пальчиками, сунула деду в рот ягоду.
- Да нет, Клава, Геннадий прав, что-то я не то начал. Боюсь, надоел вам уже.
- Ну что вы такое говорите! Вы же не Сметаныч. Вы так умно рассуждаете. Вы такой весёлый. С вами невозможно соскучиться. Как же вы можете надоесть? – она потянулась к нему, снова угостила малиной, и поцеловала старика в подбородок. - Да я, если хотите знать, полюбила вас, как родного дедушку.
- Милая ты моя, - приобнял её дед, - а я ведь всех вас полюбил.
- Толь, Соня! Люди добрые! Смотрите, что они творят! Целуются, обнимаются, - наигранно возмущался Геннадий, - Он же у меня невесту уводит.
- Не уводит, а увозит, - взвизгнула Клава, отбиваясь от Генки.
Дед, помогая ей, хватал его за руки и отводил их то в одну, то в другую сторону.
Мы с Соней смеялись, не забывая переглядываться через зеркало. Она принимала это за сигнал, чтобы вновь порадовать меня очередной ягодкой. Эта новая любовная игра доставляла нам обоим массу наслаждения.
Я пару раз пугал её, клацая зубами, будто пытался откусить ей пальцы. Она отдёргивала руку, довольно смеялась, толкала легонько в затылок. Склонившись над ухом, шептала: «Не пугай меня». А я отвечал ей: «Съем»! И мы снова от души смеялись друг другу.
Потом дед Никанор рассказал случай из своей далёкой молодости, как он, тёмной ночью, провожал девушку до дома. Он рассказывал это во всех подробностях, с серьёзным видом, без намёка на какой-то подвох, заостряя наше внимание на чувствах, которые он испытывал к той девушке, как он пытался её обнять, не то, что поцеловать. Говорил ей самые красивые слова о любви. Но она не реагировала и всё пыталась отделаться от него.
- Но я тогда был молод и горяч, - вдохновлённый нашим вниманием, продолжал дед, - думал, не отделаться ей от меня. А ей, видимо, надоела моя назойливость, она и отправила меня прямым текстом: «Да иди ты к чёрту!» И тут у неё на глазах, и неожиданно для самого себя, я вдруг исчезаю.
- Куда! – заинтригованная рассказом, не выдержала Клава.
- В канализационный колодец.
Мы смеялись до слёз вместе с дедом, а Клава плакала.
- Ну, что ты? В самом деле, - гладя её по голове, сокрушался старик, - я же только рассмешить пытался.
- Да как так можно было упасть в колодец? – хлюпала она носом.
- Темно было, - оправдывался дед.
- Вы же ушиблись.
- Ну, конечно же, ушибся.
- Больно было? – не унималась та.
- Давно это было. Я уже и не помню, - наконец успокоил он её.
Генка еле сдерживался от распирающего его смеха уже над Клавдией. Я снова показал ему кулак из-под руля.
«Как он будет с ней жить? - удивлялся я другу, - она ведь, действительно, совсем ребёнок. Однако, наверное, прав был поэт – любовь не ведает границ. Дай Бог счастья им обоим».
- Бедненький дедулечка, - пожалела старика Клава и положила свою маленькую красивую головку на его плечо.
- Ага, - широко улыбался Геннадий, - Смотри на него. Бедненький. Сидит с двумя молоденькими девочками на заднем кресле, обнимаются, малину жрут, понимаешь ли. И все счастливы, - он забрал почти пустое ведёрко у Клавдии и высыпав остатки малины себе в горсть, закинул её в рот, а затем, с радостным выражением лица показал мне пустое ведро, - Ты глянь, Толь, они же всю малину слопали!
Продолжение - http://www.proza.ru/2011/11/25/170