Елена Прекрасная
Тихое шуршание… «Ну наконец-то. Что-то тебя сегодня долго не было видно. Уж думала, и не появишься», – Аделина отломила кусочек печенья и бросила осторожно высунувшейся из расщелины в полу мышке, радуясь даже такой компании в мёртвой тишине обледенелой школы. «Что, тоже замёрзла? Ну, ничего не поделаешь. Зима, подруга, лютая, как говорят твои односельчане». Только появлялась маленькая «подружка» совсем ненадолго: несколько ходок за едой – и девушка опять оставалась в полном одиночестве. Глянула на сотовый – еще час до конца рабочего дня. Воткнув штепсель от кипятильника в розетку, Ада, предвкушая блаженство, обернула своими пальцами чашку и наклонила над ней лицо. Вода шумно забурлила, на секунды оживляя беззвучный мир книг; пар мягким теплом прошелся по щекам, но слишком быстро растворился в воздухе.
Всё «содержимое» начальной школы, где располагалась и библиотека, на зиму перевели в главное – кирпичное – здание. Как всегда, с первыми сильными морозами прорывало трубы, и маленькое деревянное строение оставалось без отопления. Эта «бесконечная» история уже стала неотъемлемой частью жизни школы. Никто не удивлялся и не предпринимал ничего, что могло бы изменить такое течение событий. Ведь была и положительная сторона. Учителя начальной школы радовались, что могут перезимовать в теплых классах. И только Аделина оказалась в изгнании, чувствуя себя привидением, охраняющим книги в старинных деревянных стенах. Утром часто забегали ребятишки, вваливаясь всегда сразу целым классом, с шумом и смехом засыпая снегом стол библиотекаря. Но после обеда редкий посетитель нарушал одиночество девушки.
Было что-то таинственное и волшебное в такой «службе». Одиночество и тишина словно переводили сознание в другое измерение. Ада различала запах бумаги. Нет, не тот запах печатного станка, который чувствуем мы, покупая новую книгу. Таких книг местные полки не видели уже давно и многим «жильцам» стеллажей за 50. Запах книг школьной библиотеки был особенным – насыщенным и сладким, приправленным ароматами клея и краски и настоявшимся во времени, как хорошее вино. Тысячи детских пальчиков, юное дыхание, мысли и мечтания нескольких поколений горожан будто опылили потертые страницы, навсегда оставив на них незримый отпечаток.
Снежинки за окном, словно рой белых пушистых шмелей, летели всё стремительнее, сливаясь в один густой водопад. Так проносились годы, менялись правительство и цены, гул автомобилей заглушил цокот копыт… А в библиотеке – те же полки, те же книги, и даже стены из года в год красили одной и той же краской. Время здесь будто остановилось…
Внезапный шум шагов, гулко полоснувший беззвучное пространство школьного коридора, вывел Аделину из гипнотического состояния. Тяжело проскрипев, открылась исполинская дверь, с которой традиционно что-то посыпалось, и на пороге появилась женщина лет шестидесяти пяти – школьная уборщица Лидия Викторовна. В её лице общество потеряло незаурядного журналиста. Аду снова ожидала «сводка горячих новостей»:
– Привет. Ну, как ты тут? Не замёрзла? – спросила она, сбрасывая с шубы и с шапки густое покрывало из снега.
– Да ничего. Чай спасает, уже третью чашку пью. Присоединяйтесь.
– Да не, спасибо, милая. Я на минуту. Дома мальцы ждут голодные, – сказала она, имея в виду своих внуков. – Надо бежать.
– Как у вас прошел рабочий день?
– Да как прошел… как всегда, одно и то же. Ух, ну и холод! У тебя же, вроде, калорифер тут был? - она улыбающимися, с хитринкой, глазами поискала среди моих владений хоть какой-нибудь источник тепла.
– Да был. Только толку от него мало. А сегодня и не включился вовсе.
– Надо обогреватель принесть, так же околеть можно! Домой-то идешь?
– Рано еще, у меня автобус в половине шестого. К нему и выйду.
– Слыхала? Ленка-то опять запила.
– Не знаю, Лидия Викторовна. Наговариваете это вы. Когда я сегодня её сменяла, она нормальная была.
– Это ты неопытная, не разглядела. Она с утра лекарствами упившись, по стеночке ходила, как чумная. А после работы палёнку глушит. Соседи рассказывали.
С Еленой Аделина познакомилась пять месяцев тому назад. Директор школы, подписывая заявление девушки о приёме на работу, сообщила, что обещанные в службе занятости полторы ставки придётся разделить с напарницей. В начале лета за пьянство уволили библиотекаря. А в августе у неё скончался муж. Директриса пожалела женщину и ввиду сложившихся обстоятельств оставила её на негласный испытательный срок. После таких новостей Аделина с некоторой брезгливостью думала о предстоящем знакомстве, ожидая встретить нечто неопрятное и недалекое… Каково же было удивление девушки, когда руку ей пожала красивая женщина лет сорока – пятидесяти. Бледность и худоба делали её возраст неопределённым. Иногда она замирала в строгой сосредоточенности, погрузившись в свои тяжёлые, безрадостные думы. Две глубокие морщины, начинаясь где-то, между бровей пронзали её лоб, огромные глаза становились бледно-голубыми, словно невидящими. Лицо темнело, и даже светло-русые волосы казались седыми. В эти минуты она напоминала старуху. В хорошем же расположении духа, когда улыбка тонких губ открывала два ряда белых ровных зубов, а синие глаза искрились светом, ей можно было дать не больше сорока.
В день знакомства чёрный платок обрамлял белое, строгое лицо женщины с правильными тонкими чертами. Скорбь, смиренная покорность судьбе и в то же время страшное отчуждение от всего земного мира читались в грустном задумчивом взгляде. Нельзя сказать, что сотрудницы подружились. Слишком глубокая пропасть лежала между судьбой молодой жены военного, уверенной, что она в этой «дыре» «проездом», с сочувственной жалостью взиравшей на размеренную, казавшуюся ей однообразной, мёртвой жизнь людей тверской земли, и судьбой спивающейся женщины, где-то подсознательно предчувствующей, что она здесь «навсегда». Но они поладили и симпатизировали друг другу.
Елена была начитана, и от местных её резко отличала чистая правильная речь. Во времена «великих перемен», обрушившихся на нашу несчастную Родину, она приехала из Казахстана. Видно было, что за десять-двенадцать лет, прожитых в А.., женщина так и не стала здесь своей и ни с кем не водила тесной дружбы. Она вся, и внешне, и внутренне, не вписывалась в мрачный пейзаж этих мест. Возможно, поэтому Елена частенько разделяла хмельные вечера, дни, а потом и месяцы со своим мужем. Его ранняя смерть стала страшным ударом для неё. Одиночество придавило женщину с новой силой. Но в то же время эта потеря пробудила в ней инстинкт самосохранения. Смерть, дохнув своим холодом, заставила женщину на некоторое время пересмотреть всю свою жизнь и сосредоточиться на главном – статном красавце-сыне, который уже и невестой обзавелся.
На протяжении всего общения Ада так и не поняла причины глубокой грусти, врезавшейся в сердце женщины. У неё была замечательная семья. В соседнем доме жили родители. Для Аделины, заброшенной от родных «за тридевять земель», это казалось особенным счастьем. Мать Елены – энергичная женщина, то, что называют «человек-оркестр». Когда она появлялась, всё вокруг начинало двигаться и звучать. Женщина горой стояла за дочь. За день по многу раз навещала Елену на работе и дома. Привыкшая к нападкам на своего ребёнка, она всегда находилась в боевой готовности. Вот и при знакомстве с новой коллегой Елены внимательный сканирующий взгляд пронзил Аделину. Тараторя о всяких мелочах, она старательно изучала девушку, прикидывая меру опасности для своей дочери, заключающейся в этом, пока непонятном ей человеке. Именно благодаря материнским неустанным стараниям, как узнала позже Аделина, Елене удавалось так долго сохранять работу. Из Твери регулярно приезжал сын Елены Денис.
На сорок дней Елена принесла стопку семейных фотографий. Муж у неё был красивым высоким мужчиной. С черно-белых снимков смотрела счастливая молодая пара в альпинистском снаряжении на фоне скалистых пейзажей. Елена то оживлённо рассказывала, как они с мужем познакомились, путешествовали, как любили друг друга, как однажды соревновались, кто больше знает стихотворений, и состязание в результате продлилось до утра, как они ждали рождения сына…То вдруг умолкала, полностью погружаясь в воспоминания о далёких счастливых днях.
После поминок Елена постепенно начала возвращаться к нормальной жизни. Будто липа, истерзанная ураганом, вдруг расправила свои погнутые ветви и зацвела бурным цветом назло стихии. Траурные одежды сменила густая зелень – любимый цвет Елены. Пучок волос на голове преобразился в модную причёску. Вся она выпрямилась и зазвучала. Закипела работа. Казалось, самое страшное позади. Поэтому верить в слова Лидии Викторовны Ада не хотела и не могла. Девушке противно было слушать эти сплетни. Люди хоронили Елену еще до того, как она сломается сама, словно не оставляя ей выбора.
Привычно, с замиранием сердца обойдя здание и внимательно выслушав шум собственных шагов, Аделина закрыла тяжёлые двери школы на большой железный замок и «захрустела» по морозному снегу на остановку. Засмотревшись на ребятишек, с визгом скатывающихся с ледяной горки, Ада прикоснулась рукой к своему еще только обрисовывавшемуся животику. Счастье волной прокатилось по всему телу. Стало так хорошо! Беды Елены показались далёкими и чужими. Там – смерть, боль, несчастье… А у Ады – целая жизнь, радость, будущее… Вот родятся у Елены внуки, и забудет она обо всём, они-то её и спасут, они-то её и вылечат…
Белёсой летней ночью несколько хмельных молодых людей пробирались в закоулках отгулявшего города. Компания подобралась весёлая. Сильные девичьи голоса рассекали предутреннюю прохладу. Чуть не сорвавшись в дорожную яму, та, что постарше, грубо разрушила «душевную гармонию»:
– А-а-а! Я, кажется, каблук сломала. Господи, и какой идиот эту деревню городом обозвал!
– А я тебе ещё дома предсказывала – туфли угробишь, – Торжествующе-назидательно прокомментировала младшая. Она предусмотрительно несла обувь в руках.
– Да уж лучше каблук сломать, чем в г… вляпаться…
– Ну, тогда не жалуйся!
Сзади послышался глухой удар.
– Готов, – прокомментировала падение мужа босая и тут же скомандовав: – Мужики, на абордаж!!! – затянула глубоким сильным голосом. – «А я милого узна-а-ю по походке!..»
Впереди послышались голоса. Компания немного поутихла, опасаясь встречи с такими же «трезвыми» местными. Возле чёрной обветшалой калитки стояла машина скорой помощи. Старшая девушка огляделась, пытаясь лучше сориентироваться. В свете фар резко обозначилась фигура женщины:
– Лидия Викторовна?!
– А, это ты, милая…
– Что здесь? Что-то с мамой Елены, с отцом?
– Да что ты?! – женщина махнула рукой. – Мать еще год назад померла от сердечного приступа. Теперь вот и Ленка… Жалко бедную. Но как матери не стало, совсем понесло её… Ей бы жить да внуков нянчить! Эх, да что говорить! Ходили мы целый год: и уговорами, и угрозами пытались отворотить от беды. Не уберегли. Тоска, говорит… Вот так вот…