СЛУЧАЙ
По предварительной договорённости с Силичем, к назначенному сроку, мы приехали на хутор летом, помогать ему с покосом. По этому случаю, мы с Виктором оформили по половине отпуска и вольными казаками, заявились на нашу лесную сечу. У Силича к тому времени уже была «выписана» из города Зоя Степановна и конечно внук Егорка – подрастающий кавалерист и внеконкурсный ловец карасей из пруда. Так что карасей жареных в сметане мы попробовали сразу по приходу на хутор. Зоя Степановна всегда приезжала во время покоса, по её словам выходило, что раз мужчины будут заниматься важным делом, то она должна взять на себя обязанность кормить и поить их. Она ворчала на Силича, что он нас отрывает от семей и что забывает вовремя покормить.
–Знаю я его! У него, как он говорит, пока от голода в голове не затункает – признак голодного обморока, он и есть, до тех пор не идёт. И вас не кормит.
Мы в свою очередь пытались убедить её, что мы на хуторе катаемся, как сыр в масле.
Она не верила нам и в шутку говорила, что, наверное мы, такие же сапоги, любой в пару к её Егору, два сейчас одевай и один в запасе. В её словах чувствовалось уважение к нам и вообще наши отношения были – почти родственными. Зоя Степановна и Силич давно допекали нас вопросами, когда мы приедем семьями. Знали наших жён и детей по именам и передавали приветы. Высказывали опасения: не вредят ли семейным делам наши поездки на хутор. Мы наперебой с Виктором убеждали их, что всё нормально. Жёны наши, как мы их называли с Виктором, труженицы выходного дня, потому что их никуда не возможно пригласить на отдых в выходной день: ни в городе, ни на природу выехать. Всё у них на выходные уже запланировано наперёд: когда уборка, когда стирка, когда гладить, когда готовить и так далее в этом духе. Всё время, только мечтают съездить с нами на хутор, а как дела коснётся, так не могут своих забот оставить. Силич, после наших слов, заметил Зое Степановне: что она сама такая же и если бы не забота, что нужно похозяйствовать во время покоса, тоже бы не приехала. Вообще вопрос: когда мы соберёмся все на хуторе, муссировался уже давно, со всех сторон. Мы с Виктором уже встречались на праздники – семьями. Жёны наши перезванивались по телефону и Зою Степановну они знали, правда, только по телефону. Получилось: что она звонила мне или Виктору – насчёт Силича, поскольку нас не было дома, ей пришлось по первому разу, подробней представиться и просить нам передать то-то и то-то, так и произошло знакомство телефонное пока, но было оно – уже довольно длительным и прочным. Женщины узнавали друг друга по голосам и уже даже при наличии нас дома, не подзывали нас к телефону – только транслировали просьбу, а сами частенько разговаривали по другим темам: как шиповник лучше заваривать и как мёд засахаренный разогреть – и давно хотели познакомиться очно.
На покос семьями приезжать не стоило, потому что от наших жён на покосе толку мало и только вместе с детьми отвлекать будут нас, но вот после покоса, а лучше по осени, когда не будет гнуса, которого вынести «городские мадамы» точно не смогут – тогда наверное.
Сено косить не позволяла погода, перед нашим приездом, почти каждый день, шли тёплые, обильные дожди, да и при нас пролилось несколько коротких грибных дождей с радугой и на покосе ни как не просыхали лужицы в траве. «Да и трава пусть повыше махнёт и погода дождливая чтобы ушла, а пока отдыхайте, рыбачьте! Грибы пошли от дождей. Егорку вон, в компанию возьмите. Даст Бог – успеем, управимся», получили мы установку от Силича. Пробовали ловить рыбу, но клевало плохо, видимо много приносило в реку дождями и взыгравшими ручейками разного червячнокозявочного корма для рыбы и она была сытой. Переключились на грибы и приносили по многу – уже надоело их чистить и сушить, но Силич по отцовски нас увещевал: «зиме запаса много не бывает».
Егор собирать грибы не любил, видимо дедовский охотничий ген жил и в нём и он всё время агитировал нас на рыбалку и мы периодически с лёгкостью поддавались ему.
В один из дней, Зоя Степановна «пошла приступом» на Силича – ей понадобилось в деревенский магазин. Он её убеждал, что надобности такой нет: на хуторе всё есть, но разве «ещё ту покупательницу можно отговорить от магазина» и в конце концов сдался. Егор – внук с ними не поехал, не захотел менять рыбалку на поездку. «Ага! Сидеть нужно будет на облучке, а у Орлика вон какой хвост стал длинный! Он меня всего своим хвостом!», отнекивался он от бабушки, которая похоже беспокоилась, оставить внука без своего присмотра.
Что касается Орлика, то хвост он отрастил действительно длинный, до самой земли. Силич не подстригал ему хвост намеренно: «на Кубани у коней хвосты в пол! А здесь, в тайге – тем более, от кровососов надо отмахиваться». Когда мне приходилось по грязной дороге проминать Орлика, Силич на хитрый манер скручивал ему волосы на хвосте, складывал их вдвое посередине и хвост принимал вид толстого короткого витого каната и закреплённый в таком виде, придавал коню не виданный в этих местах франтоватый вид и оставался чистым. Сам Орлик возмужал, стал большим, крупным каким-то, «ишь, гладкий какой стал – бездельник», довольный видом коня, с восторгом порицал его Силич, в подслушанном нами «разговоре». По крупу, от спины до основания хвоста, образовалась ложбинка, от которой возвышались мощные мышцы. Вид его, вместе с длинным хвостом и длинной гривой, мощной шеей, был богатырский и диковатый. Видимо сказывалось его моральное положение вожака в «табуне» и сытая, безработная жизнь. Я невольно вспомнил роман Платонова «Чевенгур», персонаж не помню, но его коня звали «Пролетарская сила». Орлику – вполне тоже бы подошла, какая-нибудь «сила»: таёжная, лесная, но лучше наверное – «Вольная сила». Такая от него исходила мощь. Я заметил, что он стал нетерпеливым и нервным. Силич покрикивал на него, когда запрягал, но конь донимаемый слепнями и комарами, которых ввиду влажной и тёплой погоды развелось очень много, постоянно махал своим длинным хвостом, поочерёдно бил себя задними ногами по брюху, стараясь согнать летучих паразитов, дёргался вперёд назад, переступая передними ногами – с той же целью, при любой возможности тыкался в хозяина своим храпом, чтобы раздавить присосавшихся кровопийц. Толчок у него получался сильным, нервозным и судорожным – того и гляди, мог свалить с ног. Орлику приходилось не сладко. Мы были все в накомарниках, прикрыты одеждой – иначе бы тоже несдобровать. Силич мазал его какой-то специальной – для скота мазью, которая должна спасать от гнуса: «но что-то она плохо работает».
Силич, сидевший уже в бедарке, с трудом сдерживая Орлика вожжами, прервал Зою Степановну, выдававшую нам инструкции на счёт того: что и где стоит из еды и чтобы не забыли взять с собой на рыбалку, приготовленный ею пакет со снедью.
–Зоя, давай садись уже! Видишь, он уже стоять не может.
–Сейчас, Орличек, сейчас,– Зоя Степановна опасливо приноравливалась залезть в повозку.
Боясь как бы Орлик не изловил старушку на перепутье, я придержал его под уздцы. Силич одобрительно кивнул мне головой, видимо он тоже побаивался этого. Сдай конь назад или дёрни вперёд и могла случиться беда. Зоя Степановна, наконец – уселась и пристроила в ногах большую сумку. Силич посмотрел на её сумку, усмехнулся и спросил.
–Денег то хоть по больше взяла? А то там ведь товаров, не виданных всяких, уйма,– не смотря на критичность ситуации, пошутил он.
Поняв смысл его подковырки, она улыбнулась и толкнула мужа, молча в плечо. Силич сказал:
–Спасибо, Миша, отпускай.
Я отошёл в сторону.
Орлик, повинуясь вожжам, резко на месте развернул двуколку, сильно взрыхлив копытами влажную землю, клонясь корпусом и с места, без понукания, сразу, с жадностью к бегу, пошёл рысью, откидывая с копыт комья грязи на передок повозки. Он старался перейти и на галоп, но Силич, упёршись ногами в передок бедарки и откинувшись назад, с усилием сдерживал его. С затиханием слышалось, как Зоя Степановна, не обвыкшая к быстрой езде, со страхом и вибрацией от тряской езды в голосе, упрашивала.
–Тише! Тише, Егор! Не гони так,– и возок, ставший казаться маленьким: или от того, что осел на рессорах, от двоих человек; или от того, что Орлик стал больше, раскачиваясь и подпрыгивая, скрылся в лесу.
–Блин! Орлик то – на двух орловских потянет,– сказал Виктор. Я заметил, что во всё время отъезда он, с мнительным видом, посматривал на коня, мне ещё подумалось: что теперь его – точно, не заманишь сесть верхом.
Меня часто просил Силич, промять коня, чтобы вогнать его в форму и чтобы у него не отрастали копыта. Я с удовольствием путешествовал на Орлике по лесу, стараясь, по возможности, почаще пускать его в галоп. Виктора мы никак не могли посвятить в кавалеристы. Он отнекивался, отшучивался, что он – дескать: ещё не очень задобрил Орлика, на что Силич в шутку заметил:
–Да он, у тебя хлеба уже съел с гору – больше себя! Он тебя уже до города обязан возить и обратно!
–Нет! Я лучше буду кормильцем, а ездите вы.
Силич нам рассказал, что когда создавали авиацию, то лётчиков набирали из кавалерии, потому что считалось, что они лучше приспособлены к скорости.
–А ты, Витя, у нас наверное – вечный пехотинец,– закончил шуткой он свой рассказ.
А вот смотреть, как на Орлике скачу я, Виктор любил и всегда просил проскакать у него на виду, Силичу тоже это нравилось и я частенько, на полном галопе, описывал круги вокруг хутора. Помню, я решил показать Виктору свой трюк из детства. Потренировался в лесу, подогнав для этого стремена – сначала со стоящего коня достал землю, потом пустил коня рысью и поднял предварительно брошенную ветку, потом дело дошло и до галопа. Убедившись, что ничто не забыто, один раз по возвращении, не найдя глазами Силича, я продемонстрировал Виктору этот незатейливый трюк – поднял на полном скаку с земли ветку. Зря я высматривал, что бы этого не видел Силич (я немного стеснялся, не зная, как он к этому отнесётся). Этот «вечный пехотинец» тут же побежал делиться восторгом с Силичем, когда я ещё не успел коня остановить и сдал меня с потрохами.
Я огорчился, от такого «пехотинского поведения» своего друга, хорошо хоть с Силичем обошлось нормально: он похвалил и посоветовал быть осторожней.
Мы собрали удочки, и, как говорит Виктор, «манатки» и пошли на рыбалку. Рыба клевала слабо, но всё таки клев какой-никакой был. Видимо сказывалось то, что вода в реке стала успокаиваться после дождей и стала, немного – светлее. Но мне всё равно, при таком клёве, рыбалка быстро надоела и я занялся костром, так как по писанному бабушкой закону: подходило время кормить внука. Заядлые рыбаки продолжали терпеливо своё дело. Я слышал, как маленький рыбак серьёзно предлагал большому:
–Дядя Витя, а пойдём, как тогда поищем бочажок, может получше будет клевать,– и согласный большой рыбак скрылся с маленьким рыбаком в прибрежных кустах, прокладывая дорогу в зарослях для своего младшего компаньона.
Через какое-то время, я действительно услышал: возбуждённое писклявое – детское и басистое – мужское, голосовое сопровождение удачной рыбалки. Детский голос явно забивал голос взрослого человека.
Я вспомнил сына и с огорчением подумал, что уже устал, ждать, когда домашние женщины осмелятся, отпускать его со мной. Такая «трагедия» была и у Виктора, но мы с ним чувствовали, что это время не за горами. Возраст сыновей уже подходил к такому рубежу, что они уже могли заявлять свои желания и аргументировать их и убеждать в них и скоро бабушки и мамы должны сдаться. Вздыхать и переживать конечно будут, особенно поначалу.
Я вскипятил чай и чтобы не получить от рыбаков порицания, не стал звать их криком к столу, а пошёл к ним – потихоньку пригласить.
Когда я их нашёл, Егор, стараясь напускной серьёзностью приглушить свои восторги, молча вытащил из воды садок и всё таки, как не старался, но всё равно получилось, что похвастался уловом. Я тихим заговорщическим голосом, похвалил их и позвал обедать. Егор – было, стал отказываться и предлагал ещё половить, но старый рыбак понял, что мудрая бабушка всё равно, каким-то образом узнает: когда ел внучок и если что, то: «пойдёте ещё вы без меня на свою рыбалку», уговорил его – поставить удочки на самолов и идти обедать. Мы пообедали.
На самолов ничего не попалось. По всем признакам наступало затишье в клёве и мы, помня: «смотрите чтобы от жары ему голову не напекло», ещё немного безуспешно половили и уговорили молодого рыбака двигаться к дому, что бы не изнывать на жаре в накомарниках, а полежать дома в прохладе. Куда было деваться Егору, с такими не азартными рыбаками, парень вздохнул, сматывая удочку. Мы пришли на хутор. Нас встретили собаки, которых не взяли в деревню, потому что они там нанесут много обид всему местному собачьему сообществу и не взяли на рыбалку, потому что нужно кому-то сторожить хутор. Что бы определить Егора на отдых – на его место, мы зашли в дом-стог и улеглись на кровати. Егор полежал на своём месте немного и видимо, не желая спать, вышел от скуки на улицу. Но не столько жара, сколько комары и оводы, обнаружившие его без накомарника, загнали его обратно в дом. Парень лёг на своё место и соблазненный тишиной и посапыванием взрослых дядек, поддался сонной обстановке и тоже заснул. Видимо, он не плотно закрыл дверь, признаком этого было то, что я проснулся от того, что сначала услышал ёканье селезёнки Орлика, а потом и весь шум, быстро подъехавшего возка. Как не хотелось вставать, но я уже собирался это сделать, и вдруг услышал всхлипывания Зои Степановны и голос Силича:
–Ну всё, Зоя! Всё закончилось. Успокойся – он больше так не будет,– но тихий плач Зои Степановны, обозначаемый пошмыгиванием, не прекратился.
–Иди вот, посиди в тенёчке, в беседке! Давай вот так. Испугалась немножко,– в голосе Силича чувствовалось сочувствие и озабоченность. Послышалось, как двинулась лавка и потому, как Зоя Степановна выговорила скорбно: «Ой», я понял, что она присела на лавку.
–Давай, я тебе водички принесу! Попьёшь и успокоишься! В деревне из колодца, которую набирали. Не согрелась ещё – наверное.
Послышались шаги и звук наливаемой в кружку воды и голос Силича.
–На, попей!
Наступила пауза и потом снова: «Ой»
–Ну, ну всё – хватит ойкать.
–Егор, а что это с ним случилось?
–А что случилось? Я говорил: не корми его магазинным хлебом, а ты: «Ешь Орличек. Ешь Орличек», и целую булку ему скормила.
–Да от хлеба он, что ли так?
–Конечно!!
–Да ведь, все его кормят и Витя вон, и Егорка.
–Так, то домашний хлеб, а этот магазинный.
–А какая разница?– интерес совсем прекратил уже редкие всхлипывания.
–А такая! Магазинный не выдержанный – в нём дрожжей много. Вот когда попоили Орлика, видимо он от дрожжей и опьянел, вот и побежал.
Виктор, проснувшийся почти с самого начала их диалога, вопросительно уставился на меня. Я понял суть его вопроса и отрицательно покивал головой и он понял, что Силич, насчёт хлеба шутит – такого не может быть.
–Ага! Побежал. Вон что, как делал!
–Да что он там делал?.. Обычное дело, это называется – конь понёс. У нас на Кубани частенько такое случалось. Кони добрые, ретивые! Часто можно было увидеть: ходит пара в поле и таскает передок от разбитой брички. Так то: пара – звери! А это наш Орлик один – чуть пробежался. Он может нам хорошее дело – хотел сделать.
–Какое хорошее дело?
–Полечить нас решил,– в голосе Силича слышались шутливые нотки и я понял, что он очень старается успокоить и отвлечь Зою Степановну.
–Как это полечить?
–А так страхом! Знаешь, говорят, на войне у многих язва желудка зарубцовывалась. Он подумал, что мы старые, запорами страдаем. Знаешь: конь понёс – понос пронёс!
Послышался шлепок, видимо Зоя Степановна шлёпнула своей маленькой ладошкой по груди своего мужа, смутно подозревая долю шутки в его словах.
–А за чем ты его ещё кнутом стал стегать?
–А это, Зоя, чтобы он понял: что этот бег – не его инициатива, а моя. Будто это я – так хочу, а не он. Чтобы его удивить и удила вырвать, которые он закусил. Ну и в наказание, что бы он вину свою ощутил.
Я снова встретил вопросительный взгляд Виктора и пожал плечами, кивнув головой, что означало – вполне может быть.
–Ой, Егор! Я сижу! Вся боюсь! Зачем думаю, ты его ещё подстёгиваешь? И про пулемёт думаю!
–Про какой пулемёт, Зоя?– как-то подозрительно, невинно спросил Силич.
–Как про какой? Ты же сам, когда этот Орлик, как ты говоришь, понёс! Ты же крикнул мне: «К пулемёту – отстреливайся!»?
–Ну!... Это, Зоя, я чтобы ты поменьше пугалась, а больше думала над чем-нибудь. Это психологический приём такой. Во время страха: нужно человека удивить чем-то, чтобы удивлением перебить страх. Чтобы его психика не так страдала
–Егор! Ну вот ты какой!– и послышался опять шлепок. –Старик уже, а всё не понять: где ты правду говоришь, а где ёрничаешь. Всю жизнь ты мне мозги пудришь и когда только исправишься?– в голосе её слышалась и досада и восхищение.
–А вот когда в гроб лягу, обещаю: лежать прямо и быть серьёзным!
–А ну тебя! Хватит меня глупостями пугать. Я и так за сегодня натерпелась.
–Ну, всё хватит. Всплакнула немного – полечилась от стресса и хватит. У вас женщин слёзы ведь, как лекарство.
–То-то вы, мужики – доктора не грамотные, сверх нормы нам их прописываете. У баб уже передозировка от такого лекарства.
–Да это вы сами, как знаешь: дети маленькие – дай волю, так они горстями витамины сладкие будут есть.
–Слёзы не сладкие – они горькие,– в шутливой перебранке парировала Зоя Степановна. –И вечно бабы от вас, мужиков, ревут.
–Да что уж, Зоя, я у тебя – плохой такой?– понуро вопрошал Силич.
–Да ты то – ладно! А у девок? Вон раньше, на работе, как послушаешь тех, кто рядом сидит: и слева, и справа, и спереди, и сзади – у всех мужики бабники. Я уж помалкиваю, сижу, думаю: ладно хоть у меня Егор не бабник. По лесам бегает, да под парусами гоняет. А всё равно, когда тебе завод надоел и ты хотел уходить: или тренером – по парусному спорту; или егерем – в охотхозяйство. Помнишь? Советовался со мной. Я выбрала охотхозяйство – от греха подальше! Вон сколько там в яхтклубе летом женщин крутится в бикини. А ты думал, что ты сам так решил?
–И не это я думал!
–А что ты думал?
–А я думал тогда, что ты зря, так подумала.
–Да ну тебя!– почти, с умилённым восхищением, отвечала Зоя Степановна и снова слышался шлепок её ладошки.
–Вот почему, ты всё время надо мной подтруниваешь?
–Хочешь? Открою секрет.
–Давай – скажи!
–Просто мне нравится, как ты меня хлопаешь своей лапкой,– снова послышался шлепок и вздох.
–А с чего ты решила, что я не бабник?– в голосе Силича слышна была наигранная серьёзность.
–Егор, хватит глупости болтать, а то поругаемся!
Но он продолжал:
–Нет! Я бабник! Только я – откровенный бабник, а не блудливый. Мне всё время нравилось, что у мусульман несколько жён и все они ладят между собой – нет чтобы и наши женщины были такие мудрые. Я вот, по молодости, ощущал на себе такое: зайдёшь в общежитии, к девчонкам в комнату – их там пять человек и все к тебе: такие приветливые, каждая не против, вроде дружить с тобой. И между собой хорошо относятся друг к другу, потому что я никого ещё не выбрал и не известно – выберу ли. И все они мне нравятся. Вот на таких девчонках: согласен жениться – сразу на всех. Так бы и сказал: «всё, девчонки, я согласен, готовьтесь – завтра в загс!»
–Егор, я тебе сейчас уши оторву,– смеялась Зоя Степановна. –Вот, всё равно, в вас мужиках: хоть немножко, хоть как-нибудь, сидит в вас – бабник.
–Ты то – не расстраивайся! Ты у меня: всё равно любимой женой, была бы,– послышался шлепок и смех.
–Ладно, понял – не хочешь быть любимой – была бы рядовой женой,– и снова смех и шлепок.
–Вот все вы – такие!
–Откуда мы про всех знаем?– с шутливой суровостью спросил Силич.
–Да это аксиома известная – закон жизни считай!
–Раз закон – значит не надо против него, так. Закон значит и надо воспринимать, как закон!
–А ну тебя,– и снова шлепок и более шутливо-сердитое: –Вот познакомлюсь с Люсей и Олей (ого! ЭТО наши жёны!), уговорю их: и сделаем себе тоже бабий скит. Возьмём к себе: Лаю, Ёлу, кур, а вы тут оставайтесь одни мужики: с Орликом, Указом и Земляком. А мы там от вас мужиков отдохнём – хоть недельку! Ребятишек только с собой возьмём.
–Ладно, Зоенька! Только не далеко, скит надо ставить,– как бы со страхом в голосе отвечал Силич.
–Почему? Я наоборот, думала подальше,– раздумывая: какой это опасностью, может грозить бабьему царству, спросила она.
–А что бы нам – обедать не далеко ходить!
–Вот хитрец какой!?– и снова шлепок. –Сами себе будете готовить – не чего ходить к нам!
–Ну и вы тогда, к нам не ходите, погреться – зимой.
–А чего мы к вам пойдём греться?
–А кто вам дров на зиму приготовит?
–Вот ведь какой?– и снова шлепок.
–Ну вот! Я вижу, ты уже отошла. Не сердишься на меня? Уже ты Зоя? Или всё ещё Злоя? Послышался вздох облегчения, как итоговая черта пережитому и уже голос Силича проворковал:
–Накомарник – зачем опять одела? Сними, а то жарко. Пусть слёзки высохнут.
–Да уже всё, просохли слёзы.
–Ну, иди тогда в дом, приляг – отдохни, а я Орлика-проказника обихожу.
–Слушай, Егор, а как мне его сейчас жалко стало! Вон ты ему как вожжами голову задрал – ушами в дугу почти упёрся! Ты ему рот не поранил этими железками?
–Ну вот и Орлику милость вышла,– и снова шлепок.
–Да! Я тут передачу смотрела – известный корреспондент вёл. Жестоко так – с лошадьми обращаться! Можно, с детства их приучить и они будут понимать всё: со слов и не какого железа не надо. Вот – у индейцев: конь и мальчик – растут вместе и они потом ездят, даже без поводьев!
–У казаков тоже – так бывало! Но что бы без поводьев – в бою? Может когда с луками и томагавками? А так нет – нельзя! Конь может запаниковать, а всадник должен его заставить. А если послушного коня убили в бою? И нужно: взять из табуна дикого и через два дня снова в бой? Посмотрел бы я, что стал делать твой корреспондент? Всё это для внимания женщин – таких как ты. Нашёлся – лошадник. Кони бывают просто звери, а какие они одомашненные – ты сегодня немного посмотрела. Конечно, коню бедолаге досталось – во всей истории и не у одного животного: нет таких заслуг перед человечеством, как у коня. А вот памятник – коню, я не слышал, что бы был. Собакам есть и правильно – они заслужили. А кони, только как красивые скульптурные группы – просто для украшения или в составе памятника какому-то человеку на коне. А я всегда про себя считаю: такие памятники – памятниками коню, а потом уже и человеку. Зло берёт, когда коня не правильно сделают в таком памятнике, всё внимание – на человека. Если, в полной мере выразить красоту коня, человек вроде на нём – поблекнет. Вот и принижают коня. А человек в жизни – всегда стремился к красивому коню и хоть, какой он был человек – неказистый, никогда не боялся, что красивый конь подчеркнёт это! Наоборот – он вознесёт человека и сам человек, в своём сознанье – поднимется. Не зря говорено: «За коня – пол царства». А вот находятся: гончарники-скульпторы, которые не понимают этого и не могут всё правильно выразить! Изобразят и не понятно: или это конь; или мул какой? А человека конь может и без узды слушать. Ногу всадника чувствуют кони и поворачивают куда надо. У пастухов сами за скотиной бегут и за ней поворачивают, но всё равно поводья нужны. К поводьям человек больше коня привык, он не сможет без них, руки некуда деть. Да и конь тоже привык, ему проще так, думать не надо: что хозяин хочет. Иногда коня поправить нужно. Даже умный конь ошибается. Вон парень рассказывал: у них в башкирском селе, летом на празднике, скачки всегда проводили. Приз хороший выставляли. У его отца в хозяйстве конь имелся. Решил он выиграть на нём приз – мотоцикл. Тренировал коня больше месяца. Отъедет на старт и пускает его к дому. Время контролировал. Успехи у них с конём. У парня надежды. В праздник он летит на нём впереди всех, всё ясно уже выиграл, до финиша метров двести, а конь раз и в поворот к дому. Он его выворачивать, а тот мол, ты хозяин перепутал что-то и не в какую, так и прилетел к дому. Проиграл он. Хотя по резвости конь первый был, да и всадник не промах, а вот видишь, не зануздан конь и всё пропало. Нет – без поводьев нельзя и без железов тоже, ведь не зря придумано издавна так. Нельзя иначе.
Силич вздохнул и замолчал.
Если бы в доме Силича обитали мухи то, наверное: не одна залетела бы мне в мой, открытый от удивления, рот – с таким вниманием я слушал разговор Силича со своей женой.
–А вообще, если по серьёзному! Знаешь, почему Орлик понёс?– снова после паузы начал разговор Силич.
–Почему?
–А потому! Что забыл я тут с вами! Этот стоять на месте не может. Ты усесться ни как не можешь. Вот я и забыл с вами сказать перед дорогой бабушкину присказку: «Господи, – поможи!».
–И правда! Ну, как же ты так, Егор?!
–А так вот! С вами всё – забудешь! Сама, то – тоже забыла. Всегда меня дублировала, если я забывал. А тут разохалась: «Тише. Тише»,– не сердито ворчал Силич
–Точно и я ведь забыла! Вот старая!
–Вот видишь! Поэтому и вышел случай!– голос Силича стал серьёзным, с грустью и серьёзной была последовавшая за его словами пауза…
–Ну вот, Орлик, не только мы с тобой виноваты. Ещё тут виноватые нашлись. А то, ишь: «больше она с нами – в жизни, никуда не поедет!»,– снова шутил Силич и тут же был слышен шлепок.
–Орлик, ты слышишь меня? А ну скажи: что бывает, когда баба не хочет ехать? Когда баба – с воза?– весело спросил Силич и снова послышался лёгкий шлепок.
Поскольку Орлик постоянно фыркал, то Силичу не пришлось долго ждать его очередного фырканья и сразу после него, он продолжил:
–Во, видишь? Говорит, что ему легче,– снова послышался шлепок и смех Зои Степановны.
–Вообще то – кобыле легче,– поправила она.
–Какая разница? Кто везёт – тому и легче. Тебя сегодня кто возил?
–Ну Орлик.
–Какой Орлик?! Я тебя возил! Вот мне бы и легче было,– послышался совсем уже весёлый смех Зои Степановны и конечно звук шлепка.
–Ладно, Зоя! Иди приляг – отдохни. Надо Орлика обтереть, пока не просох.
–Ой, Егор, какой ты у меня!? Всё у тебя – по другому, чем у других людей!– и с восхищением и с сожалением одновременно проговорила она и не горестно вздохнула.
–А у нас у деревенских всё по другому. Мы с первого класса с правилами по русскому языку учим правила жизни,– озорно ответил ей Силич.
–Как это так?– удивилась Зоя Степановна.
–А так! Например: «жи», «ши» пиши с «и» – не води девок в камыши. «Чу», «щу» пиши с «у» – голодный всё проглочу, сытый ничего не хочу.
–И что вам, прямо в школе такое говорят?
–Нет не в школе. Это мне бабушка моя, когда слышала, как я вслух дома правила учил добавления такие с ходу пристраивала. У одноклассника дед был, тоже ему другие присказки добавлял. Мы с ним в школе делились ими.
–Тоже мне правила жизни, просто шутки и всё.
–Не скажи, Зоя! Вот попался бы тебе городской муж и сводил бы в камыши, тогда бы узнала.
–Да какие страхи с мужем в камышах?– в голосе Зои Степановны слышался озорной вызов.
–А ни каких страхов, там только глупости,– в тон ей отвечал Силич.
–Известно, про какие глупости говоришь, Егор, ох и охальник ты у меня.
–Вот видишь, ты городская и поэтому под серьёзными вещами глупости подразумеваешь. А я деревенский знаю, что глупости заключаются в том, что там воды по колено, комаров туча и камыш режется.
Силич ещё не закончил свою озорную фразу, как послышался смех Зои Степановны и в конце смеха, уже послышалось два шлепка. В её смехе одновременно можно было уловить и восторг от юмора и шутливую досаду на мужа за то, что она в очередной раз попалась на его удочку.
Силич прервал свой короткий тихий смех за компанию с ней и ласково проговорил:
–Ладно иди, отдохни, городская грамотейка.
Было слышно как Зоя Степановна со вздохом поднялась со скамейки и ещё по одному вздоху стало ясно, что она ступила с возвышающегося пола беседки на землю и послышался её тревожный голос.
–Слушай Егор, а как же Егорка будет на нём копны возить. Вон он, какой дурной и дикий стал. Я боюсь Егор.
–Ну вот, опять у нас новые страхи. Смотри мне тут, при парне начни свои страхи распространять. Ничего, косилку потаскает, потом грабли – поработает, с него ретивость и спадёт, а я постараюсь его побыстрей погонять. Наработается, с него дурь слетит. Не зря говорят праздность – мать всех пороков. Не тревожься, всё будет нормально.
–Всё равно боюсь, Егор.
–Не бойся, я ведь сам не посажу Егора, если увижу что это опасно.
–Смотри, Егор. Я гляжу: он пробежался, мокрый весь, а присмиреть не присмирел.
–Да где он там пробежался, это так пробежка. Вот если бы мы на нём в город в магазины съездили и завтра к вечеру вернулись, тогда бы изящный стал, как карандаш и спокойный.
–Неужели на лошади за два дня можно проехать двести километров.
–В седле если, то запросто, следить только нужно – чтобы роздых вовремя, водопой. Конечно в течении нескольких дней нельзя давать такую нагрузку, но в качестве марш броска обычное дело. У лошадей рекорд суточного перехода триста с небольшим километров, это у породистых, а на Орлике запросто в город можно съездить. Вот косить начнём, ему и будет небольшой бросок в работе. Так что всё нормально получится. Иди уже, успокойся. Иди Зоя.
Зоя Степановна ещё раз вздохнула, как бы окончательно сбрасывая в прошлое все переживания минувшего времени, в тоже время, раздумывая по поводу страхов будущего.
Было слышно, что она подходит к двери. Мы с Виктором, не сговариваясь, прикинулись спящими. Она открыла дверь, увидела нас, шёпотом ойкнула и снова закрыла её. Не стало слышно, что она сказала Силичу, но бас Силича достиг наших ушей на пределе слышимости:
–Тогда пойди в гостиницу – там тоже прохладно.
Я подумал: что сколько времени мы уже знакомы с Силичем и, казалось бы, я уже знаю его характер и нравы, но вот сегодня я услышал нового Силича, в каком-то другом – новом, интересном колорите. Поскольку восприятие их разговора с Зоей Степановной происходило только на слух, мне даже немного казалось, что это кто-то другой разговаривал со своей женой. Видимо сколько не знай человека, а открывать тебе в нём приходится каждый раз что-то новое в той – незнакомой ситуации, которой озадачивает жизнь. Ещё мне подумалось: что видимо в молодости Силичу было легко разговаривать с девушками, а девушкам становилось очень весело от его разговоров. А ещё я нашёл объяснение тому, почему у Силича волосы на груди растут ассиметрично. Не удобно было спрашивать его об этом, но левая половина груди его, по площади, была больше покрыта волосами. Видимо это от постоянного механического раздражения, от лёгких шлепков, а может в иных жизненных ситуациях и не очень лёгких шлепков, хотя сомнительно, чтобы такая маленькая ладошка могла произвести сильный шлепок. Видимо дело в частой повторяемости этого действия по аналогии того, как появляются волосы на подбородке у скрипачек и у грузчиков на спине, от постоянного механического раздражения. Уточнять достоверность этого в последствии, я не пытался и с Виктором этим не поделился.
Через некоторое время мы «проснулись» и вышли на улицу. Зои Степановны не было видно. Силич вытирал пропотевшего Орлика. Конь всё ещё: весь подрагивал кожей и весь напряжён как струна и своим видом ещё больше ошарашил Виктора, прослушавшего перед этим страсти про него. Силич не обмолвился в этот день про выходку Орлика. Потом уже, в другой наш приезд, когда не было на хуторе Зои Степановны, он рассказал нам эту историю: в тех рамках, которые касались только Орлика. Виктор, помнится, очень заинтересованно расспрашивал Силича, о причине такого поведения Орлика. Я всё время боялся, что он чем-нибудь выдаст нашу осведомлённость в этой истории. Силич всю вину возлагал на гнус и жару. Он сделал предположение, что возможно при укусах – вводится какой-то яд от насекомых и когда, он достигает какого-то предела, то кони срываются.
–Возможно, думают по наивности – убежать от гнуса, возможно чтобы испытать хоть временно облегчение: на бегу не успевают их кусать, а может это – на уровне инстинкта, чтобы вместе с потом вышел яд кровососов. А может это просто психологический срыв, а может всё в комплексе. Конечно, я заметил, что дурят – только справные кони, не изнурённые работой, изнеженные. Да просто, с жиру бесятся, с тяжёлым бы возом он не побежал, а всё думал: «как остановиться, да передохнуть»,– начинал он, как всегда любя, сердиться на Орлика.
Я слушал и соглашался с ним и жалел, что не могу поделиться с ним сном, который приснился мне тогда, в ночь после того случая.
А приснилось мне: смесь вестерна и гражданской войны.
Будто Силич с Зоей Степановной – с платками вместо масок на лицах, но лица я их видел: молодые и красивые, в одежде ковбойского стиля, в шляпах – ограбили почтовый дилижанс и уходят от погони на тачанке. За ними скачут: почему-то белые, с шашками наголо, в фуражках с подбородочными ремешками. Силич настёгивает коня, именно единственного в тачанке – Орлика, и кричит Зое Степановне, которая стреляет из Максима: что бы берегла патроны и ласково выговаривает: «Ну и мазила ты, Зоенька!». Зоя Степановна поворачивается к нему и ласково, с притворно возмущённым взглядом, хлопает его ладошкой по плечу и, улыбаясь говорит: «Егор, ну вот ты прям, какой у меня!». Причём сон мне виделся в разных ракурсах, как в кинофильме: и из тачанки, назад, в сторону погони, и вперёд и из далека полной панорамой, и со стороны белых. Был даже вид, когда Орлик один раз красиво взнялся на дыбы.
Виктор смеялся, после того как я ему рассказал сон и высказал сожаление, что мне не приснилось какое-нибудь наше с ним участие в этом сне…
(6)*