1. Кьясна, община эйнитов
Я так и не понял, была ли история с разрубанием меня мечом иллюзией или другим каким-то разводом. И объяснять мне никто ничего не собирался. А пообщавшись с Айяной, я уяснил, что данная садистская процедура была сочтена крайне полезной в плане общего психического здоровья пациента...
Боль и шок я испытал вполне реальные, держалась какое-то время и красная полоса на груди. Но раны я не видел даже в момент падения на пол. Меч словно бы прошел меня насквозь, тело пропустило его, и ткани снова сомкнулись.
Нет, ты не думай, добрее я в результате не стал, но равнодушие к окружающей жизни меня действительно временно покинуло. Способ – тот ещё, но спорить с Проводящей – последние нервы тратить.
А нервы мне были нужны. Выбравшись из отупения, я ощутил себя школяром в самом худшем смысле этого слова.
Я не знал ничего из того, что от меня требовали. Даже в Академии пилотов мне не приходилось так остро ощущать свою профнепригодность. Там все были в одинаковых условиях: проходили медкомиссию за медкомиссией, идиотские психосоматические и физиологические тесты, иногда больше похожие на пытки. Но мы твёрдо знали: два года "учебки", и ад закончится, и мы будем летать. Ради этого стоило терпеть. А сейчас?
Айяна сделала мне послабление – разрешила составить расписание на листе бумаги (тут его положено запоминать). Получилось восемнадцать дисциплин. И с 7 утра до 8 вечера я был полностью занят. А в восемь мне полагалось купать малую. Именно полагалось. В обяз. Этот пункт меня здорово рассмешил.
***
- Ну и о завтрашней теме, - сказала напоследок высокая, суховатая женщина-валеоэкономист. – Семь запретов цивилизации родились не здесь. Но вы должны рассказать мне на следующем занятии, что думаете по поводу этих запретов и здесь, и сейчас.
Тётка слиняла, народ побежал купаться, и параллельно размышлять, видимо, а я стоял и скрёб затылок. Может, в культуре экзотианцев и есть какие-то «запреты цивилизации», но в нашей-то их нет. И что я должен готовить в таком случае? Яичницу?
Это был мой первый день занятий, и мне не хотелось тут же и опозориться.
Оставалось спросить у кого-нибудь. Но с одногодками я пока не успел сойтись. Да и не хотелось. Парни моего возраста казались мне мальчишками, а с теми, кто приближался к совершеннолетию, я даже в одном учебном зале ещё не успел посидеть. Единственный мой знакомец "из старших", сын Айяны и Колина, Тоо – проходил сейчас практику в другом храме.
Оставалась ребятня. Учебные группы оказались смешанными. При храме занимались юноши от девятнадцати до сорока двух, на занятия они ходили не по возрасту, а по способностям, и вот как раз девятнадцатилетние глазели на меня с наибольшим интересом. Я был чужим, необычным, а значит, внимание притягивал даже против воли.
Но сначала нужно было искупать малую. Утром я ушёл, когда Айяна её кормила, и пообщаться нам не удалось.
Семь запретов цивилизации, придумают же!
***
Айяна возилась с малявкой: гладила её, поворачивала, приподнимала за разные места.
Имени девочке мы пока не придумали. Я называл её Малая или Пуговица (за круглый любопытный нос), Айяна – какими-то ласковыми экзотианскими словечками.
Я сунулся в дверь.
Стрельбы не последовало. На меня даже обратили благосклонное внимание и вроде как кивнули. Ну-ну. Вот интересно, если не брать в расчёт мастера Эйче, как Айяна планирует со мной справляться, если я буду делать что-то по её мнению не то?..
Мысль эту додумать я не успел, потому что вылетел из детской пулей, а пришёл в себя вообще только на кухне возле емкости с питьевой водой.
Отдышался. Попил водички. Похоже, я был именно той персоной, на которой Проводящей удобно срывать раздражение. Этому меня тоже будут учить, интересно? Голова не то чтобы болела, но мозг чесался прямо под черепом! Наверно я только что получил от Проводящей не просто по голове, а непосредственно по мозгам.
Потом я налил воды в деревянный детский стаканчик и снова отправился в спальню. И уже протягивая Айяне воду, сообразил, что меня не просто огрели по башке, но ещё и воды заставили принести.
- То есть: и думать ничего не сметь? – с усмешкой уточнил я.
- Ну, типа того, - ответила мне Айяна в тон и с тем же имперским акцентом.
Я фыркнул.
- Вот потому с ТОБОЙ, - она подчеркнула, - можно и так. Нервная система пластичная, но устойчивая. С другим бы ещё месяц нянчились. У тебя есть этот месяц?
Я пожал плечами.
- То-то.
- Значит, если что – меня можно и..? – не форсируя интонаций, поинтересовался я.
- А у тебя какие-то другие предложения есть?
- В смысле?
- В смысле воспитания, - Айяна откровенно подсмеивалась надо мной. – Что я, слабая женщина, могу ещё с таким бугаём сделать? Подзатыльник дать?
- А говорят – эйниты гуманисты, - я картинно помассировал шею.
Айяна хмыкнула. Она всё возилась с малой. Вертела она её туда-сюда прямо-таки немилосердно. Пуговица кряхтела и таращилась.
Вообще-то Айяна была права: ментальная оплеуха меня не шокировала и даже, в общем-то, не обидела. Я наловчился терпеть Локьё, а до того - испытывал постоянное психическое давление, находясь рядом с Колином. Я, скорее всего, просто привык. Для кого-то случившееся могло бы стать событием, но я воспринял незнакомое ощущение именно как подзатыльник.
- Айяна, а можно узнать… - я увлёкся: смотрел на малую, как она упирается ножками в подставленную ладонь.
Проводящая подняла голову.
- Ну, это… - я замялся. Нашёл же у кого спрашивать. – Семь запретов цивилизации – это что?
Проводящая неожиданно улыбнулась – то ли мне, то ли стараниям Пуговицы. Чуть прикрыла глаза, задумываясь. И вдруг спросила:
- Скажи, что чаще всего возят контрабандисты через ближайшую развязку в районе Джанги?
- Наркотики, - отозвался я на автомате.
- Какие?
- Хиланг, афеин, кристаллический сахар…
- А сахар - это что за наркотик?
- Не из самых опасных, но химически чистый сахар вызывает резкий выброс гормонов в кровь, привыкание, нарушение обмена веществ. В дальнейшем угнетающе воздействует на психику. В следующих поколениях возможны генетические мутации. Используют его спецподразделения втихую, как лёгкий стимулятор, ну и самый дешевый и ходовой наркотик в бедных кварталах.
Айяна улыбнулась так же мягко и загадочно:
- Когда-то чистый сахар был в каждом доме и считался вполне допустимой приправой к чаю, мальчик. Он занимал то же место, которое занимает сейчас красный, черный или коричневый сахар. Да, именно тот белый кристаллический порошок, который переправляют контрабандисты.
- Ну не знаю, - я пожал плачами. – Пробовал я его. Противная сладкая гадость… Привыкание он вызывает не больше, чем алкоголь или никотин. Соскакивают с него довольно легко, за исключением совсем уж запущенных случаев. Да и кому он нужен? Пока я в северном крыле служил – кристаллический сахар видел только в капитанской каюте…
И тут меня осенило: капитану было далеко за девяносто, он, верно, знавал и какие-то другие времена. И мы знали от дежурного, что сахар он всегда держит в сейфе. Нарушение было не такое уж большое, но забавное. Ну а на юге, среди всей этой неразберихи, я на такую мелочь, как сахар, и внимание перестал обращать. Тут кто только чем не травится.
- Цивилизация Земли в каком-то смысле была построена на химической обработке продуктов, - продолжала Айяна, заворачивая малую в пелёнку. – Пойдём-ка искупаем этот лепесточек чайны.
– Рафинирование продуктов, - продолжила она уже на кухне, - добавление в пищу химических красителей и консервантов, синтетическая одежда и строительные материалы, пластиковая упаковка продуктов, химическая очистка воды…. – Проводящая указала на детскую деревянную ванночку, чтобы я поставил её на стол и налил воды. – Но одним из решающих факторов оказалась именно сахароза. Именно она разделила человечество на две группы: химически чистый сахар вызывал два принципиально разных типа нарушения обмена веществ… Сходи в ноотеку, почитай что-нибудь. Тогда и сможешь поразмышлять, что это за семь запретов цивилизации, погубившие генетическое наследие Матери-Земли. Запреты в Империи примерно те же, только об их корнях вы не приучены думать.
Она проверила температуру воды и развернула Пуговицу, уже пускающую в предвкушении купания пузыри.
***
Малая отправилась ужинать и спать, а я вышел во двор. Хоть и досталось мне от Айяны любя-шутя-нарочно, но затылок продолжал чесаться. Радовало одно: раз мозги болят, значит – они есть.
Ноотека оказалась огромным приземистым зданием, уходящим на глубину по крайней мере пяти этажей.
На первом размещалась привычная мне голотека, ниже была видеотека, ещё ниже – библиотека звуков, на четвертом этаже (дальше лифт не пошёл, но кнопочка-то пятого этажа наличествовала(!) оказались книги. Кристаллографические, электронные, пластиковые, бумажные и…запаянные в вакуумный куб, залитые прозрачным гелем желтые изломанные страницы…
- Что это? – спросил я у миловидной девушки ноотекаря.
- Это бумага, - улыбнулась она. – Настоящая бумага, без добавок акрила и пластиков.
- Такая желтая?
- Почему же? Вот здесь, взгляните, совсем белая. Просто чистая целлюлозная бумага очень сильно темнеет уже через сотню-другую лет. Вы к нам на экскурсию?
Девушка разглядывала меня снизу вверх любопытными искристыми глазами. Из-под аккуратной белой шапочки выбивались зелёные прядки.
- Нет, мне хотелось бы прочитать что-то про кристаллический сахар.
- Что-то по химии сахара?
- Скорее, по истории. Связанное с "запретами цивилизации".
Девушка задумалась.
- Вам было бы проще открыть стандартный учебный курс в голотеке, но если вы хотите… Нам придётся посмотреть самые старые источники… Но нужно будет немного подождать. Книги нельзя доставить мгновенно… - она замялась.
- Я подожду.
Девушка расцвела и бросилась к навигационной панели.
- Я знаю, что вам будет интересно, - сказала она. – У нас есть копии старинных книг на имперском. Вернее, близком к нему языке. Он назывался центральноевропейский… Эта книга специально была переведена для наших потомков, но распространения она не получила.
Минут через пять девушка принесла копию книги. Там так было и написано "Копия". "Выписки Мильдара Павича".
Я по привычке открыл на середине. Да, некоторые конструкции предложений показались мне непривычными, было много и устаревших слов, но в целом текст я понимал хорошо.
"…любая клетка человеческая устроена гораздо сложнее современного космолёта. А мы взялись ломать и достраивать геном, едва сосчитав в нём отдельные кирпичики. И мы делали это не в лабораториях и на научных станциях, мы стали ломать клетку в промышленном масштабе.
Мы хотели, чтобы люди покупали и покупали, чтобы они ели, ели и ели, да что там, чтобы они жрали, как свиньи!
Этот процесс не был централизованным. Никто не планировал химической атаки на человека. Просто мы хотели тогда продавать больше. А чтобы продавать, нам нужно было, чтобы люди потребляли. Техника делалась в означенный период всё более разнообразной при тех же функциях и старательно малонадёжной. А в пищу и воду на всех стадиях: от добычи в природе и выращивания, до доставки потребителям - добавлялись химические вещества. Химия нужна была, чтобы отфильтровать воду и вырастить зерно, химию добавляли, чтобы сохранить воду и зерно как можно дольше, химия присутствовала в упаковке для этой сохранности. Мы уже знали тогда о гомеопатии и взаимодействиях молекул при разных условиях. По одиночке эти технологии не представляли особенной опасности. Но мы никогда не учитывали воздействие всех этих факторов разом.
Жизнь становилась тогда всё более специализированной: тот, кто выращивал мясо, уже не знал, как его будут готовить, а тот, кто готовил, не думал, о хранении и продаже. И на каждом этапе в пищу добавлялись химические вещества. И они накапливались в живых клетках людей. И вступали между собой в реакции. И разрушали сложную химию человеческого тела.
Сначала это шло на уровне заводов тела – клеток, потом стало закрепляться наследственно. По-разному в разных землях и у разных людей. Но существовали и другие факторы, связанные с загрязнением природной среды – и они тоже вносили свою лепту. И наступил в те дни момент, когда выяснилось страшное: пищи и воды без добавок на Земле более не существует.
Из воды человек состоит на две трети. Теперь естественные воды заражены самыми разными отходами химических производств, гормоноподобными веществами и консервантами. И бутылированная вода – ещё в большей мере. Именно производители бутылированной воды стали добавлять в неё в микродозах химические вещества, улучшающие сохранность и вкус, это позволяло им лучше продавать воду. Находили в бутылированной воде и следы таких гормонов, как окситоцин, дофамин, серотонин, эндорфины, находили даже седативные вещества и анальгетики. Всё это продавалось, потому что продавать это было выгодно. Всё это влияло на гормональный статус потребляющих эту воду, потому что продавец мечтал привязать покупателя именно к своей воде. В условиях стресса крупных скоплений людей, в разрастающихся городах - гормоны давали людям эмоциональную стабильность. И люди были рады пище и воде с гормонами. Но искусственные гормоны прекращали выработку настоящих. Человек становился всё менее устойчивым психически, всё более подверженным депрессиям. И всё это закреплялось в генотипе.
С продуктами дело обстояло хуже, потому что изменения встраивались в сложные цепочки биохимических процессов. Животных кормили зерном и травой, уже с элементами удобрений и веществ, загрязняющих почву. Мясо и молоко было насыщено как этими веществами, так и продуктами гормональной реакции живых тел на них. Человек, получая эту пищу, тоже реагировал связкой химических процессов и гормонов. И медленно превращался в уродливое умом и телом существо.
Элита человечества постаралась изолировать себя от измёненного цивилизацией питания – но было поздно. Не было уже мест на Земле, где люди были бы полностью в натуральной среде, не загрязненной химическими отходами человечества.
Тогда родилась идея переселения на более чистые миры. Потому что Земля погибала. Население её вырождалось, гормональное разрушение превращала часть его в оплывающих толстяков, другая же часть – страдала дефицитом веса, и кости её были необыкновенно хрупкими. Это было то, что век спустя назовут гормональным вырождением человечества.
Термин "гормональное вырождение" появился, когда проявилась умственная ущербность новых поколений. Мозг их, независимо от перебора или недобора веса, был слаб и истощён, он не мог выносить привычных атомному веку нагрузок. Наступил век пластика – век измученных и бесполезных.
И с этим веком совпала экспансия в космос первой волны людей. Лучших из них, тех, кто ещё хотел творить и не мог смотреть на умственно и телесно ущербных соплеменников.
Они думали, что, вырвавшись из гниющих зубов цивилизации, сумеют сохранить самое ценное – гены. Но некоторые участки генома людей были уже утрачены безвозвратно.
Мать-Вселенная тоже встретила не с распростёртыми объятиями. Экзопланеты, открытые первыми колонистами, были холодны и мало гостеприимны. А люди уже не были так сильны, как в страшный атомный век. Не были они так же сильны и духом.
Лучшие из худших объединились тогда и стали править измученными людьми, которые не в состоянии уже были развивать те технологии, которые создали их предки.
Да, сделано было много. Если бы не ледяная аристократия и введенные ею абсолютные запреты на искусственную воду и продукты – люди погибли бы.
Но тупик был всё-таки близок. Человечество не могло вырваться из малогостеприимных тенёт Ледяного пояса…"
Я читал, и картины прошлого становились яснее перед моим внутренним взором. Только теперь я начинал понимать презрение к нам, имперцам, переселенцев первой волны. Мы были для них – законченными уродами, изменившимися безвозвратно, без права на реабилитацию. Как, впрочем, и они для нас.
Они ушли, бежали с зараженной Земли. А мы – остались и продолжали загибаться там. Наверное, земляне боролись с изуродованной экологией до последнего. Когда через триста лет они поняли, что не справляются, было решено переселить на другие планеты всех. Но и здесь что-то пошло не так. Часть имперцев ушла в космос, другие же – остались. И дверь закрылась вдруг.
Но почему?
К сожалению, Павича не интересовали оставшиеся на Земле. Он писал о тех, кто покинул Планету-Мать в первых рядах, об этаких эмигрантах - больных, но пытающихся спастись из последних сил.
Он много вспоминал о тогдашней Земле, близкой нам по технологиям, но грязной и умирающей.
Переселенцам первой волны пришлось возрождать культуру и науку заново. Они учились строить те машины, на которых прилетели. Им не хватало инженеров и строителей, при избытке ученых всех мастей. Это был исход учёных и фанатиков, им не доставало рабочих рук.
Я читал почти до утра. Книга была очень объемной, я не одолел и половины. И только перед рассветом понял, что так и не добрался до темы урока. Семь запретов цивилизации остались для меня тайной.
***
Я понадеялся воспользоваться правом новичка и отсидеться где-нибудь в углу, но преподавательница не согласилась.
Пришлось честно сказать, что всю ночь читал Павича, потому что у нас история Содружества трактуется иначе, и мне это показалось интереснее заданной темы. Ведь по имперской версии первые переселенцы поторопились и мутировали, столкнувшись с жесткими излучениями, иной силой тяжести и природными факторами риска на чужих планетах. А по Павичу выходило, что вырождались как раз поздние переселенцы с Земли.
Я понимал – автор книги не врёт, но он трактует события, как очевидец только с одной стороны. Однако именно это и было интересно мне, имперцу.
Преподавательница слушала меня и не собиралась прерывать. Мало того, я видел, что и остальных учеников эта тема задела за живое. Одно дело понятные для них (но не для меня) запреты из учебников, другое дело я, как живое доказательство привычных представлений, вывернутых наизнанку. Причём, студенты и не подозревали во мне до этого момента "страшного" имперца. Да и я не презирал никого из товарищей, не искал в них каких-то ненормальных качеств. И вдруг...
Было тихо, но многие переглядывались. Я решил спросить напрямую:
- В общем, вы в курсе, что "мы" считаем вас мутантами. А вы нас?
- А мы вас – вырожденцами и захватчиками, - ответил темноволосый парень лет двадцати. - Через триста лет от начала колонизации, Содружество немного оправилось от проблем первого переселения, мы начали вести разведку пригодных для жизни планет. И нашли, наконец, весьма подходящие системы, где ещё через сто лет началась активная разработка климатических карт, разведка полезных ископаемых и прочие необходимые работы. У нас было мало человеческих ресурсов, но много желания и энергии. Молодёжь рвалась в космос с малоперспективных Тайэ и Домуса... И тут появились вы. Не перетерпев этой страшной первой сотни лет на холодных, неосвоенных мирах, не ударив пальцем о палец, вы возжелали осваивать наши планеты...
В его голосе появился лишний для учебной комнаты напор, и преподавательница едва заметно качнула головой. Юноша покраснел. Я и не подозревал, что брюнеты могут так заливаться краской.
Губы мои дрогнули в улыбке:
- Это-то понятно, - сказал я ему. - Такую схему я и сам в состоянии достроить. Мне интересно, что происходило в эти триста лет на Земле? Если экология улучшилась, то почему в космос пошла вторая волна? А если нет – почему с Земли улетели не все? Или нас оставалось уже так мало?
Парни и девушки разглядывали меня и молчали. Похоже, вопрос я поставил правильно.
- Нет, - ответил, наконец, темноволосый. - Если бы все покинули Землю, мы бы имели на выходе совсем иную генетику имперцев. Тут правда что-то не вяжется, - он смотрел на меня неуверенно, как бы извиняясь. - Если самые здоровые ушли с Земли первой волной, среди вас был бы больший процент людей с серьёзными генетическими нарушениями. Но все знают, что это не так. Среднестатистический имперец даже сейчас генетически стабильнее среднестатического жителя Содружества.
- Возможно, земляне нашли какое-то лекарство? - спросил я.
Мой оппонент покачал головой.
- Если бы нашли, вы пользовались бы им и сейчас. Но ваше лекарство - Генетический департамент, который зорко следит за всеми отклонениями. Значит, ничего радикальнее они придумать не могут. А потом, внушает сомнение число имперцев-клонистов. Если учесть, что в первой волне Землю покинуло около миллиарда переселенцев, то на Земле должно было оставаться не менее десяти миллиардов жителей. Но переселенцев второй волны было гораздо меньше. По разным оценкам - до трети этого числа.
Он остановился, словно бы не желая продолжать констатацию очевидного.
Я кивнул.
- Так ты полагаешь, что во вторую волну включили самых здоровых землян? А остальным сказали что-то вроде… Ну, что космического путешествия им не перенести? - конкретизировать я не стал, это было неважно, что именно наврали более здоровые менее здоровым. - Наверное, оставшимся на Планете-матери пообещали, что, основав колонии, заберут потом всех. А, когда вторая волна как-то обжилась, её политики решили бросить больных соотечественников. Может быть, мы САМИ оборвали контакт с Землёй?
В учебной комнате стало тихо-тихо. Каждый человек в обитаемой Вселенной с раннего детства знал, что это Земля погибла или исчезла с экранов средств связи и оборвала контакты с колонистами.
А если мы были не правы?
Имперцы действительно гораздо менее разнообразны фенотипически, чем экзотианцы, словно их специально отбирали, причем предпочтение отдавалось светлокожим и высокорослым. Вот только… как такая простая мысль не могла раньше прийти в более умные головы??