Монтерская истина.(зарисовка)
Неповторим скрип проводов. И слышится в нем и вой запутавшегося ветра, и звон, и как будто бы чьи-то голоса. Устало присядешь спиной к опоре, приложишь затылок к шершавому от когтей монтерских стволу и будто слышишь все разговоры, все судьбы, что прошли по этим старым проводам.
Пролет за пролетом, от опоры к опоре тянутся они нитями,соединяющими людей. И ты знаешь эту истину. Ведь не разговоры слышишь ты, а шум тех самых проводов. А воображение твое усталыми мыслями ленивыми, как тягучий клей канцелярский, уводит тебя в мир полудремы. Вот так бы сомлеть, слушая воображаемые голоса, глядишь, приснилось бы чего нового. А вдруг услышал бы и вправду аналоговый шум голосов - слова о любви, радости, грусти.. О расставании и встрече.
А над степью бездонное небо, настолько чистое, что глаз устает вглядываться. И слезинка застит усталый взгляд. И линзой искрящейся размывает вид дрожащего от испарения воздуха, придавая всей картине этой фантастичность. Но длится это лишь миг, ибо ты моргнешь.
Жаркое нынче лето. Катится оно удушливой волной по Забайкальской земле. Сушит сухой ветер степные травы, заставляя их раньше времени уходить в стрелку, выкидывая колючее семя. А земля, ждет она дождя, ждет его и трава, что замерла на полпути роста. Все натянуто, как струна. И тело мое, потное, распаренное солнцем, жаждет окунуться в прохладу реки. И разум отказывается понимать погоду, судит её жестокими фразами, что вот-вот сорвались бы с губ, да нет толку хулить зной.
Кузнечики трещат без умолку, а над сопками кружит орел. Или беркут.Не понять сразу. Щуришься, разглядывая его, но солнце слепит. И вдруг понимаешь, что вот она, рядом, кипит жизнь, буйная, мышиная, кузнечиковая, сусликовая и прочей живности шустрой, спешащей по своим делам, добывающей пищу дня своего.
Встаешь и не торопясь тащишься к машине. И вдруг чужда она кажется тебе и всему этому миру, как чужда опора со своими проводами. И была она, эта степь, миллионы лет, и колыхалась ковыль, и те же суслики-байбаки добывали пищу. И может быть предок далекий того беркута ловил их. А тебя не было. И машины твоей, воняющей пластиком и бензином, не было.
Неспешно пьем горячий чай с молоком из алюминиевого термоса. На жаре нет лучше средства от усталости, чем чай густой, до синевы забеленный молоком и с сахаром. Никто ничего не говорит.
А время катит волнами по степи. И невдомек нам, что смоет оно нашу проводную, аналоговую связь. Эти биметалические провода,что висят на подгнивающих опорах,соберут в бухты и сдадут в металлоприемники. Опоры развезут на телегах чабаны ближайших сел, распилят и сожгут в печах.
Не знаем мы, те, вчерашние, что время смоет все. И останется степь вездесущая, широкая.. и ветер будет шевелить травы.
Если положить голову свою и, прижавшись щекой к земле, закрыть глаза, то можно услышать всё. Вот шуршит под дерном жук, а этот гул, мерный и древний, - это топот великих монгольских табунов, что катятся где-то в веках на восток..
Так уж и быть допишу пару строк. Вот и нет больше проводной связи между селами района, везде лежит оптическое волокно, новые системы передач, стоят в сельских советах, по новому поселковых администрациях. Не шумят провода в степи, не сидит сокол на столбе, вглядываясь в безбрежную даль её. Что-то ушло, упростилось, стало доступным, прогрессивным. И люди ушли, те самые, что с когтями на плече и поясом шагали от опоре к опоре. И жизнь их как этап во всем, в прогрессе, в делах повседневных, тихий трудовой подвиг.
Стоит монтер-пенсионер, вглядывается в даль..
И почему на сердце тоска,ведь лучше стал мир, однако..