Я - русскоязычный израильтянин. В Израиле и в любом другом зарубежье таких как я называют просто "русские". А нам,повязанным глобальными связями русским - евреям, свойственно забываться и брать на себя наглость рассуждать за все человечество. За это, кроме многого прочего, нас и уважают и ненавидят. Но сделать с собой мы ничего не можем. А еще, "чтобы быть в курсе" мы любим читать, и особенно – писать. Здесь, впрочем, мы с настоящими русскими - сходимся в пристрастиях. Но почему-то именно за евреями укоренилось прозвище "народ книги".
Как же тут устоять перед соблазном написать "что-то своё."
Глядишь, к старости и сам на досуге зачитаешься.
Да и люди найдутся может, которым станет интересно…
МОЯ ПРОСРАННАЯ ЖИЗНЬ
(Автобиографическая повесть)
Пролог.
В компаниях пацанов часто заводится общий друг, объединяющий братию некой необъяснимой харизмой. Таковым для нас на вильнюcском Антоколе был Симка Вишневский. Так вот, этот Симка, когда Перестройка позволила беспрепятственно передвигаться по миру, побывал наконец-таки у родного дяди в Нью-Йорке. И что же он сказал нам сразу по-возвращении? "Ребята мы в этом Союзе просрали свою жизнь" – вот что сказал Симка Вишневский, пропустив изрядную дозу коньяку в давно облюбованом нами ресторане "Вильнюс". А было нам всем прилично за тридцать, а кому и под-сорок, потому что речь идет о счастливом поколении послевоенных бейби-бумеров. Вместе со мной свидетелем симкиного заявления был Мишка Блюмкин, который благодаря той же Перестройке сумел посетить родной город. Да и ресторан-то был, собственно, в Мишкину честь. К тому времени лучший дружбан Симки Мишка Блюмкин уже 15 лет как боролся за лучшую жизнь в Израиле. Вернее так получилось, что Мишке в-основном пришлось бороться за выживание. Но это особая история, имеющая, кстати, свой хэппи-энд. А сам я ,обосновавшись в том же Израиле ( не без мишкиного содействия, кстати)берусь, наконец, описать свою собственную, на мой взгляд, достаточно затейливую судьбу. Да и что там тянуть: вот мне уже за 60, приближается день выхода на пенсию, овдовел, дети находят свою дорогу.
Как говорится, жизнь еще не кончилась, но главное в ней, кажется, уже произошло. И вот по-прошествии ровно 25 лет, после тех Симкиных откровений, очень захотелось и мне вставить свои пять копеек в оценку сущности нашего поколения.
Глава первая.
Мое поколение – послевоенное. Трудно сказать насколько для тогдашнего СССР, ныне распавшейся социал-тиранической империи, применимо понятие "бейби бумерс". Однако бесспорно и то, что начиная с моего, полностью "мирного" 1946 по сравнению с периодом 1941-1945 рождаемость в СССР стремительно росла. Так или иначе, я склонен относить к "моему " поколению всех родившихся в последующую за войной пятилетку, а именно в период 1945 -1949. Иными словами: поколение конца сороковых 20-го века.
Вырос я в семье офицера советской армии. Так уж получилось, что мой отец, по природным наклонностям - гуманитарий, всю свою карьеру связал с сугубо технической службой в войсках противоздушной обороны страны. Эту карьеру навязала ему война, которая накрыла его вместе со всем выпуском 19-й Интернациональной средней школы белорусского города Гомель как раз на следующий день после выпускного вечера, как в те времена называли бал по случаю завершения обучения в средней общеобразовательной школе. Именно во время этого мероприятия выпускникам вручали аттестат зрелости… А назавтра была Война.
В Гомеле Война началась с жестокой бомбежки. К счастью семья моего деда, который служил начальником аптеки Гомельского военного госпиталя, была срочно эвакуирована вместе с этим самым госпиталем, который был втиснут чуть ли не в первый военный эшелон, убывающий на Восток. Так отец попал в алтайский городок Бийск, откуда был призван на военную службу. А вернее – направлен на двухгодичное обучение в сибирский город Томск, куда к тому времени эвакуировали Ленинградское Техническое Училище Зенитной Артиллерии.
Наверняка судьбы наших предков во многом предопределяют наши собственные. Но истории моего отца, матери а так же дедов достойны самостоятельного описания, а это уже другая тема. Короче, уцелев на западном фронте, после капитуляции Германии, отец был переведен в Китай, где советские войска помогали американцам склонять к капитуляции также и Японию. Для меня вся эта история хороша тем, что отец задержался на Дальнем Востоке, умудрился жениться во время краткой командировки в Красноярск и обзавестись первенцем, находясь на службе в местах, "где Макар не пас телят". Поэтому пунктом моего рождения официально числится некое село Унаши Приморского Края Буденовского района. Поскольку далее Край (ныне, сдается мне, Хабаровский) и все прочие названные географические единицы были неоднократно переименованы, да так, что никто не берется указать что во что, то я всю свою жизнь имел честь воображать, что родился "неизвестно где".
Более того и сами мои роды происходили "неизвестно как". Тут конечно собственные воспоминания мне не помогут. Но вот что поведали об этом знаменательном событии мои несчастные родители. Для справки упомяну, что родился я под утро 23 декабря 1946. Заметим, что в тех краях понятие "крещенские морозы" вовсе не аллегория, а так оно и есть. Говорят, "столбик" топтался межу отметками минус 30 и 40 градусов по Цельсию, снег, метель, бездорожье, а рожать все равно надо…
Все эти обстоятельства далее меня как-то мало колыхали. Кроме конечно, связанного с этим обряда присвоения имени ребенку. Вот эта история уж настолько правдоподобная, что в отличие от предыдущего, могу смело утверждать, что имя свое я получил совершенно "известно как". А дело было так. Когда живот матери выпер до размера, с которого невозможно уже было скрывать деликатность ситуации в отцовой семье, тот был вызван к полковому замполиту. И этот добрый человек, комиссар то есть, завел такую воспитательную беседу.
- Ты Илья, вот что (а скорее всего он обратился по-званию, старший лейтенант кажется), я по поводу скорого прибавления в твоей семье. В наше время и в этом месте, сам понимаешь, не каждый день случается. Так вот, если дочь родится, называйте с женой, как вам хочется. А уж если му-жж-ик…Мы тут подумали Илья и решили, что неплохо нам в полку своего Владимир Ильича заиметь. А ты как считаешь? Ну, значит согласен. Молодец, Элконин! Я, впрочем, и не сомневался…
Вот и получилось, что на ночь глядя, на санях, вся заваленная тулупами, моя мать отправилась рожать, везя в утробе "неизвестно кого". А вернулась в расположение части с новорожденным Володькой, добротно спеленованым новенькой байковой портянкой. Сами роды были крайне тяжелыми. По крайней мере - для меня. То ли мать так героически удерживалась нарушить "статус кво" по-дороге, то-ли задохнулась слегка под этими тулупами, никто уже не докажет. А в результате была глубокая асфексия и примерно часовые отчаянные попытки "отшлепать" бездыханное тельце. И вот когда уже в воздухе витал окончательный приговор, я вдруг издал такой оглушительный вопль, что местный врач категорически заявил:
- Ну, у этого парня самые серьезные виды на жизнь. Да и характером видно таков, что и за себя постоит и другим кузькину мать покажет.
Думаю, что доля пророчества в этих словах была: особо спокойным ребенком меня уж точно никто назвать не мог. Но не будем забегать вперед – все по порядку.
Рассказы родителей моих свидетельствуют о достаточно суровых условиях жизни в тех местах, где я родился. Сохранилась единственная фотография с видом заснеженного военного городка Раздольное. Он относился к полку зенитной артиллерии и был расположен между какими-то конусообразными холмами, напоминающими сопки, которыми утыкана вся дальневосточная земля начиная от основания Корейского полуострова и до самой Камчатки , т.е.тысячи километров с геологической историей, придавшей большее или меньшее подобие общему рельефу тамошней местности. В этом я неожиданно убедился много-много лет спустя, посетив с деловым визитом те края, но уже "с китайской стороны".
(Продолжение следует)