(Моя сердечна благодарность Эльзе Арман моему доброму гению)
Чоловiк жону бъет бтчуетi
Та й ня кто яё ня ратуе..
История, рассказанная мною теперь, будет печальной. И кто-то, черкнув взглядом, пройдет мимо неё, сказав вслух, а может быть и просто, подумав - чернушная правда жизни, банальщина. Но не передать её и тем самым оставить не освещенной, как не освещенной остаются углы комнаты при тусклом свете - значит совершить, на мой взгляд, преступление против людей.
А случилось мне присутствовать при женском разговоре за чашкой чая, такие вот посиделки устраиваются в каждом офисе, в каждой маломальской конторе, по-нашему, по-русски сказано будет. Отвлекаясь от работы, женщины обычно говорят о многом, обсуждают новости, сплетни, наряды, обновки и, конечно же, мужчин. А как быть-то?
Вот и теперь разговор зашел о том, что мужик избил бабу… Да, так и сказано было, мужик – бабу. С присущей женскому диалогу смесью сарказма, иронии и жалости всех других не передаваемых, да и не понимаемых мужчиной женских чувств, вздохов и ахов. Рассказывала Тамара о своей сестре, бросившей детей и бедного мужа, и ушедшей к молодому, как она подчеркнула - «елдастому дебилу» . Теперь девушка выписалась из больницы после травм, нанесенных ей новым «любимым». Горечь осуждения и жалость к сестре... чего в её словах было больше - я так и не понял. Но вслушайтесь сами, станьте, как и я, молчаливым свидетелем этого разговора.
- Сучка, да она детей родных бросила на мужика. А он еще к ней в больницу ходил, жалел её, сучку. Ребятишки все извелись, девчонке одиннадцать лет, а она о матери и говорить не может. И главное его тоже жалко. Много он на социальной этой работе не получает, пять тысяч, не больше, да кто из сердобольности чего даст. От стариков-то много возьмешь? Хлеба иной раз дадут, кто испекут сам, да иных других постряпушек . Ну, может, конфетку какую подсунут ребятишкам. Пацан-то совсем еще маленький ничего не понимает, а вот девчонке уж и трусы, и всякие женские надобности нужны, а кого ей все купит? Андрей-то ить мужик, да мужик, не будет же он прокладки покупать…
Женщины загалдели сочувственно вразнобой, жалея Андрея, оставшегося с двумя детьми на руках и ругая непутевую Людку. И припомнилось сразу, что бросила она в свое время школу, то, что по рукам прошлась перед замужеством, в общем, все, чем, как говорится, полнятся деревенские сплетни.
- Ой, девки, а как измордовал-то… Бил при матери своей, та ничего не могла сделать.. только бегала да причитала. За волосы таскал и на веранде прыгал на ней, и нос сломал, и ребра все сломал, и даже на мочевом пузыре что-то с кровью вырезали, вся девка в шрамах.. все ей изрезали в этой больнице,- продолжала женщина рассказывать. – И ведь ни разу к ней не приполз прощения попросить . В милиции его подержали да выпустили . А тритедня она из больницы вышла и опять, ты посмотри, девки, опять у него обретается! Я зашла, а она за столом посиживает, вся бледна, больна и пельмени стряпает.
Опять весь коллектив запричитал, буря эмоций, даже не слушали, мне кажется, друг друга. А меня, стороннего свидетеля этого разговора, удивило ну не это вовсе, а то что ни одна не сказала, что надо бросить его, гада, да не просто бросить, а посадить в тюрьму. Но Тамара продолжала, уже как-то печально, даже обреченно:
- Людка, говорю, ты чо, дура, он убьет тебя. Ты простила, ему руки развязала, дебилу этому. Она, мол, да он обещал больше не трогать.. А я говорю - ну и дура.. до первой пьянки твое «не трогать». А она, мол, люблю его, света белого не вижу - как люблю.
Женщины, конечно, в разнобой ругали Любку непутевую. А одна вдруг, вздохнув, сказала, так грустно, да что там грустно, так вздохнула, что у меня мурашки по спине пошли. И говорит:
- Вот она, любовь, чо делает с людьми.
И вот вам простые эти слова. Но произнесла она их так, что замолчали все и неловко задвигали каждая своей чашкой, или чем там в данный момент руки заняты были.. И не передать мне, что в этом вздохе и словах этих вложено было. Уж больно оно глубокое, уж больно за ним, за этим глубоким выдохом, или уж вздохом, как сказать, не знаю, целая жизнь недолюбленного, невысказанного, неполученного. И безденежье, когда не то что себе на наряд, а и детям на сладкое не хватает. И пьющие безработные мужья, с руганью, отчаяньем измен, ревностью. И погода колючая. И любовь первая, чистая, что в таком прошлом, что и не опишешь…
Вот оно, что с ними, с женщинами этими, творится – подумал я, невольно содрогнувшись. Вот ведь - сколько любви в каждой заложено, что и слова говоренные таким смыслом начинены, что иной бомбе в пору позавидовать, с её зарядом разрушительным. Несмотря на негодование и осуждение женщины этой, было тут что-то глубоко сочувственное. Чисто женское, я бы сказал, русское. Да не обидятся на меня женщины других национальностей. Сложно мне передать по-иному это все, донести сложно, не осуждая. Поэтому и привычно-русское, некрасовское что-то преобладает в душе сразу. А как иначе-то скажешь?
Но, наверное, во всех национальностях, во всех концессиях, существует это, это многоцветие женских чувств, умение воспринять даже самые страшные на взгляд мужика вещи. Как-то смягчая, допуская до жизни.
Я смотрел на них, на матерей, не бросавших детей своих, переживших все «страхи божьи» от мужей своих и от жизни нашей, к женщине несправедливой. Смотрел как-то по-новому необъяснимому, но большому. И логики моего ума мужского хватило на то, чтобы промолчать. А теперь и думаю - нельзя измерить никакими параграфами и шаблонами женскую душу, нет в ней ни поступков однозначных и завершенных, нет этих наших мужских полочек, на которые все разложено. Любая их этих женщин мудра душою, любая из них - не раскрытая вселенная, беспредельная и великая. Говорят, ученые разгадали генную загадку, мол, все женщины мира от Евы, от тысяч женщин по всей земле анализы взяли и убедились, что праматерь человечества одна. И ведь слово-то какое: Праматерь - первая мать, Мама.. Самый простой слог, самый первый звук во всех языках.
Чоловiк жону бъет бтчуетi
Та й ня кто яё ня ратуе..