5 октября 2003 года
О, Боже мой. Как болит голова. Болит от всех мыслей, летящих так быстро, что невозможно их поймать.
Все внутри меня как-то мутно, затянуто пеленой чего-то того, что я хочу описать.
Я слышу, как бьется мое сердце. Сижу и чувствую пульсацию в груди, голове, руках. Я осознаю: я существую. Я понимаю, насколько хрупко мое существование.
И все вокруг тихо. В ушах – спокойствие. Эта пустая тишина рассказывает обо мне: о моем подсознании, о моей сущности. Она открывает мне двери к моим талантам. Сбрасывает меня в океан творчества. И меня уносит потоком неосязаемой воды куда-то в глубины человеческой мысли. И вокруг никого и ничего нет. Там только я и светлая истина. Это мир моей философии.
Я увидела ее первой. Она стояла с распростертыми руками и улыбалась чисто и открыто. Она приближалась ко мне: ее лицо и добрые огромные сияющие глаза.
Я смотрела на нее и чувствовала, что она меня любит. И я любила ее. Казалось, этот миг счастья вечен. Не было сомнения, это - навсегда.
Я полностью доверяла ей: ее глазам и рукам.
Но тут что-то существенно изменилось. Ее лицо поменялось на чье-то чужое. Она смотрела на меня как-то безразлично, с какой-то иронией и злобой.
И я вдруг почувствовала: я зря доверяла ей, я не нужна ей. Я все еще понимала – она меня любит. Но больше не чувствовала этого. Это было глубоко в ней и теперь не имело для нее значения. Я ощутила ее мысли, и они прогнали меня. И когда я уплывала, я видела ее довольные глаза и искру счастья в них.
Плывя дальше по своему миру, я увидела еще одну фигуру и узнала в ней его. Он был доволен, смеялся, улыбался. Я поздоровалась с ним. И он был доволен, что встретил меня, и доволен, что я уплыла. То бишь ему было все равно.
Путешествуя дальше в тумане я увидела толпу людей, которые думают, что волнуются за меня. Но меня это поразило, ведь они ровным счетом ничего ко мне не испытывают. Ненависть блестела в их глазах, когда они смотрели друг на друга. Они злились, когда я уплыла.
Они были мне смешны. Все их переживания наиграны, и им свойственно думать, что их существование называется жизнью.
У меня еще больше разболелась голова, но я решила, что закончить так просто свое путешествие я не могу – многие встречи мне еще предстоят.
В комнате душно. Окно открыто. Поток ледяного воздуха обнимает ноги. Белый дневной свет из окна освещает меня и мой стол.
Смотрю в окно и чувствую – это конец. Это люди называют жизнью. Они любят это. Им кажется, они любят себя. Или им кажется, что они себя не любят. А на самом деле они не понимают, что их просто нет. Потому что нет у них истинных мыслей, и они далеки от реальности. Но не от той реальности, которую они так называют. А от настоящей реальности. От настоящей жизни.
В слово «жизнь» они вкладывают нечто примитивное: дыхание, пища, комфорт. Но истинная жизнь не зависит от этого.
Смотрю в окно и понимаю: все они, которые «живут», никуда не продвинутся. Они не понимают жизнь. Они считают, это то, что они видят, делают и думают, и считают порой себя жизнью.
Жизнь это мысль, которую невозможно поймать. Которую можно даже не заметить. Это мысль не понятно о чем, пролетевшая в голове либо болью, либо спокойствием. Эта мысль бегает между всем, что вокруг людей и в них, и они не живут, потому что не пытаются ее поймать. Жизнь – это то, что разделяет безразличие с тем мигом, когда та роковая мысль поймана тобой. Жизнь это и есть охота за той мыслью. Если не гоняться за ней – ты не живешь, а если поймать – тебя не станет.
И у каждого жизнь своя, а лабиринт общий. Те, кто не понимают жизни, ходят там просто так, а те, кто живут, пытаются найти эту роковую мысль, которая кажется истинной, а потом понимаешь, что есть большая правда, которую ты просто еще не нашел.
Итак, вернемся к путешествию. Я плыву в этом океане тумана и вижу все новые знакомые лица. И все, все они думают, что живут! Мне противно смотреть на них, но доказать им что-то я не могу и не хочу. Пусть и дальше существуют в своем мире.
А вот огромная куча людей в каком-то зеленоватом, сером тумане. Все они холодные, гордые и неприступные, смотрят на меня свысока. Им кажется, что их «устами глаголит истина». Но почему-то «истина» у каждого своя и совершенно не похожа на «истину» рядом стоящего. И на друг друга они смотрят так же свысока, как и на меня.
А вот и Он. Сидит и ничего не делает, не думает. Пустая статУя. И видно Его плохо. Кажется, у него нет ни четкого облика, ни своей души. Он даже не смотрит на меня и, по-моему, вообще не смотрит.
О! А этого человека я знаю. Он всегда думает, что что-то изменится, но ничего для этого не делает. Он никогда не смог бы по-настоящему понять то, о чем я пишу. Даже если бы очень попытался. И самое смешное, что ему показалось бы, что он понял, но он даже не может вообразить насколько его представление о том, что я пишу, далеко от истины, которую я пытаюсь донести.
Я подошла к нему, поцеловала в темя, обняла и поплыла дальше в потоке тумана.
Я повстречала дальше всех тех, кого помнила и не помнила. На всех посмотрела, все посмотрели на меня. Они все настолько одинаковы, настолько ограничены, что и писать про них нечего.
Я видела мужчин, женщин, детей, стариков. Я видела куски их существования. Но больше всего я удивилась последнему, кого увидела.
Оно сидело на огромной скале. Оно было человеком, но казалось может взлететь, как птица. Вокруг него были миллионы разных нужных и ненужных предметов, животных, людей и мыслей, повисших в воздухе.
Скала, на которой оно жило, росла откуда-то снизу из тумана, что начала ее видно не было.
Вокруг этого создания любили летать птицы, которых я никогда раньше не видела. У зверя не было крыльев, но я уверена, что если бы я его попросила, оно бы взлетело.
Оно писало про все, что думает и думало, про все, что видит и видело, боясь упустить хоть что-то. Оно пыталось найти и поймать ту мысль, о которой я писала.
Оно жило, но не существовало. И страшно было мне понимать, что это и есть истинная жизнь. Но это была она.
Создание сидело ко мне спиной, потом вдруг повернулось. Оно смотрело на меня, а я – в его глаза. Я не понимала, чего он хочет от меня. Я не поняла, что оно делает, кроме жизни. Я поняла, что оно живет во всем смысле, который я вложила в это слово. Но не хватало ему чего-то от тех людей, которых я видела раньше. Ему не хватало существования.
Я подошла к нему и заговорила:
– А что ты делаешь?
– А ты что делаешь? – спросило оно.
– А что ты пишешь?
– А ты что пишешь?
– А кто ты такой?
– А ты кто такая?
Я задумалась. Посмотрела еще раз на него. Ничего не поняла.
– Я – это я.
– Ты есть ты?
– Я есть я.
– И я есть я.
– А кто это... ты?
– Ты – это ты.
– Нет! Кто есть ты?
– Ты – это я. А я – это ты. А я и ты – это мы.
– А мы кто?
– А мы никто.
– Как никто?
– А так.
– Мы же люди.
– Нет. Люди существуют там, – показало вниз, в туман, – а мы живем здесь.
– Значит, мы не люди?
– Нет.
– А кто мы?
– Мы – это я и ты.
– А где мы?
– А где мы?
– Ну мы же живем?
– Да.
– А где?
– В лабиринте.
– А что мы здесь делаем?
– Пишем.
– Что пишем?
– Эту историю.
И вдруг я будто упала в пропасть. Мне казалось, будто вся я, мой мир, мои идеалы летают в бесконечной всепоглащающей черной воронке смерча.
Я поняла, всему пришел конец. Всему. Я так долго строила свою теорию, так ушла вглубь нее, что опровергла все ранее доказанное.
В меня проник жуткий поток сумасшествия. Одиночество и страх пронзили каждую мою клеточку. Мне казалось, меня унесло в космос.
Все во мне умерло, и мне более не за что было уцепиться.
И меня не стало. Но только сейчас, спустя много лет, я, сидя в тумане, думаю, что моя теория действовала. А доказательством тому – моя смерть.
Наверно, я все-таки нашла. Нашла ту роковую мысль.