Я не поверил автору, когда первый раз прочитал рассказ Бексултанова «Торга».
Торга – молодец.
Он стал абреком, спасая честь девушки из родного села.
Она кричала и молила о помощи, когда солдаты волокли ее за плечи.
Не выдержав этого, Торга выстрелил в грудь пристава, натравившего солдат.
Когда власти начали преследовать его родных, отец и братья шлют ему весточку с просьбой возвратиться домой.
«Из-за тебя нам нет здесь житья. Необходимо уехать в Грузию. До рассвета мы должны быть в пути… Отдохни немного», – так отец и братья связывают спящего Торгу и отдают в руки властей.
Этому я и не мог поверить!
Нет, говорило сознание, чеченец не способен на такое.
Чеченец не свяжет спящего безоружного человека, доверившего ему жизнь. Тем более сына и брата! Испугавшись власти, чеченец никогда не отдаст своего родственника в руки врагов Всевышнего! На худой конец, могли же они действительно уехать в Грузию.
Я прочитал рассказ еще до выхода в печать.
Мы сидели в редакции детского журнала «Радуга». Зелимхан Яндарбиев, Сайд-Али Мацаев, Муса Бексултанов, я и художник Камал Мовтаев. (Камала я видел в первый раз.)
- Госпожа Бовари и Анна Каренина – это типы. А твой герой одинок. Он не типичен. Это на самом деле было так, как ты пишешь? – допытывался у Мусы Сайд-Али Мацаев.
Хотя он приводил далекие примеры, было ясно, что Сайд-Али имеет ввиду.
Подлость родных Торги задевала национальные чувства. Просто не укладывалось в голове. - - Это случилось в нашем селе, – отпарировал Муса.
Я молча пил чай. Но Сайд-Али не отступал.
- Я изменил не только имена, но и время действия, – признался Муса.
И все стало ясно.
Это произошло в годы советской власти. И при царском режиме было невозможно.
Пусть чеченцы и проиграли более сильному врагу, но сознание людей не было побеждено. Дух свободы не был сломлен, но все задушила Советская власть. В подвалах НКВД тысячу людей пропустили через мясорубку, а их останки были спущены в Сунжу. Погубили тех, кто носил шапку, пользовался уважением, за кем могли последовать люди. Потом, оставшуюся часть депортировали, и люди стали более покорными.
В другом своем рассказе Бексултанов так характеризует сегодняшнее время: «Теперь все и всех сдают в милицию. Жена сдает мужа, сестра – брата, проститутка – любовника. Мужчины очень ущемлены, не дают поднять голову. Попробуй только влепить подросшей дочери пощечину, если даже она занимается проституцией – в тот же час пожалуется в милицию, что религиозный фанатик не дает ей жить. Будет кричать на тебя, запрокидывая голову, уставившись в глаза. Садись, скажут тебе, садись, прошло то время. Молодые имеют право выйти замуж за кого угодно, носить что угодно, не придерживаться ни одной религии и вести борьбу с верующими. И ты сядешь, молча. И не будешь больше наставлять жену и дочь. Ты узнаешь, что твое время действительно ушло, что это другое время, время трусов и доносчиков».
Да, советская власть не позволяла быть мужчиной. Поэтому хватило искры, чтобы спалить ее в синем пламени.
В тот день я понял различие между писателем и читателем.
Мысли зреют и накапливаются в душе писателя, как вода в колодце.
Обыкновенным людям достаточно высказаться, просто излить душу, чтобы успокоиться, но писатель не находит себе места пока не запишет это.
- Ну как тебе рассказ? – спросил меня Сайд-Али.
Трудно было ответить однозначно, и тяжело воспринять рассказ, как читателю.
Я не хотел допускать, чтобы чеченец мог сдать властям сына и брата… Но если бы автором был я (это видно по моему творчеству), может, и я закончил бы рассказ так же.
Читая рассказ Мусы, я смотрел глазами чеченца, и дух чеченца не мог смириться с коварством. Поэтому я хотел, чтобы он написал таким образом, чтобы мы могли гордиться его творчеством. Об этом твердил и Сайд-Али.
Но когда я сажусь писать, я забываю, что я чеченец.
Искусство требует от человека нечто большее, чем принадлежность к одному отдельно взятому народу.
Как читатель я хочу, чтобы о моем народе говорили только хорошее.
Задача писателя – задеть читателя за живое.