http://www.proza.ru/2011/11/23/643
Первая попытка запуска была неудачной, сегодняшняя была вторая. Зуев стоял возле седьмой, береговой, камеры, и, не отводя глаз, смотрел на бухту, в которой более двух часов назад был притоплен стенд. Все камеры должны были включиться автоматически, но эту, седьмую, наводить на точку съёмки должен был оператор. Напряжение ожидания, зашкалив, сменялось на безразличие; вот-вот прозвучит сигнал, вслед за которым через десять секунд должен будет произойти пуск. Даже у него, не то, что у оператора, задубенела шея. Это был финал, исход полуторагодичной работы - пустой, по его глубочайшему убеждению, работы, в результате которой не будет никакого реального выхода, кроме удовлетворения чьих-то амбиций. Прежняя его наивная вера в полезность и необходимость труда инженера (и вообще технического прогресса!) за несколько лет работы уже почти растаяла, как сахар в стакане кипятка, растеклась по дну субстанцией, на вид тоже прозрачной, а на деле принципиально отличной от содержимого стакана. Зуев пошевелил шеей, отвёл плечи назад и тут же услышал стрёкот включившейся камеры и странный всхлип оператора. В стороне от намеченной точки съёмки из воды вырвалось нечто длинное, похожее на кита-полосатика в виденном когда-то документальном фильме. Это нечто, косо вознесясь на несколько метров над поверхностью воды и ненадолго зависнув, тяжело и беззвучно рухнуло в раздвинувшуюся воду. Поднялись водяные столбы, и секунд через пять донеслось что-то вроде хлопка или всхлипа.
- Блять! – оператор был вне себя, - а сигнал где, где сигнал, суки?! Забыли, что ли, паразиты?
- Что, не поймал в поле зрения? В кадре-то хоть было? – вскинулся Зуев.
- Не знаю, может быть, кое-что я и поймал, но, боюсь, не поздно ли навёл?... Что же это они, сволочи, заразы, дармоеды!...
Оператор генерировал и ругался, прикуривал и, ломая спички, снова прикуривал, а Зуев уже знал, что он – свободен! Что бы ни было написано в Акте по результатам испытаний, сегодня он его подпишет, и пошли они все к зелёной матери!
Минуя сине-бело-синюю повязку «рцы» на рукаве дежурного матроса при входе в командный бункер, Зуев прошёл в аппаратную. Человек семь «чёрных», среди них двое в ранге кап-раза, двое «зелёных» и четверо «промышленников» - представители КБ и Главка - говорили все одновременно. Бумажные осциллограммы свисали со столов, их рассматривали, мерили циркулем и угольниками, передавали из рук в руки, кап-три объяснялся по телефону, двое лейтенантов в углу разбавляли «шило»… Всем, и Зуеву в том числе, было известно, что болванка Акта заготовлена давно, оставалось внести кое-какие цифры и поправки и подписать; пять минут назад он и намеревался поставить свою драгоценную подпись на нём и сегодня же вечером покинуть «гостеприимную крымскую землю», однако… Он представлял себе дело так там, на берегу, а здесь, в аппаратной, ему с каждой минутой становилось яснее, что разговор о немедленном подписании Акта ни к чему не приведёт: предстояло ещё изъять киноплёнки из камер, проявить, обработать их и просмотреть. И хотя это была работа оператора, за результат, каков бы он ни был, отвечает он. Только потом и «чёрные», и «зелёные» да и «промышленники» согласятся любоваться на его подпись! Значит, ещё три дня, как минимум, предстоит провести, в основном, лёжа на крымской гальке, время от времени окунаясь в тёплое море – доказывать кому-нибудь необходимость его присутствия в Ленинграде на некоем мероприятии было бесполезно!
Между нижней кромкой уже оранжевого солнца и линией горизонта оставалось ещё сантиметров десять, ну, двенадцать. Галька под ногами была ещё тёплой, но с моря тянуло солоноватой прохладой. Сбоку над Светланой, опираясь на локти, нависал Ромка Яшкуль, и Зуев, не приближаясь к ним, хотел пройти поближе к кромке воды. Было неприятно, но в их сторону он старался не смотреть.
- Альбе-ерт! Николаи-ич! Как успехи? Что же Вы нас-то игнорируете? – Светлана приветственно махала рукой, Роман улыбался; Зуев с удовольствием ответил на его крепкое рукопожатие:
- Джентльмен джентльмену не помеха! Бог в помощь, Ромка.
- Уж не приревновали ли Вы меня, случаем, к сопернику? – Светкин лукавый взгляд испытывал Зуева, - поглядите-ка лучше, что Роман нашёл возле бывшего фонтана.
В пальцах ромкиной руки тускло блеснул заржавленный по краям замутнённо-глянцевый красный прямоугольнчек. Зуев узнал его - это была «шпала»!
Первый раз он видел такую в детстве, когда ему было лет шесть. Тогда они с соседом по квартире Лёвой, большим уже мальчиком, шли по набережной Фонтанки напротив Летнего, и он обратил внимание на странного военного в заношенной шинели без погон и такими же вот прямоугольничками в чёрных угловых петлицах воротника; их было по две штуки в каждой. Лёва сказал, что это – майор в старой форме, у них раньше было по две «шпалы»; теперь же старую форму никто не носит. Зуев не понял, но запомнил. Через год он услышал, как поступивший в Военмех на первый курс Лёва (Швалюки жили за стенкой, а слышимость в квартире была хорошая) рассказывал своей маме, что он видел в институте комдива с двумя «ромбами». Значит, всё-таки, носят? Запомнилась фамилия комдива - Микеладзе, он был доктором военных наук. А ещё через три года и сам Зуев увидел в институтском коридоре портрет: два «ромба» в петлице, пронзительный взгляд под стариковским лысым черепом и щёточка усов.
Он подставил ладонь. «Шпала» была почти невесомой. С чего это вдруг она обнаружилась среди развалин бывшего монастыря? Светка что-то щебетала, Ромка отвечал, а Зуева, помимо воли, утащило в те времена, когда он, мальчишка, был ещё слишком мал, чтобы понимать. Только в последнее время он узнал о трагедии защитников Севастополя; правду о ней скрывали целых тридцать лет!
После шестого июля сорок второго десятки тысяч практически безоружных людей, изредка огрызаясь и теснясь ближе к берегу, отходили к Херсонесу, к Фиоленту, к Балаклаве в надежде на подмогу, на приход транспортов. По всей стране радио исполняло песню «Заветный камень», в газетах говорилось об успешной эвакуации, об учреждении медали «За оборону Севастополя», а те, кому медали были предназначены, безоружные, не убитые ещё, не утонувшие и пока не пленённые, брошенные своим командованием, были обречены. Среди них были не только флотские, но и сухопутные. Зуев представил, как прежде, чем сдаться врагу и идти в плен рядовыми, командиры вырывали из петлиц знаки различия, как по всему побережью там и сям оставались валяться кроваво-красные «кубари» и «шпалы». Одна из них лежала сейчас на его ладони…
- Что с Вами, Альберт Николаич? – дошёл до Зуева игривый голос Светланы, - вы идёте купаться? Ну, побежали! Роман, а ты что же!
Тепло ещё струилось от неостывшей гальки, но уже немного похолодало, Яшкуль со Светкой, пошептавшись, ушли; Зуев проверял себя – было безразлично. Он окинул взглядом место, где только что сидели, лежали они втроём – между двух голышей застряла, почти не видная, «шпала», он осторожно спрятал её в карман. Проходя совсем уже в сумерках мимо чаши фонтана, он понял, что должен немедленно оказаться рядом с Ёлкой, щекой ощутить её волосы, вдохнуть их особый запах, разнять её руки, так крепко обнимающие его шею… Это было, как наваждение! Он сделал глубокий вдох и ещё один. А не многовато ли внимания ты, Зуев, уделяешь мыслям о посторонних юбках и бикини? С этой минуты, запомни - никаких посторонних мыслей и глупостей! Теперь – только раннее море, пробежка по берегу, а после завтрака сразу на автобус и в город: говорят в Доме офицеров флота хорошая бильярдная.
На пляже было пустынно. Сделав несколько упражнений, он лёгкой рысцой пробежал в сторону Балаклавы метров сто и повернул обратно; со стороны Севастополя виднелись близко подступающие к урезу воды скальные выходы. Перебравшись через несколько больших обломков, Зуев оказался на таком же галечном, закрытом со всех сторон небольшом уютном пляжике, похожем на грот; в дальнем его углу большой краб боком рванул к воде. Как это он не догадался прийти сюда раньше! Аккуратно расстелив полотенце, он с удовольствием погрузился в тёплое море, сегодня оно было почти зеркальным. Порезвившись и поплавав наперегонки с самим собой, он растянулся во весь рост и закрыл глаза. Поднялся лёгкий ветерок, солнце начинало припекать. Показалось, что сквозь шелест, равномерный гекзаметр шуршания гальки он слышит лёгкие шаги. Показалось? А, может быть, это – наяву? Он представил, как… Что-то лёгкое поскреблось по выпуклости его плавок, почти с испугом он открыл глаза. Присев над ним на корточках, Светлана ноготком мизинца ещё раз сверху вниз провела по плавкам, смех её был неожидан:
- А я-то думаю, где он? На завтраке его не было и на пляже нет! Уж не слинял ли наш Альберт Николаич? Вчера-то, говорят, всё прошло удачно.
Зуев молчал. Глядя всё тем же своим пристальным взглядом, Светлана легко коснулась Зуевской груди, затем вдруг, поднеся палец ко рту, медленно провела по нему языком:
- Солёненький! Значит, Зуев наш уже купался, - констатировала она, - а Хорунжая ещё нет… Пусть Зуев убедится!
Тот же палец, спустившись от её шеи вниз, побывал за обеими чашечками бикини и вдруг оказался вблизи от уже его губ.
- Ну же, Зуев, вы мужчина или нет! Вы же хотите знать вкус женщины… Тем более, что Вы уже когда-то хотели этого…
Звонкий смех громко рассыпался в замкнутом пространстве маленького пляжа. Зуев резко поднявшись, попытался обнять её, она отстранилась:
- Ручоночки, Альберт Николаич! – Светлана смотрела серьёзно, но не зло, - только когда я скажу «можно»! Но, вот вопрос – будет ли можно? Вам интересно?... Тогда условие – желаю остаться одетой, не хочу, чтобы с меня что-нибудь снимали: и так уже одни тесёмочки…
Её лицо вдруг оказалось рядом. Он держал его в руках и даже не видел, открыты или нет глаза, и только краем сознания уловил, что на его полотенце лежит уже не его тело, а женщины. Детали одежд сами собой сместились в стороны, и немного погодя до сознания дошёл не шелест гекзаметра, а резко-ритмичное шуршание гальки… Затем вдруг до сознания дошло, что чья-то рука - её рука? о, Боже! – трогает что-то между их телами. Его швырнуло в небывалый взрыв…
Окружающее вернулось на свои места, ветерок становился свежее. Зуев заметил пристальный взгляд. Он отвёл глаза, сел и окинул взглядом пляж. Краб что-то делал метрах в двадцати от них, смотреть на женщину почему-то не хотелось. Она усмехалась, тоже глядя на краба:
- А знакомиться с Вашей женой я всё-таки не буду. И «дружить» тоже - не делить же Вас с нею! Пусть пребудет с Вами в «щели», - на него смотрел её победно-насмешливый взгляд, - лучше я останусь на этом пляже. А свидетель-то у нас был, Альберт Николаич, но, надеюсь, он будет молчать. Проводите меня. Да и Вам пора чем-нибудь заняться: говорят, мужчины любят бильярд…
http://www.proza.ru/2012/02/15/957