Куриная гвардия
- Дед, поди накорми курей, - уставшая за целый день от домашних хлопот, крикнула бабаня, присев своим тучным телом в кресло. - А я немного вздохну, да пойду Ночку доить.
- Погодь, Анютушка, щас, в один миг, брагу только отцежу и накормлю, - согласился дед, откликаясь из кладовки, где находился склад всего горячительного, которое он изготавливал сам «на все случаи жизни».
- Цып-цып-цып...- услышал я из сенцев голос деда. - Иди, хохлатка, иди покушай, да садись снова в свою корзинку цыплят высиживать, - продолжал он. - Ты-то, нахал, - видно, к петуху обращался дед, - чего ж это женщинам место не уступаешь, аль боишься, что не достанется. Не бойсь, всем тут хватит, - и снова, - цып-цып-цып.
Выпив на ночь парного молочка, я растянулся на своём старом диване в сенцах и моментально провалился в объятия сна. Утром меня ждала работа.
- Вставай , Сенька, траву косить поедим на луга, - разбудил меня дед рано утром, потрепав по волосам.
Я наскоро собрался, съел пару варёных яиц, попил горячего чаю с бутербродом, выскочил на улицу, где возле мотороллера меня уже ждал дед. Он разрешил мне сесть в прицеп, который предназначался для скошенной травы, и мы с ветерком поехали на луга, что находились в десяти километрах от Алтуфьево. Возле небольших озер, разбросанных на огромной территории, росла самая сочная трава, и жители деревни съезжались сюда, чтоб запастись травой на зиму для прикормки скоту.
Как здесь здорово! Высокая по пояс трава ещё не отошла от утренней росы, освежала влажностью и запахом летней зелени и цветов. Не передать ощущений, которые испытываешь, упав в это благоухание. Всюду стрекочут кузнечики, стрекозы норовят сесть на оголённые участки тела и пощекотать своими тоненькими лапками. Лежал бы да лежал, наблюдал бы за жизнью этих беззаботных насекомых, но надо косить. Косил-то, конечно, не я - дед. «Вжих...вжих...вжих», - услышал я звук косы. «Ещё немного полежу и пойду собирать траву», - про себя подумал я. Утреннее солнышко ласкало своими тёплыми лучами, монотонный звук косы... едва слышимые шумы насекомых... и я незаметно для себя уснул.
- Эх, ну и помощничек у меня сегодня, я уж всю лужину скосил, а он нежится словно девка. Ну-ка подымайся, лежебока, - услышал я дедовы упрёки.
Дед накосил много. Я не успевал стаскивать траву в прицеп, а он косил да косил, временами делая перекуры, заодно чтоб подточить косу наждаком. Три раза с полным прицепом мы привозили траву к дому, затем возвращались, и снова дед «вжих...вжих...», а я собирал, тащил, укладывал. К полудню не чувствовал ни рук, ни ног.
Подъехав к дому с последней партией травы, мы увидели у скамейки кучку деревенских баб. Они о чём-то оживлённо говорили, не заметив, как мы разгрузились и загнали мотороллер.
- Что за собрание, бабоньки? - спросил дед, подходя к ним. Бабаня отрешённо глянула на него и заплакала. - Анютка, чего сырость-то развела? - поинтересовался дедушка.
- Двадцать пять штук подохло, - сквозь слёзы проговорила бабушка.
- Что подохло, где подохло? - переполошился дед. - Скажи толком-то, чё сделалось?
- Да куры ваши подохли, Семёныч, - в сердцах сказала соседка-Степановна. - Теперь за всю птицу боимся. Хворь что ль какая напала на птицу-то нашу. - Чем отпаивать... Что за лихоманка такая... - не останавливаясь, тараторила она.
- Анют, а с чего это они, а? - присев рядом с бабушкой, поинтересовался дед.
- А я по чём знаю... - сквозь слёзы ответила та. - Ну чё, Степановна,- обратилась она к соседке, - договорились мы с тобой, я - те молоко, сметану, творог, ты – мне яйца. Мне ж мужиков кормить-то теперь нечем.
- Да ладно, ладно, как скажешь, Нюр, - согласившись на бартер, ответила Степановна.
- Зашла в курятник за яйцами, гляжу, - вновь заголосила бабушка, обращаясь и к деду, и к бабам, - а они, милаи мои, ногами к верьху лежат, глазки на выкате... даже тёпленькие ещё. И наседушка моя из гнезда-то выпала, бедная, головка на бок... Кто ж теперь цыплят-то высиживать станет. Хорошо хуть успела пух да перья по теплу-то опщипать... - рассуждала бабаня. - Хуть подухи набью... Девкам по одной справлю. - Она никак не могла успокоиться после такой большой потери. - Ты, дед, пополдничай, да подпали, я их в овражек снесла... На грех зараза ещё какая разойдётся по всей деревне...
- Эх, Нурк, глянь-ка, глянь, - указывая рукой в сторону оврага, прокричала другая соседка, бабка Таня. Как по сигналу все оглянулись.
- Это что за парад-але? - удивился дед.
Вылетая из неглубокого овражка и выстраиваясь друг за другом в одну линию, слегка пошатываясь на своих тоненьких ножках, шагал строй наскоро ощипанных кур, но с хохолками, с кое-где торчащими пеньками на обнажённых телах. Во главе шёл петух, выделяясь своим флажком-семафором в виде красного гребешка.
- А ба, так то ж мои хохлаточки, - хлопнув себя по широким бёдрам, обрадованно и в то же время удивлённо вскрикнула бабаня. И тут.., медленно разворачиваясь в сторону деда, она всей массой своего крепкого тела стала «наезжать» на него, грозно вопрошая, - и чем же ты, старый хрен, накормил их вчерась? А..? Я поняла, чем!!! - Схватив стоявшую тут же тяпку, она собралась уже ею огреть бедного деда. Хорошо он увернулся и убежал в огород, иначе – быть бы ему отхоженным огородным орудием тут же, да на глазах хохочущих баб. - Опять своей пьяной ягодой скормил, - бегая по огороду, кричала бабаня. - Забыл, ирод, как в прошлом лете кабанчика обкормил, тот два дня бухой валялся, - кричала она, грозно тряся в руке тяпкой. - Тоже ж думали, что издох...
Устав от беготни, она присела на огромное бревно, служившее лавкой у дома. Никак не могла отдышаться.
- Вот паразит... вот козёл старый... ну чё-нибудь да выкинет.., - не унималась она. Посмотрев на свою обнажённую "куриную гвардию", которая преспокойненько клевала остатки разбросанной по двору пшеницы, бабаню взял такой смех, что она уже и остановиться-то не могла, колыхаясь всем телом. А бабы у двора тоже со смеху падали и над "куриной гвардией", и над беготнёй по огороду моих стариков.
Долго ещё деревня судачила про «куриную хворь», все посмеивались над дедом, да бабаню подтрунивали.
Ночка
Устали мои старики от физической работы, связанной с содержанием скота, птицы. Решили отдохнуть на старость лет, не молодые ведь. Корову на убой, свиней тоже. Куры? Ладно уж, пусть хоть они останутся. Ночку вот жалко.
Позвали Ваську-палача, так звали здорового детину, нашего деревенского парня. На Васькином отце природа отдохнула, не наделив его силой и крепким телом, зато в хозяйственных вопросах он был большим профессионалом: знал, когда какую культуру в землю высаживать, имел свой собственный опытный участок, где он экспериментировал на растениях да плодовых деревьях; к животным всегда был добр, даже роды у коров да коз принимал. А к Ваське прозвище прилипло от деда Игната, тоже в прошлом «мастера своего дела».
Пришёл Васька-палач с огромным молотом, орудие труда всегда было при нём.
- Ну, чё, дед, показывай, кого на убой, - тупо спросил он.
- Да в сарайке Ночка, - грустно ответил дед.
- Пошли пособишь, держать будешь, - приказным тоном сказал Васька деду. - Пошли и ты, Сень, может, в чём и сгодишься, - обратился он ко мне.
Втроём мы вошли в сарай, где в своем стойле стояла Ночка. Словно почуяв скорый конец, она жалобно замычала. Дед подошёл к ней, погладил, прижался лицом. Внезапно отпрянул, почувствовав на щеке что-то влажное. Из глаз Ночки текли слёзы. Кто не видел этих слёз, тот не сможет почувствовать внезапно нахлынувшую на меня боль и жалость к этому беззащитному животному, обречённому по воле судьбы стать обезглавленной тушей мяса.
- Не могу, Васька... Хуть убей, не могу...Столько лет она нас кормила, поила, а мы её на убой. Я и мясо-то от неё есть не стану, - в сердцах сказал дед. - И Семёну не позволю увидеть Ночкину смертушку. Чё хошь делай, Василий, сам справляйся, - смахнув рукавом слезу, сказал дед, и мы вдвоём вышли из сарая.
- Да одним махом быка с ног сбивал, дед, а с твоей коровёнкой как-нибудь уж справлюсь...- вдогонку крикнул нам верзила.
Дед тихо плакал, бабаня была молчаливой, а я ушёл подальше со двора, чтоб не слышать и не видеть всего, что было связано со смертью нашей коровы. Что там происходило и как, да только Васька через несколько минут зашёл в дом и сказал:
- Нет, старики, не могу я вашу Ночку убить, глаза точно человечьи, представляете, плачут!? - Такое было впервые в Васькиной практике, чтоб он из жалости к животному отказался от своей работы. Тем он и откланялся с нами.
Сговорившись с соседом, через два дня погрузив корову в кузов машины, дед отвёз Ночку на рынок, где и продал, как он сказал «доброму хозяину». Поросята остались до зимы набираться веса, а куры продолжали суетиться во дворе, лишь только под вечер уходили в сарай на покой.
продолжение следует