А куда ты денешь формулу-то?!

ИЗ ИСТОРИИ ОДНОЙ СЕМЬИ
ПЬЕСА-АКЦИЯ В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЮРИЙ       
ИВАНОВИЧ     - пенсионер, выглядит молодо, высокий, стройный, энергичный 

ИРИНА          
ИВАНОВНА     –  супруга Юрия Ивановича, степенная красивая женщина, с мужем
                разговаривает ласково, с мягкой иронией. Психолог
               
ИННОКЕНТИЙ   – сын Юрия Ивановича от первого брака, начальник поезда. Пишет    
                музыку, поёт свои песни. Был женат

АЛЁНА      – старшая дочь Юрия Ивановича от второго брака, работает, учится,
                пытается стать врачом. Замужем

МАРИЯ      – средняя дочь Юрия Ивановича от второго брака, студентка, будущий         
                дизайнер, работает, материально независима. Почти замужем

АНАСТАСИЯ    – младшая дочь Юрия Ивановича от второго брака, студентка театральной
                академии. Не замужем

НАТАЛЬЯ
ПАВЛОВНА     - бывшая вторая жена Юрия Ивановича, специалист по дошкольному
                образованию. Броская внешность, хорошо поёт

АЛЕКСЕЙ          
ФЁДОРОВИЧ    -  сосед, доктор наук, знает всё об экологии планеты

НИКОЛАЙ      – муж Алёны, с детства его зовут Микой

НИКИТА      – друг Марии, хочет стать мужчиной

ОКСАНА      – бывшая жена Иннокентия


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ

        Освещается занавес, звучит композиция Д. Цибина "Одинокий странник". На фоне музыки как эпиграф стихотворение:

Любил тебя когда-нибудь, Наташа?
Любил, конечно! Как ещё любил!
Но кончилась любовь с тобою наша,
А выяснять причину нету сил.

И надо ли? Наверное, не надо.
Пусть всё останется теперь, как есть:
Поставили мы меж собой преграду,
И толщины в ней столько, что не счесть.

Не одолеть, не обойти, не сдвинуть
Уж не удастся ни тебе, ни мне
Тот лабиринт почти непроходимый,
Замешанный на мелочной возне.

Высокие невидимые стены
Попили много крови и у нас,
И у девчонок. Только перемены
На лучшее не видно ни сейчас,

Ни в будущем. Но что же тут поделать?
Всё охлаждение тому виной:
Ты не смогла понять его, поверить,
Что есть оно и быть ему стеной

Для всех для тех, кто хочет на халяву
Всю жизнь прожить без видимых забот.
Но не дано. И учинит расправу
Над дураками без больших хлопот,

Что и случилось. Очень жаль, конечно.
Ты не смогла преодолеть барьер,
А я не смог в житейской буче вечной
Ни доказать, ни показать потерь,
Что получает в жизни той беспечный,
Закрой он для нормальной жизни дверь.
Невежество – какая ж это сила!
Учил тебя, старался… Всё не впрок.
Зато смеялась лихо, поносила
На славу то, что создал и берёг

Для жизни нашей и девчонок наших…
Увы, однако, не произошло.
А жаль. Ведь жизнь должна быть ярче, краше
От года в год. Но всё не так пошло.

Наоборот. И чашку уж не склеить –
Всё будет жёлчи трещина видна. 
Так постараться надо всё похерить
И жить как жили. Тропка-то одна

Хоть врозь идём. Так на роду, наверно,
Написано и для тебя,  и мне:
Прекрасно жили, а потом прескверно.
Как все, увы. Обидно, но как все.

Занавес открывается, на сцене комната с более чем скромной, но универсальной обстановкой: она и столовая, и кухня, и гостиная, и спальня. На переднем плане слева раскладной диван. Справа кухонный стол. На нём компьютер, перед которым сидит Юрий Иванович. Он что-то печатает. В относительной глубине сцены плита с двумя тумбочками по бокам и холодильник. Возле плиты Ирина Ивановна готовит обед.
Один из выходных дней третьего тысячелетия.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ириша, иди почитай.

Ирина Ивановна подходит к компьютеру, читает. В этот момент раздаётся грохот перфоратора. Юрий Иванович возмущённо смотрит на потолок, но звук неожиданно стихает.

ИРИНА ИВАНОВНА: (выжидательно смотрит на потолок, но грохота нет) Надо же, замолк. (Обращаясь к мужу) Хорошо.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (укоризненно) А-а, тебе всё хорошо.
ИРИНА ИВАНОВНА: (отходя к плите) Ну что я могу поделать, Юраша, если мне нравится как ты пишешь.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Имей совесть! А если у меня крыша съехала?
ИРИНА ИВАНОВНА: Пока нет. Съедет, скажу.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (после паузы)  Хоть мнение-то выскажи, психолог. Толк будет или нет? Среагируют или нет?
ИРИНА ИВАНОВНА: Толка не будет, а среагировать могут. Ты сразу почуешь. И ребятишки твои почуют. Всем достанется, да и мне не уйти.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: И что теперь, молчать в тряпочку? И со всеми вместе катиться в пропасть?
ИРИНА ИВАНОВНА: Зачем? Ты же сам говоришь, голова не для волос. Думай, Юраша. Раз замахиваешься, значит, должен понимать, будет ответ. Надо обезопасить себя со всех сторон. Ты никто и звать никем… (увидев ухмылку мужа) Извини, погорячилась. Ты, конечно, гений, достояние республики, но они (многозначительно-карикатурно подняла вверх руку с вилкой) – власть.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Издеваешься? Издевайся, издевайся.
ИРИНА ИВАНОВНА: Да нет, Юраша, ты действительно гений, только об этом никто не знает. Особенно они, верхний люди.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, как забрались, так и слетят. У жизни любимчиков нет, она всех рихтует одинаково. И моя задача – помочь им. Для их же блага.
ИРИНВ ИВАНОВНА: (иронично) А помочь-то как: усидеть или слететь?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Добрые дела начнут делать, так чёрт с ними, пусть сидят. Ну а если нет… (начал печатать)
ИРИНА ИВАНОВНА: (многозначительно) Крыша ещё не съехала, но что-то похожее начинается.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (вполне серьезно) Извини, радость моя, но до меня, как говорят, жило восемьдесят миллиардов человек, со мной живут больше семи, а формулу-то открыл я. И Сократ не смог, и Платону не удалось, не говоря уж об остальных. За две с половиной тысячи лет никто не смог. А я смог.
ИРИНА ИВАНОВНА: Ну вот и началось.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А если без шуток? Формула – ответ на второй извечный вопрос. Она не только говорит "что делать", но и показывает "как делать". Это признали все, кто её читал. Среди них достойные ученые, доктора наук. А лекции мои по всей Руси великой от Забайкалья до Калининграда и с южных гор до северных морей? Люди до сих пор с открытыми ртами ходят.
ИРИНА ИВАНОВНА: Ты продолжаешь голодать или будешь есть?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (с деланным негодованием) Слушай, земная женщина…
ИРИНА ИВАНОВНА: (перебивая) Да, Юраша, я в облаках не витаю. Твоя формула не нужна…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (почти возмущенно) Она нужна всем и каждому! Семья – основа Мироздания! Она у всех. У птичек, собачек, кошечек, букашек, таракашек, цветочков и прочее, и прочее. У людей, кстати, тоже.
ИРИНА ИВАНОВНА: (терпеливо выслушав мужа) Ты не дослушал. Она нужна, бесспорно нужна. Людям. Но кто им даст узнать формулу? Власть имущим-то она не нужна. Тебя сколько раз предупреждали, что дадут по голове, если издашь?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну-у, это когда было?! Ещё при советской власти.
ИРИНА ИВАНОВНА: А сейчас что власть другой стала? Или голубки у власти обосновались? Да как только сообразят, что от формулы им всем худо станет, вывернут тебе голову из плеч как лампочку из патрона.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Во-первых, если сообразят. Во-вторых, как ты помнишь, я уже издал её дважды.
ИРИНА ИВАНОВНА: (перебивая) Да что ты издал! Курам на смех!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, а чтобы вдруг не вспомнили о своих обещаниях, надо поставить людей перед фактом, что есть возможность зажить всем хорошо и счастливо. Сами-то, по сути, о формуле только и кричат. "Семья, семья!" Особенно перед выборами.
ИРИНА ИВАНОВНА: Ну-ну.

Звонок мобильного телефона. Юрий Иванович вынимает трубку из чехла на поясе. Ирина Ивановна отходит к плите. Возле портала в луче света Иннокентий.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Здравствуй, сынок!
ИННОКЕНТИЙ: Здравствуй, папа! Как дела? Мы что-то давно с тобой не говорили.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так давай поговорим. Как Ксюша? Где она?
ИННОКЕНТИЙ: У бабушки. Жива, здорова.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Когда привезете? Полное впечатление, что вы её прячете.
ИННОКЕНТИЙ: Да глупости, никто не прячет.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (поняв, что сыну не по душе тема, переводит разговор) Как работается в новой должности?
ИННОКЕНТИЙ: А, не говори.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Чего так?
ИННОКЕНТИЙ: Да хапуги замучили! Все, кому не лень, хотят срубить по легкому. Спасибо, что учил по-русски разговаривать, удаётся отбрёхиваться. А то бы… Нас две группы начальников поездов выпустили. Восемьдесят человек! За полгода я один остался, остальных убрали. Представляешь?!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нет, не представляю. При советской власти такого не было, и быть не могло. А я родом из Советского Союза, как ты помнишь.
ИННОКЕНТИЙ: Ну, сейчас вопят на каждом углу, "что же мы наделали, жили при коммунизме". Да поезд-то ушёл…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (перебивая) Ну не скажи, всё зависит от людей…
ИННОКЕНТИЙ: (также перебивая) Да брось, где ты видел людей?! В лучшем случае зомби. А точнее – бараны, которых ежеминутно ведут на заклание, а они  с удовольствием идут. Да ещё орут на каждом шагу, что это их личное желание. Придурки!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Что-то ты нынче на удивление зол.
ИННОКЕНТИЙ: Да надоело! Своим проводникам каждый день твержу, что надо исполнять инструкцию и нечего кроме инструкции. Бесполезно! Начинаешь объяснять, перебивает, как будто всё знает наперёд. Останавливаюсь и спрашиваю, что я хотел сказать? Уставится как баран, потом заявляет: "Не знаю". А какого ж ты хрена не слушаешь, что я говорю? "Не знаю". Вот и сделай с ними что-нибудь путного. А ты говоришь!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Что я говорю?
ИННОКЕНТИЙ: Да ладно! Ты ведь так же думаешь, только молчишь из вежливости.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А ты считаешь, если барану сказать, что он баран, так он сразу человеком станет? Он тебя сразу забодает. Ему доказать надо,  что он человек.  Не раб, не быдло. Тогда, возможно, будет толк.
ИННОКЕНТИЙ: Вот ты и оговариваешься. "Возможно". Значит, сам не веришь, что барана можно сделать человеком.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Слушай, ты меня утомил животными. Давай говорить о людях. Да, оболванены. Да, ведут себя неадекватно. Да, не понимают, что у них лапша на ушах. Но так было спокон веков. Не только с семнадцатого по девяносто первый. Правители всех стран во все времена всегда боялись своих сограждан, потому делали всё, чтобы обезопасить себе жизнь. Обманывали, запугивали, загоняли в стойла, уничтожали, да мало ли что ещё. У них, верхний люди, так принято. По-другому они не умеют. Да и не хотят. Вот потому-то я и искал возможность положить этому беспределу конец…
ИННОКЕНТИЙ: (с иронией, продолжая фразу отца) …и создал свою формулу. Неужели ты такой наивный, а?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (с горечью) Я не наивный. Я поживший. И помотавший сопли на кулак. Потому точно знаю, что надо людям на самом деле и как этого достичь.
ИННОКЕНТИЙ: Брось, папа. Твоя формула, чтоб тебя не обидеть, может кому-то и поможет, не исключено, но не всем, далеко не всем. Ты никогда из баранов не сделаешь людей, это в принципе невозможно. А тем более сделать все семьи счастливыми… Абсурд!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ты как-то подозрительно выступаешь против меня и формулы. Она уже дала о себе знать?
ИННОКЕНТИЙ: (довольно агрессивно) Вот тут ты жестоко ошибаешься! В моей семье твоя формула не сработает.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, во-первых, она не моя, а матушки-приро-ды. Я её только узрел, если можно так сказать, и открыл. А, во-вторых, если не правы я и формула, и у тебя всё будет прекрасно в твоей семейной жизни, чего я желаю тебе, конечно, от всей души, я закачу банкет на весь Питер.
ИННОКЕНТИЙ: (раздражённо) Ты хочешь сказать, что формула срабатывает всегда и от неё нет спасения? Другими словами, по ней живут все и всегда?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Однозначно. Нормальный, приняв её, будет жить счастливо до самой смерти. Дурак, или как ты говоришь "баран", обязательно обломает себе рога.
ИННОКЕНТИЙ: (настырно, с некоторой дрожью в голосе) И все-таки ты ошибаешься.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Обещая банкет, я должен быть или глупым богачом, или умным нищим. Я, как ты знаешь, не богач.
ИННОКЕНТИЙ: (после паузы) До свидания.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: До свидания, сын. (Отключив телефон) О-хо-хо-хо-хо-хо-хо!

Подошёл к плите, машинально взял ложку. Ирина Ивановна перехватила ложку, положила на стол.

Не волнуйся, самоконтроль при мне. (Отошёл от плиты) У них уже начался кавардак, а он ещё хорохорится!
ИРИНА ИВАНОВНА: (подойдя к мужу) Не переживай, Юраша. Если формуле не мешать, она приживётся в обществе, дай бог, лет через сто. А у неё обязательно появится масса врагов.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: И каких врагов. Даже не смотря на то, что она позарез нужна всем и каждому, чтобы каждый мог стать счастливым человеком. Счастливым и Человеком!
ИРИНА ИВАНОВНА: В том и причина. А как же тогда отморозки будут отличаться от остальных? Беда. Все тогда равными станут. Кому это надо?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Обществу, обществу надо. То есть всем нам. Друг без друга мы никто. Жили всегда сообща и жить будем. От латинского "коммунис", что в переводе означает "общий, сообща" и т.д. Логика языка, никуда не денешься. Помнишь, я рассказывал, как выдвигался в Верховный Совет РСФСР? Я тогда написал статью "Кто же всё-таки виноват?" Там чётко доказывалось, что все люди на земле коммунисты. Не члены компартий, а коммунисты, потому что всё всегда делают сообща. Никто по одиночке не существует. Трое, например, соображая на бутылку – тоже коммунисты. Они сообща делают своё аморальное дело.
ИРИНА ИВАНОВНА: Что-то я не припомню, чтобы её печатали?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (нарочито подчеркнуто) Ну как же, как же! Аж дважды! В Вильнюсе в малюсенькой газетке "Голос рабочего" перекромсанную донельзя, и здесь в одной из многотиражек. Как говорится "для личного пользования". Хотя болтали, что лежала чуть ли не во всех газетах Союза.
ИРИНА ИВАНОВНА: Что это доказывает? Все твои философские изыскания никому не надобны. (Заметив реакцию мужа) Хорошо, хорошо, людям надобны. (Как бы про себя) А нелюдям нет. И как учит история, большинство всегда право.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Когда общество окажется на краю, оно быстро наведёт порядок в своих рядах. Только я не хочу чтобы лес рубили – щепки полетят. Революцию надо делать в голове, а не на улице. Вот почему формула – как бескровный безальтернативный путь.
ИРИНА ИВАНОВНА: Для нелюдей-то какая разница? Так и так худо.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну не скажи! Они же не исчезнут, просто станут другими, нормальными.
ИРИНА ИВАНОВНА: Чего они как раз и не хотят.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А надо, чтобы захотели.
ИРИНА ИВАНОВНА: Как?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Как, как… Очень!

Звонок городского телефона. Юрий Иванович подходит к столу, берёт трубку. У портала в луче света Алёна. Ирина Ивановна, поняв с кем разговор, выходит из комнаты.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да!
АЛЁНА: Папа, здравствуй! Ты придёшь?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Здравствуй, Алёнушка. А надо?
АЛЁНА: Надо.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Зачем?
АЛЁНА: Папа, имей совесть! Пятьдесят лет всё-таки.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Я её поздравил. Стихотворение написал и даже прочитал.
АЛЁНА: Я слышала, как она сказала с радостью "ты не забыл". Потом плакала.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Раньше надо было плакать, когда охлаждение началось. Как я призывал с ним бороться, как доказывал, что иначе – полный  писец! Меня послушали? 
АЛЁНА: Ну, а ты-то почему сдался? Ты всё знал, у тебя была формула, вот бы и поправил положение.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (сдерживая эмоции) Видишь ли, доченька, семейный воз везут двое. Одному семейный воз никогда не вывезти, пусть он будет даже ста семи пядей во лбу. Не получится, устанет. Вот я и устал. А на счёт формулы… Если помнишь, сломалось окончательно после маминого определения моих попыток исправить положение. Она с нескрываемой издевкой тогда заявила, что "сказала бы нянечка в детском садике или дворничиха, ну я бы ещё поверила. А ты!.." Читал лекции, академики сидели с открытыми ртами, а она про дворничиху… Тогда и понял, что уже ничего не смогу поправить, как бы не старался. Вот почему ушёл. И то! Меня ведь Настя не отпускала почти год. Я воспользовался этим и не уходил, надеясь на чудо – вдруг поймёт! Но, увы, чудес действительно не бывает. Так что, Алёнушка, мимо формулы не проскочишь. Или как говорит она, или мордой об лавку.
АЛЁНА: Я тебя внимательно выслушала…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Спасибо. Извини.
АЛЁНА: Ничего. Ты всё о формуле, мол, она основа, без неё никто не сможет нормально жить и, если её знать, всё будет здорово. Но если действительно всё так просто, почему люди плохо живут?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да дело в том, что формулу никто не знает! Те два тиража в полтысячи экземпляров и пусть даже куча лекций – это даже не капля в море! Чтобы о формуле заговорили, нужно донести её до людей и показать, что она есть, что она рецепт  крепкой, здоровой, счастливой семьи. Раскручивать её надо, как сейчас говорят. А меня категорически к массам не допускают. Сколько раз выходил на радио, телевидение, издательства! Как узнают о чём речь, до свидания.
АЛЁНА: Да сейчас говори и пиши, о чём хочешь!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Кто тебе такую глупость сказал? Сейчас цензура похлеще, чем в советские времена. О семье разрешается в лучшем случае болтать, но давать рецепты – боже упаси! Основной закон бытия гласит: "Здоровая семья – здоровое общество". А представь на секунду, что семьи стали здоровыми и, следовательно, общество тоже. Есть в таком обществе хоть какая-нибудь ниша, малюсенькая, крохотная, для наших нынешних политиков, олигархов, чиновников и прочих? (После паузы) Вот, вот. Молчание – знак согласия. Знаешь, что мне ответили как-то мои оппоненты? Дословно привожу. В пылу дискуссии показываю на телевизор и говорю: "Дайте мне этот ящик, и я переверну мир". Мне отвечают: "Мы можем дать тебе ящик, только другой". Они готовы закапать любого, кто посягнёт на их котёл с бульоном. (Спохватившись) Тебе, вероятно, трудно вникать в мои слова, ты не читала формулу…
АЛЁНА: Я бралась несколько раз…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Прочти. И очень внимательно. Ведь создавал-то для вас. Помру, после меня коттеджей, дачь, мерседесов, счетов банковских не останется, не воровал, не мошенничал, не грабил – нет у меня ничего за душой. Но уйти просто так стыдно. Вот и создал для вас формулу как рецепт семейного счастья на веки вечные, и разработал методику крепкого здоровья, чтобы жили лет до ста и без старости. Извините, но большего я не смогу оставить после себя.
АЛЁНА: Ты приди все-таки. Пусть хоть на время вновь соберется наша когда-то большая дружная семья.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (после паузы) Да, семья у нас действительно была большая и дружная… 
АЛЁНА: Ну, ладненько, приходи, хорошо?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Хорошо, приду.(Кладёт трубку, взволнованно ходит по комнате. Немного успокоившись, садится к компьютеру, щёлкает мышью, находит стихотворение, молча читает. Последние строчки произносит вслух)Отлично жили, а потом прескверно.Как все, увы. Обидно, но как все.(после паузы)Дура ты, Наташка. (Через некоторое время) И ты, Юраша, похоже дурак. Состряпал джина и горд, что у тебя в руках могучая сила, только потри сосуд. Да джин-то оказался положительным. Положил на тебя с прибором и не собирается вылазить из бутылки. А у тебя и ума не хватает, как его от туда выманить. Пенька ты, Юраша, столица Комбоджы. (Задумывается. После долгой паузы)А джина надо заставить работать. Иначе все мы, сообща, отправимся в тартарары. Семья – основа основ, основа Мироздания. Её надо налаживать. Не наладим – передохнем. Другого не дано, другого и не будет.

КАРТИНА ВТОРАЯ

В центре сцены праздничный стол. Справа диван. Слева пианино. Мария, Анастасия, Николай – муж Алёны, Никита – друг Марии хлопочут возле стола. Обстановка непринужденная, но ощущается некая напряженность. Похоже, все ждут прихода Юрия Ивановича, и совсем не хотят, чтобы он не пришёл. Иннокентий настраивает гитару, берёт несколько аккордов, пытается петь, подражая Томасу Андерсу.

МАРИЯ: (Иннокентию) Ну хватит выть, спой лучше "Карелию". Кстати, ты записал её?
ИННОКЕНТИЙ: Ещё на той неделе. Думал, что кончусь. Такой ужас испытал! Вообще не мог петь. Заклинило и всё. Кое-как! Потом послушал, вроде  ничего. Но в одном месте всё же напортачил. Слово перепутал.
АНАСТАСИЯ: (театрально) Зажим убил ни одного великого актёра. Певца, кстати, тоже.
ИННОКЕНТИЙ: (с наигранным удивлением) И откуда ты всё знаешь?
АНАСТАСИЯ: (снисходительно хлопает Иннокентия по плечу) Мне ли этого не знать, Кеша. Мне, великой актрисе!

Все "жарко" аплодируют. Анастасия величественно кланяется, но вдруг её "хватил" радикулит. Начинается пантомима, в которой она пытается разогнуться, но её "заклинило". Это довольно смешно. Из кухни входят Наталья Павловна и Алёна.

НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (ставя салатницу на стол) Молодость вспомнила?
АНАСТАСИЯ: (мгновенно выпрямляясь) Это как?!
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (всем) Ей годика три было. Вот также вдруг загнулась и запричитала:
"Я очень старая старушка, помогите мне, девчушки, у меня радикулит и спина давно болит".

Анастасия встала в позу "знай наших". Все опять аплодируют, отпускают остроты, смеются.

НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (Алёне) Что отец сказал?
АЛЁНА: Сказал, что придёт.
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: А ты сказала к скольки?
АЛЁНА: Нет, но мы же всегда собирались в семь.
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: Так уже, наверное, семь. Кто скажет, который час?
АЛЁНА: Мама, не волнуйся. Опоздать –  выше его сил.
НИКОЛАЙ: На моих без двух семь.
НИКИТА: А на моих без трёх.
НИКОЛАЙ: (Никите) Форточку открыть? Только я штору задерну.
НИКИТА: Зачем?
НИКОЛАЙ: Чтоб ты их выкинул и не видел, куда полетели.
НИКИТА: Нахал! По моим часам Маяк пикает.

Звонок в дверь. Николай и Никита смотрят на часы. Наталья Павловна идёт открывать.

НИКОЛАЙ: (сравнив время) Ни тебе, ни мне. А так как привилегия королей – точность, значит семь часов именно сейчас.

Входят Наталья Павловна и Юрий Иванович. Она с букетом роз.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, здравствуйте! Рад видеть вас всех в одном месте, в одно время. Давненько, давненько… А Оксана где?
ИННОКЕНТИЙ: (скрывая горечь, уклончиво) Работы много.

        От Юрия Ивановича не ускользнуло состояние сына, и он перевел разговор на другое.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Алёна, как у тебя дела с учёбой?
АЛЁНА: Восстановилась. Четвертый раз в четвертый класс.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (сокрушенно) Это ты четвертый раз будешь учиться на четвертом курсе? Кошмар!
АЛЁНА: Что поделать, не воровала, не мошенничала, не грабила, денег на взятки нет. А без них сдать даже при ста семи пядей во лбу… Увы! Тем более, что у меня, похоже, и семи нет.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: В наше время такого не было. Да, дожили. Как в том анекдоте.
АНАСТАСИЯ: (всем) Навострили уши, сейчас будет весело. (Отцу) Мы все внимание. В каком?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да ладно, не к месту.
МАРИЯ: Ну уж нет! Как себя помню, если звучала фраза "как в том анекдоте", анекдот обязательно рассказывался в назидательно-поучительных целях. Так что не нарушай традицию.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да я-то никогда ничего не нарушал, по крайней мере, старался не нарушать. Но это действительно беспредел. Ладно, расскажу. Только не надо потом бежать заряжать "Аврору". Знаете, в чём разница между пессимистом и оптимистом? Пессимист: "Да, дожили, дальше ехать некуда". А оптимист (задорно): "Да брось ты, то ли ещё будет, то ли ещё будет!"

Никто не засмеялся.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Я предупреждал, что не к месту. Не тот повод. Вам не кажется, что мы забыли, зачем собрались? Извини, Наташа.
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: Да нет, ничего. Я хоть порадовалась, на вас глядя. Как прежде.

Наступила неловкая пауза.

АЛЁНА: (разряжая обстановку) Ну всё, садимся! Мужчины! Мика, Ника, Кеша, наливайте. Накладывайте салат. Мамочка наша старалась, надо уважить.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Сожалею, но… Без меня.

Все опешили.

АЛЁНА: (сурово) Папа, ты что?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да голодаю я! Уже восьмой день.
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (ворчливо) Нашёл время.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А откуда я знал, что вы соизволите меня пригласить? Так что я здесь не при чём, да и организм требует. Но я с превеликим удовольствием посижу с вами, и даже готов чокнуться…
АНАСТАСИЯ: (играя ужас) Папа, остановись, самоубийство – великий грех!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (улыбнувшись) Дайте бутылку минералки.
АНАСТАСИЯ: (нарочито облегчённо) Фу-у, напугал… (Переходя на серьёз) Всё! Давайте праздновать!

Ситуация разрешилась благополучно. Все садятся за стол, наливают, поздравляют виновницу торжества, чокаются, закусывают, вновь наливают, выпивая за родителей, оживлённо переговариваются. Всё как прежде.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Кеша, как твоя "Карелия?"
ИННОКЕНТИЙ: Не скромничай, папа. Наша "Карелия". Если б ты не отредактировал тот бред, никакая бы музыка не помогла.
МАРИЯ: Ну так спой. Сколько тебя просить можно?

Начинают просить все.

ИННОКЕНТИЙ: Чего наезжаете? Я же не ломаюсь, я настраиваюсь.
АНАСТАСИЯ: (не упуская случая) Помолчим. Это очень серьёзный момент. Поверьте мне, я знаю.
ИННОКЕНТИЙ: (усмехнувшись) Хохмачка. (Начинает петь)

Край мой нежный, белоснежный зимнею порой.
Край мой звонкий, как девчонка, раннею весной.
Заманил меня навеки
К этим соснам, к этим рекам,
Не обманом заманил ты, а своей красой.

Карелия, Карелия,
Глазам-озёрам верю я,
Словам-метелям верю я.
Люблю тебя, Карелия!

Белой ночью тихо очень, на душе покой.
Скоро осень травы скосит золотой косой.
Я онежскою водою
Все свои печали смою,
Только будь, прошу, навеки ты всегда со мной.

Карелия, Карелия,
Глазам-озёрам верю я,
Словам-метелям верю я.
Люблю тебя, Карелия!

Загорится в бездне синей над тобой звезда,
Край мой ясный, путь прекрасный долгие года.
И под звоны Валаама
Вдруг зашепчут губы сами:
– Господи, спаси и сохрани её всегда!

Карелия, Карелия,
Глазам-озёрам верю я,
Словам-метелям верю я.
Люблю тебя, Карелия!

Карелия, Карелия,
Озёрам-сказкам верю я,
Метелям-песням верю я.
Люблю тебя, Карелия!

Песня тронула. Все молчат.

АНАСТАСИЯ: (после паузы, серьезно) Молодец, Кеша. (Заметив недоверчивый взгляд Иннокентия) Без хохмы, молодец. (Обращаясь к отцу) То, что ты можешь написать неплохие стихи, в общем-то, понятно, как бы по штату положено. Но то, что из "егэ" можешь сделать что-то сносное…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (останавливая панегирик) Перестань. Мне стихотворение написать, что серпом… Ненавижу стихи.
АНАСТАСИЯ: (скороговоркой) Как это, как это, как это?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Писать. Но есть понятие "хочу", а есть понятие "надо". Приходится порой пересиливать себя. Вот редактировать – это интересно. Текст почти целиком авторский, и смысл тот же, а стихотворение абсолютно другое. (Нарочито возмущенно). Хватит меня провоцировать на старческую болтовню. Мы зачем собрались? Наливайте. (Подождав пока нальют, вынимает из кармана дискету) Я действительно ненавижу писать стихи, но это написал не без охоты. Тебе оно как память, а им как серьёзное предостережение. Мимо формулы не проскочишь. (Вручает диск)

Все выпивают, закусывают. Чувствуется некое напряжение. Разряжая его, Юрий Иванович берет гитару.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Давай-ка, Наташа, споём нашу с тобой… (запевает)
Развесёлые цыгане
По Молдавии гуляли,
И в одном селе богатом
Ворона коня украли.

А ещё они украли
Молодую молдаванку,
Посадили на полянку,
Воспитали как цыганку.

С той поры она пропала
Под тенью загара
И в руках её гитара,
Гитара, гитара…

Позабыла всё, что было
И не видит в том потери.
Ну, вернись, вернись, вернись!
Ну, оглянись, по крайней мере…

МАРИЯ: Вот сейчас слушаю и удивляюсь себе. Мне нравится, как они поют. Но когда была маленькой, готова была закрыть им рты, чтоб только не пели. Кошмар какой-то! 
АЛЁНА: А почему вы не сделали карьеру? Вы действительно хорошо поёте. С сегодняшними звездами эстрады не сравнить. Вы поёте, а они, в лучшем случае, пляшут песни.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Меня в свое время приглашали в театр музкомедии. Но я хотел стать драматическим актёром. Как можно изменить театру драмы! Это предательство. Тогда мы были щепетильны. Ну и Мария была против.
МАРИЯ: Да ладно пургу-то гнать!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А если точно, никогда не считал себя певцом. Хотя выступал в ансамблях, солировал, пел в хоре ЛГИТМиКА партию баритонального баса. (Поёт) Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полудённом. (Пауза) Ладно, замяли для ясности.
АЛЁНА: Мама, а ты чего?
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: А я влюбилась в вашего папу, и он для меня стал и карьерой, и ансамблем, и всем прочим.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (беззлобно) Охотно верю, сам трепач.
АНАСТАСИЯ: Папа!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (не без сожаления) Что, папа?! Это единственная особь противоположного пола, в которой я любил Женщину. Но в ней сидела и баба. И чтобы любить Женщину, мне отчаянно приходилось воевать с бабой. Но, увы, баба победила. Баба, чтоб вы знали, самое страшное зло на земле. Да чего там на земле, во свей вселенной. Так сказать, вселенское зло.
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (не без иронии) А мужики?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Тоже вселенское зло. Ох, уж это невежество! Говоришь, говоришь, говоришь, говоришь, куда там на фиг! Только своя деревенская "я" впереди. А когда сообразиловка сработает,  всё уже переломано.
МАРИЯ: Так что ж тогда делать?
ИННОКЕНТИЙ: Женщину из себя делать. А то баб столько развелось, шагу ступить некуда.
АНАСТАСИЯ: Мне это нравится! Мы должны из себя делать женщин, а вы из себя мужчин?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: В первую очередь. Супруг обязан воспитать в супруге женщину, подругу, жену, мать, пока она ему в рот смотрит. Но сначала себя воспитать человеком, мужчиной, другом, мужем, отцом. Тогда точно счастливая семья на веки вечные.
ИННОКЕНТИЙ: А что, человека из неё делать не надо?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Самая грубейшая и распространённая ошибка всех мужиков. Человеком мама с папой делают. Но если они не справились, тогда вырастает баба. Или мужик. И когда в собственной семье этот "пробел" начинают устранять, тогда всё и летит к чёртовой маме. Начинается война за свою деревенскую "я". Правда, сначала пакость подкидывает мать-природа. А потом уж понеслось-поехало.

Повисла гнетущая пауза.

НИКОЛАЙ: (разряжая обстановку) Юрий Иванович, а курить можно бросить при помощи голода?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: И курить, и пить, и колоться.
НИКОЛАЙ: А чего ж тогда не голодают курильщики, пьяницы, наркотушники?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ты почёму не голодаешь?
НИКОЛАЙ: (опешил) Зачем?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Чтобы курить бросить, пьянствовать бросить.
НИКОЛАЙ: Да я, вроде…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Видишь, как ты опешил. Чтобы говорить о голоде всерьёз, надо хорошо подумать. И желание иметь большое. Этот метод, Коля, не для слабаков. И не для дураков. Даже хорошо подумав и решив бесповоротно, лучше проголодать под присмотром. Иначе греха не оберёшься. Ко мне за помощью обращались сотни, а голодали единицы. По пальцам пересчитать можно.
МАРИЯ: И мама наша голодала несколько раз аж по пятнадцать дней, вот!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (беззлобно) Да не в коня корм. Так вот, Коля, как узнают, о чём речь, сразу "о, нет, я лучше сдохну!" А ты спрашиваешь, почему не голодают. Каждый хочет и рыбку съесть, и на ёлку влезть. Не получится… А метод-то супермогучий. Если вовремя захватить, он может вылечить любую болезнь. Кроме одной. Из-за неё голод не считается панацеей.
НИКИТА: А какую болезнь?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Глупость! (Посмотрел на Наталью Павловну) Она неизлечима. Глупивший, к примеру, уходит в мир иной, а глупость его остаётся и живёт вечно. Так что будьте осторожны в своих деяниях.
НИКИТА: А сколько надо голодать?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Смотря какая болезнь. Серьезная, несколько раз. Если, конечно, товарищ не в гробу уже лежит. Если язва, например, двенадцать-пятнадцать дней. Не получится с первого раза, ещё разок проголодать. И всё. Только, подчёркиваю, без самодеятельности, метод не для дураков. А с головой… Голодай, например, каждый живущий на земле хотя бы по одному дню в неделю, тогда ни тебе аптек, ни поликлиник, ни тем более больничных коек.
НИКОЛАЙ: Так почему же не лечат голодом!?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А кто будет лечить? Товарищи в белых халатах? У них самый прибыльный и безотказный бизнес – бизнес на здоровье. Его создавали веками. (Показывая на Алёну) Захотят товарищи в белых халатах отдать хлебозавод, в котором для них на десятки лет вперёд заготовлены куски хлеба с маслом? Никогда. И деятели от фармацевтики с ними заодно. А начни люди сами лечиться, без врачей, сколько сот миллионов тунеядцев появится? Куда их девать? Начни вводить голод в обиход, получишь от этой армии – мало не покажется.
АЛЁНА: Конечно! Люди учатся по десять лет и все попусту? Ещё не хватало!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (всем) Вот, пожалуйста. (Алёне) Тогда вопрос на засыпку как специалисту, отучившемуся почти десять лет. Диабет излечим вашей доблестной медициной?
АЛЁНА: Нет, но у больного можно успешно поддерживать стабильно-нормальное состояние. И довольно долго.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вот именно – поддерживать, посадив на инсулиновую иглу. Пока не загнётся. А я бабушку вашу, в семьдесят лет, от диабета вылечил за десять дней. Она двенадцать лет состояла на учете. Сахар у неё порой скакал до двадцати семи единиц.
НИКОЛАЙ: Ого! У моей бабушки было десять-двенадцать. Так её по два раза в год клали в больницу.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (показывая на Николая) Вот, пожалуйста. Мы же с бабушкой проголодали всего десять дней. (Уточняет) Десять голодали, десять восстанавливались. К тому же она попутно избавилась от холецистита, пиелонефрита, колита, сердечной астмы, газовой гангрены, трофической язвы и высочайшего давления в двести шестьдесят на двести двадцать. После голодания давление у нее стало сто двадцать на восемьдесят, как у спортсменки. Собиралась помирать, а прожила ещё девятнадцать лет. Может так ваша медицина?
АНАСТАСИЯ: Нет, не может.
АЛЁНА: Сиди уж ты, хохмачка!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Меня ваша медицина в семьдесят третьем приговорила к смерти. Заявили, что живу только потому, что не пью, не курю. Дали мне на прожитьё ещё год и не секундой больше. А я проголодал и с тех пор жив-здоров более тридцати лет. Помните, в девяностом я выдвигался в Верховный Совет РСФСР?
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: Помним, помним. Такое вряд ли забудешь.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нас было девять человек, рассадили всех по алфавиту и потому я отвечал на вопросы последним. И вот поступил сногсшибательный вопрос, мол, как вы относитесь к поступку майора КГБ… не помню фамилию, то ли Иванов, то ли Васильев…
АНАСТАСИЯ: (успевает вставить) Неважно!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: … который в знак протеста против произвола кэгэбэшного начальства объявил голодовку. Ну, там запели дифирамбы: герой, молодчина, мужественный человек! А до меня дошли, я говорю: "Вы, знаете, мне трудно ответить на этот вопрос". Ведущая: "Как?! Почему?!" Да дело в том, говорю, что в декабре семьдесят третьего меня врачи приговорили к смерти, а я проголодал и с тех пор жив и здоров. Видели б вы тот конфуз!
НАТЛЬЯ ПАВЛОВНА: Видели, видели. Весь город смеялся. Бабушка с дедом так хохотали, что еле-еле остановились. Только совести у вас нет. Сегодня мой день рождения.
МАРИЯ: Мамуличка, ради бога извини. Он кого хочешь заговорит. Ну-ка, Мика, Ника, наливайте.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Прости, радость моя. Ты же знаешь – это две мои навязчивые идеи – формула и голод, которые я уже чёрт знает сколько лет навязываю-навязываю людям, а они в ответ меня всё посылают да посылают. Вот не хотят быть здоровыми да счастливыми, хоть ты сдохни. Да пошли они к корове в гости. Давай-ка выпьем лучше за наших девчонок. Вон каких красавиц ты мне нарожала! Есть ещё минералка?
 
  Наливают. Ждут тоста.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Один мудрый, якобы, человек помирая, позвал к себе своих дочерей и сказал: "Я беден и нечего не могу оставить вам в наследство, но хочу дать совет. Будьте умными, если сможете, будьте добрыми, если захотите, но красивыми будьте всегда". Он был абсолютный дурак. (От неожиданности все ахнули). Круглый дурак. Потому что красота – это гармония, синтез внешней привлекательности и духовного мира. Красота в обязательном порядке подразумевает и ум, и доброту, и все добродетели, отобранные человечеством за многие миллионы лет. У вас привлекательная внешность, вы у меня просто красавицы, но вот красивыми вы пока не стали. Я хочу выпить за то, чтобы вы стали, и всегда оставались красивыми.

Выпили. Закусывают. Иннокентий встает, подходит к отцу и просит его отойти от шумной компании.

ИННОКЕНТИЙ: Ты прости, но меня сегодня так заело, что ты всегда оказываешься прав… (После паузы) Пришел из рейса, а в комнате голые стены. Всё увезла, только холодильник остался, не смогла, похоже, поднять.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Завтра же найми машину и отвези холодильник.
ИННОКЕНТИЙ: Да я уж думал. Ты не сердись на меня.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Видишь ли, сынок, в своем понимании как оно должно жить в семье, я, похоже, первопроходец. Что тут поделаешь? Давно всё видел. Но как было сказать? У вас на первом месте амбиции. Идти с вами на конфликт бесполезно, всё равно не поймёте, а я стану врагом номер один. Приходилось терпеть и ждать, пока сами врубитесь. Пытался, конечно, подсказывать, наверное, помнишь… А что толку? Представляешь, какая это мука – знать и не иметь возможности об этом говорить?
Иннокентий: Да уж, наверное…
Юрий Иванович: (с горечью) Ксюшку жалко. Говорил, потерпите рожать, не спешите!.. Вы меня послушали? А теперь безвинный человечек страдает. Вам-то хрен по деревне, а она в чём виновата? (После паузы) У Алёнки вот-вот начнётся охлаждение.
ИННОКЕНТИЙ: Уже заметно?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Пока нет, но это закон природы. Что я, кстати, и усмотрел в семейных отношениях. Охлаждение между супругами возникает всегда. Раньше или позже, но обязательно. Таково веление природы, а не потому что он подлец или она стерва. Как говорят большие люди, в этом и заключается моё открытие. Но представляешь, в чем закавыка? Ведь открыть можно лишь то, что есть. Я не особый какой-то. И охлаждение замечают все. Но я заметил и постарался разобраться, почему оно возникает, а остальные положили на это с прибором, обвиняя друг дружку в причинах охлаждения.
ИННОКЕНТИЙ: Это проще.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: У нас всегда всё важное просто. Что такое семья? Штамп в паспорте ляп, и готово. Или, как сейчас модно, под венец сбегали – и ладушки. Чушь! Семья – это суперсложно, потому что объективное веление природы. Она через семью исполняет свой основной закон – продолжение рода. Это она руководит отношениями в семье, а не муж с женой, которые в семейной жизни так же разбираются, как я в архиерействе.
Иннокентий: (чуть ли не в отчаянии) Так что же делать?!
Юрий Иванович: Избавляться от невежества. Я дал направление, ты иди дальше, развивай это направление. И не просто развивай, а старайся то, что узнал сам, отдать другим. Глядишь, и толк будет.
ИННОКЕНТИЙ: Как всё сложно.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да что тут сложного?! Предназначение человека на земле – делать добро. Это сейчас усиленно вбивается в умы абсолютный эгоизм любить себя любимого. Таким образом стараются поддержать сомнительную сущность капитализма, в котором, как утверждают капидеологи, всё продаётся и всё покупается. Вот тут-то и возникают противоречия, нарастают антагонизмы, так как не всё продаётся и покупается в этот чёрный период общественного развития. Потому-то капитализм, как путь развития, тупиковое направление. Это доказали ещё Фурье, Оуэн, Сен-Симон. И они абсолютно правы. Суть капитализма в конкуренции. Чтобы обогнать соседа, всё больше и больше пришпоривают свой бизнес и себя. И так уже разогнались, что остановиться просто нет возможности. Эта гонка в некуда, в пропасть небытия. А спастись мы можем только через семью, потому что в ней все отправные точки существования,  и руководит семейными отношениями Мать-природа, а не дурак-человек. Поймут это люди – жить земле, не поймут… Тогда появится ещё один пояс астероидов, как между Марсом и Юпитером, где был Фаэтон. А очень бы не хотелось.
ИННОКЕНТИЙ: Сам не хочу.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (улыбнувшись) Ну, если чувство юмора тебе не изменило, значит не всё ещё потеряно. Пойдём к столу, а то неудобно.

Занавес

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Обстановка как в первой картине. Начало дня. На диване спят Юрий Иванович и Ирина Ивановна. Раздается сигнал пришедшего сообщения. Юрий Иванович, просыпаясь, берёт телефон, читает.

ИРИНА ИВАНОВНА: (тоже проснувшись) Кто там?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Кешка холодильник отвёз.
ИРИНА ИВАНОВНА: (непонимающе смотрит на мужа) Какой холодильник?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Свой.
ИРИНА ИВАНОВНА: Куда?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: К Оксанке.
ИРИНА ИВАНОВНА: Почему?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Она, видимо, поднять его не могла.
ИРИНА ИВАНОВНА: (колотит мужа по плечу) Хватить хохмить, говори, что случилось?
ЮРИЙ ИВАНОРВИЧ: (вздохнув) Оксанка сбежала от Кешки. Плюс к тому обобрала. Всё вывезла, пока он был в рейсе. Только холодильник не смогла забрать. А я ему вчера посоветовал самому отвезти. Он и отвёз. (Чертыхаясь) Опять я оказался прав! (Яростно) Если б ты знала, как мне надоело быть правым! Аж выть охота!
 
Ирина Ивановна прижимается к мужу. Так они сидят некоторое время.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (спокойно, но с горечью) Видать, планида моя такая. Что делать, ума не приложу.

Встаёт, одевается, наливает кружку воды и садится за компьютер. Звонок в дверь. Ирина Ивановна встаёт, надевает халат, идёт открывать. Возвращается с мужчиной в спецовке строительной фирмы.

ИРИНА ИВАНОВНА: Юраша, к тебе. (Убирает пастель в диван, подходит к плите, ставит чайник)
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Здравствуйте, проходите. Слушаю вас.
МУЖЧИНА: Здравствуйте. Я ваш сосед. Мы недавно переехали. (Замечая брошенный взгляд на спецовку) Это спецодежда сына, он у меня строитель. Сам я специалист по автомобилям. (Представляется) Заведующий кафедрой автомобильного института, доктор технических наук, профессор Алексей Фёдорович Захаров. Специалист по экологии автотранспорта.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Юрий Иванович Шпагин. (Замечая вопросительный взгляд соседа) У меня много специальностей, кстати, автомобильные тоже есть, но профессия одна: я идеолог. Только не тот, который лапшу на уши вешает. Я её снимаю. Правда,  не всегда получается, однако стараюсь. Званий и степеней нет. Не удосужился, знаете. Это моя супруга Ирина Ивановна. Кофе, чай?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Нет-нет, не беспокойтесь. Спасибо.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Значит кофе. А мне за компанию подлей кипяточку. (Предупреждая вопрос) Голодаю, уже девятый день.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (почти с восхищением) Слышать слышал, вижу впервые. А для чего, если не секрет?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: ТО 2. (Объясняет) Для профилактики. Годы. Седьмой десяток …

Ирина Ивановна ставит банку кофе, сахарницу, чашки, чайник.
 
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (оглядывая Юрия Ивановича) Вы шутите?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Паспорт показать? Если б не моя седина… Извините, заболтал вас. Так я слушаю.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Перфоратор сгорел. Осталось одну дырку продолбить, и – на тебе. Обошёл нескольких соседей, ни у кого нет, вот дошёл до вас. Если есть, выручите, пожалуйста.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так вот кто не давал мне работать! Ириша, если дадим, он опять не даст работать. И не дать вроде неудобно. Дадим?
ИРИНА ИВАНОВНА: Так дырка-то одна осталась. Не более четверти часа. Дадим.

Юрий Иванович выходит из комнаты.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А над чем работает ваш супруг?
ИРИНА ИВАНОВНА: Ищет точку опоры…
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (автоматом) Чтобы перевернуть мир?
ИРИНА ИВАНОВНА: (с легкой укоризной) Вы абсолютно правы.

Алексей Фёдорович смутился. Пауза затянулась.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (несёт дрель) Перфоратора нет, но дрель ударная.

Алексей Фёдорович берёт дрель, благодарит, быстро уходит.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Чего он такой  испуганный?
ИРИНА ИВАНОВНА: Он спросил над чем ты работаешь. Я сказала, что ищешь точку опоры.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (смеётся) Ну всё, теперь мы ещё и сумасшедшими стали.

Садится за компьютер. Читает, потом печатает. Ирина Ивановна готовит себе завтрак.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (почти радостно) Слушай, Ириша! Какая мысль! Если послать письмо и формулу только Путину, действительно могут начаться неприятности. А если аналогичные письма с экземплярами формулы разослать одновременно многим верхний люди, да и не только им, тогда всё может быть "хоккей". А? Как считаешь?

Ирина Ивановна не успевает ответить, раздается грохот: сосед начал благоустройство. Юрий Иванович разводит руками, как бы говоря, мол, сам виноват. Манит жену к компьютеру, жестом предлагает прочитать. Ирина Ивановна читает.

ИРИНА ИВАНОВНА: (перекрывая звук дрели) Нормально. Завтра на работе напечатаю. (Отключает функцию, вынимает дискету, кладет в карман халата) Только кому посылать, ты решил?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (тоже кричит) Обсудим. Ты дискету не забудь.
ИРИНА ИВАНОВНА: Не забуду. А всё-таки?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Всем верхний люди.
ИРИНА ИВАНОВНА: Четыре.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Горячевой, Тулееву, Зюганову, Савицкой, Слиске, Громову… (Заметив вопросительный взгляд) Губернатор Московской области… Пожалуй, всё.
ИРИНА ИВАНОВНА: Десять. А Матвиенко?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Я ей уже писал. Ещё в Москву. Она даже ответить не соизволила. Так что, не заслуживает.
ИРИНА ИВАНОВНА: А Жириновскому?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Он не поймёт. Он за многожёнство, значит против природы. А природа за моногамию. За одного мужа у жены, и за одну жену у мужа. Ну и за кучу ребятишек у них, то есть за семь "я", за семью.

Звук дрели смолкает. Супруги стоят в ожидании. Но дрели не слышно.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Неужели всё?
ИРИНА ИВАНОВНА: Четверть часа прошло?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вроде да.
ИРИНА ИВАНОВНА: Тогда готовлю бутерброды. (Поясняя) Он сейчас принесёт дрель, его, во что бы то ни стало, надо усадить за стол, и доказать, что с крышей у нас всё в порядке. Для полного счастья нам сплетен ещё не хватает.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да он не похож на сплетника. 
ИРИНА ИВАНОВНА: А поделится с женой? Её мы не видели. Бог-то бережёт только бережёного.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да чёрт с ними. Про меня всю жизнь сплетни сплетают. И ничего, живу.

Раздается звонок в дверь.

ИРИНА ИВАНОВНА: Иди открывай.

Юрий Иванович идёт открывать. Через некоторое время возвращается с Алексеем Фёдоровичем. Тот пытается отговориться.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Неудобно, Юрий Иванович…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Неудобно спать на потолке, одеяло спадает.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Ну раз вы настаиваете… А одеяло, чтобы не спадало, нужно подоткнуть под бока.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (весело) Вот и договорились.

Садятся за стол. Ирина Ивановна ставит тарелку с бутербродами.

ИРИНА ИВАНОВНА: Вы извините меня, Алексей Фёдорович, я вас, кажется, напугала.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Ну что вы!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Алексей Фёдорович, я человек искренний, со мной можно или откровенно, или никак. Она такая же. Поэтому мы и решили воспользоваться ситуацией. Я действительно ищу точку опоры. Вернее, рычаг. Точку опоры я нашёл. А вот сдвинуть монолит невежества не удаётся. Бьюсь, бьюсь, а толку нет.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Я тут давеча пошутил неумело. Извините мой поспешный сарказм. Хотя… Он, пожалуй, оправдан. Отпечаток, так сказать, специфики моей деятельности. Я заседал в комиссиях по экологии автотранспорта от городских до ЮНЕСКО. Знаю ситуацию с экологией на планете в целом. Вы можете не переживать за то, что не в силах переделать мир. Даже найди вы свой рычаг, вы не успели бы им воспользоваться…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Извините, что перебиваю. Вы хотите сказать, не дали бы?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Нет. Просто некого будет переделывать. На планете экологическая ситуация такова, что ещё двадцать пять-тридцать лет и жизни на земле замрёт. Не надо силикатных бомб, психотропного оружия, лазерных пушек в космосе. Планета сама собой превратится в сплошную помойку. Каких-то тридцать лет назад в атмосфере было двадцать восемь процентов кислорода. Сейчас двадцать один. А через двадцать пять, ну самое огромное тридцать пять-сорок лет, в атмосфере останется всего шестнадцать процентов. И всё! При таком количестве кислорода биожизнь начинает замирать.
ИРИНА ИВАНОВНА: А куда же девается кислород?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Нещадно выкачивается военными и промышленными монополиями. Да и вообще… кому не лень качают. Ежегодно на десять миллионов тонн больше, чем может восполнить флора. А леса нещадно вырубают. Откуда возьмется кислород. Плюс загаживают так, что…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (перебивая) Извините, Алексей Фёдорович, категорически не согласен. Более восьмидесяти процентов пакостей в атмосферу выкидывает автотранспорт. Надо перевести машины на водород и из выхлопной трубы полетит не СО, а Н2О.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Да кто же вам позволит, Юрий Иванович?! На нефтяной игле сидит не только Россия. Весь мир без нефти не может обойтись. Нефтяные магнаты имеют в своих руках все рычаги воздействия на общество землян: от информационных и финансовых, до силовых. Отдадут они свою сладкую жизнь? Да они лучше землю уничтожат!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вы хотите сказать, что нам так и болтаться в проруби веки вечные?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Скорее, что так.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нет, Алексей Фёдорович, не будет этого. Вы, говорите о том, что концептуальная власть, а точнее обпившиеся упыри, готовы даже уничтожить землю, если что будет не по ним, а сами улетят на другие планеты или отсидятся в подземных городах? Чушь! Концептуалы сильны, пока за них не взялись массы. Конечно, всё делается для оболванивания людей, чтобы люди как можно дольше не сообразили, что они сила, и   что именно они обязаны наводить порядок. Вы никогда не задумывались, почему поговорка "рыба гниёт с головы" звучит именно так?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (удивленно) А как она должна звучать? Она всегда так звучала.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да нет. На самом деле она звучит по-другому: "Рыба гниёт с головы, а очищается с хвоста". Ясно, почему кастрировали поговорку? Чтобы не подсказывать массам, то есть низам, как себя вести, когда верхи обнаглели. И так во всём. Но очищение рыбы – это революционно-кровавый путь. А я за революционно-бескровный путь, который является единственно верным, потому что революции надо делать в головах и только в головах. 
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (не без иронии) И вы его знаете.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да. Я единственный на земле за всю историю человечества правильно ответил на второй извечный вопрос. И не только правильно ответил, но и показал путь, по которому идти. (Предостерегая) Не торопитесь с выводами, потом может быть совестно.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Нет-нет, что вы. Просто, вы так говорите, будто у вас в руках панацея от всех бед.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вы абсолютно правы. Одну минуту.

Юрий Иванович выходит из комнаты. Алексей Фёдорович поднимается.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Спасибо за кофе. Я засиделся…
ИРИНА ИВАНОВНА: Алексей Фёдорович, ещё буквально пару секунд.

Возвращается Юрий Иванович. У него в руках книга. Он подходит к столу, берёт ручку, подписывает книгу и протягивает её соседу.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вот и панацея.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (читает) "Формула семейной жизни". (Снисходительно) Прочту, обязательно прочту. Ещё раз спасибо за угощение. Будьте здоровы.

Уходит. Дверь захлопнулась чуть сильнее, чем надо бы. Супруги довольно долго смотрят ему в след.

ИРИНА ИВАНОВНА: Хотели доказать, что мы не сумасшедшие и доказали…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (обнимая жену) Да ладно, не бери в голову. Нет пророков в своём отечестве… и не надо. Они мешают жить.
ИРИНА ИВАНОВНА: (резко отстраняясь от мужа, возмущённо) Кому?!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Всем. И себе в первую очередь.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

Квартира Натальи Павловны. Стол сложен, за столом   Алёна, Анастасия пьют кофе. Разговор явно не клеится. Каждая думает о своём. Алёна ставит чашку на стол.

АЛЁНА: Стю, налей, пожалуйста.

Анастасия наливает кофе. Опять молчание. Через некоторое время раздается звонок в дверь. Анастасия идёт открывать, возвращается с Иннокентием. У того в руках полиэтиленовый пакет. Иннокентий здоровается с Алёной, подходит к столу, вынимает из пакета бутылку водки, берёт кружку, из которой пила кофе Анастасия, открывает бутылку и наливает водку в кружку, выпивает залпом, садится возле стола.

АЛЁНА: Всё горюешь? Почти три месяца прошло, пора бы и забыть.
ИННОКЕНТИЙ: Я только что из суда.
АЛЁНА: (насторожившись) Какого ещё суда?
ИННОКЕНТИЙ: Оксанка Ксюшку отобрала. (Наливает, выпивает) А я не противился. У меня ни денег, ни хаты…
АНАСТАСИЯ: А твоя работа, твоё жильё?!
ИННОКЕНТИЙ: Получаю я копейки, потому что не мухлюю с пассажирами, а комнату она с хахалем грозится отобрать.
АЛЁНА: С хахалем?! Ну, шустрая баба, как электровеник. Когда только успела!
ИННОКЕНТИЙ: Давно. Уже больше года таскается. Такова se la vi, как говорит наш папа. (Выпивает) Во дура-а-к! Отец же предупреждал… А я изображал праведный гнев, даже не разговаривал с ним полгода. Ну дура-а-к! Так мне и надо. Старших надо слушать, особенно нашего папу. Он знает всё и никогда не ошибается. Чего, сестрёнки, бровь скривили, смотрите на меня с ухмылкой? Думаете, водка заговорила? Нет. За эти месяцы я столько передумал, что ай да ну! Всю жизнь перелопатил. Всё как он говорил! Аж противно. Полное впечатление, что он сбегал в будущее, потом вернулся и рассказал.
АЛЁНА: На счёт кривой брови ты не понял. Я не про отца, а про тебя. Ты махом сдался. Слабак, Кеша, слабак.
ИННОКЕНТИЙ: А ты у нас сильная? Чего ж ты тогда своему хаму-профессору не доказала, что брать сто баксов за зачёт и двести за экзамен не только противозаконно, но и безнравственно? И трижды пролетала как фанера над Парижем? Молчишь. Сказать-то нечего.
АЛЁНА: Ну почему нечего. Как раз пыталась возражать, потому и пролетала. Старалась, как говорится, достучаться, баксов-то всё равно нет. Но… увы! Сейчас придётся копить как-то. Надоело топтаться на месте. А на счёт отца ты прав. Порой волосы дыбом встают, как подумаешь, что он ещё десять-пятнадцать лет тому назад говорил, а сейчас сбывается. Точно в будущее бегает.
АНАСТАСИЯ: О чём это говорит? (Назидательно) Папу надо слушать.
ИННОКЕНТИЙ: (огрызнувшись) Тоже мне, хохмачка.
АНАСТАСИЯ: (глубоко вздохнув) Это, Кеша, смех сквозь слёзы. Как он предупреждал, что сцена всего лишь иллюзия, что не надо покупаться на романтику тщеславия … А у меня как шлея под хвост. Он даже своих прежних преподавателей подговаривал, чтобы вразумили. Но куда там! Теперь вот встаю в семь, прихожу в час. Два года отпахала, а перспективы ноль целых, хрен десятых.
АЛЁНА: Почему?
АНАСТАСИЯ: Свет в конце туннеля даже не брезжит.
АЛЁНА: Так ещё не вечер.
АНАСТАСИЯ: Надеюсь.

Сидят молчат. Иннокентий наливает выпить, но отставляет кружку.

АНАСТАСИЯ: (не упускает случая прокомментировать поступок брата) Правильно говаривал дедушка: "Нет молодца, чтоб побороть винца". Это папа может тоннами хлестать и ни в одном глазу.
АЛЁНА: Так он потому и не пьет. Зачем зря продукт переводить.
ИННОКЕНТИЙ: Слушайте, а вам ни кажется, что нам с отцом не повезло?
АНАСТАСИЯ: Кешуня, ты, часом, не перепел?
ИННОКЕНТИЙ: Нет, не перепел! Нас ежедневно надо было вдоль хребта да хорошим дрыном, а он всё достукивался до сознания, всё морали читал. А дал бы разок в лобешник, чтоб хром на жопе лопнул, глядишь, и толк бы вышел. 
АНАСТАСИЯ: Из нас и так толк вышел, одна бестолочь осталась.
АЛЁНА: (возмутившись) Ладно панихиду-то разводить. Никто не помер, все живы-здоровы. А если чего-то в жизни не получается, надо противостоять.
ИННОКЕНТИЙ: "Бороться и искать, найти и не сдаваться"… Я это больше тридцати лет слышу. 
АЛЁНА: Только не надо кощунствовать! В наше капиталистическое светлое и так все ценности испоганены, ничего святого не осталось.
ИННОКЕНТИЙ: Странно, я пил, а ты опьянела. Да я всю жизнь  старался жить по этому девизу.  По этому и ещё…
АНАСТАСИЯ: (подсказывая после паузы) "А если бы ты вёз патроны."
ИННОКЕНТИЙ: Да, да!
АНАСТАСИЯ: Так у папы три девиза. Про третий ты, похоже, забыл.
ИННОКЕНТИЙ: Не забыл. Только он… Я действительно слабак и "вечный бой", похоже, не для меня. Это папа всю жизнь воюет за идеалы. И ни инфаркта, ни инсульта. Я его как-то спросил, почему при его постоянной нервотрёпке, у него не было ни того, ни другого.
АЛЁНА: И что он сказал?
ИННОКЕНТИЙ: Он сказал, что у него есть цель и голод. Голод делает сердце и сосуды чистыми и эластичными, чтобы стрессы выдерживали. А цель обязывает. Если не он, то кто? Вот такие пироги с котятами – их ешь, а они пищат.

Входит Мария.

МАРИЯ: По какому поводу празднуем?
АНАСТАСИЯ: Тризну правим.
МАРИЯ: По сгинувшей любви?
АЛЁНА: Перестань! Благоверная Ксюшу через суд отобрала.
МАРИЯ: (меняя тон) Она что стерва, борзянки объелась?! А ты чего?!
ИННОКЕНТИЙ: А я не противился. (Выпивает) Потому что я подонок. (Оценив свое заявление) Наверное. У неё будет хороший папа, обеспеченная жизнь, жильё, а я буду бичевать.
МАРИЯ: Как же это?
ИННОКЕНТИЙ: По аналогии. БИЧ – бывший интеллигентный человек. Прототип бомжа. Папа объяснил, что в то, поганое время, как сейчас говорят, бомжей не было. БИЧи случались. Так что буду бичевать.
МАРИЯ: А если бы ты вёз патроны?
ИННОКЕНТИЙ: (обращаясь к Алёне и Анастасии) Во! Опять папа. Он всегда и всюду. (Марии) Нет у меня патронов, нету! Кончились патроны.
МАРИЯ: Ну и дурак.
ИННОКЕНТИЙ: (соглашаясь) Дурак. Остаётся надежда на великого лекаря. (Заметив вопросительные взгляды) На время. Время покажет, кто есть ху.

Занавес

КАРТИНА ПЯТАЯ

Вновь универсальная комната Юрия Ивановича и Ирины Ивановны. На сцене никого нет. Звонит телефон. Долго звонит. Звук открывающейся и закрывающейся двери, входит с сумками Ирина Ивановна. Услышав звонок, ставит сумки на пол, подходит к столу, берёт трубку, но на другом конце провода трубку положили.

ИРИНА ИВАНОВНА: Кому надо, тот перезвонит.

Кладёт трубку, возвращается к сумкам, вынимает покупки, начинает готовить ужин. Вновь звонит телефон.

ИРИНА ИВАНОВНА: (подходит к столу) Да!

В трубке взволнованный голос Алексея Фёдоровича.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Ирина Ивановна, это сосед ваш, который мешал работать. Здравствуйте!
ИРИНА ИВАНОВНА: Здравствуйте, Алексей Фёдорович. Слушаю вас внимательно. 
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Юрий Иванович дома?
ИРИНА ИВАНОВНА: Да нет. Пришла, а дома никого.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А когда придёт?
ИРИНА ИВАНОВНА: Понятия не имею. Он собирался в комитет по управлению городским хозяйством. Наверное, туда ушёл.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Я перезвоню, если вы не против.
ИРИНА ИВАНОВНА: Конечно, звоните.

Кладёт трубку, отходит к плите. Звук открывающейся и закрывающейся двери, входит Юрий Иванович. Подходит к жене, целует.

ИРИНА ИВАНОВНА: Ты чем-то недоволен?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (возмущённо) Недоволен! Ну, ты знаешь, как я прожил жизнь. И пакостей, и подлости, предательства, подстав наелся выше крыши… и девять месяцев не спал, и умирал, и из гроба вылазил – всё было! Вот честное слово никогда ни о чём не жалел. А то, что не волшебник, жалею до одури! Я бы их всех превратил в педикулёз, а потом бы засыпал дустом!
ИРИНА ИВАНОВНА: Кого, если не секрет?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Чиновничков, шли бы они боком! Один придурок, раньше стройтрестом руководил, а сейчас  в советниках у председателя комитета… Во наглец! Открытым текстом шпарит: (передразнивая чиновника) "Юрий Иванович, вы чего-то не понимаете. Нам нужна труба, которая лежит полгода, а не полвека. Мы готовы гнать кислоту по ним, чтобы менять их каждый день, а вы, видите ли, раз в сто лет. Вы чего-то не понимаете". Паразита кусок!
ИРИНА ИВАНОВНА: (невозмутимо) Почему кусок?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Действительно, почему кусок, когда целая тонна! Это у них называется "всегда иметь фронт работ". На самом же деле – это воровство. Моя изоляция позволяет трубе работать до сорока лет без единого ремонта, а их изоляция два-три года и – писец. Ну-ка, раздели сорок на два-три. Сколько раз они закопают бюджетные деньги, или, как теперь принято говорить, деньги налогоплательщиков? А экономию от моих труб могли бы использовать на другие программы.
ИРИНА ИВАНОВНА: (с едкой иронией) Ну что ты, Юраша, это же думать надо, работать надо.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вот, вот! А они только получать желают. Присосались, их и силком не оттянешь. Какая там забота о городе, о людях?! Об этом они только перед выборами орут. Я как-то задал с трибуны сессии, когда был депутатом, провокационный вопрос дорожникам, почему они делают плохие дороги? Ребята простые, как батон за тринадцать копеек по советской цене, купились сразу. А у нас, говорят, под дорогами теплосети прокладываются, а теплосети некачественные, часто лопаются, вот мы и не можем сделать хорошие дороги. Я им раз – и показываю свой патент на изоляцию со сроком службы тридцать пять-сорок лет. Они чуть в обморок не попадали.
ИРИНА ИВАНОВНА: (сочувственно) Опять послали?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Опять! И при этом цинично заявляют, что моя теплоизоляция лучшая, но она не нужна, потому что лучшее враг хорошего. Пришлось объяснить, что с их психологией им до нового октября семнадцатого рукой подать. И, знаешь, что ответили? "Не допустим". Не допустят они! Уж на что Советский Союз был могучим, и то рассыпался как карточный домик. А эти рухнут, будто их и не было. Одно плохо, страна наша через чур богата, неисчерпаемо богата. Поэтому сами они не осыпятся как шишки с ёлки. Им помогать придётся. Жаль – не доживу. То ли дело маленькие страны: налетела братва, захватила власть, высосала что есть – и дёру. А у нас враз не высосешь, потому они всегда приходят надолго.
ИРИНА ИВАНОВНА: Разрядился? Ну, давай ужинать.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (подходит к жене, берёт за руку) Ах ты моя земная женщина, противовес ты мой эмоциональный.
ИРИНА ИВАНОВНА: А как же иначе? Тебя беречь надо, ты достояние человечества – до тебя жило восемьдесят миллиардов, с тобой живут более шести, а формулу-то вывел ты…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Издевайся, издевайся.
ИРИНА ИВАНОВНА: Нисколечко. Просто в каждой шутке есть доля правды. Я гордилась тобой, горжусь и гордиться буду.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Правда, правда?
ИРИНА ИВАНОВНА: Правда, правда.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Честно, честно?
ИРИНА ИВАНОВНА: Честно, честно.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну спасибо, хоть ты меня как-то поддерживаешь, психолог ты мой тонкий.

Обнимает супругу. В это время звонит телефон.

ИРИНА ИВАНОВНА: Фу ты, совсем забыла. Сосед-молотобоец звонил. И сейчас, наверное, он.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (берёт трубку) Да!
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Юрий Иванович, вы дома?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (весело) Ну раз говорю с вами по домашнему телефону, значит дома.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Юрий Иванович, я сейчас.

В трубке раздались гудки.

ЮРИЙ ИВАЕНОВИЧ: Взъерошенный какой-то. Может, случилось что?
ИРИНА ИВАНОВНА: Скоро узнаем. Иди ближе к двери. Вдруг он в таком состоянии, что терпеть невмоготу.

Юрий Иванович идёт в прихожую. Ирина Ивановна накрывает на стол. Вскоре раздается звонок в дверь. Входят Юрий Иванович и Алексей Фёдорович.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Юрий Иванович, Ирина Ивановна… Хорошо дело было на выходные!
ИРИНА ИВАНОВНА: Да вы успокойтесь. И по порядку. Слушаем вас, Алексей Фёдорович.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: После нашей прошлой встречи три месяца назад, я, уж извините, о формуле и не вспоминал. Да и некогда было. Сразу улетел в Данию, потом в Австралию. ЮНЕСКО настойчиво борется за чистоту планеты, ничего не поделаешь. А позавчера, в субботу, прилетел, отметили, рассказов море, подарков навёз, раздавал, ну и, видать, перевозбудился. Лег спать и хоть глаза зашивай. Лежал, лежал, потом встал, поискал лекарство на всякий случай, но увы –  не держим. И вдруг меня осенило: у меня же книга есть! Сейчас пару листиков просмотрю, и – порядок. Для меня книга в пастели лучше любого снотворного. Но, ещё раз повторю, слава богу, что дело было в субботу. Я как впился в неё. Прочитал, перечитал, начал с конца, потом с середины. И всё досада брала – так просто, а до меня как-то не доходило. Юрий Иванович, это открытие, оно бывает раз в тысячу лет…
ИРИНА ИВАНОВНА: Ну не скажите…
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (перебивая) Не спорьте со мной, я в науке кое-что смыслю. Раз в тысячу лет!
ИРИНА ИВАНОВНА: Я с тысячей лет как раз и не согласна. Сократ жил почти две с половиной тысячи лет тому назад. И если верить анналам истории ещё он хотел открыть механизмы семейных отношений. Тогда, если верить тем же анналам, правителей очень волновал, даже тревожил, вопрос о крепости государства. И они пытали своих визирей этим вопросом. А те отвечали: "Крепость государства зависит от крепости семьи". Вот видите, ещё тогда основной закон бытия не давал покоя порядочным людям. Так что, Алексей Фёдорович, раз в две с половиной тысячи лет.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Да я автоматом сказал. Ну, так принято говорить "раз в тысячу лет". Не об этом я вовсе. В декабре прошлого года американцы заявили, что тратят миллиарды долларов на решение семейных проблем. Европа возражает, что они тратят десятки миллиардов на эту проблему. Вы понимаете к чему я? У вас же проблема семейных отношений решена, её срочно надо отдавать на Запад. Вы там миллионером станете, Юрий Иванович!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Видите ли, в чём беда, Алексей Фёдорович… Я русский. И хочу, чтобы формула прижилась у нас. Потом поделимся. Со всем миром поделимся. Но сначала здесь.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (праведно негодуя) Я вас не понимаю! Не нужны вы здесь со своей формулой, Юрий Иванович, не нужны! Неужели вы этого не видите?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вижу. Вижу, чувствую, понимаю, но… Представьте, что формула там прижилась. И что? Аркты, арии, русы, русичи, одним словом, славяне – главный народ на земле, опять окажется в дерьме, а те, кто стремится к мировому господству, и в первую очередь через уничтожение славян, получит рецепт счастья? Так что ли? Нет, участвовать в этом геноциде я не намерен. Тем более, что закордонные высказывания про решение семейных проблем – чушь! Решение как процесс – это да, это бальзам на душу. Тут тебе и премии вплоть до нобелевских, и симпозиумы с личными гидами в мини-бикини, и загранпоездки в экзотические страны с секретутками, ну и, конечно, деньги, деньги и ещё раз деньги. Плюс многое другое. А решение как результат… Да на фиг он кому нужен. Что у нас, что у них. Он дивидендов не приносит. Вот сейчас на каждом углу кричат о том, что надо пристраивать сирот в новые семьи. Даже подсчитали, сколько стоит каждая пристроенная сирота в каждом отдельном случае. Такие сопли развели по данному поводу, что ай да ну! Но о ремонте семейных отношений, чтобы сирот не было в принципе, хоть бы обмолвились!
ИРИНА ИВАНОВНА: Перманентный ремонт следствия, а не капитальный ремонт причины. (Разводит руками) Куда ни кинь, Алексей Фёдорович, всюду клин. Но надежды мы не теряем. Акцию вот задумали. Хотим разослать формулу сразу нескольким видным деятелям, которые друг друга терпеть не могут. Чтобы не сговорились и не объединились против неё. Может тут что-нибудь получится.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Вы меня обескуражили. Попав под обаяние формулы, под её жизнеутверждающий пафос, а эмоции меня прямо-таки захлестнули, я напрочь забыл, что у любой медали есть оборотная сторона. Но! Я что-нибудь попытаюсь сделать. Попытаюсь.
ИРИНА ИВАНОВНА: Вот за это спасибо. А теперь просим вас разделить с нами нашу скромную трапезу.

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Квартира Натальи Павловны. Мария за столом работает над эскизом вечернего платья, у нее скоро экзамен по композиции. Анастасия, сидя на диване, упрямо готовит монолог Катерины из "Грозы" Островского, не обладая внешностью героини в принятом понимании. Считает, что актёрские амплуа – это надумано, каждый актёр универсален. Иннокентий играет на пианино какую-то мелодию.

АНАСТАСИЯ: Кешуня, ты не мог бы выключить звук? Не даёшь сосредоточиться.
МАРИЯ: А мне так наоборот. Вон, какой шедевр отгрохала. Представила себя на балу в шикарном платье. И смотри, какая прелесть получилась! Кешуня, играй!
АНАСТАСИЯ: Ах ты, злодейка! (Убегает, возвращается со шпагой) К барьеру! Пусть нас рассудит проведение и клинок чести нашего отца! (Подчёркивая особо) Который он передал мне по наследству!

Мария откладывает папку с рисунком, выбирает кисточку, сравнивает её с клинком шпаги, кладёт на место. Потом, играя озабоченность, подбирается к стоящей у пианино швабре, хватает её и с криком "против лома нет приёма", нападает на сестру. Анастасия ловко отбивает атаку со словами "если нет другого лома" и приставляет клинок к груди Марии.

АНАСТАСИЯ: Кайся, злыдня!
ИННОКЕНТИЙ: Кончайте орать, вы мне мешаете.
АНАСТАСИЯ: Мне это нравится! Полчаса пилит одно и то же, да ещё и возмущается.
ИННОКЕНТИЙ: Не пилю, а запоминаю. Шёл сюда, она и… появилась.

Сестры подходят к пианино.

МАРИЯ: Ну-ка, ну-ка! (Слушают) А что? Ничего! Мне нравится. А тебе, Стю?
АНАСТАСИЯ: Отменно, отрок, отменно! Правда, у Чайковского лучше получалось. Но… сделаем скидку на эпоху. Петр Ильич жил где? А мы где? Но всё равно дерзай, Иннокентий, всё в твоих руках.
ИННОКЕНТИЙ: (закрывая крышку пианино) Одинокий странник.
МАРИЯ: (прикладывая ладонь ко лбу брата) Кто, Кеша?
ИННОКЕНТИЙ: (не обращая внимания на шутку, показывает на  пианино) Он. Я вместе с ним.

Сестры сразу посерьезнели.

МАРИЯ: (вздыхая) Ох, жизня, жизня… Отец прав, всё от невежества. А с другой стороны, поди знай, как оно должно быть.
ИННОКЕНТИЙ: Ну, вам-то грех жаловаться. У вас был прекрасный пример – ваша семья, счастливая семья. А у меня её не было.
МАРИЯ: Чего ты гонишь! Мы никогда никакого разделения не делали. К тому же мы сейчас в таком же положении как ты тогда.
ИННОКЕНТИЙ: Это ты гонишь! Мне было девять лет, когда отец ушёл, а не двадцать. (Переводя разговор на другую тему) Мамочка выгоняла, выгоняла его и, наконец, выгнала. Потом локти кусала. Знаете, что она мне сказала перед смертью? "Юрка во всём был прав. Вернуть бы то время, слова бы худого не сказала ". (После паузы) Вот уж кто любил отстаивать свою деревенскую "я"! Мне двенадцать лет было… я пару ночей не ночевал дома… С соседскими пацанами пошли в лес, костёр жгли, картошку пекли… Так мама меня тут же вытурила из дома. Я, видите ли, плохо начал себя вести. А отец с радостью взял, не испугавшись ни плохого поведения, ни лишнего рта.
МАРИЯ: Чокнулся! Какой лишний рот?
ИННОКЕНТИЙ: Ну, извини. Не подумал. (Опять пауза) Если б вы знали, как мне порой жалко его. Говорит, говорит, доказывает, доказывает, а на него болт забили. Но как жареный клюнет, начинают кричать "ты был прав, выручай". Только поезд-то уже – тю-тю. Каково ему всегда быть правым, и всегда быть в дерьме? (На мгновение задумывается) Слушайте, какая ужасная мысль мелькнула: когда нам плохо, мы кричим "ПАПА!", а когда ему плохо?!.. (После паузы) Отцу памятник надо ставить при жизни за его долготерпение, за то, что не сдаётся, всё пытается достучаться до уродов вроде меня. Да и до вас уродин. Ох уж это невежество! (Анастасии) Когда он узнал, что ты куришь, я думал его инфаркт хватит.
АНАСТАСИЯ: Откуда?! Кто заложил?!
ИННОКЕНТИЙ: Вот, вот, мы всегда считали его тупым. Помнишь, года два назад он подошёл к тебе и вдруг спросил, почему от тебя табаком пахнет?
АНАСТАСИЯ: Ну, помню. Я сказала, что все вокруг курят, потому и пахнет.
ИННОКЕНТИЙ: И гордилась, как ловко ты его провела. А не заметила, что он кинул взгляд на твои пальцы? Такое горе отразилось на лице, мне страшно стало. Тут же поклялся бросит курить. Алёну он так же на пальцах поймал. Потом раскрутил. И так же ходил сам не свой. (Марии) Помнишь, мы недавно сидели в кафе ты, я, Алёнка? Я поддал с горя, и у меня начал заплетаться язык? И тут звонит он. Помнишь?
МАРИЯ: Помню, помню.
ИННОКЕНТИЙ: Я отдал телефон Алёне, а она сказала, что Кеша отошёл в туалет. Потом добавила, что все нормалёк, папа ничего не понял. Помнишь, да?
АНАСТАСИЯ: Вот те крест, помнит!
ИННОКЕНТИЙ: (не обращая внимания на шутку) А назавтра он мне такой втык сделал за эту пьянку, что до сих пор худо. Если он промолчал, совсем не значит, что не понял. Да что вам доказывать! Вы и сами знаете, только не хотите сознаться. Деревенская гордость не позволяет.
МАРИЯ: Хорошо! Вот он такой правильный, просто идеальный. А какого хрена не может ничего добиться? Почему его не слушают, если он прав?

Входит Алёна. Её не замечают.

ИННОКЕНТИЙ: Ты меня спрашиваешь?
АНАСТАСИЯ: А кого же?!
ИННОКЕНТИЙ: (махнув на Анастасию рукой, мол, хватит хохмить) Отвечу. Он из другого мира. Он настолько обогнал время, что его может понять такой же, как он. А ты часто встречала гостей из будущего? Я  лично не встречал, хотя в каждой поездке передо мной сотни проходят. В основном бараны. Сестрёночки мои родные, загоним мы его в гроб. То, что творят с ним другие, он вытерпит. Наши паскудства может не перенести. Он ведь живёт ради нас. И формулу открывал для нас. И мир пытается переделать опять-таки для нашего блага. Всем будет хорошо и нам будет хорошо. Вот его идея. Семья – основа основ, основа счастья. Он это и доказывает. И нам, и всем. А мы… Мы его в первую очередь должны поддерживать, мы его в первую очередь подставляем. Сколько миллионов раз он доказывал нам прописные истины, что пить, курить, шалопайничать плохо. Доказывал! Послушали? В общем, так, мы с вами должны постановить: либо мы Шпагины, либо мы ублюдки. Я заявляю – мы Шпагины!

Анастасия (она так и осталась со шпагой) кладёт на эфес два пальца. Мария кладёт свои пальцы сверху. Иннокентий кладёт пальцы на пальцы Марии. Алёна подходит к ним, кладёт свои пальцы поверх всех.

АЛЁНА: Мы – Шпагины.

Торжественный момент длится несколько секунд.

АЛЁНА: А теперь, раз уж мы все вместе, давайте быстренько с небес на землю и перейдём к прозе жизни. Я с вами полностью согласна, но надо подумать, как жить. И первый вопрос – на что? Если б вы знали, как надоело нищенствовать! Приходишь в магазин, всего полно, а купить не можешь – не на что.
ИННОКЕНТИЙ: При социализме изобилия не видели, зато денег на всё хватало и даже оставалось. По крайней мере, не нуждались.
АЛЁНА: Я не собираюсь выяснять какой из измов лучше, но при советской власти мы с мамой всем гуртом четыре раза в год на каникулах летали к бабушке в Сибирь. Летали! А при чудесном капитализме по одиночки съездить не можем. Но я не об этом. Мама всё же работает, Маша работает, я работаю, Мика подрабатывает, хоть копейки получаем, но учебу свою, к примеру, худо-бедно оплачиваем…
ИННОКЕНТИЙ: При социализме бесплатно учились.
АЛЁНА: Там много было хорошего. Но вернёмся в капитализм. Что делать с Настиной учебой? Она – реальность, на которую нужны немалые деньги. К тому же квартира, одеться-обуться да и есть надо. Отец для Насти халтурит по ночам на своей дряхлой машинёшке плюс пенсия его "гигантская" в две семьсот как-то помогает. Да боюсь, долго не протянет, как бы себя прекрасно не чувствовал. А Насте ещё два года учиться как минимум. Может, три.
ИННОКЕНТИЙ: Чего ради?
АНАСТАСИЯ: Курс актёрско-режиссёрский. Мы должны учиться четыре года, режиссёры пять. Так вот ходят слухи, что и актёры будут учиться пять лет.
Иннокентий: Да ладно, прорвёмся. Куда мы денемся с подводной лодки? Как всегда поможем друг другу.
АЛЁНА: А как быть с отцом? Он ведь последнее отдаёт. Вы только что с пафосом говорили о своей непутёвой жизни, которая может загнать его в гроб. Да если даже наша жизнь станет путёвой, капиталистическая действительность загонит его в гроб. Он каждый свой день начинает с поисков работы. Вопрос, который ему всегда задают, знаете?
ИННОКЕНТИЙ: "Сколько вам лет?"
АЛЁНА: И тут же "до свидания". Не взирая на то, что он специалист во многих областях. Да такой специалист, что ныне не в раз сыщешь. А пресс-атташе или советник из него вообще не заменим. (После паузы) И не печатают его потому, что пишет о наглости и подлости одних, и о невежестве других. А кто любит правду про себя? Даже формулу семейной жизни…
ИННОКЕНТИЙ: (перебивая, с легкой  издевкой) Неужели ты её всё-таки прочитала?
АЛЁНА: Да, и не один раз. (Продолжая) Даже формулу, которая нужна всем и каждому на земле как рецепт создания крепкой, здоровой, счастливой семьи никто не берёт.
МАРИЯ: Ну, если уж мы не взяли…
ИННОКЕНТИЙ: Не сыпь мне соль на рану.
МАРИЯ: Что ты, Кешуня, просто к слову пришлось.
ИННОКЕНТИЙ: У, язва…
АЛЁНА: Ладно вам! Давайте хоть раз поговорим серьёзно.
АНАСТАСИЯ: За круглым столом.
ИННОКЕНТИЙ: Тогда надо звать папу во главу круглого стола. Без него можем чего-нибудь не понять. Даже не взирая на то, что мы и сами с усами.
АНАСТАСИЯ: Давайте позвоним. Ему добраться полчаса, а пока картошечки пожарим на ужин. Если он, конечно, не занят.
ИННОКЕНТИЙ: (вздохнув) Даже если занят, всё бросит и примчится. Мы для него – главное.

Затемнение. Музыкальная пауза. Через несколько секунд сцена освещается. На ней те же и Юрий Иванович.

Юрий Иванович: (взволновано) Что случилось?
Мария: (удивлённо) Ничего. Просто хотели поговорить за жизнь.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (вздыхает с облегчением) Вы меня когда-нибудь загоните в гроб. (Показывая на сына) Звонит, "ты мог бы сейчас подъехать?" У меня аж всё внутри оборвалось. Ну чокнутые… Так что случилось?
МАРИЯ: Да жизнь тяжела, и жить тяжело. А в нашей буче далеко не могучей, вообще фигово. Хотим посоветоваться что делать?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Если б я был волшебником, сделал бы всех добрыми, честными, справедливыми. Вам сразу бы стало легче. Но, увы, не волшебник. Потому скажу банальное: "Бороться и искать".
АНАСТАСИЯ: (между делом) Бороться с ветряными мельницами, искать синюю птицу счастья.

Алёна, Мария, Анастасия накрывают на стол, Иннокентий режет хлеб, расставляет посуду. Вся остальная сцена происходит во время ужина.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ирония, Настюша, вхолостую. Борьбу с ветряными мельницами нельзя было прекращать никогда. Экология бы не пострадала. При строительстве промышленных предприятий постоянно оглядывались бы на донкихотов. Кстати, возьми на заметку: никто ещё не поставил Дон Кихота правильно. Сервантес настолько далеко смотрел вперёд, что обогнал и своё время, и даже наше. Но это мало кто  понимает. А птица счастья всегда рядом. Она – в семье. Но в семье. По статистике, однако, у нас семей почти нет.
МАРИЯ: Что же у нас?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Неудачные пародии. Есть положительные примеры, но очень мало. По той же статистике, на земле два-три процента нормальных семей. Даже те, кто искренно хочет создать благополучную семью, чтобы жить и радоваться, не понимает, как этого добиться. (Задумчиво) О-о, если б вы знали какое великое счастье идти домой на праздник, а не на каторгу! Земли под ногами не чуешь, как на крыльях летишь! (Тяжело вздыхает) Но семейный воз везут двое. Одному семейный воз никогда не вывезти. "Супруги"… Что слышится? (Не получив ответа, продолжает) С упряжью созвучно. Сопряжены, запряжены, вместе связаны упряжью. (Отгоняя неприятные воспоминания) Извините. Больная тема. Так вы ждёте от меня практических подсказок как сделать жизнь легче?
МАРИЯ: Желательно.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А чёрт её знает! У меня она всегда была тяжёлой. Давайте думать вместе. Главное – сплочённость, реагировать на любые обстоятельства сообща. Один за всех,  все за одного. Так легче переносить невзгоды. Но вас, насколько понимаю, интересует материальная составляющая. (После долгой паузы) Нищета – это страшно. Она унизительна, оскорбляет человеческое достоинство, заставляет непомерно страдать. Особенно родителей, которые не могут помочь своим детям, вот как я. Простите меня за это. Не воровал, не мошенничал, не грабил… А работать не дают.
ИННОКУЕНТИЙ: И работать не дают именно те, кто воровал, мошенничал, грабил.

Повисла гнетущая пауза.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (продолжает) Эту несправедливость опять станут решать в новом октябре семнадцатого. И так до скончания века, пока шарик не расколется. Нет, срочнейшим порядком надо налаживать семью и семейные отношения. Иначе – крышка. А наладим, заживём хорошо, потому что заработает основной закон бытия "Здоровая семья – здоровое общество". (Спохватившись) Всё, молчу. Про семью ни слова.
ИННОКЕНТИЙ: Но почему? Если уж не получается о низменном, давайте поговорим о высоком.
МАРИЯ: Тоже больная тема?
ИННОКЕНТИЙ: Между прочим, язва, тебя эта тема должна волновать больше других. Мы-то уже вляпались, а ты ещё нет. Но, поняв, что к чему, может и проскочишь.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Мимо формулы не проскочишь. Её надо брать на вооружение. И жить по ней. А иначе!.. Подвозил как-то португалку из консульства. Она не смущаясь заявила, что мы тупой и бездарный народ. До перестройки ещё. Чему, говорит, вы завидуете? Нашим деньгам? Это стечение обстоятельств! Просто то, что у нас называлось бизнесом, и нам за это руку жали, у вас называлось спекуляцией, и вас в тюрьму сажали. А семей-то у нас так же нет, как и у вас. Я бы, говорит, бросила все свои миллионы и прожила на доллар в день, если б шла домой на праздник, а не на каторгу, потому что поговорка "с милым рай в шалаше" и в нашем языке есть. (После паузы) И таких высказываний, наших и не наших, море. С одним негром ехал как-то в поезде. Он долго не мог понять меня, а когда понял, заявил, что у них так же. Получается, у всех так же. И права статистика – два-три процента нормальных семей по всей земле. Вот такие невесёлые пироги с котятами…
АНАСТАСИЯ: ( в тоне отца)… их ешь, а они пищат.
АЛЁНА: Ну, ладно, при долбанном капитализме, где нет ничего святого, всё так плохо. А при социализме почему плохо жили? Тоже ведь семей не было.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Не было. Потому что социализма не было. Сейчас вроде бы капитализм, а кто у руля? Те же, кто и тогда  рулил? Перекрашенные социалисты. Вывеску сменили, а не строй. Купи-продай и тогда считалось основой экономики. Только хамить ОБХСС порой не давал, хоть как-то следил за порядком. Правда, народ жил лучше. О нём заботились, особенно о детях. Понимали, кто создатель материальных благ. И понимали, что без народа никуда. А суть строя… Та же эксплуатация, только очень хорошо завуалированная. И вообще. Хотите вопрос на засыпку? Сколько у нас на земле было строев? (Уточняет) Общественных формаций. Кто силён в истории?
МАРИЯ: Как сколько? Пять.
АНАСТАСИЯ: Точно, пять.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Какие?
МАРИЯ: Первобытно-общинный строй…
ИННОКЕНТИЙ: (поправляет) Первобытно-общинный коммунизм.
МАРИЯ: Хорошо, первобытно-общинный коммунизм, затем…
АНАСТАСИЯ: (захватывая инициативу) Рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический, социалистический… (Выделяя каждый слог) Ха-ха-ха! Опять капиталистический. Это что, пошли взад на место?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Помните слова Фамусова? "Чтоб зло пресечь, собрать все книги да и сжечь". Вот многие книги по истории надо бы сжечь однозначно. Какие пять?! Два! Всего два строя было на земле.
АЛЁНА: Как два?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так два! Первобытно-общинный коммунизм и рабовладельческий. Первый создала мать-природа на благо детям своим. Второй – подонки. И с тех пор этот подонистый строй один единственный на земле. Все остальные – это смена вывески. Какая разница кто тебя эксплуатирует – рабовладелец, феодал, капиталист или генсек. Народ всегда в кабале остаётся. Разнятся периоды лишь тем, что с каждым разом методы и способы закабаления становятся всё изощрённее, чтобы не догадывались как можно дольше, что они рабы, что снова и снова в стойле. И столько видов стойла изобрели, что ум за разум заходит.
АЛЁНА: Какие, например?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да тот же гороскоп. Тебя при помощи пляшущих под дудку астрологов направляют в стойло как выгодно властям. И совсем не важно какое стойло – экономическое, идеологическое или психологическое. Главное – чтобы ты попал в него и не выскочил. Здесь же до кучи сериалы, всевозможные шоу, криминальная хроника, репортажи с места страшных событий, эротические фильмы, денежные заманки в виде легкодоступных кредитов или финансовых пирамид. 
АЛЁНА: Какие ещё?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Масса. Вы, знаю, смотрите МузТВ. Стойло для молодых. Юмаристы  – считай, для всех, они призваны выпускать пар из уже перегретого котла народного гнева. Да не перечесть. Средства массовой информации – это сила. Они тебе такой пирог слепят, невольно съешь. Правда, там ныне столько бездарей, что ничего путного состряпать не могут. Однако обывателю хватает.
АЛЁНА: А при советской власти сериалы показывали?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нет. Самый длинный фильм, не сериал, "Семнадцать мгновений весны". Примерно такие же "Вечный зов", "Тени исчезают в полдень". Но они про нас, про нашу жизнь, которую мы видим и знаем. И это фильмы с большой буквы, а не дешёвый западный ширпотреб по одному сценарию неизвестно про что. Зато американский образ жизни аж через все швы из белых ниток лезет. И никто даже не удосужиться подумать, что их образ жизни для всех – это ни что иное, как смерть для каждого.
АНАСТАСИЯ:  Папа, в советское время американские фильмы шли у нас?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Шли. Только хорошие. Помню фильм-предо-стережение "Смерть среди айсбергов". Страшный фильм о экологической проблеме на планете в целом. Так наши бараны его не поняли.
ИННОКЕНТИЙ: (подчёркнуто) Баран есть баран.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: ("съев" подколку сына, продолжил) Эти… простые советские люди никогда не умели и не хотели мыслить. А СМИ поддерживали их нежелание, уверяя, что жираф большой, ему видней. Что угодно могли закапать в мозги. Совершить любую идеологическую диверсию. Пожалуйста, первое, что пришло в голову. В "Родной речи" у нас был лозунг для понимания, кто мы есть…
АНАСТАСИЯ: Кто есть ху. (Заметив укоризненные взгляды) Кеша так говорит.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так вот о лозунге. Он из двух частей. Первая "мы не рабы". А вторую знаете?
ИННОКЕНТИЙ: Я помню. "Рабы не мы".
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: О-хо-хо-хо-хо-хо-хо! Ты, сынок, типичный пример обувалова. Нам перепадало немного правды или, точнее, полуправды. Тогда Сталин правил, опасались нагло врать. А вам и полуправды не достаётся. Лозунг говорит о другом: "Мы не рабы, не баре мы". Поняли суть? Мы не рабы, но и не рабовладельцы. Со временем, сделав подмену, в лозунг потаённый смысл заложили. И получилось: "Мы не рабы, рабы не мы, но на счет барства мы не уговаривались. А почему бы и нет? Подумаем". И так во всём. Колоссальные институты возглавляемые гигантскими головами работают над методами и способами оболванивания людей. Иначе власть прихватившим не выжить.
АЛЁНА: Папа, ты ведь тоже работал в газете. Значит, и ты вешал лапшу на уши?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Никогда. Писал только правду. За что и выговоры получал, и судами постоянно пугали. До крайкома партии доходили разборки.
МАРИЯ: Ты что был коммунистом?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Я всегда был коммунистом. Вот членом КПСС никогда не был. Просто газета принадлежала райкому партии.
АЛЁНА: А почему ушёл из журналистики?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Анализ. Поразмышлял, поразмышлял и понял, что теперь начнётся вакханалия, а журналистика, в сути своей призванная отстаивать честь, совесть, справедливость исчезнет. Уходил, меня останавливали, мол, зачем, вот только сейчас можно писать. Я тогда сказал: "Вот и пишите. А я писал, когда нельзя было писать". (Анастасии) То, что развитие пошло вспять, тому, дочуша, есть объяснение. Правда, меня из-за него с госэкзамена по историческому материализму в университете чуть не вышибли.
МАРИЯ: Как интересно…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Очень! Шесть лет отучился и по невежеству корифеев науки от журналистики мог остаться без диплома. Ничего не понимали в общественных отношениях! И тем более не замечали! Абсолютно! Только директивы ЦК КПСС  на уме. Хотя сплошь кандидаты и доктора наук. Ладно, идут они боком.
АНАСТАСИЯ: Да, конечно, пусть идут.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (улыбнулся, ему нравятся порой шутки младшей дочери) Попался мне билет о развитии общественных отношений. Возглавляла комиссию тётя колупастая. Четыре курса подряд приводила один и тот же пример, как не надо писать. "Наши женщины идут нога в ногу со временем". Что слышится, спрашивает? И гордо продолжает: "Наши женщины идут нога в но…гу". И каждый раз млела от удовольствия, даже мысли не допуская, что над ней смеются. Ну как же, доктор наук. И вот эта тётя задаёт мне вопрос, как я представляю себе наше общество в ближайшем будущем. Отвечаю, что я не представляю, а точно знаю будущее. От моей наглости комиссия, их за столом сидело человек восемь-десять, выпала в осадок. Тётя первой пришла в себя и предложила поделиться соображениями. (Перебивая себя) Вы уверены, что хотите слушать?
МАРИЯ: В общем-то, мы хотели выбраться из нищеты.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: К величайшему стыду опыта такого не имею. Между прочим, я тогда предупредил, что такое начнётся.
АЛЁНА: В восемьдесят третьем?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А почему ты удивляешься?
АЛЁНА: Но началось капиталистическое хамство почти десять лет спустя? Ты что действительно имеешь машину времени?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да. (Стучит себя по лбу) Вот она. Анализ, дочя, всего лишь анализ. Увидел, что мы попятились, проанализировал, понял куда придём, и попытался предупредить. Некоторые шутники сейчас на Ленина спирают, мол, это он сказал "шаг вперёд, два шага назад".
ИННОКЕНТИЙ: Бедный Ленин.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так вот. Через газету, в которой работал, предупредить бы не дали, а тут всё-таки корифеи с учёными степенями, большие люди. Вдруг начнут бить в колокола! Доказательство построил на объяснении тезиса Владимира Ильича "мы идём к коммунизму, возвращаясь как бы к первобытнообщинному коммунизму". Авторитет Ленина был таков, что ему поверили на слово. А как оно случится, никого не волновало. Придём – и всё тут. Я решил объяснить как.
МАРИЯ: (удивленно) Ты веришь в коммунизм?!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (усмехнувшись) У нас нет иного пути, Манюша. Или в коммунизм, вернее, в то, что за коммунизмом, или пояс астероидов, как между Марсом и Юпитером. Третьего не дано. Кстати, твой вопрос из разряда "лапша на уши". Коммунизм – это всего-навсего форма борьбы с частной собственностью. Не строй, не общественная формация, а, подчёркиваю, форма борьбы. При том, последняя. После неё или светлое будущее, или – писец.
АНАСТАСИЯ: А точнее полный писец. (Осёкшись) Пардон.
ИННОКЕНТИЙ: Так что за доказательство?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Если хотите слушать.
ВСЕ: Хотим!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, смотрите, сами напросились. Так вот. Почти все учёные мира сошлись на мнении, что общество развивается по спирали вверх. Возьмём за основу. Но! Если посмотреть на спираль сверху, что увидим?
АНАСТАСИЯ: Круг.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Именно! Значит, земляне прошли по одной стороне круга, взбираясь, естественно, по спирали вверх, и теперь должны пройти по второй половине круга, всё так же взбираясь по спирали.
ИННОКЕНТИЙ: Погоди. Почему только половину?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Я и так погорячился. Мы прошли, пожалуй, треть пути развития или даже меньше. Для половины пути мы слишком неразвиты.
АНАСТАСИЯ: Недоразвиты, скажем так.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Продолжаю. (Чертит схему в воздухе) Но, идя по второй половине круга, земляне пойдут как бы вспять. Ведь так? Значит, по логике мы должны пройти капитализм, феодализм, рабовладельческий строй и прийти, как бы, в первобытнообщинный коммунизм. Как бы, потому что на более высоком уровне развития. Комиссия лишилась дара речи. Первой опять опомнилась докторша наук. "Когда это начнётся?" Если не ошибаюсь, говорю, года через три. Если ошибаюсь, года через полтора. Потом один кандидат опомнился. "Исторические процессы длительны. Каков по времени ваш период?" Я поблагодарил его за "ваш" и успокоил: "Так как все названные мной формации есть одна смешанная формация, плюс более высокий уровень развития, то полсотни лет. Или меньше". Тут у них терпение лопнуло и меня вытурили.
МАРИЯ: Вот паразиты!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Через пять минут выходит зав кафедрой Леонид Степанович и говорит: "Тройку поставили". Я опешил. А что хотели, спрашиваю. "Пару, конечно". Вместо того, чтобы поднять шум, начать расследование, как-то среагировать, они посчитали мои слова бредом сумасшедшего!
МАРИЯ: Недоумки!
ИННОКЕНТИЙ: Невежество и в Иркутске невежество.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Так история на этом не закончилась. В девяносто втором, в разгар бандитско-воровской капитализации, приехал в Иркутск, и, конечно, пошёл в университет. Меня подмывало спросить, за что они хотели оставить меня без диплома. Никто, подчёркиваю, никто не пожелал со мной встретиться. Их всех как ветром сдувало, когда я появлялся. Так что, девочки-мальчики, я всё знал заранее, только мне и вам от этого не легче. Да, кстати, я всё-таки ошибся. Перестройка-то началась через полтора года. 

Занавес

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Квартира Юрия Ивановича и Ирины Ивановны. Он дома один. Как всегда что-то пишет. Звонок в дверь. Юрий Иванович идет открывать, возвращается с соседом.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Проходите, Алексей Фёдорович, проходите. Чего такой сумрачный вид?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А, не говорите, Юрий Иванович! Помните, я обещал попытаться что-нибудь сделать для популяризации формулы? ( С иронией) И сделал. (Садится возле стола) Украли книгу!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Как так!
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Начал я рассказывать о формуле в ректорате нашего университета, и, в общем-то, вызвал к ней определённый интерес. Короче, прочитал её весь ректорат. Равнодушных не было. Даже диспуты устраивали. Я уже надеялся, что как только ректор прочтёт, поговорю с ним об издании в нашей типографии. Наконец она попала к нему. Но жена ректора перехватила. Прочитала, была в восторге и на радостях показала своему другу из Израиля. Больше книгу никто не видел. С чем теперь идти к ректору? А формула скорее всего в Израиле. Возможно, уже издана и переиздана. Эти ребята хваткие, своего не упустят. Так что извините, хотел помочь, а вышло наоборот.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Жаль. Эти хваткие ребята, если поймут суть формулы, сделают всё, чтобы её дискредитировать.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (осторожно) Может, вы дадите мне другую…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (перебивая) Да не осталось ни одной! Сегодня сынок последний экземпляр отправил в Осло. (С сожалением) Вот так всегда: только забрезжит свет в конце тоннеля, сразу мордой об лавку.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Извините, не совсем понял… Куда отправил?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: В Осло. В Нобелевский комитет. Я, правда, посмеялся над ним, но отговорить не смог. Он у меня максималист. Заявил, что каждый из Нобелевских лауреатов, честь им и хвала, конечно, сделал много хорошего, но не для всех сразу. А уж счастливыми от их открытий массы не стали. Ты, говорит, единственный сработал на благо каждого человека. Должна же  восторжествовать хоть какая-то справедливость. Я пытался объяснить, что затея дохлая и чтобы получить их миллион, то есть признание, надо своих, наверное, заслать в разные инстанции с десяток. Но, увы! Так что нет больше ни одной.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ:  Ну а если придётся переиздать?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: У меня диск есть. Правда, под офсетную машину, которых почти не осталось. Но дело не в офсете. Денег нет. И взять неоткуда. А переиздать бы надо. Я же хотел разослать книгу всем верхний люди.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Кому?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Если не ошибаюсь, у Лескова встречается такое выражение "верхний люди". Хотя точно не помню, спорить не стану. Эх, жалость-то какая. Что же делать?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (сочувственно) Да, в таком положении и запить можно.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: О-о! И это мне не дано.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Да, понимаю. На нынешнюю пенсию не разгуляешься.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да не в том дело. Я напиться не могу.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Из-за голодания? Как говорится, бычье здоровье?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нет. Аутогенная тренировка. В нашей семье любили отмечать праздники, дни рождения. Скандалить не скандалили, но не в меру поддавшие порой создавали, мягко скажем, неудобства.  Мы, ребятишки, находились рядом, видели реакцию женской половины и, как могли, конечно, понимали их озабоченность. В один из таких моментов я дал себе зарок, что когда вырасту и стану выпивать, я никогда не запьянею. О том, чтобы вообще не прикасаться к зелью, заметьте, речь не шла. Продукт семейного воздействия. Дал я такое слово лет в семь. До первой рюмки так сумел себя обработать, что когда выпил её лет в пятнадцать, она никак на меня не подействовала. Гоголем ходил. Ну как же, добился своего: выпил и не в одном глазу! Жаль, никого рядом умного не стояло. Дал бы по соплям разок… Но нет худа без добра. Считаюсь теперь непьющим. (Поясняет) Бесполезное занятие. Чего толку переводить добро. А порой так охота вмазать! Но… Такой вот я несчастный человек. Во всём не везёт.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Да-а, вы действительно уникальный человек.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Бросьте! Я обыкновенный. И всегда жил по принципу "смог я, сможет каждый". Просто человек… как бы помягче выразиться, категорически не желает самостоятельно мыслить, полагаясь на дядю. Так приучили, а он приучился. Его оболванивают, он оболванивается. Его продают, он продается. Его предают, считает, что так и надо. Его обворовывают, безропотно сносит. Его подставляют, он с удовольствием подставляется. В общем, туп и глуп как семь… валенков. Но попробуй ему об этом сказать. Получишь, мало не покажется. А по сути человек действительно уникальное существо. Он, например, может, даже обязан, уметь всё, а на поверку ну ничегошеньки…
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (перебивает) Ну нет, тут вы хватили, Юрий Иванович. На "Кировском заводе" в советские времена было десять тысяч специальностей. По одному дню на специальность и то около тридцати лет надо, чтобы освоить. А, согласитесь, одного дня на освоение даже самой захудалой работёнки мало.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Извините, Алексей Фёдорович, я разве сказал знать? Знать невозможно. Я сказал уметь.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Какая же разница?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Существенная. Знать – значит учить. Тут я с вами согласен – и ста жизней не хватит. А уметь, значит иметь базу, аналитическое мышление, желание и время. Всё! Четыре фактора. Больше ничего. База у нас худо-бедно всегда есть. Не хватает её, занимайся самообразованием, пополняй. С анализом, правда, беда. Нас никто никогда не учил и не собирается учить анализу.  Но голова не для волос, думать надо. Время на исполнение задуманного, согласитесь, найти можно. Вот с желанием порой туго. Желание не всегда есть. Но когда есть желание, время, база и аналитическое мышление, разве нельзя уметь всё? (Заметив попытку возразить) Хорошо, не всё, но многое?
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: У вас могучая сила убеждения. (Размышляя) Если иметь эти четыре фактора… Да, наверное. При первой встречи вы сказали, что у вас много специальностей. Они так приобретались?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Вначале нет. А потом так. Доказывал, так сказать, свою правоту. За всё брался. Шил на себя, на жену, ребятишек. Чтобы как-то прожить, а заодно усовершенствоваться, строил склады, зернохранилища, газохранилища, дома, клал печки, проводил проводку, прокладывал теплосети, водопроводы, монтировал отопление, делал мебель, возделывал огород, ремонтировал машины, трактора, механизмы. Ходил в дальнобой, работал на такси. Людей лечил, кто соглашался голодать. Руководил театральными коллективами, писал сценарии, пьесы, ставил их. Могу сыграть в театре, кино, что и делал несколько лет. Даже написать ненавистные стихи могу, положить их на музыку… да чёрт-те что могу!
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А почему такое особое отношение к стихам? Насколько могу судить, стихи – это великолепно.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Не терплю писать стихи. Кстати, музыку тоже. Не моё это дело. Нужно иметь дар и особое желание, замешенное на тщеславии. Способности кое-какие есть, а тщеславия… увы! Так вот, продолжая тему умения. Категорически не соглашусь, что люди так не могут. Не хотят! Единственная причина. Н е  х о т я т! Лень-матушка! Пусть весь мир со мной спорит, не соглашусь.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А где вы время находили на такой колоссальный объём работ? И на формулу? Она одна, наверное, отнимала массу времени.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Во-первых, мне седьмой десяток. Во-вторых, сутки длинные, только не ленись. Да и работал всегда быстро, без перекуров, без пьянок. А формула рождалась всегда. Работаю и думаю. Больше всего истинной информации, например,  получил, будучи за рулём такси. Чтобы не сидеть букой, разговаривал с пассажирами, расспрашивал. Люди откровенничали, потому что человек вышел и никогда больше с тобой не встретится. Чего бояться рассказать про себя правду. Глядишь, и сам что-нибудь почерпнёт.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Да-а, при вашем кругозоре, практическом багаже, аналитической хватке не мудрено было сделать такое открытие.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Отнюдь. Когда впервые задумался, где же главная собака зарыта, я мало что умел. Мне стукнуло тогда пятнадцать лет. Но то, что всё произрастает из одного места, уже догадывался. Потом начал искать подтверждения. Постепенно и сложилась формула. Я над ней работал много лет. Идя разными путями, разрабатывая разные темы, изучая и сопоставляя абсолютно разные ситуации, всегда приходил в семью. Семья – первопричина всего. В ней все корни. Конечно, опыт помогал, но скорее в общении с людьми. Опрашивая их, мог свободно говорить на языке респондента. Это подкупало и мне открывали многое, порой даже потаённое.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Когда я читал, мне показалось, что формула, при всей своей завершённости, всё же какая-то затравка. Что она начало чего-то не менее глобального. Она как тот алмаз, который ценен, конечно, сам по себе, но огранённый и в оправе стоил бы дороже.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну-у, Алексей Фёдорович, теперь моя очередь отпускать вам комплименты. У вас чутьё настоящего учёного. Вы правильно поняли. Она головная работа цикла. Вторая работа должна называться "Подонок рождается в семье", где будет сказано как за две секунды из чистейшей души человека можно сделать подонка. Третья "И гений рождается в семье", в которой я собираюсь доказать, что гений – это выдумка, чтобы потешить своё тщеславие и не более. Люди все гениальны. Только одним повезло раскрыться, а другим нет. Кстати, убиваются природные способности в семье, как, в прочем, и развиваются. Две последующих работы "Как стать женщиной, как быть женщиной" и "Как стать мужчиной, как быть мужчиной". А заключительная должна называться "Пятый лишний". В голове, в тезисах, кое-что даже в черновиках есть. Если успею, конечно.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Не городите ерунды? А кто за вас это сделает?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Наверное, тот, кто придёт после меня.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Чушь! Любой последователь, даже самый талантливый, он всё равно второй. Как бы не проникся душой в вашу тему, он её однозначно откорректирует со своей точки зрения. И не факт, что сделает правильно. Нет, только первопроходец, тот, кто выдвинул идею, может довести её до конца как надо. Вам просто необходимо завершить задуманное. Этот труд для всех и на все века. Неужели вы этого не осознаёте?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Осознаю. Да вот стимула нет. Ну хотя бы тщеславия кусочек… Так во мне его нет. Убил когда-то, чтобы не мешало. Времени так вообще ни грамма. Надо кормить и кормиться. Это не советские времена, когда пенсионеры жили как у Христа за пазухой. Да ещё детям и внукам помогали.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (настойчиво гнёт свою линию) При всём при том, это станет преступлением против человечества, если вы не завершите цикл.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да понимаю я! Только человечество этого не хочет понимать. Хоть бы поддержали, для всех ведь стараюсь. Вот скинулись бы по копейке, я б тогда и за учёбу смог платить Настеньке, и сам бы прожил. Мне много не надо. Не пью, не курю, не хулиганю по принципу седина в бороду, бес в ребро. Прожили бы мы с Ириной Ивановной. Ну, ничего, скоро нью-октябрь наступит, всё станет на свои места.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Вряд ли скоро. Нам, по крайней мере, не дожить. Так что "на нью-Ленина надейся, да сам не плошай".
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Спасибо, вам Алексей Фёдорович. Вы меня отчитали как пацана…
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (смутившись, перебивает) Что вы, и в мыслях не держал. Я по-товарищески…
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Перестаньте смущаться. Скажу больше, мало вы меня пропесочили. Вот если б меня почаще так вздрючивали, глядишь и стимул бы появился. А то старый стал, ленивый. (Вдруг воодушевившись) Алексей Фёдорович, знаете что?.. Ну его на фиг – это целомудрие!

        Идет к тумбочке, достает оттуда пластиковую бутылку с чем-то прозрачным, прихватывает два стакана, ставит на стол. Идёт к холодильнику, достаёт продукты. Алексей Фёдорович  отвинчивает пробку, нюхает содержимое.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: Самогонка!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Она, родимая. Самый чистый продукт в настоящее время. Давайте выпьем за госпожу удачу!

Выпивают, закусывают. Юрий Иванович наливает снова.

АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: В советское время она считалась самым не чистым продуктом. Вот дожили! Откуда она у вас, если не секрет?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да года два назад… настроение было настолько паршивое, что решил напиться во что бы то ни стало. Ну и выгнал литра три. Это остатки.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: (восхищенно) Так вы и это умеете?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (улыбнувшись) Человек обязан уметь всё.
АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ: А напились?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Куда там! Только зря время потратил. (Поднимает стакан) За удачу!

Занавес

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Квартира Натальи Павловны. Мария с Никитой сидят на диване и читают.

МАРИЯ: Ника, ты всё понимаешь?
НИКИТА: Вроде да. А что?
МАРИЯ: Папе экзамен сдавать будешь.
НИКИТА: (после паузы) Наверное, не получится.
МАРИЯ: Это почему?
НИКИТА: Ты прости, я тебе не говорил… Я в армию ухожу.
МАРИЯ: (недоумевая) У тебя же отсрочка!
НИКИТА: Хочу стать мужчиной. Без службы в армии им не станешь. 
МАРИЯ: (возмущенно) Ты чокнулся?! Никита, что случилось? (Никита молчит) Ну, скажи, Никита? (Никита упорно молчит) Ладно, обо мне ты не подумал, чёрт с тобой. А институт? Ты бросаешь или тебя вытурили?
НИКИТА: Взял академку на два года. Меня поняли.
МАРИЯ: (негодуя) Я тоже должна понять?! 

        Не выдержав, заплакала. Никита в растерянности. Чтобы сгладить ситуацию, пытается показать своё благородство.

НИКИТА: Ты можешь меня не ждать…

Мария зарыдала.

НИКИТА: (поняв, что ляпнул не то) Прости.

Кладёт книгу на стол.

МАРИЯ: (заметив, что Никита положил книгу, в гневе) Возьми с собой! Пригодится!

Плачет. Никита некоторое время стоит в раздумье, но книгу назад не берёт. Ещё раз говорит "прости" и уходит. Мария рыдает. Входит Наталья Павловна.

НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (из прихожей) Маша, чего это Никита выскочил как ошпаренный, что случилось?

Входит в комнату, замечает состояние дочери.

НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (с тревогой) Маша, что случилось? 
МАРИЯ: (сквозь слёзы) Никита мужчиной захотел стать, в армию уходит добровольцем. А меня по боку…
НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: Почему по боку? Отслужит, вернётся…
МАРИЯ: (разрыдавшись) Сказал, чтобы я его не ждала.

Наталья Павловна в растерянности, не знает что сказать.

НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА: (неуверенно) Ладно, не жди. Ну, раз он такой поросёнок. Ведь столько лет дружили, а он… (Сама начинает плакать) Мы с отцом двадцать лет прожили… Тоже горевала, но ничего – живу. Найдёшь себе хорошего парня… (Мария начинает рыдать громче. Успокаивая разрыдавшуюся дочь) Ну всё, всё, всё… Перестань. Жизнь на этом не кончается. Всё будет хорошо.

Затемнение. Музыкальная пауза. Свет зажигается. На сцене Мария (она уже не плачет). Алёна, Анастасия сидят рядом, обняв сестру.

МАРИЯ: Дайте закурить, что ли… Никогда не пробовала, говорят помогает.
АНАСТАСИЯ: Я не курю, бросила.
АЛЁНА: Я тоже бросила. Схожу поищу у Мики в карманах.

Уходит. Сёстры сидят молча. Входит Алёна.

АЛЁНА: Нашла вот… Может, не будешь?

Мария всё же закуривает. После первой затяжки начинает сильно кашлять.

МАРИЯ: Не думала, что такая гадость. Забери!

Алёна с радостью берёт у сестры сигарету.

АЛЁНА: Молодчина! Мы две идиотки старшая да младшая не устояли… А ты молодчина. И не надо никогда больше…
МАРИЯ: (она ещё покашливает) Да уж на хрен, на хрен! (Усмехнувшись) Ну, папа! Ну, даёт!
АЛЁНА: (недоумённо) Папа-то здесь при чём?
МАРИЯ: Он же говорил, что мимо формулы не проскочишь. (С горечью) Я ещё не начала семейную жизнь, а уже не проскочила.
АНАСТАСИЯ: (успокаивая сестру) Да и чёрт с ним с ружьём, всё равно не стреляло!
МАРИЯ: (с горькой бравадой) А, может, что ни делается, всё к лучшему? Может, ружьё-то никогда бы и не выстрелило? Ладно, побуду какое-то время потоскухой…
АЛЁНА: (возмущенно) Ты что, сдурела?!
МАРИЯ: (успокаивая сестёр) Потоскую, потоскую и пройдёт! А? Как думаете?
СЁСТРЫ: (после испуга радостно, наперебой) Да, конечно, Манюша! Чего уж убиваться? Наладится всё! Перемелиться, мука будет, пироги с котятами испечём! Не переживай! Время лечит!
МАРИЯ: (решительно) Всё! Спасибо, сестрички. Давайте пить чай.

Занавес

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Квартира Юрия Ивановича и Ирины Ивановны через год. Обстановка не изменилась. Тот же компьютер, та же плита, тумбочки, холодильник, диван. За компьютером никого нет. Сегодня Юрий Иванович у плиты. К нему должны прийти его дети. Ирина Ивановна в такие дни тактично исчезает из дома.
Вновь выходной день третьего тысячелетия.

Звонят в дверь. Юрий Иванович идёт открывать, возвращается с Иннокентием. Он какой-то странный: то ли возбужден, то ли расстроен.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (суетится) Проходи, проходи. Девочки-то когда придут?
ИННОКЕНТИЙ: Скоро должны.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: А  ты чего такой загадочный? Случилось что-нибудь?
ИННОКЕНТИЙ: (уклончиво) Да нет, всё нормально.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (недоверчиво) Ну ладно. Компьютер пока  вы-неси в кухню.
ИННОКЕНТИЙ: (оглядываясь на плиту) Ах, да. Всё не могу привыкнуть, что кухня настоящая где-то там. Зачем было переделывать?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (разводит руками) Почём я знаю? Лохмато жить не запретишь. Бывший муж Ирины Ивановны так захотел. Теперь там ни то, ни сё, а тут всё и даже больше. Настоящую кухню используем как подсобку.
ИННОКЕНТИЙ: Кстати, а где Ирина Ивановна?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Тактично уехала к маме.
ИННОКЕНТИЙ: Ясно.

Иннокентий уносит компьютер и монитор. Юрий Иванович расстилает скатерть, начинает сервировать стол. Возвращается Иннокентий.

ИННОКЕНТИЙ: Из Осло ответа нет? Больше года прошло.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Тебе лучше знать. Ты же посылал.
ИННОКЕНТИЙ: Я твой адрес указал.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Что лишний раз доказывает наивность твоей затеи. Во-первых, там, наверное, таких посланий миллионы. А во-вторых, если даже она до них дошла, прочтут и тем более сделают вид, что не получали.
ИННОКЕНТИЙ: Телеграмму, в которой ты просишь Нобелевскую, мы не получали.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Примерно, так. Как с работой?
ИННОКЕНТИЙ: Ты ведь знаешь, что я уходил с "дороги"? Побегал, побегал по конторам… Нет, "дорога" душе ближе. Теперь восстанавливаюсь. Правда, не начальником. Не хочу опять в петлю. Поработаю проводником, а там видно будет.

Звонит мобильный телефон Иннокентия.

ИННОКЕНТИЙ: Да. (Пауза) Когда? (Пауза) Хорошо, через час.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (огорчённо) Ты уходишь? Отложить нельзя? Когда теперь соберёмся…
ИННОКЕНТИЙ: (уклончиво) Никуда не ухожу. Просто надо встретиться. (После паузы) Давно хочу спросить… Извини, если что не так скажу. Ты любишь Ирину Ивановну?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (долго молчит) Тяжелейший вопрос ты мне задал. Я так понимаю, мой ответ тебе важен?
ИННОКЕНТИЙ: Да, важен.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ну, тогда отвечу, как есть. Она мне нравится.  И моё "нравится", пожалуй, больше, чем у некоторых любовь. Она прекрасная женщина. Бабы в ней мало. И меня, говорит, любит. Что ещё надо? Помнишь Юлю Санну?
ИННОКЕНТИЙ: С телевидения?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да. Она как-то изложила мне свою концепцию на семейные отношения. Вас, говорит, мужиков любят, так радуйтесь. Любящая женщина сама выбирает себе жизнь. А если любимый человек порядочный и к тому же отвечает хоть какой-то взаимностью, ей большего и не надо. Так сказать, жертвенная любовь.
ИННОКЕНТИЙ: Лучше бы взаимная.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Согласен. Знаешь, чем страшно победившее охлаждение? Оно выстужает душу. И не даёт любить. В формуле я доказал, что миллион раз женись, миллион раз выйди замуж – охлаждения не миновать, оно повторяется из раза в раз. А любви повторной не бывает. Влюблённости – да. Но любви – никогда. Вот почему человек может быть счастлив только в первой и единственной семье. Если, конечно, создана по любви. Должен быть счастлив! Любовь всему голова. Её только надо оберегать от охлаждения. Охлаждение – всего лишь семейный грипп. Он проходит. К тому же этот семейный грипп есть веление природы, а не вина супругов. Знай люди про то, могли бы избегать семейных драм и трагедий. Увы, не знают. В житейских разборках руководствуются только своим эгоизмом. Результат чаще всего один – он заиграл, она запела и пошли по сторонам. Что это как не невежество? Оно. Мерзкое, ужасное, но могучее невежество!
ИННОКЕНТИЙ: А как ты относился к маме?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (после паузы) Я всегда боялся этого вопроса. Боялся, что ответ вдруг обидит тебя, оскорбит или ещё как…
ИННОКЕНТИЙ: Не бойся. Мне четвёртый десяток, пойму.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Спасибо за доверие. Может, и хорошо, что расставляем точки над "i". (После паузы) Влюблённость была. Не любовь. Девятнадцать лет… сопляк сопляком. Жизненного опыта не имел, о семье знал только то, что видел, никакой нужной информацией не владел. Девочка симпатичная. Влюблена до умопомрачения. Что ещё? Штамп в паспорт ляп – и готово. А куда ты денешь формулу-то?
ИННОКЕНТИЙ: Рассказывала, что брала твою фотографию, её словно током прошивало, и истома разливалась по телу.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (с горечью) Видишь, что такое охлаждение? Как только оно наступило, жгучая страсть сразу сменилась лютой ненавистью. Она о семейной жизни тоже ничего не знала. Что могло получиться? Ничего хорошего. Я, правда, пытался. Но ума не хватило. Результат ты знаешь. Прости меня за мою тупость и невежество.
ИННОКЕНТИЙ: Перестань!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Спасибо. Но нет худа без добра. Именно никчёмная жизнь с твоей мамой дала возможность задуматься над семейной жизнью как таковой. И помогла, в какой-то мере, открыть формулу.
ИННОКЕНТИЙ: Ну, хорошо, по молодости не имел опыта, знаний. Но с Натальей Павловной, когда встретился, ты ведь о семье уже многое знал. Тут-то почему осечка вышла?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Потому что в то время, в том месте лучше её никого не было. Всё видел. Зеркало души не обмануло. Указал  на недостатки. Она согласилась с ними и поклялась исправиться. У меня до сих пор письмо сохранилось, в котором она клянется себя переделать. Я помогал ей. И всё шло нормально, даже очень. Да ты сам видел.
ИННОКЕНТИЙ: Видел. И учился у тебя как надо любить. А с другой стороны горько становилось, почему не мама на её месте.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Это лишний раз подтверждает, что по дурости, тупости, бездумью, как случается у сопляков и соплячек, семью создавать нельзя. Слишком много страданий потом. Дети страдают. Они ни в чём не виноваты. Семья – это очень серьёзно, серьёзнее ничего нет. У нас с Натальей Павловной могла получиться прекрасная семья…
ИННОКЕНТИЙ: Она и была. Я помню, когда ты приходил домой, все аж визжали от радости.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (с горечью) Да, тоже помню… На крыльях домой летел! Но только началось охлаждение, вмиг баба проснулась. Да такая наглая, чванливая, заносчивая! Вылитая тёща. И первое, что баба начала делать, так это убивать в девчонках меня как отца.
ИННОКЕНТИЙ: У неё не получилось. Теперь даже не пытается.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Порой и баба одумывается. Нет, сынок, родители делают человека человеком. Или не человеком. Уж на что я знал про то, как надо, всё равно не получилось. И никогда ни у кого не получится, как бы не старался. Семьи надо создавать, сынок, семьи, а не пародии на боевики и фильмы ужасов.
ИННОКЕНТИЙ: У тебя в формуле чётко показано, как выбрать себе вторую половину и не ошибиться. Сказано во сколько жениться, во сколько замуж выходить, чтобы груз соплячества не тянул. Эти два фактора у вас в норме, Наталья Павловна с ними согласилась. Но у тебя так же доказано, что охлаждение не страшно, его можно победить любовью и оставаться навеки счастливым. Почему Наталья Павловна тут-то не поверила, что надо именно так?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Воспитание. Один ребёнок в семье. Что ты хочешь? До меня она имела два мнения – одно её, другое неправильное. Когда сошлись, она стала считаться и с моим мнением. Но как наступило охлаждение, осталось только одно – её. Знаешь, что мне однажды сказал тесть? Ты, говорит, во всём виноват, дал бы ей разок, чтоб пятый угол поискала, тогда всё бы стало на свои места. Вот так. Я ему в ответ заявил, что не надо перекладывать вину на другого, лучше бы воспитывал как следует. А ударить, даже бабу, меня бы и судом не заставили.
ИННОКЕНТИЙ: Да это и не помогает.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Пробовал что ли?
ИННОКЕНТИЙ: Нет. Но знаю.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: И не поможет. Была бы у них куча ребятишек… А один – он и в Африке один. Представляешь, какая упрямая и подлая закономерность? Если даже родители прекрасные люди, сверх подготовлены и знают, как воспитать человека человеком, у них ничего не получается. Ведь всё одному, всё для одного. Других-то нет. Он автоматом становится эгоистом, а потом, возможно, и отморозком.
ИННОКЕНТИЙ: Двоих воспитать проще?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Проще, но тоже сложно. Когда трое-четверо, тогда действительно проще. Но не значит, что одной левой. Воспитывать – самая сложная и трудоёмкая профессия на земле. Многое надо знать, уметь. Душу большую иметь. И для пользы дела уметь бороться с собой. А это самая тяжелейшая борьба – борьба с собой. Зато самая яркая и прекрасная победа – победа над собой. Хороший пример детям. Сложатся все факторы, появится гарантия, что получатся ребятишки человеками с большой буквы. Если, подчёркиваю, семейный воз везут двое – муж и жена. Одному тянуть лямку бесполезно. 
ИННОКЕНТИЙ: В поездках много раз слышал, как мамы-одиночки искренно удивлялись, что дитятки у них отморозки. "Один единственный он у меня. Всё для него, всё ему, никогда не в чём не нуждался, и – на тебе!"
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Русский язык – могучий язык! Как правильно сказано – семь "я". По церковному семь – полная полнота. Раньше сплошь и рядом встречалось по семь "я". Однако со временем некие подонки обнаружили, что из таких семей выходят настоящие люди. Открытие их повергло в ужас, и они стали разваливать семьи. И как преуспели! Семей-то практически нет. Не только в поездах о том судачат. Весь мир вопит. У нас по семье рубанули в коллективизацию. Под корень рубанули, будь они неладны.
ИННОКЕНТИЙ: А сейчас только болтают о семье, ничего не делая для неё.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да, ты прав.

Звонок в дверь. Иннокентий смотрит на часы.

ИННОКЕНТИЙ: Это сестрёнки.

Идет открывать. Юрий Иванович оглядывает стол, который накрывал во время беседы с сыном. Кое-что поправляет, ставит горячее. Удовлетворившись, что всё нормально, идёт навстречу дочерям, которые уже вошли в комнату.

АНАСТАСИЯ: (увидев накрытый стол) Девочки, нас ждали.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (с укором) Я всегда вас жду. Даже когда точно знаю, что не придёте. Ну… Руки чистые?
АЛЁНА: Как пришли, помыли.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Тогда к столу. За чаем беседовать лучше.
АНАСТАСИЯ: (в своём репертуаре) А чай "Беседа"?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Нет, на травах. (Сыну) Чего ты поминутно на часы смотришь?
ИННОКЕНТИЙ: Чтобы не пропустить встречу.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ах, да. Извини, глупею. (Всем) Рассказывайте. Как дела, как учёба?
МАРИЯ: По прежнему. Если не считать кое-каких незначительных изменений. (Протягивает отцу водительские права) Зацени.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (в сердцах) Зачем?!
МАРИЯ: (с некоторой обидой) Я так и знала, что не обрадуешься. Я их, между прочим, не купила. Честно корпела и сдавала. С первого раза при том.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да я же не про то. Молодец. Но ты знаешь, что сейчас на дорогах творится? У меня пятьдесят лет стажа, а я боюсь ездить. Урод на уроде и уродом погоняет. Права-то у всех, считай, куплены. Или как в том анекдоте.
АНАСТАСИЯ: Внимание! Ждем-с!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Стоит гаишник. Вдруг видит, идёт Мерседес, но как-то неуверенно. А, думает, остановлю на всякий случай. Останавливает. За рулём молодой пацан, права – ещё муха не сидела. Посмотрел, посмотрел, спрашивает: "Скажи честно, купил права?" Тот: "Обижаете, гражданин начальник! На день рожденья подарили!"

Все смеются.

 ЮРИЙ ИВАНОРВИЧ: Одно из двух: или купил, или подарили. Ты молодец, что сама, но… Для меня лишняя нервотрёпка. Ладно. Сядешь за руль, будь внимательна, от дороги не отвлекайся даже на миллиардную долю секунды. Вырабатывай фотографический взгляд. Кинула молниеносный взгляд, к примеру, на приборы, как бы сфотографировала показания и опять на дорогу. Потом проработаешь в голове. И всегда езди по своему ряду. (Меняя тему разговора) Алёнушка, как учёба?
АЛЁНА: Не знаю. Опять надо этот сволочной экзамен сдавать. Как подумаю, аж худо становится.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Настюша, а ты чего молчишь?
АНАСТАСИЯ: А чего говорить? Зачёт по мастерству сдала. Мастер сказал, что прорыв совершила. Мальчику одному сказал и мне. А назавтра ничего не сказал. Вот и гадай – совершила или нет. Ну а всё остальное нормально.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Манюша, а у тебя с учёбой как?
МАРИЯ: Как всегда. Платишь – учишься, не платишь – не учишься. У тебя-то как дела? Как работается на старости лет?
ИННОКЕНТИЙ: Чего мелишь, какая старость?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (останавливая сына) Она права. Как бы я ни гордился своим психологическим возрастом в тридцать лет, ни прикрывался им, а в паспорт иногда нет-нет, да и заглянешь. Правда, старости особой не чувствую. Как дальше будет, посмотрим. С обязанностями заместителя генерального директора на производственной базе справляюсь. Хитрая такая должность. Недавно шефа от банкротства спас. Для этого пришлось написать пьесу, поставить её, сыграть в ней главную роль.
АНАСТАСИЯ: А подробнее?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Много лет назад сорвали пломбу на пожарном отводе. Ребята у него работают в основном жлобьё, за исключением зятя. Зять неплохой парень. Правда, замордовал его тестюшка… Ну, ладно. Так вот. Сорвали пломбу и никто даже не почесался её восстановить. Подумаешь пломба. Да и сам он положительный. Тоже забил болт, думая, что всё ему должно падать с неба. А тут проверка Водоканала. Примчался, волосы дыбом, хоть и лысый, кричит: "Делайте, что хотите, но чтобы штрафа не было! Мне за пломбу в офисе насчитали пятьсот двадцать тысяч, а тут территория в несколько гектар. Миллионы насчитают!" Ну, думаю, надо спасать работодателя. Он хоть и эксплуататор, но работу дал, зарплату платит. Спасибо ему. Правда, мы с ним завод собирались запускать, но… Ладно, думаю, надо так надо. Сочинил пожар…
МАРИЯ: Как сочинил пожар? Базу поджёг, что ли?
АНАСТАСИЯ: Чем слушаешь? Со-чи-нил.
МАРИЯ: Фу ты, я уж подумала правда.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Короче, история длинная. Ему грозило шесть миллионов штрафа, а заплатил он только за установку пломбы и за использование воды для тушения пожара, которого не было. Всего около двух тысяч.
АЛЁНА: А тебе перепало?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Ага, перепало. Даже спасибо не сказал. И уволить пригрозил.
МАРИЯ: За что?!
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Чтобы я героя из себя не делал. Так и заявил: "Он, видите ли, героя из себя делает!"
АЛЁНА: Самодур, одним словом.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Да нет. Там, похоже, нелады с совестью. Был директором треста, а потом прихватизировал его. И, видать, где-то в подсознании сидит заноза, что не его добро, чужое. У народа украл, хоть и разрешили. Сознание же ему упорно твердит, что он владеет прихваченным по праву. Эта борьба  явного и скрытого, привела, мне кажется, к синдрому хозяина, если можно так выразиться.
АЛЁНА: В чём это выражается?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Он как будто боится, что окружающие могут поставить под сомнение его права на собственность.
АНАСТАСИЯ: Тебя посодют, а ты не воруй.
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: (отметив шутку дочери, продолжает) И что бы ни забывались, приезжая на базу, учиняет разнос надо и не надо, а, уехав, забывает. Назавтра разнос повторяется. Чистой воды картина психического недуга.  Его считают отходчивым и не злопамятным. Выглядит он действительно таким, но не из-за характера, а из-за принудительного стирания прошлой информации той подсознательной червоточинкой, которую и можно, наверное, назвать болеющей совестью или страхом перед будущим возмездием. Но не ему в новом октябре голову отвернут, а потомкам. Опять пострадает невинный. Своим хамством новые русские подставляют своих родных под гнев народа.
АЛЁНА: Выходит, что они не любят ни своих детей, ни внуков, ни тем более правнуков?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Выходит так.
МАРИЯ: А как относятся к твоему капиталисту на базе?
ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Своим поведением он добился обратного эффекта. Работающие не обращают на его взбучки внимания. А если кто-то вдруг среагировал, брось, говорят, дурью маяться, он уехал и забыл. Его никто не уважает, издеваются над ним, всякие шутки отпускают. За глаза, конечно. Когда появляется, они наперегонки кидаются его облизывать. С годами его поведение стало для него правилом. И теперь он живёт по принципу того анекдота. Подходит скорпион к болоту и просит лягушку перевезти на другой берег. Она: "Ишь ты хитрый! Я повезу, а ты меня тюкнешь, да?" "Дура, я ж тогда тоже утону". Лягушка подумала, подумала. "Ладно, садись". Довозит до середины, он тюк её в темечко. Лягушка: "Идиот, вместе же утонем!" "А что я могу поделать, натура такая!"

Все смеются.

ЮРИЙ ИВАНОВИЧ: Узнав, что я знаком с парапсихологией, стал на ножах меня носить. Опасается, видать, как бы я не разглядел, что у него внутри. И в то же время не выгоняет. Скорее всего, держит как мальчика для битья. И разряжается на мне, и заряжается, гордясь, что непростого мальчика бьёт. А сам не ухожу, потому что деньги надо. Приходится терпеть его паскудства. Но только до конца Настиной учёбы. А потом нет! Не останусь, если даже начнёт упрашивать. Такой вот длинный ответ, Манюша, на твой вопрос.
ИННОКЕНТИЙ: Так он не исключение. У всех, кто прихватизировал народное добро, сидит в мозгу такой страх. И гложет, как бы они не прикрывались наглостью.

        Раздается звонок в дверь. Иннокентий срывается с места, бежит в прихожую, возвращается с Оксаной. Все поражены.

ОКСАНА: Здравствуйте.
ИННОКЕНТИЙ: (от смущения глупо шутит) Знакомьтесь…
ОКСАНА: (представляется) Бывшая жена вашего сына и брата. Сбежала от настоящего мужа. (Объясняя свой поступок) На чужом горе счастья не построишь, а старая любовь не ржавеет.
АНАСТАСИЯ: (оторопело, как бы сама себе) А куда ты денешь формулу-то? Да… мимо формулы не проскочишь...
 
Занавес

На авансцену выходит режиссёр спектакля. Он в нескольких перекрёстных лучах света. Занавес открывается.

РЕЖИССЁР: Уважаемые дамы и господа! Минуту внимания! У вас, наверное, на душе осадок? Говорили, говорили о рецепте счастья, а какой он, конкретно так и не сказали. Не сердитесь на нас. Такова интрига спектакля. А рецепт семейного счастья – книга Юрия Цибина "Формула семейной жизни", ждет вас на сайте forslife.ru. Будьте счастливы!

Общий поклон. Занавес закрывается.

© Текст Ю.И. Цибин 2007 2 апреля 2007 года,
© Музыка Д.Ю. Цибин 2007 21 час 30 минут       Санкт-Петербург