Женщины не могут спокойно жить без чёткого плана на будущее, без наивной уверенности, что мифическое завтра зависит только от неё самой. Самые захудалые из них каждую минуту в деталях рисуют себе завтрашний день, что оденут, куда пойдут, с кем познакомятся. Мечты эти, как правило, имеют к реальной жизни такое же отношение, как серая повседневная быль к красивой детской сказке. Да это и не важно, ведь завтра будет новый день, а значит, возможность наметить новую жизнь.
- Где он?.. Как он? - самой страшной для Антонины Шелеховой в первые недели исчезновения мужа казалась неизвестность.
Когда Григорий не вернулся со смены, она, подождав до вечера, бросилась к соседке, якобы за солью. Её муж Константин только проснулся после ночной и, не смущаясь, сидел в жарко натопленной комнате в линялой майке и трусах.
- А, соседушка! - обрадовался он, почёсывая вывалившийся живот. - Проходи… Зачем пожаловала?
- Соли бы мне... - прикинулась простушкой Тоня. - Сварила Григорию борща, кинулась, а соли ни крупинки.
- Наталья, вынеси соли! - крикнул он жене, возившейся в другой комнате. - Что-то ты поздно мужу борщ варишь, или не до того было?
Сосед посмотрел на Тоню с манящей масляной улыбочкой, большого любителя женского пола. Когда-то давно он сам засматривался на неё и даже в жёны взял девушку из другого посёлка, отдалённо напоминающую Антонину. Та обиженно ответила:
- Так нет его ещё с работы!
- Как нет? - удивился Костя. - Из лавы мы выехали вместе, всё вроде нормально было.
- Так, где же он?
- Не знаю, - сосед поправил синие трусы до колен, - он потом пошёл в контору. Семён переказал, что его зачем-то вызывают, а я двинул домой.
Антонина задумчиво попрощалась с соседями, не глядя, схватила спичечный коробок с солью и побежала на шахту. Сердце её стучало так сильно, что ей казалось, встречные люди слышали его и удивлённо оборачивались вслед. На самом деле они провожали взглядом красивую женщину с обезумевшими глазами, многие догадывались, в чём дело:
- Пропал муженёк и видно не у зазнобы сидит.
В шахтную контору её не пустили. Знавший её с рождения дядька Матвей, упорно глядя в сторону, сказал:
- Не положено гражданочка!
- Мне бы только узнать, куда делся муж мой! - Антонина умоляюще смотрела на пожилого бойца ВОХРа. - Спросить бы у кого, не видели ли его?
- Не положено! - громче, чем следовало, приказал охранник, а потом, понизив голос, добавил: - Иди домой, дочка, вечером зайду, расскажу.
Антонина еле дождалась, пока он постучит в дверь её хаты. Домашняя работа просто валилась из рук. Борщ выкипел, каша подгорела. Дети, тринадцатилетний Петя и семилетняя Сашенька удивлённо смотрели на мать, не понимая, что с ней. Об отце они не спрашивали, после школы она сказала, будто он уехал по делам.
- Маманя, случилось чего? - наметившимся баском поинтересовался сын. - Ты сама не своя…
- Ничего, Петенька, - ответила Антонина и смахнула слезу. - Это я запарилась совсем, посижу, отдохну.
Так она и сидела, молча, пока не пришёл дядька Матвей. Антонина бросилась к нему и внезапно остановилась, поняв по выражению его лица, что случилось нечто страшное.
- Прости, дочка! - Дядька, работавший с её отцом, сгорбился на табурете. - Когда ты пришла у нас из органов шуровали, не мог говорить.
- Откудова?
- Из НКВД, откуда ишо…
Старый шахтёр, по состоянию здоровья перешедший на работу в охрану, медленно свернул и закурил самокрутку. Неторопливые движения, раздавленных непосильным трудом пальцев, не давали говорить языку, ему не хотелось огорчать Антонину. Он выпустил из вислого носа объёмную тучу табачного дыма и сказал:
- Беда!
- Говори скорее…
- Забрали твоего Григория.
- Как забрали?.. За что? - вскрикнула она.
- То мне не ведомо…
Женщина всегда точно знает, чего она хочет, но очень редко ей это действительно нужно. Услышав страшную весть, Тоня первым делом подумала о том, что лучшего мужа ни у кого не было, хотя несколько дней назад смотреть на него не могла.
- Какая-то ошибка! - растерялась она. - Григория за что можно забрать?
- Ясное дело, - дядька Матвей пожал костлявыми плечами. - Только оттудова пока никто не вернулся.
***
Едва на проснувшемся Востоке стало светать, надзиратели начали громко выкрикивать фамилии осуждённых. Выкрикнули и фамилию Михаила:
- Кошевой, с вещами на выход!
Со всех концов огромной пересыльной тюрьмы медленно потекли людские ручейки, сливавшиеся в гулком тюремном дворе в плотную арестантскую массу. Старый «зэк», по повадкам вор в законе, выходя из решетчатых дверей блока, упал на снег, как срезанный косой. Он не хотел отправляться в северные лагеря и талантливо симулировал полнейшее бессилие.
- В больничку мне надо, - хрипел вор, сухой, как щепка, - не имеешь права, начальник!
- Иди, иди…
- Не могу!
Старший конвоя за десять лет службы насмотрелся всякого. Ни слова не говоря, капитан кивнул дебелому сержанту и скучающе отвернулся. Тот подскочил сзади к упавшему и рывком поднял его на ноги, цыкнув при этом:
- Вставай тварь!
Только вор стал мешком валиться на правый бок, к нему шагнул конвойный, держащий наперевес винтовку с примкнутым штыком. Острие, тускло блеснувшей стали, упёрлось в правое плечо «зэка», заставив валиться налево. С той стороны уже стоял другой солдат, приставивший штык к левому боку симулянта.
- Куда, ****ь?! - назидательно засмеялся он.
Спереди и сзади тоже встали конвойные с острой сталью в руках. Вор, подталкиваемый уколами, неуверенно двинулся к шевелящейся массе осуждённых. С каждым шагом темп передвижения нарастал. Зажатый в стальной плен опытный «зэк» понял, что проиграл.
- Твоя взяла, начальник! - выдохнул он и переместил руки за спину. - Отзови своих псов, сам дойду.
- А ты говорил в больничку нужно…
Капитан махнул рукой, и солдаты отступили, а вор бодро влился в колышущий строй. Перекличка отправляемых на этап заняла час, затем обыск, посадка в грузовые автомашины.
- Слаженно работают черти! - с немалой долей одобрения сказал незнакомый сосед Михаила.
- Опыт имеют, - безразлично буркнул тот.
Всё происходило строго по инструкции, у охраны чувствовался немалый опыт. Вначале в кузов «полуторки» забрались двое конвоиров, встали по углам. Они повернулись спиной к кабине, на боку у каждого, в кожаной кобуре, по нагану.
- Залазь целыми рядами! - этапируемых построили по шесть человек и приказали подниматься в машину.
В кузове они подошли вплотную к кабине и встали спиной к конвоирам. Следующую шестёрку поставили сразу за ними. Кузов набили до отказа, крайние в рядах крепко прижались к бортам.
- Садись! - грозная команда заставляет вздрогнуть. - Разом, мать вашу!
- Тесно…
- Без разговоров.
Люди с трудом опустились на дощатый пол одновременно и с грязными матами. Теперь встать точно никто не сможет, - стиснуты все накрепко. Чья-то умная голова додумалась до технологии создания живого монолита, о прыжке из машины на ходу, нечего и думать...
- Везут, как скотину на бойню, - вяло размышлял Михаил Кошевой, покачиваясь вместе со всеми на ухабистой дороге.
Михаил многоэтажно выругался, невольные соседи подумали, что он ругает тряскую езду. На самом деле Кошевой вспомнил, как всё начиналось.
- Чёрт меня дёрнул зайти тогда в районный отдел НКВД, делать больше нечего было! - пробурчал он и надолго замолчал.
… В проклятый день он приехал на отчёт в райком партии. Колхоз, который он возглавлял, назывался «Красный ключ» и считался на хорошем счету в районе. Коллективизация прошла относительно спокойно, казаки поворчали для вида, но, помня последствия восстания 1918 года, в колхоз записались.
- Колхоз сам развалится и всё вернётся к прежней жизни, - думали осторожные станичники.
Погодя согнали в наспех построенные конюшни и коровники домашнюю скотину, снесли упряжь и инструмент. Сколько Михаилу пришлось пережить за эти годы, не счесть. Бессонные ночи, угрозы, постоянные крики и ругань на нерадивых работников.
- Ты как вспахал поле у оврага? - ругал он через тщедушного казачка.
- А чё? - тот лишь для вида прошёлся плугом по чужой земле.
- Нужно переделать.
- Вот сам и паши!
Казаки, враз потерявшие интерес к хозяйствованию, работали спустя рукава, из-под палки. Михаил метался по полям, фермам, но только уезжал к другим, работа затухала. Коровы и лошади стояли грязные, голодные. Колхозные поля подвергались набегам бесхозной живности, урожаи падали.
- Не своё, не жалко! - рассуждали хуторяне Татарского. - Нехай Кошевой жилы рвёт, а нам не к чему…
- Всё едино, больше трудодня не заробишь.
Постепенно, неусыпными стараниями Кошевому удалось переломить ситуацию. В колхоз пришла тракторная техника, удобрения, подросла молодежь, по-другому относившаяся к Советской власти.
- Жить и при Советах можно!
- Правильно гутаришь... - люди приспособились жить при новых условиях, хитрили, изворачивались, но жили.
Михаил мог теперь спокойно оставить хозяйство, при частых отлучках в район душа не болела. В случае чего Мишка всегда поможет…
- Как ты перенёс весть, што твой батя «враг народа»? - подумал стиснутый в кузове конвойной машины старший Кошевой, вспомнив приёмного сына. - Не отрёкся ли как другие?
Когда жена Дуняшка родила переношенную дочку, Михаил был счастлив, но девочка родилась слабенькой и вскоре умерла. Тяжёлые роды подорвали женское здоровье жены, и детей у них больше не было. Михаил усыновил отпрыска Григория Мелехова, брата жены и считал его сыном.
- Я же его с малолетства воспитывал как своего, - взгрустнул он.
Мишка вырос в высокого, красивого парня. Кошевой часто ловил себя на мысли, что он до невозможного похож на молодого Григория, те же ухватки и тот же строгий взгляд из-под изломанных бровей.
- Вылитый Пантелевич! - говорил он жене. - Только характером в мать.
- Как две капли похож, - соглашалась Евдокия, - только добрый…
Мишка и впрямь рос покладистым, но в нём присутствовало обострённое чувство справедливости. Не раз он приходил домой весь в крови, дрался с ребятами, надсмехающимися над хромающим колхозом. Когда пришло время, вступил в комсомол. Накануне ареста отчима привёл в курень Дарью, дочку Прохора Зыкова.
- Расписались в сельсовете и будем жить вместе! - сказал приёмный сын.
- Как же без благословения? - поседевшая Дуняшка ударилась в слёзы.
На скромной свадьбе в выходные пьяный Прохор кричал в голос:
- Видел бы ты, Григорий Пантелевич, каков сынок уродился… - отец невесты наловчился пить одной рукой не хуже, чем двумя. - Вишь, как жизня распорядилась, ить мы с тобой породнились.
- Угомонись, Прохор, - стыдил его Кошевой, - свадьба всё же…
- А мне скрывать нечего! - кричал Зыков и махал пустым стаканом. - Я свого боевого командира, нипочём не забуду... Орёл!.. Как в атаку шёл конным ажник у меня от страха поджилки тряслись.
- Хватит, говорю!
- Где ты, любушка мой? - плакал Прохор. - Хучь бы взглянуть глазком…
Молодые стали жить в отремонтированном курени Мелеховых, так издревле повелось, жена приходила в семью мужа. Однажды старший Кошевой поехал в Вёшенскую на совещание партийного актива района.
После заседания к нему подошёл второй секретарь Поляков и попросил:
- Михаил, подожди минутку. Зайди к Патрикееву.
- А што случилось? - удивился Михаил и посмотрел в окно.
- Да я не знаю, - сознался секретарь и заглянул в какую-то бумажку. - Ориентировка на кого-то пришла… Может, ты знаешь…
- Добро! - легко согласился Кошевой. - Зараз зайду.
Отдел НКВД располагался в здании райкома, с другой стороны. Михаил обошёл дом бывшего станичного атамана и толкнул тяжёлую дубовую дверь. Он ничуть не волновался, как всякий праведный большевик Кошевой считал, что за просто так у нас не сажают. За собой он никакой вины не чувствовал, одни заслуги. Как-никак в партии с восемнадцатого года.
- А Михаил! - обрадовался начальник районного отдела НКВД Патрикеев. - Спасибо, что зашёл.
- В чём дело, Сергей Иванович? - вежливо спросил Кошевой, на людях он всегда называл старого знакомого по имени отчеству. - Спешу домой, попутка скоро будет отъезжать.
- Я задержу тебя всего на пару минут, - засуетился Патрикеев и отложил в сторону карандаш. - Понимаешь, из города Сталино, пришла ориентировка на какого-то Шелехова. Мол, это наш земляк Мелехов Григорий Пантелеевич. Ошибка, наверное, … Не знаешь такого?
Михаил сразу поник, он подумал, что компетентные органы знают всё. Кроме того, Кошевой не мог и не хотел врать, поэтому рассказал следователю почти забытую историю. Кошевой надеялся, что за давностью лет и, учитывая его былые заслуги, к нему отнесутся по-человечески. Мигом посуровевший лицом Патрикеев подвёл итог исповеди:
- Подделка документов, пособничество «врагу народа»…
- Да ты што, Серёга? - Михаил свёл на переносице светлые брови. - Какое пособничество, я же энто для сестры Григория, Евдокии Пантелеевны, моей жены сделал. Ты же её давно знаешь, не раз у нас обедал…
- Для кого Серёга, а для кого гражданин начальник.
- Вон оно как, Иваныч! - возмутился горячий Кошевой. - Мы же с тобой вместе воевали, совместно боролись с врагами Советской власти?
- Хорошо же ты, Михаил, скрывался… Ты сам враг! - упрекнул его Сергей и рявкнул: - Сдать документы! Я тебя арестовываю…
- Ах ты, гад! Да ты што - рехнулся?
Михаил бросился на следователя, вызванные охранники скрутили его. Домой Кошевой не вернулся, через месяц ему присудили десять лет лагерей.
***
Оперативный приказ НКВД СССР № 00447
«ОБ ОПЕРАЦИИ ПО РЕПРЕССИРОВАНИЮ БЫВШИХ КУЛАКОВ, УГОЛОВНИКОВ И ДРУГИХ АНТИСОВЕТСКИХ ЭЛЕМЕНТОВ».
Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым беспощадным образом разгромить банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков, и покончить с подрывной работой против основ советского государства.
В соответствии с этим приказываю - с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников.
При организации и проведении операций руководствоваться следующим:
1. Изобличённые следственными и проверенными агентурными материалами враждебные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований.
2. Все репрессируемые кулаки, уголовники и другие антисоветские элементы разбиваются на две категории:
а) К первой категории относятся все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов. Они подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, - расстрелу.
б) Ко второй категории относятся все остальные менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них, заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.
3. Приговора по первой категории приводятся в исполнение в местах и порядком по указанию наркомов внутренних дел, начальников управления и областных отделов НКВД с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение.
4. Направление в лагеря лиц, осуждённых по 2 категории, производится на основании нарядов, сообщаемых ГУЛАГом НКВД СССР.
Народный Комиссар Внутренних Дел Союза ССР ЕЖОВ.
Продолжение http://proza.ru/2011/11/02/1033