Вспомнил Австралию и наших "эмигрантов".
«Эмигранты» я беру в кавычки, т.к. не эмигранты все они, а их выбросила своя Родина.
Мало кто и из старшего поколения знает о событиях на КВЖД, а среднее, и особенно молодое поколение, вообще об этом ничего не слышали.
Всё это окутано, засекречено и глубоко упрятано в архивы КГБ.
Трудно предположить, что коммунякам стыдно за это.
Это ещё одно пятно на деятельности коммуняков, которое ОНИ даже не пытаются смыть.
О том, сколько «врагов народа» сгнили на строительстве КВЖД - тема отдельная.
А за этим судьбы людские. Кое-где проскакивают статейки, но не очень они поощряются, а тем более без охоты публикуются.
Во второй половине 50-х годов «вечная дружба» председателя Мао и Никиты Хрущева рухнула.
У русских в Китае был небольшой выбор: взять китайское гражданство, уехать в СССР или эмигрировать в любую страну, готовую их принять.
Взять китайское гражданство почти никто не решался. СССР не очень радостно раскрыл свои обьятия как мать-Родина, а скорее как суровая и злая мачеха.
Вот и оставался один выбор: уехать в Австралию.
Этот вариант и стал наиболее предпочтительным. Под эгидой Всемирного совета церквей переселиться либо в Сидней, либо в Мельбурн.
В Асвтралии, к приходу судна в порт подьезжали всегда наши «эмигранты», в основном все с КВЖД, но бывали эмигранты, уехавшие ещё сразу после революции.
Бывшие военнопленные, и угнанные в Германию, а потом занесённые в Австралию. Да впрочем где только не встречал наших!
Есть, конечно, среди них и отьявленные мерзавцы, но, как правило, они с нами не общаются.
В Уругвае, Аргентине эмигранты, уехавшие из России после революции.
Их понять можно. Наломали мы дров в семнадцатом, и что?
Представил, что жил в интеллигентной семье, к примеру, врачей или крупных инженеров, имел хорошую квартиру, загородный дом,няню, кухарку, получал хорошее жалование.
А самое главное, что к примеру, профессор Преображенский не воровал, даже и представить трудно, )
Так вот, в один день, приходят революционные морячки и заявляют, что всё это "наше". Не было у беженцев в семнадцатого-восемнадцатого годов большой любви к новой власти, да и подозреваю, что вообще не было к нам никакой любви, откуда бы ей было взяться.
Очень много с ними общался, много немыслимых поворотов судьбы наслушался.
Видел, какая боль у них в душе и обида за страну, которая с ними так поступила.
Слышал справедливые упрёки, чудовищные несправедливости, которые свалились неизвестно за что на их головы.
Но НИКОГДА не слышал от эмигрантов пятидесятых ни слова ругающего Россию, а у всех у них, как ни у кого, казалось бы, поводов предостаточно.
Потом понял, что оберегали они нас от того, что испытали сами.
Чтобы вдруг не вякнул бы с дуру кто-нибудь не там, и не то, поэтому и не касались они никаких в разговорах политики.
Знали они всё больше нас, наивных, слепо верящих в светлое будущее, которое так и маячило вдалеке, не приближаясь.
Останавливались где-нибудь за складами и ждали, когда ребята пойдут в город. Прекрасно знали они, что у нас будут неприятности «за связь с эмигрантами», поэтому крайне ненавязчиво, волнуясь за нас, просто предлагали подвезти куда-нибудь в город.
Брали два-три человека, возили просто по городу, а потом непременно привозили к себе домой на обед. Чтобы не давать повода как то себя скопроментировать, мы никогда в гостях у них не пили спиртное, и они, зная это, никогда не провоцировали.
Однажды в Сиднее, только пришвартовавшись, стояли у трапа и ждали, что кто-нибудь подьедет, а то до центра города добираться далеко, а такси дороговато.
Подьехала машина и по трапу стал подниматься на борт дядя Коля, на вид лет 68, здоровый русский мужик, оказавшийся в Австралии после событий на КВЖД.
Все его уже прекрасно знали. Всегда весёлый, доброжелательный и остроумный.
Вдруг к трапу вышел комиссар (помполит), махровый фанат-сталинист, совершейннейший зомби-коммунист и заорал на вахтенного матроса:
-Гони отсюда эту власовскую антисоветскую нечисть.
Дядя Коля опешил, остановился, пристально посмотрел на комиссара и молча стал спускатья назад. Я догнал его, не обращая внимания на комиссара, успокоил, извинился за этого нашего скота и мы поехали.
Ехали молча, я понимал его, а он видел, что мне неловко за этого упыря.
-Нет, нужно его полечить-сказал дядя Коля и порулили в другую сторону.
В Сиднее была довольно крупная организация "Русско-Австралийской дружбы". Председателем этой организации была легендарная 85-летняя баба Моля.
За рулём всегда сидела сама!
Все моряки обожали и любили эту старушку. Бескорыстно и откровенно она любила русских моряков, и, что удивительно, по-русски не знала ни слова.
Ходили слухи, что в далёкой её молодости был у неё удивительный и бурный роман с русским моряком. Скорее не роман, а большая любовь, которая закончилась трагически.
И вот уже сколько лет она старается, хоть как-то, пусть косвенно, но быть рядом со своей прошлой любовью, видя в каждом моряке своего любимого.
Всё таки-так бывает.
Привозила она непременно каждому подарок и давала деньги на покупку книг для судовой бибилотеки.
В Сиднее был самый большой русский книжный магазин, где можно было купить совершенно немыслимую в СССР литературу, которая у нас почти не издавалась.
Возила нас баба Моля каждый день на экскурсии, или по городу.
Организовывала какие-нибудь мероприятия, и всё - абсолютно бесплатно.
О деньгах не было и речи. Благодаря ей на судах, стоящих на Австралийской линии,были шикарные библиотеки.
Дядя Коля подьехал к офису организации "Русско-Австралийской дружбы".
Зашли в офис. Бабы Моли на месте не было, а он долго разговаривал с представителем организации.
Всё дословно обрисовал, а я подтвердил.
Представитель сказал, что этого они так не оставят и он сейчас же свяжется с бабой Молей (полное имя её так никто из нас и не узнал ) и направит претензию и жалобу консулу.
-Ну, теперь домой- сказал дядя Коля.
Жена, под стать ему, дородная, добрая, домашняя русская женщина, сразу усадила нас за стол.
Когда я её увидел, поразился, насколько она была похожа на мою бабулю и пахло от неё как от моей бабули - пирожками, я у бабули был самый любимый внук.
Дядя Коля достал из холодильника бутылку водки. Налил себе хорошую дозу, и залпом, красиво, именно красиво, по-русски выпил.
-Тебе не предлагаю, знаю.
-На судне и так теперь у тебя будут неприятности, а уж обнюхивать комиссар будет со всех сторон, но, впрочем, ему будет не до обнюхиваний.
Закусив, и опрокинув ещё стопку, сильно выдохнул.
-Редко это очень, разве что в праздники, а тут вот….
-А знаешь-сказал он- я ведь тоже когда-то был комиссаром, но нечистью никогда не был. Что же, ребята, там у НАС (так и сказал "у НАС") делается до сих пор!
- Поймут когда-нибудь?-продолжал дядя Коля
- Сын мой, родился уже здесь, в Австралии.
Дал я ему хорошее образование, работал как проклятый, но выучил его и в люди он большие вышел. Живём вот с матерью на старости лет и ни в чём себе не отказываем, одни радости.
Домой вот тянет, поглядеть- так и сказал сказал ДОМОЙ.
-Работает сынуля в очень крупной и престижной компании в совете директоров. И вот уже давно замечаю, что как-то он вроде стесняется, что мы с матерью у него русские. Заметно это нам и обидно. Такие вот дела.
-Да ладно, дядя Коля, рухнут эти кровососы всё равно. Лет через 25 точно.
-Думаешь?-спросил дядя Коля.
Это был 1986 год.
Просидели мы с ним до вечера.
Много рассказал он чего, хватит на целую книгу.
В конце взял с меня слово, что забуду я всё это, ведь кроме вреда от этого мне ничего не будет.
Вечером отвезла меня на судно тётя Света, его жена.
На судне, конечно, помполит меня обнюхал, но я ещё подстраховался и засветился специально у капитана, что я вообще не принимал спиртного.
С приходом домой, сразу по трапу с таможней и погранцами поднялись три «сероглазых».
Первого меня, затем всех остальных членов экипажа порасспросили, и уехали.
Меня снова не тронули, почему? Это отдельная и большая история, описанная мною в воспоминаниях «В дальнем плавании».
Буквально на следующий день помполиту пришла замена.
Сдал он дела, зашёл ко мне и с опрокинутой мордой спросил:
-Ты на меня стуканул?
-Дурак ты! - ответил я.
Передо мной стоял совершенно поникший и какой-то сразу сдувшийся шарик. Холёная и жирная, ещё три дня тому назад самодовольная физиономия , была облицетворением скорби и покорности.
-Всё! Больше плавать не буду. Ещё из партии могут выгнать. Кто же меня так вложил?
-А ты вспомни, кого ты в Сиднее нечистью власовской обозвал и с судна выгнал?-напомнил ему я.
-Неужели этот власовец!? Неужели он капнул?
-Дурак ты ещё раз-смакуя и злорадствуя, ответил я.
-А «власовец» всю войну прошёл, трижды ранен и в конце 44-го комиссовали по ранению. «За отвагу» имеет, показывал мне. И тут у тебя, комиссар, прокол.
Посмотрел я на него, и выждав и насладившись его убитым состоянием сказал:
-Так вот. Заложила тебя сама Баба Моля, и не кому-нибудь а в посольство. А на тебя бумагу состряпал консул, очень хорошую, так что иди теперь к Главным воротам порта, может метлу доверят, хотя и это сомнительно.
Голову втянул комиссар и тихо вышел.
Жалкий он стал, но жалости у меня не было.
Больше я его не встречал, а с дядей Колей и тётей Светой ещё несколько раз встречался, когда заходили в Сидней.