http://www.proza.ru/2011/11/22/1226
Они не виделись два с половиной года, и многое произошло за это время…
Было отменено раздельное обучение; по радио ежедневно гремела песня «девчонки, мальчишки», однако старшим классам было решено сохранить до окончания школы «половой» статус. А для Зуева то, что в девятом только начиналось, в десятом размножилось многократно. Прежде редкие контакты с «отроковицами» (наконец-то он понял значение этого слова) сменились взаимостремлением и поиском новых впечатлений. Ему – и им, этим отроковицам! - было наплевать на то, что кто-то где-то наверху опасается неконтролируемого соединения молодых людей! Десятые «а» - мужской в их школе и женский в соседней - объявили о «содружестве»; постепенно оно распалось на пары, заинтересованные в том, чтобы… Ну и всё, что связанно с этим…
Образ Мурки постепенно таял, и за последовавшие полтора студенческих года Алька Зуев почти забыл её…
Он готовился к зимней сессии второго курса; первый экзамен был назначен на второе января. Тридцать первого ближе к вечеру Мурка неожиданно позвонила - будто не было между нами той давней сцены со слезами и нотациями! - и просила приехать.
- Когда?... Сейчас?!!!
- Да. Встретим Новый Год с тобой вдвоём. Родители уйдут, - говорила она, - а нам многое надо обсудить.
Не ожидал, что на него так накатит! Да, понимал он, что ему предлагается заменить кого-то, сорвавшегося с крючка... И в то же время, замирая, в смятении он слушал знакомый голос.
Но, он не может:
- Я уже собрался идти в давно намеченную компанию!
- Тогда, - она вздохнула, - приходи завтра в десять, с нами будет одна моя подруга с приятелем; я много наготовила на Новый Год.
Внутри что-то отпустило. Он уже взял себя в руки и с интересом проследил за своим ответом, рождавшимся, как бы, и без его участия: да, он согласен, но уйдёт рано - второго числа у него экзамен, и…
- Не бойся, отпущу тебя, - её голос потеплел, - попадёшь ты на свой экзамен. Только не звони в звонок – не стоит беспокоить соседей. Постучи в стенку на площадке: у нас в комнате хорошо слышно.
Он постучал в стенку ровно в десять. Дверь открылась мгновенно, как будто Мурка уже стояла за дверью и ждала.
- А вот и ты!... А это – я!...
Широкая улыбка на лице выражала полное торжество. Она почти не изменилась, только между бровей была большая, как у индийских женщин из фильма «Бродяга», зеленоватая точка. Татуированная, что ли? Успевшая устареть причёска «венчик мира» ей совсем не шла – укорачивала шею; лучше бы ей сделать модную «лошадка хочет писать»!...
Она не скрывала радости:
- Вон, какой ты стал!... Большой, красивый… Пойдём, познакомишься с моей подругой. Она - лучшая манекенщица Ленинграда.
За столом сидела высокая, очень красивая, можно сказать, ослепительная женщина; невысокий паренёк-брюнет терялся рядом с ней. Зуеву показалось, что она смотрит на него таким же, как у Муркм, хищным взглядом.
- Это друг мой Алька! Мы давно знаем друг друга, - подруга прильнула к нему, - очень давно, - но с Нового Года я буду звать его, - её рука нежно погладила по голове, - только полным именем. Как взрослого человека! Альбе-ерт!... И вы так его зовите. А в ту комнату, - она поправила ему галстук, - чур, не заходить: там для тебя сюрприз! Мы ещё не выпивали, тебе слово.
- Хорошо, - ответил он, - с Новым годом! За прекрасных дам, за тебя, Мурка.
В её голосе послышался каприз:
- Зови меня Мусей, я тебя уже просила!
Он промолчал.
Стол был роскошен. Беседой руководила хозяйка, и где только она находила темы для разговора! Сидевшая напротив и не сводившая с него глаз «ослепительная» что-то шепнула молчаливому спутнику, тот повертел ручками приёмника. Зазвучала приятная тихая музыка, щека подошедшей сзади Мурки прижалась к его щеке, нежные руки обняли за плечи, и он услышал:
- Казак, а ведь ты так ни разу и не станцевал со мною танго…
Мелодия плыла и завораживала, мужчина в Зуеве расправлялся, давая всё больше знать о себе. А в душе разгоралась борьба; мысли о предрешённом заранее и неизбежном уходе затеяли спор со всё растущим и уже неодолимым желанием остаться. Обещанный сюрприз, тихая музыка, Мурка, до предела прижавшаяся к нему нежно-нежно и всем телом, ласковые, как бы, случайные прикосновения рук - то смыкавшихся у него на шее, то снова касавшихся груди, шеи, щеки – не оставляли сомнения в том, кто победит, и кто будет побеждён! Двенадцать надвигались неумолимо…
Когда стрелка перевалила за полночь, холодея, он решительно встал:
- Мурка, мне пора! Завтра экзамен.
Её лицо сделалось растерянным и жалким, «ослепительная» и брюнет замерли. Зуев почувствовал, как быстро немеет у него лицо и слабеют ноги, и решительно шагнул к вешалке, к шинели, наконец-то, недавно купленной на Митрофаньевской барахолке (придти в прежнем выношенном пальтишке он не решился бы!). Совсем как лётчик Ермолов из фильма «Жди меня» решительно, по-мужски уходил он и, как Лиза, жена этого Ермолова, рыдающая Мурка охватила сейчас его плечи. Он понимал, что не так уж важен этот завтрашний экзамен, сдал бы позже (можно было бы вообще не ходить на него!) – ведь она так готовила этот праздник, так надеялась!...
Но - слово было произнесено! Он помнил своё «я сказал – всё» и не мог признаться, что это было не более, чем мальчишеским бахвальством!... Непослушные пальцы застёгивали пуговицы шинели, а она, не вытирая слёз, прильнув всем телом, охватывая и скользя по нему руками что-то шептала, обещала, о чём-то просила… Уже в коридоре просила, уже на лестнице… Весь, скованный, окаменелый, плохо понимая, что происходит, он только и следил, чтобы не изменить решения, не поддаться. Внутри него всё болело.
Полночный Невский был почти безлюден. Метель, завивающаяся с Бродского на Площадь искусств, толкала вбок и в спину. Пути назад - не было…
http://www.proza.ru/2011/11/22/1275