http://www.proza.ru/2009/11/19/1089
Наступил октябрь. Под колоннами Казанского собора встретились десятка полтора бывших пионеров-лагерников. Толковать было, вроде бы, не о чем, слоняться под мелким дождичком по пасмурным улицам не хотелось. Мурка предложила зайти к ней домой попить чаю; коммунальная квартира, где она жила, находилась рядом, двумя этажами выше мастерской «Павел Буре» - окнами тоже на Невский. И родители, сказала она, сегодня придут поздно…
Кто-то из гостей завёл патефон, Мурка расставляла чашки. Из вращающейся книжной стойки неожиданно для себя Алька извлёк книжку «Ваши крылья» американца Арсена Джорданова. Он помнил, что в каверинских «Двух капитанах» её читал главный герой, Саня Григорьев – а кому из мальчишек не нравился этот Саня! Мурка не раз подходила к нему, звала к столу, но он листал эти «крылья», делая вид, что сверх меры увлечён чтением; даже отказался от чая. Тогда она предложила пойти в кино.
В «Молодёжном» показывали очередной «трофейный» фильм, народу было много. Прямо перед ними трое плечистых амбалов загораживали экран, да к тому же ему мешали все эти бывшие лагерники рядом… Перебравшись повыше, он сел отдельно от всех на ступеньки балкона и какое-то время тщетно пытался уследить за происходящим на экране. В неверных экранных отсветах слева и снизу вверх мелькнула Муркина тень, и вскоре к его спине прикаснулось что-то острое. Носок туфельки? На экранном фрегате разливался тенором бравый моряк, слева в темноте вслед за лёгким дыханием возник шёпот:
- Ты запомнил, как зовут главного героя? Джеффри Торп! Я бы ни минуты не колебалась…
И острое ещё сильнее надавило пониже спины.
Он пригрозил:
- Прекрати, Мурка, или я уйду.
- Валяй, уходи! - она с силой пнула.
Алька крякнул, справа в балконных рядах зашипели; он сполз на ступеньку ниже, но уходить... Не хотелось ему уходить, и чувства победителя тоже не было… Мешала досада. На выходе из кинотеатра, задерживая движение, она вдруг остановилась:
- В воскресенье в час я буду у Казанского на остановке. Захочешь – приходи.
Ему назначалось свидание! Он и сам уже несколько дней думал, как бы, сохранив своё «я сказал…» и не теряя лица, назначить ей свидание; эта встреча с лагерниками была как раз кстати. Но надеяться, чтобы она предложила сама!... От живота вниз скользнул холодок. Или страх?... Как бы, снисходя к ней и нехотя, он пообещал прийти.
Всё утро шёл снег, жижу разбрызгивали редкие автомобили. Когда трамвай «двадцатка» с улицы Бродского ещё только выворачивал на Невский, он уже пытался, стоя на площадке, издали рассмотреть остановку у Казанского. Мурки на ней не было. И на кольце за Казанским не было. И в начале Плеханова тоже… Разочарование постепенно сменялось обидой, пожалуй, даже злостью. Трамвай тронулся в обратный путь, и как только завернул направо на Невский, Алька увидел Мурку, идущую к остановке рядом с каким-то высоким парнем. Издав неопределённый звук, он на ходу спрыгнул с площадки, поскользнулся и плашмя рухнул в ближайшую глубокую лужу. Мурка стояла напротив на тротуаре с непривычным выражением на лице, глаза испытующе сверлили его. Отряхиваясь, как пёс, он подошёл к паре; было мокро и неудобно. Пожалуй, мерзко. Парень сразу же ушёл.
Перебрасываясь незначительными замечаниями, они независимо и рядом шли по направлению к Фонтанке. В такт шагам справа и навстречу смещался Дворец пионеров. Говорить было не о чем, он не чувствовал в себе привычной уверенности. Мокрые штаны холодили и прилипали на каждом шагу; дразнить её не хотелось, себя выдумывать - тоже. После паузы, как бы, между прочим, он сообщил, что им в школе вчера назвали дату праздничного ноябрьского вечера – ближайшая суббота. И добавил:
- Если хочешь – приходи…
Ответа не услышал. Это что же, она думает, что он будет уговаривать её? Вот ещё! Мазнув взглядом по ближайшему из Клодтовских коней, он вздохнул:
- Ну, пока. Мне надо домой.
- Зачем? – спросила она. – Зачем же ты тогда приходил?
- Есть дела дома. Да и мама просила прийти сегодня пораньше, ей надо…
Её взгляд резанул будто ножом:
- Ну и иди, иди к своей мамочке, маменькин сынок!
Привыкнув, что ему позволен каприз, что она всегда стремится к нему первая, а он её отвергает, не такого ответа он ждал. Что-то изменилось: не оглядываясь, Мурка шла на другую сторону Невского! Он догадывался, что её надо немедленно остановить, потому что настал момент, когда прежние правила игры кончаются и начинаются новые. Но, сделать первому шаг вослед и навстречу!?... А его «сила» и «права»? Он не мог оторвать взгляд от её спины - не оглядываясь, она уходила… Ладно же - он не оглянется тоже!
На душе становилось всё более мутно, но ноги уже несли его в противоположную сторону; в спину порывами дул ветер, снег пошёл опять и сразу же таял. Мокрый, разочарованный, обозлённый на весь мир и не желающий ничего, он пересёк Литейный…
На следующий день, когда на пути из школы подходил к своему дому, он услышал писклявый девчоночий голосок:
- Альбе-ертик, а Галя ждёт!
Совсем маленькая девчонка, сопливка, топталась рядом. Какая Галя - из лагеря? Синельникова, что ли? Он уже успел забыть о «давай дружить», посланном однажды по «почте». Все тогда писали записки, и Алька написал. А Галя эта по-настоящему никогда ему и не нравилась. И, вообще, напрасно она прибегает к услугам таких маленьких и несмышлёных! Он наклонился к девчонке:
- Скажи Гале, у нас в школе в субботу вечер. Если захочет, пусть приходит.
Уже издали он заметил стоящих возле школы поодаль друг от друга Мурку и Галю. Идти на вечер сразу расхотелось: ещё в лагере всем была видна взаимная неприязнь обеих. Ничего не испытывая кроме беспокойства, под удивлёнными взглядами одноклассников Алька провёл своих дам в школу; да, интерес окружающих был - ожидавшегося удовлетворения не было.
Играла радиола, крутились «Коктейль», «Китайская бамбула», «В жизни очень часто так случается…» и другие знакомые пластинки «обменного фонда», две девицы с ничего не выражающими лицами стояли по обе стороны от него. Приходилось по-очереди приглашать то одну, то другую; он чувствовал насмешливые взгляды со стороны. К ним никто не подходил. Когда закончился тустеп, Мурка придержала шаг и, отведя в сторону, попросила:
- Не зови меня больше Муркой.
- А как?
– Я – Муся…
И вдруг его отозвал Мишка Тёмкин:
- Там, на выходе тебя ждут.
- Кто?
- Увидишь!
Ещё нелёгкая! Оставив «подруг», Алька спустился к выходу. На эту, более чем заметную - не девчонку! - девушку из соседней женской школы, он обращал внимание и раньше, но не знал, как её зовут; вообще не успел хоть что-нибудь подумать про неё…
- Я ухожу, - улыбаясь, она смотрела прямо в глаза.
Если бы Мишка хоть что-нибудь сказал заранее, намекнул! Знать хотя бы её имя!
- Иди, - ответил он и, чувствуя, что сказал что-то не то, медленно пошёл вверх по лестнице; в душе была полная сумятица. На верхней ступеньке оглянулся…
- Ты почему здесь? Что - не понял? Ну, и дурак же ты! - Мишка был искренне поражён его непонятливостью.
Две его дамы по-прежнему стояли в метре друг от друга, а он ощутил нечто вроде тоски по ушедшей незнакомке. Не этого ждал он от праздничного вечера!
Самое плохое началось, когда настало время расставаться с подругами, было не до новых «прав» или «сил». Приходилось решать, кого же провожать раньше: обе старались показать, что именно она - не другая! - находится здесь с полным правом, а соперница должна немедленно первой сесть на трамвай, исчезнуть. Очень хотелось нахамить сразу обеим! Сначала он всё-таки спровадил эту Синельникову. Когда остались вдвоём, Мурка наговорила ему столько обидных слов!... Её он не проводил тоже, просто молча посадил в «пятёрку»...
Уж лучше было бы вообще провести этот вечер дома!
http://www.proza.ru/2011/11/22/1226