Пальто я недолюбливала, предпочитая им куртки. Куртки были короче, а значит, удобней, но самое главное, карманы курток были больше и вместительней. В куртке было удобно гулять во дворе, залезать на забор, дерево, турник, кататься на качелях и играть в резинки и классики, спускаться по турнику-мостику – головой вниз, и незанятые чем-либо руки никогда не болтались: они находились в карманах.
Карманы курток были удобны для заполнения не только руками. В детсадовском возрасте в карманах чаще всего хранились кусочки разноцветной проволоки и красивые морские камешки. Из проволоки мы плели себе колечки, а камешек у каждой девочки был свой – для игры в классики: большой, плоский, тёмный, с любовью выбранный из многочисленных собратьев. По возвращении домой камешек мылся под краном с мылом и вытирался носовым платком.
К девяти-десяти годам содержимое моих карманов стало богаче и разнообразней. Это были перочинные ножики, самодельные фонарики – из батареек с крохотными лампочками и обязательно спички. Перочинные ножики были маленькими и тупыми, я их повытаскивала из папиного ящика с инструментами на кухне. Интерес к ножикам зародился у меня под Аниным влиянием. Папы у неё не было, но перочинные ножики в доме водились – после первого же показа мне захотелось иметь такой же и у себя в кармане. А любовью, стойкой и длительной, к батарейкам с крохотными, прикреплёнными синей изолентой, лампочками меня заразила Настя Вторая. Мы учились вместе только первые три года. Настин уход в другую школу не стал препятствием к нашему общению: как минимум три раза в неделю мы виделись в музыкалке, а по воскресеньям бывали друг у друга. О таких руках, как у Насти, принято говорить «золотые». Из любой попавшей ей в руки ерундовины подружка пыталась что-то создать – и зачастую ей это удавалось. В Настиных карманах ещё водились кусочки кафеля. Но кафель меня не заинтересовал: тереть крохотные обломки об асфальт, стараясь придать им форму зверюшек или цветов, у меня терпения не хватало.
Чем и в какой момент меня заинтересовали спички, сейчас уже трудно вспомнить, но их пребывание в моих карманах тоже было достаточно длительным.
В тот день нас отпустили с занятий пораньше. Погода была спокойной и пасмурной, а во дворе не было ни одной девочки. Зато там была целая куча мальчишек – из нашего же дома, с кем вместе росли. Мальчишкам были нужны спички – они собирались печь картошку. Спички оказались только у меня. Стоя у разгорающегося костра, я мечтательно сказала:
– Почаще бы вожди умирали!
Меня пристыдил Амиль, на год старший меня, сын одинаково любящего морализаторство и загулы отца:
– Как тебе не стыдно!
Картошки мне не досталось – меня позвали домой.
А поздно вечером пошёл снег. На следующий день весь двор был по колено в снегу. Это было чудо – и для Баку, и тем более для нашего острова: обычно снег у нас таял гораздо быстрей, чем в городе. Картинка заснеженного двора до сих пор ассоциируется с деревней из сказки, где манная каша покрыла всю землю...
Домой мы убегали только менять промокшую в снегу одежду.
В тот день были похороны Андропова...
Особняком стояли две мои находки. Первой была высохшая капелька смолы. Сосновую смолу мы любили собирать как в детсадовском, так и в школьном возрасте. Прозрачные душистые капельки собирались спичками в пустой спичечный коробок. Но, застывая, они почему-то темнели и теряли свою привлекательность. Этот кусочек смолы я нашла на земле. Он был размером с горошину, засохшим почти до остекленелости, ярко-жёлтым и душистым. Мне недолго пришлось носить смоляную горошинку в своём кармане: у меня попросила её Оксана. Она жила в другом конце квартала, была, как и наша Оксанка, на три-четыре года младше меня, разговаривала чуть хрипловатым голосом и очень мне нравилась. Отказать Оксане я не смогла – отдала горошину лёгко и позже не огорчалась своему порыву.
А щучий глаз я приобрела в городе. Мы с родителями купили большую щуку и принесли её домой – к бабушке. Я внимательно смотрела, как бабушка чистит щуку – щучий глаз заинтересовал меня сразу же. К тому же, он был единственным. Глаз был аккуратно выковырен и отдан мне. Высушенный глаз долго кочевал из одного кармана в другой – из левого в правый и обратно. В конце концов он мне, кажется, надоел, и я его выкинула.
В куртке было очень удобно ходить в библиотеку. Книги мы обычно засовывали за пояс юбок или брюк, а руками, размещёнными в карманах, дополнительно придерживали свою ношу. Библиотека находилась в угловом доме на юру. Там почти всегда дул пронизывающий бакинский ветер. К библиотеке мы подходили, слегка согнувшись от порывов ветра и уворачиваясь от летящего в глаза песка. Болтающиеся в руках сумки с книгами нам были ни к чему.
Увлечение картами из спичечных коробков обычно приходилось на летний – каникулярный – период. «Карты» носились или в руках, или в карманах летних платьев. Куртки с ними явно были незнакомы.
«Вытащи руки из карманов!» – то и дело слышала я в свой адрес в детстве. Руки послушно вытаскивались, неизбежно через какое-то время оказываясь на прежнем месте – в карманах куртки и проверяя содержимое – сокровища, дары детства.