Подушка

 

1.
Ярослав Мазай, холостой светловолосый молодой специалист с лицом весьма приятным и немного неуклюжей фигурой, выдававшей в нём человека, не испытавшего военной муштры,  родился и вырос на том рубеже между Россией и Украиной, где до сих пор проживают люди, к которым именно и причислял себя Хохол из повести Горького «Мать»;кажется, он представлялся примерно так: я лучше, чем украинец или русский,  я хохол. В тех краях население разговаривает на чудовищной смеси русского и украинского языков, но литературным русским Мазай владел вполне прилично, что способствовало ему завершить высшее образование в Петербурге и тут же получить работу.
На родине остались благоденствовать дальше отец и мать Ярослава; благоденствие его родителей, проживающих в краях, где пшеница была не последней сельхозкультурой, украшалось не какими-то слабенькими винами, от которых задирают нос узбеки, а напитком более существенным, вполне конкурирующим с государственным разведённым спиртом. Возьмём этот факт на заметку.

В Питере, в двухкомнатной квартире проживали его тётка с мужем. Тётка была родная,  родней некуда - кровная дочь двоюродного дедушки Славика. Дородная и весёлая, тётка была не то чтобы скупа, но в соответствие своему менталитету весьма расчетлива. Пока Ярослав учился, она могла накормить его варениками, а то и борщом, но предоставить угол ни-ни:
- Артем Тимофеевич  в этой комнате работает, часто по ночам…
Славику, конечно, было доподлинно известно, что в захламленной старыми радиодеталями комнате спившийся дядя давно ничего не творит, довольствуясь заработком в телеателье, где у него стойкий авторитет знающего телемастера; но и за борщи спасибо.
Стоило Славику получить хорошее место работы, тут же последовало приглашение тётушки:
- Ну, чего ты будешь мыкаться по чужим квартирам, когда у нас пустует целая комната. Мы люди небогатые, платить будешь, но по-божески как член семьи.
Тётушка в комнате прибралась, Славику поставили диван-кровать; едва он принес первую зарплату, тётушка тут же потащила его в супермаркет и выбрала для него постельное бельё.
Собственно, в этом вопросе Ярослава устраивало всё, кроме… подушки. Неизвестно, чем тётушка набила утробу этого чудовища, но по утрам у Ярослава Мазая постоянно болели шея и плечи, а по дороге на работу, в метро, он производил такие движения головой, что прочие пассажиры принимали его за больного нервными тиками…

Возвращаясь из родных краёв в дальнем поезде, Славик разговорился с попутчиком – пожилым слегка поддатым мужиком наружности не просто приятной, а прямо таки располагающей к откровенности.
Отоспавшись на удобной для неизбалованного вчерашнего студента поездной постели, Славик подумал: вот, умеют же люди делать подушки!
Проникшись симпатией к попутчику, Славик резонно решил, что огромная бутылка самогонки, которую отец передал двоюродному свояку, тому, привыкшему к казенному алкоголю, конечно, не понравится, и что лучше её распечатать со столь приятным попутчиком, что и было сделано.
В последующей задушевной беседе Славик выложил попутчику суть всей трагедии своей жизни, которая заключалась в несуразной тётушкиной подушке.
Попутчик оказался доброжелательно понятливым и популярно, как своему, объяснил Ярославу, насколько важен обсуждаемый вопрос:
- Понимаешь, мой дорогой кореш, все вещи, к которым прикасается человек, впитывают в себя часть его ауры; подушка, которую тебе подсунула твоя тётка, до этого впитала в себя всю её вредность, и теперь этот дёготь, эта чёрная субстанция перетекает в тебя!
Выпили ещё.
- Что же делать? – в отчаянии спросил юноша.
- Будем думать!
Как это обычно и бывает, гениальность заключается в простой формуле.
К концу бутылки решение было принято и даже упаковано в чемодан Ярослава; причем вместе с наволочкой, умело изъятой из пакета с неиспользованным бельём.
Отдадим должное Ярославу: он всё-таки пытался слабо возразить, что воровать не есть хорошо, а воровать подушки и вовсе не только нехорошо, но даже позорно.
Однако попутчик буквально на пальцах разъяснил Славику, что каждому из нас железная дорога задолжала столько, что ей с нами во веки веков никакими подушками не расплатиться, даже если на каждую натянуть наволочку с золотым шитьём.
На перроне новые кореша и сообщники даже расцеловались, а на эскалаторе метро Славик сообразил, что чемодан его не стал тяжелее, так как вес похищенных изделий подушечной промышленности не больше веса недовезённой до адресата бутылки.

Эх, молодо-зелено! Не мог Ярослав Мазай, просто объективно в силу своей жизненной неопытности, не мог даже предположить, какое истинное содержание покоится в его не таком уж невинном приобретении, и какие силы оттягивают его руку с чемоданом.
А такую фразу, как «магия вещей», Ярослав если и слышал, то воспринимал исключительно в переносном, иносказательном смысле.

2.
Когда, в бытность студентом, Ярослав увлекся фехтованием, родители подарили ему всю необходимую амуницию и спортивную рапиру с тупым наконечником. Сейчас всё это хозяйство пылилось в углу его комнаты, но он мечтал купить коврик и повесить рапиру над кроватью, как это он видел в каком-то фильме.
И ещё он мечтал, когда станет зарабатывать больше, снять комнату, в которой он будет иметь большую независимость. Его раздражали обои с самоварами, тарелками и какими-то диковинными птицами, шевелившимися на стене в ветреные дни, когда качалось дерево между уличным фонарем и окном его комнаты; но больше всего раздражало  постоянное присутствие тетушки, которая непрерывно что-то убирала, что-то переставляла, а когда он спал, регулярно подходила поправить на нём одеяло. Проявляла заботу.
У тёти Шуры был особый режим дня. Такой режим диктовался характером её работы: один раз в три дня она ездила на другой конец города, где у неё было ночное дежурство; поэтому во все дни она долго спала, а до полуночи смотрела телевизор и ходила в комнату Ярослава поправлять постель.
Не очень общительный, Ярослав все-таки завел знакомства с некоторыми из соседей, в основном с пожилыми людьми, выгуливавшими собак. Они-то и поведали Ярославу, что тетя Шура, отправляясь на дежурство на час-другой раньше, прихватывала каждый раз  в «Пятёрочке» бутылку вина, что означало только одно, - у неё был любовник, и она проводила с ним часок перед дежурством.
В эту легенду Ярослав поверил сразу: как потому, что по характеру тётя Шура, будучи весёлой и разбитной, иногда пересыпала свою красочную речь матюжками, так и потому, что дядя Артем давно утопил своё либидо в стакане водки. Ну, это их дело и меня не касается. Так думал наш герой… и напрасно, как покажут последующие события.
Тётя Шура сразу выявила штампики на приобретении Ярослава и теперь издевательски хохотала, вытирая слёзы:
- С….ил подушку у бедного кондуктора, подлый воришка! Посадят тебя, непременно посадят, ведь теперь билеты именные, в них и номер паспорта и прописка, высчитают тебя в два счета!
Дядя Артем в такую тему включился с ходу, авторитетно стал  на сторону племянника и резонно констатировал:
- Глупости и бабьи страхи; никто не станет искать похитителя подушек; её мог слямзить и пассажир соседнего купе. А всё же, чтобы ничего такого не произошло, дельце надо обмыть!
В этом смысле со стороны тётушки возражений не последовало, то есть был достигнут консенсус.

Возвратившись с работы, Ярослав застал свою постель перестеленной, как бывало и раньше, но подушки лежали горкой: на тёткиной мощной возвышалась пирамидкой вновь приобретенная.
Ну и пусть, ведь говорят - под пирамидами открывается положительный канал связи с космосом!
И только где-то в далёком уголке памяти мелькнуло воспоминание о попутчике и его словах про магические следы, которые остаются на предметах после прикосновений к ним разных людей и прочих существ. Значит сейчас эти флуктуации складываются, вычитаются,  перемножаются… словом, комбинируются магии этих двух подушек: тётушкиной и поездной, на которой кто только не спал…  Ярослав улыбнулся этой сказочной мысли и тут же её забыл. Так ему казалось.

В последующую ночь Ярослав услышал шаги, остановившиеся возле его постели. Опять тётушка пришла поправлять одеяло?
Он открыл глаза. Но рядом никого не было. Почему-то на коврике над кроватью не было рапиры… а по стене метались испуганные птицы… Ярославу в голову не пришло, что когда он ложился спать, тогда и самого коврика не было. Теперь он помнил, что коврик был, и на нём рапира. Засыпая, Ярослав уже знал всё: странные шаркающие звуки…  это не дворник метет за окном, в такое время дворники тоже спят… это дядя Артём затачивает бруском наконечник его рапиры, чтобы заколоть тётю Шуру за измену… вот почему она не пришла поправлять одеяло… она сейчас привязана к стулу в их комнате и рот её заклеен скотчем… так Славик много раз видел в сериалах… ну и пусть, так её и надо… это их дело…

3.
Я не мужик! Как я мог такое даже подумать  «это их дело»! Эта пьяная сволочь убивает мою кровную тётю, а я прячусь под одеялом?
Ярослав схватывается с постели и мчится в комнату тёти Шуры. Он давно сюда не заходил… вот и обстановка совсем другая. На полу желтый палас, а на нём лежит совсем голая тётя Шура. Из шеи у неё торчит его рапира. Ярослав хватает рапиру за эфес, и она свободно оказалась в его руке. Никакой крови… даже нет ранки на шее тёти Шуры. А тело её прекрасно, не такое тучное, как ему казалось, когда она была одета. Ладно, сейчас самое важное – повесить рапиру на коврик над кроватью Ярослава. Но при попытке повесить рапиру на коврике, она проваливается сквозь коврик и там исчезает. Так и должно быть, ведь дядя наточил её.
Надо поднять тётю Шуру. Она оказалась живой, очень лёгкой,  горячей и сразу обняла его шею руками. Они начали целоваться, и Ярослав понёс её в свою постель.
Опять мешают эти подушки! Он хочет отбросить большую подушку, но в неё вцепились пальцы тёти Шуры. Она шепчет:
- Не забирай! Я буду твоей только на своей подушке.
Теперь ему больно и обидно. Ничего не получается. Как сказать тёте Шуре, что он ещё девственник и не знает, как надо поступать. Ярослав хочет пошарить рукой, но теперь тётя Шура держит его руки и хохочет как тогда, когда он принёс ворованную подушку. Ярослав ловит её взгляд, но глаза тёти Шуры расширены и смотрят мимо него.
Ярослав оглянулся. В дверях стоял дядя Артем с чем-то блестящим в руке. Да это кухонный топорик для разделки мяса!
Ярослав прыгает на пол, но он закутан простынёй, запутался и упал.
С трудом высвободился и видит: дядя Артем уже замахнулся топориком. Где моя рапира? Да вот же, в углу, на своём месте.
Ярослав делает привычный выпад и укол. Топорик вырывается из руки дяди Артема и куда-то улетает. А Ярослав наносит укол за уколом и ужасается: он совсем забыл, что теперь рапира заточена дядей. Значит, он его убил. Дядя Артем падает куда-то назад,  в груди его торчит рапира.
Славик кидается к своей постели. Он всё еще хочет продолжить с тётей Шурой не законченное занятие, но в голове её торчит блестящий топорик. Его «вагонная» подушка лежит на полу возле кровати, на неё капает алая кровь, стекая дальше на пол мимо синего штампа… а в двери уже звонит милиция…
Ярослав идёт по улице совершенно голый, стараясь не бежать, чтобы люди не подумали, что он убегает от милиции. Никто не обращает на него внимания и Ярослав понимает, что так ходить вполне естественно.
Суд. Выступает живой дядя Артем. Он задирает рубашку и показывает шрамы от уколов рапирой. Потом рассказывает, что Ярослав ворует в поездах подушки и продаёт. Приносят вещественное доказательство – подушку с синим штампом и пятнами крови. Она по-прежнему сложена «пирамидкой». Вдруг подушка прорвалась и на стол сыпется белый порошок. Прокурор и судья, послюнявив пальцы, пробуют этот порошок на вкус и говорят, что это наркотик и что он, Ярослав, наркобарон. Ярослав хочет что-то объяснить, но пропал голос. А прокурор подошел к присяжным заседателям и говорит, что у дяди Артема алиби, так как он пьяный уснул на работе и пришел домой только утром, и что он своими глазами видел, как Ярослав изнасиловал и убил его жену Шуру. Дядя Артем при этих словах громко рыдал.

В тюрьме в бане голые зеки с отвратительными рожами держат Ярослава за руки и объясняют, что у них такое не прощается, и за то, что Ярослав изнасиловал и убил свою кровную родственницу, его самого сейчас «опустят», а потом он будет спать возле параши. Ярослав уже, кажется, видел эту самую парашу – огромный таз, шайка, какие выдают в банях, с вонючим содержимым.
Ярослав сам себе удивляется, почему он вдруг успокоился, а потом понял: у них ничего не получится, как не получилось у него с тётей Шурой, потому, что он – девственник, и у него нет того самого места, которое требуется для их, зековского «опускания». Он это объясняет зекам, а они смеются, говорят, что если девочка целочка, то это могут определить врачи, а у парней ничего такого нет.
Ему дают подножку, и он падает лицом на какую-то железную решетку.

Оказывается, обе подушки упали на пол и Ярослав лежит, упершись лицом в холодные пружины кровати.
И приснится же такое! Надо вообще отдать тёте Шуре её огромную подушку…
Нет, принесёт опять…
Ярослав аккуратно застелил постель, новую подушку установил «пирамидкой», а большую понёс к окну и распорол ножницами. Бесценный пух, который годами копили тётя Шура, её мама, бабушка, прабабушка и все её предки по женской линии, поплыл вдоль улицы всё растущим облаком.
Где-то недалеко завыла собака.
Сама тётя Шура ещё не пришла с дежурства, а дядя спал, рыдая и покрикивая во сне, обеспечивая окружающее пространство ароматом перегара.
Перед выходом из комнаты Ярослав оглянулся.
Было ещё темно и в свете уличного фонаря просматривались тёмные разводы на подушке и красное пятнышко на полу у его кровати.

На улице Ярослав раздумывал: что это там могло отсвечивать красным?
И опять жутко завыла собака.