Мария Семкина, любовница Василия Лопатина, хотела пальто.
- Осень идет... Кашемировое хочу, с пуговицами в два ряда...
Василий к желанию любовницы относился философски: красивая баба – большие расходы.
- Купим, Мариша. Раз надо, значит надо. Значит, так тому и быть.
Василий лежал в постели, а Мария, стоя перед трюмо, большой массажной щеткой чесала пышную гриву.
- Чего рассматриваешь?
- Как чего? Тебя рассматриваю. Любуюсь...
Мария улыбнулась Василию в зеркало. Мясная, сочная, мраморно-белая, а волосы - длинные, медовые. Не баба, открытка!
- Для меня лучше когда ты так, без пальто.
Голоногую, румяную от ласк, в одной шелковой комбинации на тонких бретельках – именно такую Василий любил ее больше всего.
- Роскошная же ты женщина, аж глаза печет. Так и съел бы!
Мария отложила щетку, подошла к любовнику, пухлой ухоженной рукой с малиновыми ногтями закрыла ему рот.
- Ка-ше-ми-ро-во-е... длин-но-е...– пропела нежно. Душистые мягкие волосы щекотнули шею. Лопатин зажмурился...В такие минуты он был готов на все. Даже на то, чтобы продать собственные почки – раз на этом свете шьются длинные кашемировые пальто, то кому же их носить, если не Марии.
- Купим, Мариш. Раз надо, значит, надо.
К Семкиной он ходил почти год. Слюбились: он – немолодой и несвободный, она – разведенка в самом соку. У Марии – квартира и пятилетняя дочка, у Василия – съемный угол и тоже пятилетняя, но внучка. Василий считал, что ему в жизни не повезло. Как-то не заладилось все с самого начала: женился по-ребячески, с залёта. И сразу дочка. Жена – дура малолетняя, к материнству не приспособленная, да и он не лучше. Короче, дотерпели до трех лет, потом дочку – теще, сами врассыпную. А дочка непутевая выросла: едва семнадцать исполнилось, как уже свое собственное потомство принесла. Теща к тому времени отдала Богу душу, бывшая жена в новом замужестве своих нарожала, мал-мала-меньше. Ну и он, Василий Лопатин, во всей этой истории оказался самый крайний, дальше – тупик. Дочка внучку ему вручила, а сама улизнула личную жизнь искать. Пришлось взять девчонку, деться-то некуда. Видимо, так надо было.
****
Жена Василия, Людмила Лопатина, она же Люська, тоже хотела пальто. Ее старое-престарое пальтецо, которое она называла «лапсердак», обтрепалось до махровости. Носить еще более или менее можно, если быстро ходишь, а вот снять – проблема. Подкладка оборвалась, истрепалась вся.
- А подшить нельзя? – спрашивал Василий.
- Нельзя, - вздыхала Люська, - Рассыпется.
Василий тоже вздыхал.
- Ну что ж, раз надо, значит, так тому и быть. Значит, будем покупать, а куда деваться.
- Главное, сгоряча не брать, - говорил Василий, - Чтоб не промахнуться и не жалеть потом. Все обдумать надо крепко, рассмотреть. Все варианты взвесить.
Люська благодарно соглашалась. Ей нравилась неспешная рассудительность Василия, его крестьянская прижимистость и основательность. Было приятно, что муж вникает в ее проблему, подходит к ней по-хозяйски. И выходило, что покупка пальто – дело общее, семейное. Люська представляла, как в солнечное прохладное воскресенье они выберутся на рынок – она, Василий и Изюмка. Как будут ходить между тесных рядов, выбирать, щупать, примерять, торговаться. И как, счастливая, наденет она свою обновку, лапсердак сложит в большой пакет, а после рынка сбегает в нем в погреб за солеными огурчиками. К огурчикам отварит картошки и укропом сушеным пересыпет, как Василий любит. А Изюмке нажарит ажурных блинов...
Изюмка звала ее мамой. Конечно мама, а кто ж еще? Люська дочку лопатинскую не осуждала – молодая, бестолковая, куда ей ребенок, если сама еще дитя. Из-за этой Изюмки они с Василием и сошлись: он с полуторогодовалой внучкой на руках, растерянный и испуганный. Она – с раненым сердцем, горсткой вещей и мелкими сбережениями. Прижатые неожиданными обстоятельствами, обиженные жизнью, так и приткнулись друг к другу... по одиночке ведь не выживешь, пропадешь. Изюмка их склеила, согрела. Сняли половину дома у старухи бабы Клавы. Все ж огородик свой, погреб, да и баба Клава стала им кем-то вроде родственницы. Небогатое, но вполне устойчивое бытие. Даже деньги немного появились, правда, тратить было боязно. Только на самое необходимое - Изюмке сапожки, Василию дубленку, ну и пальто вот...
- Купим, Люсь. Раз надо, значит, надо.
***
- Мам! Давай я тебе один секрет расскажу, - Изюмка залезла к Люське на колени.
- Плохой или хороший?
- Плохой, мам.
Люська замерла, почуяв тревожную и непонятную грусть.
- Ну что ж, доча, давай плохой...
Изюмка снизила голос:
- Самый злой человек на свете – это баба Клава. Она говорит, что у тебя задница голая.
- Ничего, не слушай. Она это не со зла, просто старенькая. Ее пожалеть надо.
- И еще, когда тебя нет, она в нашем шкафу лазит...
- Ну и пусть себе полазит, подумаешь. На здоровье.
- Баба Клава шоколадку мою съела...
- Вот и хорошо. Значит, ей нужнее. Не расстраивайся, я тебе новую куплю.
Изюмка обняла Люську, помолчала. Люська погладила дочку по спине.
- Мама, а у нас что, плохо сделанная жизнь?
- Господи, почему это? Кто так сказал?
- Баба Клава.
- У нас жизнь самая лучшая. Давай в щекотку поиграемся?
На Изюмкин визг и Люськин хохот заглянула сердитая баба Клава.
- Во дуры малахольные. Дом разнесете, кто собирать будет.. Твой-то где?
- Да известно где. Подрабатывает.
- Ага, понятно. Только какой навар с его подрабатываний? Ты деньги видишь?
- Ну что Вы, теть Клав... Как может, так и крутится. Будут деньги, обязательно будут. Вот пальто мне скоро купим, да, доча?
Баба Клава уселась в кресле, распрямила на плечах пуховый платок.
- Балбес он самый настоящий, Васька твой. Здоровый боров, а работа мелкая. Чем он там занимается? Принеси-подай?
- Да хоть и так. Все ж не могут генералами быть. Главное, что он меня любит...
- А за дом любовью платить будете? За дом любовью не рассчитаешься!
- Теть Клав, ну мы же платим...
- Ой, что вы там платите! И так почти задарма у меня сидите. Что вы за люди такие – ни кола, ни двора не нажили, ни черта не накопили!
- Ну опять вы за свое, теть Клав. Все же хорошо. У других вон хуже бывает. Ту же Индию взять. Как им там, бедолагам, живется...
- Да что тебе Индия! Ты на себя-то посмотри! Шла свинья из Саратова, вся спина исцарапана!
Люська подхватила Изюмку на руки и закружила. Девочка звонко запищала, Люська засмеялась. И даже баба Клава улыбнулась, замахав руками:
- Тише ты, люстру зацепишь! И откуда вы, несчастья ходячие, на мою голову взялись...
***
Деревья сбрасывали листья, в воздухе пахло дымом. Мария ужинать не предложила, налила негорячего чаю. Лопатин размешивал в чашке сахар, а она подошла к окну и, отвернувшись спиной, скрестила на груди руки. «Сейчас пошлёт!» - догадался Василий.
- Пойдешь уже?
Он покорно встал. Пожалуй, ничего другого и не остается... Василий несмело приблизился к Марии, обнял ее за каменные плечи. Потом проскользнул в коридор, в потемках обулся и сам закрыл за собой входную дверь.
В ближайшем супермаркете он купил пол-литра водки и пачку чипсов. Во дворе дома, где жила Мария, была детская площадка. Лопатин присел на маленькую скамеечку, откупорил бутылку и сделал большой глоток. Окно Марииной кухни погасло, зато зажегся свет в спальне. «Не мужик я, не мужик!» - сокрушенно признался себе Василий. Не так надо прощаться. Цветов хотя бы купить букет. В благодарность и на память... Хотя что это за память – цветы? Завянут через два дня и в мусорку...После второго глотка Василий разорвал пакет с чипсами, закусил. «Нет, ну что за расчетливые существа, эти бабы. Пальто! Раз пальто, так заходи – и в дом, и в постель. И ужин найдется, милости просим. А вот если нету? Ну нету? А? Что тогда? Тогда – на фиг, проваливай» Лопатин скривил лицо и зло прошепелявил: «пааййдешь уже?» А ведь кое-что ей приносил иногда – вино, конфеты. Даже ее дочке леденцы и бананы дарил, от родной Изюмки отрывал...
Бездомная собака подошла на запах чипсов. Василий отсыпал ей горсть:
- Кушай. А деньги есть, чтоб ты знала. Есть.
Собака напомнила о Люське. Вот кто не выгонит, не бросит и не предаст. Люська выносливая, верная и все понимает. Люська никогда спиной не повернется, как некоторые...
Деньги у Василия были. Но только на одно пальто. На одно такое, как надо для Люськи. Или на половину такого, как надо для Марии... В спальне Марии погас большой свет, зажегся ночник. Лопатин погладил собаку. Эх, провести бы так рукой по теплой Марьиной коже, зарыться носом в густые сладкие волосы...
У Люськи что-то отложено, она всегда откладывает со страху, на черный день. Василий решительно допил водку, доел чипсы и встал со скмеечки.
***
- Люськ, разговор есть...
Люська настороженно вглядывалась в поглупевшее от водки лицо Василия.
- Случилось чего?
- Случилось.
- Плохое или хорошее?
- Плохое, мать. Я ведь знаю, у тебя отложено что-то...в смысле средств...
В груди у Люськи застыло-заскреблось:
- Есть немного. На пальто собирала.
- Пальто. Мелко мыслишь, Люськ. В жизни все многослойнее... Друг мой армейский, Витюха танкист, да. От рака помирает. Резать его надо, облучать, химию разную там... А то пропадет. Так что так... Извини, мать, узнал сегодня, напился с волнения.
- Фух, Лопатин. Я уж думала с тобой что-то...
- Да чего мне сделается, быку здоровому. А Витюхе надо помочь. Я для друга, если надо, собственные почки готов продать!
- Ну зачем же почки. Поможем, обязательно...
- Только пальто твое, это, ну... в другой раз вобщем...
- Да Бог с ним, с пальто. Перебегаю.
- И это. Еще. Я, понимаешь, не хочу, чтоб знали кто, что. Ну, в смысле, кто деньги дал... а то еще отказываться станут... мы с Витюхой с армии, считай, не видились...- Василий прижал ко рту указательный палец, - Короче, чтоб тишина полная... ни-ко-му...тсссс. Так надо, мать. Так надо...
- А раз надо, значит, так тому и быть.
Люська с легкостью отдала заначку.
Василий сложил сбережения и купил Марии то, что она хотела – длинное, кашемировое и с пуговицами в два ряда.
***
Изюмка попросила:
- Мам, в садике собрание, оденься в красивое...
- Конечно, Изюмочка, обязательно.
И вытащила из кладовки коричневую мальчуковую курточку.
- А где ж твое пальто хваленое? – спросила баба Клава
- Да вот... Нету пока, - смутилась Люська
Баба Клава не заворчала и не зафыркала.
Только подошла к Люське и опустила ей на голову шершавую ладонь:
- Жалко мне тебя, дочка. Кто тебя научит как надо жить...
- Спасибо Вам, теть Клав. Разберусь...
А Люська и сама знала, как надо жить.
Жить надо так, как будто оно тебе вовсе и не нужно,
пальто это дурацкое...