Я родом из Тульчина
Родился я в апреле 1931 года в небольшом украинском городке под названием Тульчин, - районном центре Винницкой области. Евреи в то время составляли добрую половину населения. И дали мне имя Шломо в честь деда - маминого отца, умершего к тому времени. При регистрации в ЗАГСе записали Соломоном, видимо, сказались нововведения послереволюционного периода. Но прежде чем познакомить с родителями и предками, хочу рассказать об истории города Тульчина, входившего в «черту оседлости», которая формировала их судьбы. Познания почерпнул из маминых рассказов и прочитанной литературы. Особо хотел бы отметить книгу - «100 еврейских местечек Украины», написанной по архивным документам. С отдельными моментами, показавшимися мне интересными, ознакомлю вас.
Тульчин расположен на правом берегу реки Сельницы, притока Южного Буга, при впадении в нее речки Тульчинки. Впервые о Тульчине упоминается в 1613 году как о месте расселения беглых крестьян и добровольно приезжающих евреев Польского королевства. Земли Подолья принадлежали Польше. Через Тульчин проходил крупнейший в этих землях торговый тракт.
Подъем Тульчина начался с приходом к власти династии воевод Потоцких, которые сделали его важнейшим торгово-промышлен-ным центром Брацлавщины. Возрождалась общинная жизнь евреев, которая к концу ХVIII века стала одной из самых значительных в регионе. Тому способствовало размещение здесь в 1768 году штаба российских войск, превратившего город в оплот армии, призванной подавлять гайдамацкое движение.
Другим фактором роста еврейской общины стало превращение Тульчина в важный центр хасидского движения - одного из направлений в иудаизме. В 1795 году Тульчин входит в состав Российской империи и становится уездным городом.
В 1796-1797 годах в Тульчине размещалась штаб-квартира фельдмаршала Александра Суворова. Впоследствии это обстоятельство оградило тульчинскую еврейскую общину от погромов 1881-1882 и 1905-1906 годов. Разнообразные потребности армии благоприятствовали развитию тульчинского рынка, обеспечивали работой ремесленников и торговцев.
В 1818 году вместе со штабом 2 -й армии в Тульчин приехал будущий декабрист Павел Пестель, он создал кружок свободомыслящих офицеров «Союз благоденствия», а в 1821 году наиболее радикальные члены Тульчинской управы во главе с Пестелем образовали тайное «Южное общество». Через два года съезд Общества принял в качестве проекта республиканской конституции трактат «Русская правда», составленный Пестелем. Накануне выступления декабристов в Петербурге Пестель был арестован.
Частые разъезды по местечкам предоставили большую возможность руководителю и идеологу «Южного общества» ознакомиться с положением евреев в черте оседлости. Он был знаком со многими евреями. В своих воззрениях на «еврейский вопрос» Пестель опирался как на собственные наблюдения, так и на суждения «просвещенных евреев». Свои предложения по решению «еврейского вопроса» Пестель сформулировал в «Русской правде». Отстаивая план русификации всех народов России, он не видел возможности ассимилировать евреев и поляков и предлагал правительству, которое будет создано после переворота, обсудить с раввинами и образованными евреями способы ликвидации «государства в государстве». Если это окажется невозможным, то, по мнению Пестеля, следовало перевести евреев в незаселенные районы Малой Азии и предоставить им возможность создать свое государство при военном содействии России.
На рубеже ХVIII - ХIХ веков еврейская община Тульчина насчитывала более 1300 человек, располагала синагогой и двумя школами. Общиной руководил раввин Ури-Шрага-Файвиш - автор многочисленных сочинений, из которых до нас дошло сочинение «Свет мудрости». В Тульчине жили и работали религиозные еврейские авторитеты-раввины: Акива-Шалом Хайес, составивший комментарии к молитвеннику «Живая душа»; Давид Шломо, опубликовавший свои толкования Танаха «Башня Давида» и книгу «Пробуждение молитвы»; Леви Палант, написавший книгу «Врата Леви». В Тульчине родился и получил традиционное воспитание Иехиэль Бриль - литератор, издатель и общественный деятель. В 1863 году он основал первый в Эрец-Исраэль журнал на иврите, в котором отстаивал принципы ортодоксального еврейства.
Раввина Баруха из Тульчина часто посещали известные цадики (праведники) хасидизма, в том числе его племянник раввин Нахман ; один из величайших мыслителей. Духовное наследие раби Нахмана не утратило жизненность и в настоящее время. В 2000-м году вышла его книга «Истории о необычайном» с комментариями раввина Адина Штейнзальца.
С 1844 года начался распад монолитной общины и создание многочисленных молитвенных обществ либо под руководством того или иного раввина, либо по принадлежности его членов к какой-нибудь ремесленной специальности. Зажиточные евреи устраивали себе свою синагогу, а беднота собиралась в «Большой синагоге».
В ХIХ веке Тульчин сохранял положение крупнейшего торгового центра Юго-Западного края. На местные базары и многодневные ярмарки, проводимые два раза в год, приезжали крестьяне, купцы, помещики, военные из соседних губерний. В 1832 году к купеческому сословию Тульчина принадлежали 27 евреев и 1 христианин. Такого количества гильдейских купцов не было ни в одном другом городе края. Местные купцы вели торговлю с крупными городами на юге Российской империи, а также с заграницей...
Быстро росло число ремессленников-евреев. В 1852 году было зарегистрировано 116 ремесленников-христиан и 211 евреев. В 1896 году в одной из газет сообщалось: «В Тульчине проживает 22000 жителей, в том числе 18000 евреев, из них около 800 ремесленников. Молитвенных домов 19 и одна синагога. Около 400 торговых заведений принадлежит евреям. Работу можно достать, хотя и не постоянную, но частую. Правда, живут бедняки скученно, тесно и антигигиенически». В Тульчине, как и в других крупных еврейских центрах, существовала специальная еврейская почтовая служба. Была у евреев и своя, созданная в 1820 году, больница, где в 8 палатах размещалось 20 коек. На ее содержание расходовалось 15 процентов «коробочного сбора» - пожертвований.
В то же время на протяжении ряда десятилетий в русскоязычной еврейской прессе были жалобы на беспорядок и другие недостатки в деятельности благотворительных и учебных заведений: «Состоятельные тульчане не забывают своих бедных собратьев и поддерживают их материально. Однако помощь эта не имеет надлежащей организации и потому оказывается недостаточно равномерной. Развитие еврейского населения местечка оставляет желать еще очень многого; более состоятельные люди, конечно, заботятся об образовании своих детей, либо приглашая дорогих домашних учителей, либо посылая их в учебные заведения других мест, но дети бедного класса населения коснеют в невежестве, ничего, кроме хедера (религиозная еврейская школа), не зная». И еще одна выдержка: «Торговые промыслы в высшей степени процветают. Значительная часть купцов, имея коммерческие дела с Одессой, Киевом, Бердичевом и другими городами, присмотрелась к тамошним своим единоверцам, вышестоящим по образованию, к тому же время помогло им убедиться, что через незнание господствующего русского языка они далеко отстают от своих образованных собратьев».
В 1868 году было организовано училище для девочек. В двух классах занятия проводились четыре раза в неделю, изучали Библию, молитвы, русский и немецкий языки, еврейское чистописание и рукоделие. В начале ХХ столетия дети получали традиционное воспитание более чем в 70 хедерах. Действовали две талмуд-торы, в одной ; обучение было платное, а в другой обучались дети бедняков. Увенчались успехом усилия интеллигенции по устройству еврейской библиотеки. В 1913 году в Тульчине было 39 подписчиков сионистской газеты на иврите, выходившей в Варшаве.
С прокладкой железнодорожных линий на значительном удалении от Тульчина город стал терять значение торгового центра. Экономический застой 1880-1890 годов и внутриполитическая реакция привели к нарастанию погромных настроений в крае. Гарантом относительной безопасности тульчинской общины служили войска, расквартированные в местечке. Однако инциденты местного значения проходили постоянно, и гибли люди. Эти события побудили многих евреев, имевших на то средства, искать выход в эмиграции.
Бессилие власти, сопутствовавшее крушению Российской империи, обернулось чередой еврейских погромов. В конце 1917 года на улицах Тульчина появились революционные воззвания с призывом «бить буржуев». В январе 1918 года солдаты воинской части устроили погром, начавшийся стрельбой из казарм, избиением прохожих и грабежом лавок. Еврейская самооборона не могла противостоять нескольким сотням вооруженных солдат. В ответ на обращение городской думы к совету пехотного полка последовал ответ, что солдаты не желают «защищать жидов». На следующий день разграбленные лавки сожгли. Этот погром стал предвестником полного разорения Тульчина в череде погромов гражданской войны.
Особо тяжелым был 1919 год. Создавались банды, захватывались местечки, находившиеся в это время под советской властью, убивали людей и грабили дома. Особой жестокостью отличалась банда Волынцева. Ворвавшись в город, бандиты не тратили на людей патронов, их рубили, кололи, жгли. Резня длилась целый день и прекратилась лишь после того, как священник Брадучан из села Нестерварка и православный адвокат Гурвиц передали бандитам ложное сообщение о приближении к городу «красных». Вскоре бандиты поняли, что их обманули, и приняли решение направить в Тульчин большой отряд для отмщения. Узнав об этом, священник Брадучан созвал православных города и, проповедуя любовь к ближнему, согласно евангельским заветам, со слезами на глазах попросил их не допустить уничтожения города и убийства невинных людей. Он велел звонить во все церковные колокола для созыва населения, а сам с крестом в руках пошел навстречу бандитам. Город был сохранен, а евреи от полного уничтожения. Впоследствии город неоднократно захватывали банды Тютюнника и Голуба, грабившие, разорявшие и убивавшие людей.
В 1920 году в местечко вошла Красная Армия. Установилась советская власть. Начали действовать различные еврейские общественные и партийные организации, в том числе и сионистские. Комитет помощи евреям «Евобщество» разместил детей, оставшихся сиротами в результате погромов, в трех детских домах, где их обучали различным профессиям; способствовал эмиграции в США женщинам, чьи мужья были убиты; занимался распределением помощи деньгами, медикаментами, вещами и продуктами, оказываемой американским еврейским благотворительным фондом «Джойнт»; помогал больнице, школе, культурным учреждениям.
Параллельно с «Евобщесткомом» работала «Евсекция», отражавшая взгляды новой государственной власти. Усиление советской власти сопровождалось давлением «Евсекции» на общинные институты и еврейские небольшевистские организации, включая и «Евобщество». «Евсекция» проявляла особую активность в области культуры и просветительства. Объявив борьбу с неграмотностью, организовала курсы ликбеза на идиш. «Евсекция» была озабочена обобществлением ремесленного труда. Состоялось учреждение Союза кустарей. Произошли перевыборы правления ссудо-сберегательного товарищества, к которому были допущены только лица, пользовавшиеся избирательным правом, - те, кто не принадлежал к классу эксплуататоров.
В 1925 году в Тульчинском округе прошла кампания ликвидации религиозных еврейских общин, в результате которой большинство молитвенных домов было закрыто. Американский еврейский журналист, посетивший Тульчин в 1932 году, отметил признаки новой жизни: «Дом советов, банк, музей революции, еврейские и украинские школы, полупустые магазины со скудным ассортиментом товаров. В городе упорно циркулируют слухи о том, что люди умирают от голода. Отсутствие необходимых товаров ; результат деятельности «вредителей», которые таким образом стараются помешать строительству новой жизни». В эти голодные годы увеличился выезд евреев из Тульчина в крупные промышленные города в поисках работы и повышения своего образования.
В описанной среде прошла жизнь дедов, бабушек и первая половина жизни родителей, ставших свидетелями двух эпох: царской и советской власти.
Мой дед Шломо Билянский и его жена Злата ; моя бабушка, урожденная Златкис, жили в одноэтажном небольшом домике, где владели его половиной. Вторая часть принадлежала семье бабушкиной сестры. Дом располагался недалеко от старого базара и не входил в район проживания бедноты, называвшийся Копценивкой. Копцен на идиш - «бедный». Жить на Копценивке было не престижно. Давая характеристику человеку, говорили так: «Что с него взять, он ведь живет на Копценивке». Этим подчеркивалась бедность и низкий уровень культуры.
В семье дедушки было двое детей, - сын Путя и дочь Фрима - моя мама, которая родилась в начале 1902 года. В доме было тесно, две комнаты, разделенные печкой, и пристроенные на входе сени. Квартира была обставлена старой, но добротной мебелью, изготовленной из дуба: массивный шкаф, буфет, большой стол и стулья с резными ножками, комод, сундук, на котором спала мама, когда была девочкой, железная кровать с никелированными шарами и большой пуховой периной и, под стать ей, подушками. Кровать была застелена темнобордовым плюшевым покрывалом с желтыми цветами и вензелями, а подушки покрыты тюлевыми накидками.
Близость базара была недостатком. Жизнь на нем начиналась рано. Большая площадь заполнялась подводами, пахло конским навозом, запах которого распространялся на примыкающие улочки. Торговаться о цене было неотъемлемой частью торгового процесса, что иногда приводило к шумным скандалам, оскорблениям и даже дракам.
В доме Билянских, как и во многих еврейских домах, были оборудованы так называемые «секреты» - двойные стенки или места в погребах, служившие тайным убежищем во время погромов. Более надежным убежищем был погреб. Бандиты знали об этом, но спускаться в погреб не решались, так как могли быть там убиты. Мама вспоминала, как однажды в соседский дом зашли бандиты и начали грабить. В это время в погребе заплакал грудной ребенок, и мать, чтобы спасти семью, задушила его.
Если говорить честно, то дед был бедным не всегда. Наиболее благоприятным периодом его жизни следует считать то время, когда он работал лесничим у лесоторговца. Он охранял участок леса, расположенного вблизи реки, следил за вырубкой и сохранностью древесины. Там и жил в небольшой избе-сторожке. Был он среднего роста, коренастым, крепким мужиком. Вместе с сыном, верхом на лошадях, объезжали они делянку.
На лето в лес приезжала бабушка с маленькой дочкой. Уж больно хороша была природа тех мест! Стройный лес, зеленые поляны, заливные луга. И эту благодатную обстановку использовал дед: на лесном участке развел свое хозяйство. Коровы, козы, гуси, куры, лошади. Пришлось использовать на работах крестьян из ближайших деревень. Как вспоминала мама о той поре: «Курей и гусей было столько, что сосчитать было трудно. Молоко перерабатывали в масло и помещали в бочки, яйца собирали в корзины каждое утро». Время от времени сельскохозяйственную продукцию - масло, яйца, кур и гусей в живом виде - вывозили в Тульчин на продажу. Продавали оптом в бочках, корзинах, и поштучно. Постепенно накапливался капитал.
И пришла деду в голову идея - стать самостоятельным хозяином. Для чего решил приумножить свое богатств за счет вхождения в долю к своему хозяину. Договорились. В дело были вложены все накопления. Энтузиазм в работе удесятерился. Долгими зимними вечерами дед обдумывал, как в дальнейшем распорядиться капиталом. Обсуждал это со своей женой. Пришли к соглашению, что надо купить хороший большой дом, обеспечить дочку приданым, часть денег отложить на черный день и на купеческие расходы для закупки товара. Дед решил заняться торговлей. Как тут не вспомнить еврея с «воздушными» планами из рассказов Шолом-Алейхема.
Мечтам не суждено было сбыться, судьба распорядилась иначе. Весной наступило сильное раннее половодье, и вся подготовленная к сплаву древесина была смыта водой и унесена бурными потоками. В одночасье дед оказался разоренным. Печали, казалось, не будет конца. Но жизнь продолжалась. Тужи, не тужи, а надо искать выход в создавшейся обстановке. Можно бы начать все сначала. Но, увы, Божья воля была иной. Продолжить работу лесником он не смог, так как в ту пору началась череда еврейских погромов, и находиться в лесу стало очень опасно для жизни. И занялся тогда дед перекупкой вещей, какие по случаю попадут ему под руку. Но больше помогал знакомым купцам закупать товар за пределами Тульчина. Ездил в Польшу и другие большие города России, которые было дозволено посещать купцам-евреям. Больше всего любил поездки в Одессу. Дед умер в середине двадцатых годов, во время эпидемии тифа. После смерти мужа и отъезда сына Пути в Одессу бабушка Злата продолжала жить в своем доме вдвоем с дочкой Фримой ; моей мамой, в большой бедности. У них не было ни образования, ни профессии. Советская власть признала в них пролетарскую бедноту, дала избирательные права, выдала профсоюзные билеты, что открывало большие возможности в трудоустройстве и определенные привилегии при поступлении на профессиональные курсы, а также право проживания в крупных промышленных городах. Но, будучи не энергичными, застенчивыми и очень скромными людьми, предоставленные возможности не были ими использованы. То, что они умели,;делать красивую мережку на белье, варить обед, соблюдать еврейские традиции, предусмотренные иудаизмом, ; не могло им обеспечить нормальную жизнь. Не смогли они быстро вписаться в новую жизнь, продекларированную Советской властью. Маме помогли устроиться работать воспитательницей в одном из открывшихся домов для сирот.
В молодости мама была привлекательной, красивой девушкой, среднего роста, со складной фигурой, карими глазами и большими ресницами, ровным небольшим носиком, со смоляными черными волосами, заплетенными в две толстые косы, спускавшиеся ниже талии. Она укладывала их на голове венком. Этот стиль прически она пронесла через всю свою жизнь. Мама была бесприданница, вышла замуж в 27 лет.
А теперь о моем отце Гройсмане Эле Мунышевиче, который родился в Тульчине в 1899 году. Был старшим ребенком в семье, где росли еще три сестры и младший брат. Дед Муныш имел небольшой магазин. Правильнее было бы сказать, маленький закуток, где торговали мануфактурой. Однако это давало возможность содержать семью и дать некоторое образование старшему сыну - моему отцу. Папа после восьми лет обучения овладел древнееврейским языком, читал и писал на идиш, русским и украинским. Он много читал. И как говорили в те времена, стал образованным человеком. Не могли пройти мимо него и сионистские идеи, что бурно обсуждалось в среде молодых людей. Еврейские погромы укрепляли идею сионизма. Зрели планы выезда в Палестину и у папы. Но покинуть многодетную семью отец не решился, так как к тому времени стал основным ее кормильцем.
После революции семья была репрессирована как буржуазный эксплуататорский класс, «магазин» конфисковали. Все её члены лишены избирательных прав, отказано в приеме в профсоюз. Появились проблемы с трудоустройством. К тридцати годам отец женился. А в 1931 году родился я.
Меня выхаживала бабушка Злата. Я был слабым ребёнком. Впоследствии мама вспоминала, как я часто болел и как меня лечили в условиях еврейского местечка. Вызывали на дом «домашнего» фельдшера Старосельского, который приезжал на бричке, проходил в дом и без лишних слов начинал осмотр больного. Рассказывать, что, где и как, было нельзя, следовало только отвечать на его вопросы. Иногда он был груб. Все члены семьи, находившиеся в доме, боялись проронить слово. Не смели спросить о чем-либо, чтобы не нарваться на грубость. Все, что надо, он скажет сам. Старосельский лечил от всех болезней три поколения Билянских и знал все их болячки, потому и был хорошим диагностиком. Однажды, когда мне было совсем плохо, бабушка осмелилась спросить: «Доктор, как вы оцениваете состояние ребенка?». Старосельский выдержал значительную паузу и ответил: «А вы что, сами не видите?». Видимо, мои дела были совсем плохи. Когда я от кошки заразился лишаем, Старосельский обрушился на бабушку и маму с беспощадной бранью за то, что они допустили до этого. За пациентов переживал, за что его и уважали.
Бытовые условия в нашем доме, как и во многих еврейских домах, были тяжелые, антисанитарные. Воду развозили по городу в бочках и относились к ней с большой бережливостью. Мылись, как правило, дома в корыте, стоявшем посреди комнаты. Нагреть воду было также проблемой. Особенно тяжело было с грудными детьми.
У меня было три игрушки: волчок - «дрейдл» - атрибут еврейской традиции, обруч от бочки и кубики. Неизгладимое впечатление на меня производили лошади, привозившие подводы с продукцией на базарную площадь. Я тянул туда бабушку, чтобы полюбоваться на это дивное животное. Моей любимой прогулкой было хождение мимо армейских казарм, где можно было увидеть ухоженных лошадок.
Тульчин был местом, где я учился разговаривать. На слуху ; сразу три языка: идиш, на котором в доме разговаривали все, украинский и русский. Бабушка русским владела плохо. Она говорила на смеси русского, украинского и идиш. Я понимал.
Голод, охвативший в начале тридцатых годов ХХ века Украину, проблемы с работой у папы и массовый выезд родных и друзей в промышленные города Советского Союза в условиях начавшейся индустриализации окончательно утвердили решимость родителей уехать из Тульчина. Но не везде принимали «лишенцев» ; людей без профсоюзного билета, отнесенных новой властью к эксплуататорскому классу. Папа обратил внимание на предложение в газете о том, что в Вологодской области требуются грамотные люди для организации школ в сельской местности. Туда и отправилась наша семья весной 1934 года. Покидали родные места с большой горечью, со слезами на глазах. Не хотелось расставаться с мягким украинским климатом, родственниками и друзьями, оставлять то место, где с пеленок впитан еврейский быт и традиции, где жизнь сопровождалась и радостью, и горем; приход и уход из жизни близких людей, где знал почти всех соплеменников и все знали тебя. Ты вынужден отправляться в неведомое с надеждами на лучшее. Бабушка Злата уезжать с родителями не захотела. Ссылалась на то, что должна сохранить дом и имущество на случай, если родители вернутся. Не очень-то она и ладила с папой.
Сборы были недолгими. Везти было нечего. Папа говорил, что вещей не должно быть много, за багаж надо платить, да и перетаскивать его не так уж просто. Бабушка высказывала противоположное мнение, пытаясь убедить папу в том, что в жизни все может пригодиться. Временами тональность спора превышала нормальный уровень. Мама больше молчала, пытаясь угодить тому и другому, потому что понимала - каждый был прав. В конечном счете, набралось четыре чемодана, две корзины, в одной из которых уместилась посуда, а в другой ; продукты на дорогу. В саквояж, как у фельдшера Старосельского, только побольше, были уложены носильные вещи на всякий случай - ехали-то на север.
Накануне отъезда бабушка собрала родственников на прощальный обед. Все желали благополучного пути и хорошо устроиться на новом месте, а главное, чтобы все были здоровы. Бабушка плакала и все время приговаривала, что везут меня черт знает куда, где очень холодно. Если ребенок в Тульчине часто болеет, то там может погибнуть, и в этом будет виноват мой папа, который принял решение ехать в Вологду.
Из Тульчина к железнодорожной станции ехали на подводе. Извозчик лихо помахивал кнутом, выкрикивая: «Ну, пошла» или что-то подобное на идиш. Я был в восторге. Меня везла настоящая лошадка. Скоро я впервые увидел вокзал ; маленький полустанок с названием «Вапнярка», рельсы и настоящий поезд.