Он носил выражение лица такое, какое бывает у человека, который просит остановить троллейбус в неположенном месте.
На нем был парусиновый пиджак времен первых пятилеток и суконные брюки жалкого цвета.
Короче, старик был сильно беден и некрасив, но он публично попросил слово и председатель совета борцов за мир, не смог ему отказать. Тем более, на открытое собрание совета пришли не только «свои», но и «чужие» журналисты.
Старик вышел к трибуне и стал подле нее, сняв очки. Под очками обнаружились голубые, наивные глаза, наполненные слезами.
- Я плачу за вас и страдаю за вашу жадность! – молвил старик. – Все хотят мир, но когда дело доходит до своей копейки все жмутся, как пресс делающий масло из семочек. Уже час говорят умные люди за мир, и никто еще не дал копейку! Стыдно, граждане! Смотрите в меня! Я пенсионер, я имею восемьсот тридцать гривен пенсии, и я отдаю двести пять гривен на дело мира!
Старик вынул из кармана чистый платок, завязанный узлом, развязал, достал деньги мелкими купюрами и мелочью и, положив их перед председателем, потребовал пересчитать.
Считая жалкие стариковские копейки, главный в городе борец за мир непроизвольно, но брезгливо морщился.
Зато газетчики вкупе с телевизионщиками были в восторге. Десяток снайперов видоискателя нацелились на старика. Посыпались вопросы.
- Скажите, дедушка, - обратилась к старику корреспондент «Утренней газеты», выходящей по средам и пятницам, - как вы живете на такую пенсию, да еще умудряетесь жертвовать на благородные цели?
- Как живу… - протянул старик. – А хорошо живу! На все мне хватает! И на хлеб, и на молоко два раза в неделю, и на кефир по субботам, и на ливерную колбаску… - тут он плотоядно облизнулся, но продолжил: - Чай, кофэ мы не пьем, завариваю липовый цвет, что летом собираю, и рад. Газетки почитать на выборы в ящик побрасывают. Хорошо! Но первое дело… - тут старик поднял палец и погрозил непонятно кому, - … заплатить за квартиру, за свет да газ!
- Нихерасе! – одним словом, чтоб думали, что он ботает на иностранном, протянул Котя-Боцман, пристроенный на должность директора областного департамента образования и науки. – Клево разлагает!
- Грыня! – продолжил он, обращаясь к подчиненному, тянущему срок службы начальника районо, кинь деду штуку на кефир! Шой-то мене на жалость пробило, гадом буду!
- Штуку гривней? – с надеждой переспросил Гриня.
- А сармак на карман ты тоже гривней гребешь? – показал сарказм Котя. – Кидай зеленью!
Сойдя с трибуны, старик был тут же окружен разного рода начальством, причем, каждый начальник совал ему на карман какие-то купюры.
Большинство начальников были коротко стрижены. Объединяло их, кроме прически, и бывшее местожительство. Тот же Гриня, приехавший в наш город устраиваться куда-то – где возьмут! – грузчиком из одного города на Востоке, был отловлен прямо с поезда на перроне. Ему сходу было предложено на выбор штук десять должностей.
- Не хватает нам кадров, ох, не хватает… - жаловался смотрящий, то есть, начальник отдела кадров всего города. – Иди, браток, подымай образование!
Гриня и пошел. И стал подымать в месяц столько, сколько его папе шахтеру и в год не снилось. Правда, приходилось делиться. И с Котей, и выше, и, главное, с противными стариками, которым приспичило бороться за мир.
Но, повторяю, Гриня был не одинок и старику накидали полную пазуху валюты. Старик недоуменно смотрел на ненаши деньги и растерянно улыбался.
- Что это, доченька? – спросил он, показывая сотку долларов, у девушки, распространявшей буклет «Дело мира – твое дело!».
- Два часа удовольствия! – заученно молвила девушка, но потом вспомнила, что она на службе миру и объяснила, что это американские деньги, которые всегда можно обменять на наши из расчета восемь соток наших за одну американскую.
- Так это ж моя пенсия! – восхитился старик и стал лезть к каждому, рассказывая, что одна американская бумажка стоит всей его пенсии.
- С другого боку огорчительно! – убивался он. – Столько боролись…
От деда стали шарахаться.
Тогда он вышел на улицу и пошел себе прочь, иногда оглядываясь и держась за карманы.
Но никому не было до него дела.
Тогда старик ускорил шаги. Пройдя квартала четыре, он, осмотревшись, вошел во двор. Во дворе – никого! Старик пересек двор и, вынув пульт, нажал на кнопочки. Потом сел в серый Лексус и выехал на улицу. Надо было спешить. Собрание, посвященное помощи жертвам наводнения в Индонезии, должно было начаться в городе Николаеве буквально через два часа.