Пигмалион в современном интерьере 8

 
                8 глава

                СЛАБОСТЬ БОЛЬШИХ ЛЮДЕЙ
                В МАЛЕНЬКИХ ТАЙНАХ …   
               

        Из рассказа дочери о ее первом визите на свалку ... протокола задержания Голотелова ментовкой ... блудливых похвал претендента в зятья, касаемо драки во дворе, что, кстати не вязалось с фиолетом автографов Ваньки под щелками глаз жениха и его опухших губ, позорно не держащих слюны, Илья Сергеевич как мог нарисовал для себя психологический портрет Ивана. Для него это стал не маленького роста тип с отталкивающей внешностью, но хитрым умом и сильным характером, что, кстати, красноречиво и подтверждала вспухшая физиономия жениха.
      
        О пакостноблестящих способностях таких людей Илья Сергеевич ясно себе представлял не понаслышке, а натурально, поскольку сам – боясь вспоминать об этом – вышел из преступного мира, сумев, благодаря фортуне, решительно и хитро порвать с прошлым. Но это было абсолютно для всех, и уже не один десяток лет, стерильной тайной …
      
        … Илья Сергеевич, в девичестве - Илюшка, был, не взирая на сопливость возраста, и из большой симпатии к чужим карманам, удачливым щипачем, любил это делать на колесах – в троллейбусах, автобусах, но иногда это был и лабаз с нервной очередью за мануфактурой, или фанатичная клюквенная толпа в церковный праздник у божьего дома. Короче, там, где давка и у людей квадратные глаза, там он и священнодействовал своими нервными и чуткими веточками. Своей классности он не знал, но если бы во время насадки – в этот самый кульминационный для жульмана момент – когда из его бестолковки, с поглупевшей вывеской, сознание, всё без остатка, выдавливается в священнодействующие мальцы, уже коснувшиеся кошелька в родном кармане фудена, уже вытягивающие этот лопатник … щекотнулся бы он (ну фуден же), который, сам того не зная уже прощался со своим добром – Илюшка себе этого не простил бы. Да и верный ширмач, прикрывавший его действо, тоже не малый виртуоз, умевший в своем деле все – от поддержания разговора с обрабатываемым сазаном, до мастерского принятия уведенного лопатника, долго за дымной синевой фигарки, смотрел бы в одну точку и, по-мужски принимая всю вину на себя, бормотал бы витиевато сам себе по фене, объясняя прокол как глухой формак, что этот большой позор он, как и Илюшка, не перенесет.
      
        Илья с напарником не любили экспромтом ходить на шальную. И если уж на кого был положен глаз этой парочки, то уж его куш был очень приличный, а сам будущий терпила освобождался от него со стопроцентной гарантией – или это были рыжие, не фальшивого, а настоящего золотого металла, бока, да настоящей швейцарской марки, или толстый поросенок приличной тисненной кожи, туго набитый хрустящими алтушками.   
      
        Дернуть голем, а попросту вытащить пустой бумажник, считалось не только непрофессионально, но и позорно, поскольку если гонш, ограничивающий свои гастроли только работой в автобусах, не готовится к этому заранее, а только гонит пустую коробку, то это уже не гонш, а чирий на недоразумении …
      
        ... Владелец жирного лопатника высчитывается еще на перроне водопада, по прибытии пригородного змея. Это обычно жавер, поскольку баба, и чем тощее – тем хуже, как более тонкая натура, острее чувствует прикосновения при обработке. Возраст мужика тоже имеет  значение – чем старше, тем лучше. У молодого откуда деньги? К тому же он не может стоять спокойно в автобусе – у него же каша в голове, а отсюда и неспокойствие в ногах – несерьезная личность. А пожилой ... да при деньгах – обстоятельный человек, у него и мысль в голове только одна-единственная и всю дорогу до базара он ее будет обсасывать со всех сторон, не обращая на Илюшку со своим ширмачем никакого внимания, а жульманам это-то и нужно … Выйдя из вагона, он не делает ноги, выпучив зенки сразу на рынок, а солидно останавливается на перроне, невзначай для себя, но ведь не для уважающего же себя щипача, слегка касается правой рукой левого внутреннего кармана, проверяя – на месте ли поросенок (ну бумажник же), заодно и давая понять Илюшке где у него что … И только потом, самодовольно насвистывая несолидную мелодию, уже привязав к себе двух невзрачных и равнодушных молодцов, направляется к галдящему и неспокойному садильнику …
      
        … Ах!!! Если бы этот дятел с периферии знал, какая работа кипит вокруг его персоны, то он, уважая чужой труд, меньше бы горевал, обнаружив пропажу – в парикмахерской так не обращаются с богатым клиентом, как с ним, невидимые ангелы карманного искусства … - Его оттесняют от ненужных соседей ... ставят так, чтобы он мог чувствовать некоторую – с которой можно мириться, но которая его будет все время раздражать – дискомфортность. Ширмач, "ставящий" фраера, выполняет сразу несколько задач. Рукой, держась за верхний поручень, заставляет голову дятла, деликатно подталкивая ее своим локотком, повернуть вправо (лучше, если это будет по ходу коробки). Этим он прикрывает левую половину груди, мечтающего о покупках, жавера – зачем ему смотреть на фокусы двух артистов, таким образом зарабатывающих себе на пропитание, пусть лучше смотрит в окно, он же из района, ему же интересно что делается за окном автобуса. Кой-когда, этот же ширмач, для разнообразия, слегка касаясь низов жертвы (ну брючных же карманов), отвлекает дятла от его сокровища, в то время как Илюшка, имея между пальцами письмо, но ни в коем случае не бритву (что будет вещественным доказательством, если вдруг …), а остро отточенный пятак, ласково и не дыша, "пишет" чуть пониже поросенка … затем, одновременно наступая «нечаянно» на ногу дятла и бормоча извинения, прижимает пиджак (пониже пореза) к жертве – лопатник, нате вам, проваливается наружу в чуткие илюшкины веточки. Дятел чертыхается на наступившего, жалея начищенные корочки (а их ли ему надо жалеть?), еще не догадываясь, что он уже зря едет на толчок, поскольку мгновенно превратился из богатого сазана в жалкого терпилу, а молодцы в это время в разные двери делают ноги …
      
        … Однажды, поделившись с автобусной жертвой – толстой и вспотевшей беспокойной теткой, раздраженной и крикливой, честь по чести – оставив ей, всё-таки лямки от лёгкой расписухи (ну женская сумка же через плечо), Илюша, нарисовавшись в кельдыме, обнаружил в уведённой дуре аттестат зрелости об окончании десятого класса, много звону, перетянутого резинкой и почти новую косметичку. Колы пошли на выпивон и в долю (иногда это – одно и тоже), косметичка – подарена Лизуне, погоняло которой «Падлочка» одним единственным словом говорящей очень о многом. А с аттестатом зрелости, на имя Якорева Ивана Сергеевича, Илья не знал, что делать, но как путевый фраер не выкинул его, а придержал у себя, в надежде при случае прибыльно загнать.   
      
        На мысль о крутом развороте в своей жизни его натолкнул Семен Перо – клевый чернушник, подделывающий любые документы – уважаемая, аристократическая и редкая криминальная профессия ... Повертев краденую ксиву, слегка помяв ее, понюхав, а потом стряхнув с колен, желающую интима, Падлочку, поскольку пошел мужской разговор, Семен, поморщившись с рюмки коньяка и понюхав ложку черной икры, выдавил из себя, глядя на Илюшку оловянными глазами – … ты, Змееныш (это была Илюшкина кликуха – знак признания его артистических способностей в воровском деле), ты … имеешь классные так-ти-чес-ки-е – это слово Перо медленно, но уверенно выдавил из себя – способности ума – изворотливость и хитрость, потому и везет тебе в деле – и задумчиво глядя на влагу соленого огурца, добавил – но живешь одним днем и о жизни не думаешь. Я вот, тоже не кумекал в положеное время и проскочил свою станцию, где надо было выходить, а теперь – поздно. Придется быть в законе, пока в тупик не заеду. Вот тогда-то и послужу на благо отечеству – ведь нашего брата редко хоронят по-человечески – на сто первом – людское кладбище не для нас. Вот уж превратившись в жмуриков, мы начинаем отрабатывать трудовой хлеб, что наворовали за свою лихую жизнь, и отрабатывать в анатомках мединститутов … Я не обижусь, если ты, Змеёныш, со временем став студентом-медиком, почешешь своей мурлыкающей от удовольствия марухе спинку под халатиком моей беленькой косточкой –
      
        – Ты, Перо, навел понт, а толком ничего не сказал – обиделся Змеёныш, выплеснув, запрокинувшись, в амбразуру пол-лафетника и с остервенением вонзившись фиксатым частоколом в заскрипевшую луковицу.
      
        – Потому и не сказал, что вальтанутых учат за алтушки, а умные своим умом доходят – и, все-таки закусив деликатесом очередную рюмку и жуя открытым хавлом, обняв Илюшку, зашептал, тычась мокрыми, испачканными икрой губами, чавкая в змеенышево ухо – … завтра … на опохмелке почирикаем … не поймешь за ночь – заплатишь за совет, а поймешь – похвалю и помогу … – потом, сменив чавканье на икоту, продолжил –… думать не каждому дано, а делать выводы – и подавно … Вот это и есть стратегия ума … если ты, Змеёк умный – эта темная тебе поможет –
      
        Наконец, устав от таких речей, Семён уютно устроился своей кудрявой в законе и тонкой седине головой между плавленым сырком, пачкой «Марльборо» и полупустым пузырем «Амаретто» …
         
        … Змеёныш знал, что Перо попусту никогда не станет вякать. Он отодвинул  лафетник с недопитым коньяком и, рассматривая аттестат (а с него-то и начал Семен), задумался … Малина затихала … Все уже расползлись по своим углам. За столом остался спящий Перо, задумавшийся Змеёныш и обманутая Семёном, а потому и оставшаяся без пары, Падлочка …
      
        … Для этой профуры шаловать, но только с тем, на кого она (а не наоборот) глаз положит, было приятным хобби, а Падлочкой ее прозвали за везение в любых воровских бомбежках ... и не только. Промышляя на вокзале, она, в то же время, не была бановой биксой, снимавшей трусики для любого клиента за презренный звон … Берите выше – она была самой настоящей хищной куклой, заводящей, желающую женского тела жертву далеко не в постель. Своей внешностью, очень не тусклой, да бойким язычком, она завлекала командировочных к себе на квартиру, а вальты с удовольствием шли, порочным воображением смакуя картины одна распутнее другой … шли за своим Сусаниным в юбке таким запутанным маршрутом, что утром, уже в милиции, на вопрос – … где?... – только разводили руками ... Пока же, в маленькой темной комнатке, где на интим, ожидаемому с дрожью нетерпения, намекал не столько стол, с богатой бутыло-закусонной сервировкой, сколько откровенно разобранная постель, соблазнительница не напрягаясь, выпивоном перетягивала вальтов за ту роковую черту, что отделяла человека от свиньи … и как только черта переступалась – входили два амбала, виртуозно и ненавязчиво помогали клиентам исполнить соло стриптиза  до пристойного сквознячка, то есть, облегчая вальтов из уважения только до чешуи (как же он в ментовку без кальсон-то пойдет?). Вот таких, уже облегченных, смотря по настроению и обстановке уводили ... или досыпать на свежий воздух … или блудой под ребро на тот свет, кстати, в обоих случаях освободив терпил от обязанностей таскать свои набитые барахлом кожаные углы (да чемоданы же!). Потерпевшая сторона – те, кому амбалы по указке Лизуни милостливо позволяли дышать всю оставшуюся жизнь, незаслуженно окрестили ее Падлой …  – все перепутали, надо-то благодетельницей … сами же нашли на свою жопу приключений, а она им в результате жизнь оставила … Люди! Не бегайте в ментовки по пустякам – если в вашем чердаке не будет крамолы, то и Лизка не сподобится до Падлы. Но зато своя хевара компенсировала кликуху, и получилась любовно-уменьшительная – «Падлочка» …
      
        … Сперва она толкала хрюкающего Сеньку под бок, капризно при этом всхлипывая – …Сенечка! Ты же обещал показать мне эротическую новинку … где же она? ...  – потом пристала к Илюшке – Змеёк!... Пойдем со мной … я тебе нового, как обещал мне Сенька, ничего не покажу, какая была, такой и осталась, но гарантия – останешься довольным, да и «розочку» от меня уже не купишь – во-первых мне справку выдали, вот, смотри! А во-вторых, для страховки я тебе обещаю, что удовольствие с тобой мы будем испытывать по разные стороны галоши, и развязно помахала перед илюшкиным носом парой пачек импортного изделия номер два. На это баловень воровской судьбы, все еще рассматривая тонкие корочки, отмахнулся – … пошла ты…!  – и откровенно указал трёхбуквенное направление.
      
        – Так я же туда и хочу, только вот с конкретным адресом из-за Пера промашка случилась – печально разводя руками, а ногой пиная Сеньку, с пьяной интонацией пошутила Лизуня и вдруг ... отшвырнув колченогий каркас, который отлетев на середину комнаты, грохнулся там, перевернутый кверху ножками, седушкой об пол, глядя в упор уже полными злости глазами, борясь до конца за свое ускользающее удовольствие, уже поняв, что ночь ей обломилась, жарко в презрении задышала молодым перегаром в Илюшкину вывеску: «Эх! Ты! Аппетитную герлу меняешь на свой сраный аттестат!... С ним ни на толчке не посидишь, ни рюмку им не закусишь!»
      
        ... – Свой … – эхом пронеслось в тяжелой бестолковке Ильи – … Свой … Ну да!... Его надо сделать своим … Ведь Якорева переделать на Егорова (свою фамилию Змеёныш по молодости пока помнил, да и паспорт настоящий имелся) Семену как два пальца обрызгать, а Иван да Илья – это же почти одно и то же … Вот тебе и средняя школа! А в институт, говорит Перо, нужны, конечно, знания, но не предметов, а кому, как и сколько положить на лапу … Вот я и разгадал семеновый ребус с тактикой и стратегией … Ай, да Змеёныш!... Ай, да стратег!... Эй, Падлочка!... Теперь пошли!...   
      
       … Выправить ксиву, тем более, что фамилии и имена почти совпадают, для Семена было действительно как два пальца отуретрировать … Колдуя над буковками и гербовой чикухой, с линзой на правом глазу, как у часовых мастеров, Перо хвалил Змейка и советовал перед поступлением в институт сменить город, устроиться на любую работу, а там уже через годик можно и поступать.
      
        – Стаж, он тоже поможет, да и учебники заодно полистаешь, а гроши у тебя так корячатся, что безбедно год-два проучишься. Но для себя ты должен выполнить два условия – обмакивая кисточку в склянку с химикатом и встряхивая ею в пол, понизил голос Семен – первое – об этом ни кому ни слова – наша кодла тебя не поймет, и не простит, да и мне, грешному могут скоропостижно подвести итоги. Второе – никогда и никуда больше не втыкайся – сыграет закон подлости и ты продолжишь свои университеты за паутиной, от которой освободишься только после звонка … а доживешь ли до звонка еще большой вопрос – в торбе-то для братвы ты будешь висеть за ссученного, а как же к тебе будут относиться – ты же завязал – …
      
        … Змеёныш был умным и послушным учеником … В одном только сделал по-свойму – стал не медиком, чтоб не встретиться с Семеновыми косточками в анатомке, а поступил в политехнический институт на строительный факультет но, когда пришло время дочери, он,   помня наказ уже наверно покойного Пера, отправил ее в медицинский, тем самым своеобразно помянув своего учителя …
      
        … Так Илью развернуло на 180 градусов … И никто не заподозрил, что это не Илюшка, а Змеёныш пролез и окончил институт … поступил на службу прорабом в стройтрест, а потом и пошел в гору, набирая силу ... друзей ... и врагов … И только иногда, по особенному взгляду кое-кого из своего окружения (да и не взгляду, а мгновенной искорке его), интонации, определенному построению реплик, наглой напористости и многим-многим другим мелочам, скрытых от простого взгляда и не поддающихся расшифровке, уже не Илюшка, а Илья Сергеевич догадывался, что не он один вынырнул со дна поганого на порядочную поверхность. По неписаному закону он молчал о ком догадывался, те, в свою очередь, тоже …
      
        … Приближающаяся встреча этих двух людей - Ильи Сергеевича и Ваньки Голотелова, а она, по логике развития, приближалась  неминуемо, для одного из них она предвещала бы крах – ведь утильщику надо только глянуть на Илью, да начать с ним разговор, чтобы уразуметь, что перед ним «свой», но уже уползший в мир законопослушных, уже обременённых семьей, уже завязших в воровской карьере …
      
        ... Илья до сих пор помнит, как его бросило в холодный пот, когда Вероника в их далекой молодости, еще пылая к нему … однажды, после бурной ночи, переполненная благодарностью за восхитительное ночное сумасшествие, предлагая кофе в постель, искренне уверенная, что после этого предстоит продолжение … вдруг любовно назвала его своей Змейкой. А он на это спросонья, вдруг крупно вздрогнув, засуетился … начал лихорадочно одеваться, к удивлению застывшей в неглиже и с подносом в руках русалки, полез в комод за деньгами и документами … Потом, очухавшись в понятии, что это ложная тревога, расслабился, виновато подошел, поцеловал Веронику в еще не крашенные, открытые от удивления вздрагивающие губы, погладил атлас нежайшей кожи – на большее от испуга его не хватило – и виновато сказал: «Ты меня больше так не называй … я с этими ползучими гадами уже имел дело … не раз был ужален … до конца жизни запомнил …» Русалка, затихшая было в размышлении, куда деть поднос, если только … вдруг поняла, что поцелуй сейчас – верх его мужских способностей, что после него никакого продолжения из-за случайного испуга не будет, грохнула этим подносом об пол и, в пику несогласному с таким милым прозвищем … голосом базарной торговки, в шутовском поклоне, разведя руками и встряхнув мягкими локонами, своей естественной волнистостью, цветом и еще черт знает чем, волновавшими не только, кстати, Илью, ощерившись, по-женски глупо выпалила: «В таком случае, сэр, и вы меня Русалкой не называйте … я в детстве два раза тонула!» Бывшая Русалочка демонстративно похватала свою одежду и, хлопнув дверью, выскочила в другую комнату одеться, а заодно и оформить рыданьями сорвавшееся удовольствие …
        ... Две недели Вероника дулась на Илью, но потом простила мужа … Кстати, ровно через девять месяцев и эти пресловутые две недели – миленькое и невинное совпадение – на свет появилась Пигмалица …
      
        … Подсознательно Илья понимал, что встреча с Иваном все-таки состоится и она, может быть уже не за горами – ведь Галка упрямая и хитрая … Да и на всю жизнь затворничеством сочную бабу, которой через шесть лет стукнет аж тридцать, не остановишь, а только раззадоришь. К тому же Вероника кой-когда по ночам начала ныть – правильно ли, мол, они поступают, навязывая дочери своих богатых, да с положением, женихов ...