1-xvii юный гость

Публий Валерий
                XVII

  Фабия посылает приготовить и принести свою лучшую паллу и сказать, чтобы прибывшего попросили подождать, предоставили ему всё необходимое и всё, что он пожелает. Она немного волнуется. Встаёт, начинает прихорашиваться и наряжаться с помощью прибежавшей с туникой Ксаны и других служанок. В это время её гость тоже переодевается: снимает дорожную одежду и облачается в новую, видимо, только что купленную тогу. После чего проходит в атриум ждать хозяйку.

  Ана приносит паллу, госпожа отправляет её внимательнее поглядеть на приехавшего под предлогом ещё раз поинтересоваться, чего он желает. Вернувшись, фаворитка рассказывает.

  – Ах, моя госпожа! Он такой молодой, этот эфеб! Если бы не мужская тога, я бы подумала, он ещё мальчик. Ростом как вы, домина. Не скажу, что худенький.

  – Хорошо, а лицо какое? Не страшный?

  – Нет, что вы, госпожа, совсем наоборот, симпатичный. Волосы светло-русые, немного длиннее, чем обычно сейчас у господ. Что ещё? Много золотых украшений…

  – А глаза?

 Я только на миг взглянула. Вроде серые.

  – Он чего-нибудь захотел?

  – Я спросила его, а он заговорил как по писаному. «Я желаю только, чтобы твоя госпожа как можно меньше беспокоилась моим приездом. И, если это никого не обременит, я бы просил разместить моих мулов, лошадей и рабов».

  – А ты что, ещё не сказала об этом Галику?

  – Простите меня, прошу вас, но сразу, когда приехал этот юный господин, прокуратора не было, вроде он где-то на новом  винограднике. А сейчас, как приехавший господин сказал, я пошла и распорядилась о размещении. Вы же сразу велели, моя домина, дать ему всё необходимое.

  – Хорошо, молодец!

  Итак, юный всадник прохаживается в атриуме, взволнованный новой для него ситуацией. Один, в гостях у одинокой знатной патрицианки, которая что-то не спешит к нему выйти. Может, у неё есть какие-то важные дела. К тому же сама она его не приглашала…

  Приветливо улыбаясь, излучая уверенность, Присцилла входит к заждавшемуся эфебу. Видя его смущение и некоторую растерянность, сама начинает разговор.

  – Весьма рада видеть вас на моей скромной вилле, юноша! Фабия Присцилла Младшая, дочь Тита Фламинина Постума, приветствует вас как своего гостя!

  – О, я безмерно благодарен вам за гостеприимство. Надеюсь, двадцать моих слуг никак не стеснят вашу фамилию… Простите, Фабия Присцилла, что приехал вот так, под вечер… почти… и … Надеюсь, я не отвлекаю вас, не мешаю вашему уединению…

  – Спешу уверить в обратном. Я весьма обрадовалась, услышав о вашем прибытии, – она чуть было не сказала, что немного ждала его. – А теперь, если вы ещё не забыли, будьте любезны назвать себя.

  – О, прошу прощения, – дальше юноша делает комплимент по услышанной подсказке, – но, действительно, любой мужчина забудет все правила приличия…

  «А мог бы сказать, – думает Фабия, – «забудет обо всём на свете».
  – …едва увидит вашу красоту. Меня зовут Луций Габерий Флор, я всадник, сын всадника Публия.

  – Очень, очень приятно! Счастлива, что наше знакомство наконец состоялось! Смею рассчитывать, что вы будете вести себя как квирит, а не как неотёсанный варвар: ведь вы изволили выразиться, что «забыли правила приличия». Пройдёмте, Габерий Флор, во внутренний дворик, и там расположимся поудобнее, – продолжает Присцилла, пока они идут в перистиль, где уже играет флейта; в полутёмном коридоре она на миг берёт его за руку, будто показывая дорогу, и эфеб тотчас смущается, краснеет. – Поудобнее, ведь вы, я уверена, очень устали.

  – Нет, что вы – я полон сил! - совсем по-мальчишески отвечает он.

  Ана была права насчёт его возраста. И внешности тоже. Над верхней губой и на подбородке светлый пушок, на щеках румянец.

  – Буду рада убедиться в этом ночью, – глаза гостя стали размером с блюдца. – Минувшей ночью, в утреннюю стражу, на виллу хотели напасть разбойники, но моя верная Уриана пригрозила, что их побьёт сама Парис, и они, испугавшись, убежали. Я хотела просить вас побыть ныне стражем этого мини-града, ведь служанка позабыла, что Парис здесь уже нет…Расслабьтесь, я пошутила: не было никаких разбойников. Вы, пожалуй, не были в армии?

  – Нет, – обескуражен Флор, – не был.

  – О Геркулес! Что же мы стоим? Вот, прошу, прилягте – окажите честь пообедать со мной, – Фабия и Габерий ложатся, разделённые столом, лицом друг к другу. - А то, что вы не были в легионах, совсем не страшно. И даже к лучшему – не огрубели, не утратили свою очаровательную юную свежесть. Давайте до дна выпьем первый кубок. За наше счастливое знакомство! – видя, что гость торопится поднести чашу к губам, хозяйка мягко напоминает. – И не забудем умилостивить Богов, снисходительно допустивших ваш приезд – прольём несколько капель. Вот и хорошо, – они выпивают. Кубок девушки, внешне не отличимый от другого, вмещает почти наполовину меньше. Поэтому она не боится, осушая его, захмелеть больше, чем ей хочется. – Ибо как высокопосвящённая жрица, можно сказать, заместитель Понтифика, я обязана следить за соблюдением священных ритуалов, не так ли?

  – Конечно, Фабия Присцилла, извините, что забыл.

  – Давай договоримся. Переходим на «ты», это раз. Если ты не против, конечно. Для тебя с этого момента я просто Фабия, это два. Согласен?

  – Да, я только за, конечно. А вы… – но тут хозяйка чуть нахмурила бровки. – То есть ты, Фабия, зови меня Луций.

  «Он Луций, я Муция – интересно (хотя далеко не первый Луций). Но пока не хочу открывать моё прозвище, – размышляет Присцилла, жуя обожаемое ею жареное мясо. – Надо придумать что-нибудь другое».

  – Позволь лучше называть тебя Флор. Ты свежий, юный, благоухающий – как цветы, что радуют взоры Богов и смертных! Этой весной твой когномен так идёт тебе! Выпьем за твою молодость и свежесть!

  «Если бы никто ещё не срывал тебя до меня, – лезет в голову Фабии мысль, пока они пригубляют оставленное Ребилией и Геллией лесбосское. – Надо ещё польстить ему. Назову его Тесеем. Ведь так совсем недавно моего возлюбленного, не сговариваясь, назвали две мои подруги. Пусть у этого юноши хотя бы данное мною прозвище  будет напоминать мою великую любовь».

  – В этом доме, пусть довольно небольшом, я всё-таки порою чувствую себя одиноко и блуждаю как в Лабиринте. Хотя здесь нет Минотавра,  кто знает, что может случиться с беззащитной девушкой. Хочу звать тебя Тесеем. Не возражаешь?

  – О Фабия, я горжусь данным тобою прозвищем!

  – Вот и славно. Пьём за Тесея и Фабию!

  – Да, это здорово! – поставив кубок и беря со стола яблоко, говорит гость. – Решусь спросить у тебя, прелестная хозяйка. Твоя вилла просторна. Может, есть и термы?

  Отметив, что он уже осмелился на такое обращение, Присцилла отвечает:

  – Что значит «может»? Скромные, небольшие, но они, естественно, построены. А что ты хотел, Тесей?

  – Да я, в общем-то, с дороги… – снова смутился Габерий, – неплохо бы… хотел бы помыться.

  – Это замечательно, но я пока не пущу тебя туда, – на недоумённый взгляд даже переставшего жевать яблоко эфеба Муция объясняет. – Во-первых, термы ещё не подготовлены – я велела бальнеаторам не торопиться, но сделать всё наилучшим образом. Во-вторых, я тоже собиралась посетить их сегодня. А ты, Тесей, обещал вести себя цивилизованно, соответственно, я рассчитываю, что ты уступишь девушке. К тому же прелестной, как ты польстил мне. Уступишь первенство их посещения, не правда ли?

  – Да, Фабия, бесспорно. Но я не льстил, ты и вправду прелестна.

  – Благодарю, – поднимает она свой бокал. – Давай выпьем за красоту. Как сказал о ней философ Карнеад, это владычество без охраны. За красоту!

  Отпив и держа кубок в руке, юноша восхищается:

  – Как это верно! Ты сразу покорила меня, Фабия. Этот мудрец, как ты там его назвала, он здорово это выдумал. Теперь я буду звать тебя владычицей, повелительницей!

  – Принимаю. Слушай мой первый указ. Ты должен побольше есть. Не стесняйся, ведь ты, пожалуй, любишь покушать. Приляг как тебе удобно, расслабься. Иначе ты быстро устанешь, истратишь свои силы и не сможешь восстановить их. Ешь, Тесей, всё, что нравится, что на тебя смотрит.

  – Слушаю и повинуюсь, – налегает на только что поднесённые блюда гость, беря подряд то с одного то с другого.

  Хозяйка тоже принимается за обед, решив плотнее поесть сейчас, чтобы вечером почти ничего не брать в рот. Так советует её врач – не кушать с наступлением первой стражи. Порядком закусив, они берутся за кубки. На этот раз решился произнести тост эфеб.

  – Фабия, давай выпьем за тебя! За красивую и гостеприимную хозяйку, за повелительницу! – выпив, он интересуется. – Скажи мне, владычица, что за статуя стоит в атриуме? Почему служанка, которую ты присылала, и ещё один раб поклонились ей? Если это Бог, то какой?

  – О Тесей, сколько вопросов! Пусть это останется загадкой Лабиринта… Почему ты не берёшь грибы? – переводит Присцилла разговор в сторону. – Они очень вкусные.

  – Спасибо, Фабия, но я люблю только собирать.

  – Пожа-а-алуйста! – она берёт блюдо с грибами и смеясь рассыпает их по мозаичному полу галереи перистиля.

  Служанки прыскают в кулачки, глядя на эту проделку и оторопевшего Габерия. Придя в себя, он поднимается с ложа и действительно принимается собирать, объясняя:

  – В детстве я любил погулять по лесу, «поохотиться» на ягоды, грибы. Но однажды на моих глазах раб отравился каким-то из них. С тех пор я не могу их есть, но побродить в их поисках по лесу мне по-прежнему нравится.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2011/11/20/397


---------------
172) тога – верхняя одежда р. граждан, кусок ткани (прибл. 6 на 3 м), особым образом оборачивающийся вокруг тела, чаще всего из шерсти. Разновидность тоги – претекста (praetexta) – тога с пурпурной каймой. Её носили жрецы и действующие магистраты, а также юноши до 17 лет. В 17 лет они, с особым обрядом-инициацией, обычно в праздник Либералий, получали мужскую тогу (togae virilis) и снимали буллу (см. ниже) и претексту, отдававшиеся домашним Божествам.
173) вас, вы – переводчик счёл возможным и удобным использовать обращение на «вы», дабы яснее передать уважительность и такт, чтобы российскому уху и глазу не было непривычно и резко «тыканье» незнакомым и едва знакомым, уважаемым людям. Хотя в латыни отсутствует такое различие в обращении «ты» – «вы».
174) Карнеад – др.гр. ф-ф II в. до н.э., основатель Новой, или Третьей, Академии. В Др. Риме хватало почитателей Новой Академии, хотя самыми распространёнными были стоицизм и эпикурейство.