Он родился в семье профессора философии по этике, и с 8 лет приступает к изучению философии. Уже к 12 годам он самостоятельно изучает латынь и греческий языки. В 15 лет он поступает в Лейпцигский университет, а через два года в Йенский университет для изучения математики. В Альтдорфском университете в возрасте 20 лет он защищает диссертацию, и получает докторскую степень. Всех его заслуг и достижений не перечислишь. Всемирно признанный ученый, внесший огромный вклад в развитие Европейской цивилизации, и в частности, в создание Академии наук в Петербурге, давшей начало развития научно исследовательской деятельности в России. Именно Лейбниц одним из первых предлагает идею обьединения церквей...
Письмо опубликованное ниже, тем ценнее, что написано оно опальному философу, чей труд попав в индекс запрещенных книг был несправедливо осужден и запрещен. Это письмо, является не только свидетельством уважения одного человека к другому, но и признанием ценности несправедливо позабытого и опороченного трактата.
Готфрид Вильгельм фон Лейбниц:
Славнейшему мужу Томасу Гоббсу
Не столько удивишься ты, достославнейший муж, тому, что к тебе, человеку изысканнейшей любезности, обращается незнакомый, сколько тому, что так поступает не известный тебе ничем другим автор этого письма, которое не могу не признать грубым и недостойным тебя; добавлю, написанным поспешно, как подтвердит его податель, превосходный человек, который, проживая в Париже некоторое время в той же гостинице, что и я, накануне своего отъезда за обедом спросил меня, нет ли у меня чего-нибудь для передачи тебе — ибо уже и раньше твое имя часто упоминалось в наших разговорах с тем уважением, которое подобает твоим достоинствам. Этот вопрос как бы подстегнул меня, тем более что он говорил мне, что уже с давнего времени знаком с тобой, и я немедленно же устремился написать тебе. Суди об этом как угодно, но если ты и отвергнешь мое знакомство, то не избежишь моего преклонения.
Давно уже я перечитываю твои сочинения, достойные века, достойные тебя, который первым осветил яркими лучами гражданской науки (scientia civilis) тот правильный способ рассуждения и доказательства, который древние предвидели как бы сквозь туман. Но в книге «О гражданине» ты, можно сказать, превзошел самого себя, проявив такую силу мысли, такую основательность суждений, как будто не излагаешь науку, а вещаешь прорицания. Меня не устрашают парадоксы и не увлекают приманки новизны, и я счел, что предприму небесполезный труд, если попытаюсь коренным образом исследовать внутреннюю ткань твоего учения, ибо мне несвойственно возражать на заключения, пренебрегая доказательствами, которыми их подкрепляет автор.
Начиная книгу с рассмотрения человеческой природы, ты говоришь, что человеку не менее, чем животному, свойственно стремление захватить все встретившееся ему, что, как он надеется, может удовлетворить его потребности, и что эту надежду обуздывает только страх, который внушают силы других устремляющихся на то же самое. Установив, что каждый имеет право на то, что представляется ему необходимым для обеспечения его безопасности, и что каждый является судьей своих надобностей, ты легко пришел к выводу, что следствием такого положения вещей будет справедливая война всех против всех. Но так как в этом взаимном смертоубийстве силы уравнивались тем обстоятельством, что и самый сильный мог быть убит самым слабым, то возникли поиски мирного соглашения. До сих нор у меня нет возражений; не буду говорить о том, что лучше переносить обиды в этой жизни, чем отражать их с ущербом для жизни будущей, и не буду повторять других возражений, выдвинутых против тебя богословами и юристами: я хорошо понимаю, что твои доказательства, как в геометрии, имеют общий, отвлеченный от материи характер и что поэтому, предоставляя каждому право делать все ради самосохранения. Ты не отрицаешь, что если есть некий Всемогущий, если есть будущая жизнь, предназначенная для воздаяния, то не столько отменяется справедливость твоих теорем, сколько устраняется их применение; ибо в этих условиях благополучие каждого состоит в ожидании лучшей жизни и справедливым будет все, что представляется каждому способствующим получению ее в удел; наконец, и защита нынешней жизни не возбраняется божественным нравом, хотя она и перестает быть высшей ценностью.
Итак, исследованию теперь подлежит вопрос, каким образом можно укрепить достигнутый мир, ибо если он ненадежен, то остается состояние войны и право для каждого упредить возможного противника. С этой целью, говоришь ты, изобретены государства, которые по общему соглашению большинства вооружены и могут всем обеспечить безопасность. Но хотя ты, по-видимому, утверждаешь, что все право передано подданными государству, однако в другом месте ты правильно признаешь, что и внутри государства сохраняется право защищать себя, если угрожает гибель либо в государстве, либо со стороны самого государства; так, если кому по приказу властителей угрожает казнь, то он имеет право все ниспровергнуть ради своего спасения; но прочие в силу первичного договора обязаны покоряться правителям. Но прошу тебя, достославнейший муж, скажи, не признаешь ли ты, что в государстве, так же как и в том первобытном состоянии, которое ты называешь естественным, обоснованное предвидение огромной опасности является справедливой причиной для предотвращения зла. И если неопровержимо явствует, что подвергаются преследованию невиновные, если непрестанно свирепствует произвол тирании, то ты, полагаю, признаешь, что, и согласно предписаниям твоей философии, те, кто стоит перед этой опасностью, вправе вступать в заговоры. И я вполне согласен с тобой, что простой народ поступит правильно, если ради достойной жизни без страха пожертвует своим покоем, повинуясь чувствам негодования, сожаления и другим душевным движениям. Поэтому итог всего, что ты говоришь о верховной власти, по-видимому, сводится к следующему: в государстве не так легко и не при столь маловесных подозрениях может нарушаться договор, ибо он предоставляет большую безопасность. Но еще гораздо большим было терпение древних христиан, которые относились к государству с каким-то, сказал бы я, непротивлением.
Готфрид Вильгельм фон Лейбниц
Философское наследие Лейбниц Сочинение в 4-х томах (т. 1-й)