Пенсионер Волозов был поглощен творческим процессом. Поскольку в квартире, впрочем, как и обычно, он находился один, если не считать говорящего ворона Бориса, то и сидел на стуле, лишь в блекло-голубой майке с тонкими лямками и трусах. В тех, что почему-то зовутся семейными. Этого пенсионер Волозов решительно не мог понять, ибо слово «семейное» предполагает совместное использование, некую общность. Подобные же трусы, длинные и широкие, пошитые из черного сатина, носили исключительно мужья. Женам доверялась только стирка данного предмета туалета. Таких трусов теперь уже и не найти в магазинах. Поколение «пепси-колы» и нанотехнологий носят хлопчатобумажные (правда, пенсионер Волозов не до конца был уверен, так ли называется ткань для современных мужских трусов), плотно облегающие тело, с прорезью-ширинкой на фасаде изделия. Совершенно, между прочим, бесполезной, считал Волозов, поскольку мужчины, стоя над унитазом, упорно извлекали свой прибор не через эту, крайне неудобную, прореху, а по старинке, оттягивая резинку. Трусы пенсионера, когда-то антрацитово-черные, от долгой носки приобрели модный среди отечественных автомобилистов, голосующих за родной автопром ездой на «Ладах», цвет, романтично названный «мокрый асфальт». С тыла ткань вытерлась и истончилась настолько, что когда пенсионер шел в ванную или кухню, Борис мог наблюдать белеющую сквозь редкий сатин кожу ягодиц хозяина. И все же, несмотря на это, пенсионер Волозов не спешил расставаться с ними. Поскольку предпочитал свободу. Как в семейной жизни, так и в стиле нижнего белья, а его трусы были именно что свободны.
Волозов сидел на стуле и держал в руке перегоревшую электрическую лампочку. На лампочку был плотно натянут носок с прохудившейся пяткой, которую Волозов и штопал. Пенсионер гордился и нет-нет, да и хвалился перед своим другом тов.Бататовым, что в ушко штопальной иглы нитку до сих пор продевает без помощи очков. И вообще, хотя Волозов и был пенсионером, но не настолько глубоким, чтобы иная молодая девица без опасения не выспаться рискнула приютить «деда» в собственной туристической палатке на ночь.
Во-первых, штопка, как всякая кропотливая, однообразная работа, успокаивает нервы. Во-вторых, аккуратно заштопанная вещь выглядит, конечно, не новой, однако где-то даже красивой, кроме того, демонстрирует хозяйственность человека, его бережный подход к вещам. Конечно, рассуждал пенсионер Волозов, проще носок выбросить. Но что тогда делать со вторым целым? А в отремонтированном вполне можно ходить по дому. В тех местах, где он ходил вне дома, разуваться обычно не приходилось. Да и потом, сколько он себя помнил, и мама, и бабушка всегда штопали носки. Да и сам пенсионер был из последнего поколения бережливых.
Закончив работу, он полюбовался результатом, удовлетворенно хмыкнул и натянул носок на голую ступню. Зачем-то притопнул ногой и остался доволен. Лампочку спрятал в ящик комода — она хотя и перегорела, но в роли грибка для штопки еще послужит. В этот момент раздался звонок. Натянув трико и пробурчав: «Кого это нечистая?», хозяин оправился отпирать дверь.
На пороге стоял председатель домового комитета. На полу, касаясь брюк, покоился небольшой дорожный чемоданчик.
— А, приветствую, тов.Бататов! Никак, в командировку какую собрался? Напутствия пришел сказать?
— Напутствия — это ты бы мне должен, Петрович, — поправил пенсионера Волозова визитер, — а я тебе — наставления. Но я — за другим. Пожить к себе пустишь? Я ненадолго, на несколько дней, — успокоил он и добавил, — наверное.
Принимающая сторона озадаченно поскребла затылок и, выглянув на площадку, бросила быстрые взгляды вверх и вниз по лестнице.
— Дак, кровать-то у меня одна. Мало что люди подумают? Как бы разговоров не пошло. Мне-то ладно, я мужчина — сам себе принадлежу, а ты — женатый.
— Да кто про нас подумает? — махнул рукой друг. — Мы с тобой уже в том возрасте, что если уединимся, нас скорее заподозрят в заговоре с целью измены Родине, чем супруге.
— Ну, не скажи, — приосанился бодрый пенсионер. — Забыл, как сам к молодой прелестнице на прошлой неделе ходку делал?
— Да это я так, образно, — слегка смутился тов.Бататов. — Так пустишь, Петрович? Спальное место не проблема. Схожу к Либидяну, займу раскладушку. К нему из Армении родня сразу табором наезжает, у него этих раскладушек… Нет, я, конечно, могу пойти в подвал к дворнику Петровичу. Место там найдется. Посидим с ним, новоселье мое отметим.
Слова ли председателя о раскладушке или намек на возможное застолье решили дело, но пенсионер Волозов сдался.
— Попёрла? — сочувственно спросил он.
— Да ты что?! Знаешь же, мы с дусей душа в душу живем. Тут — другое. Ну-ка, посторонись, не могу же я на площадке для всех про это говорить. Со здоровьем проблема.
Войдя в квартиру друга, тов.Бататов первым делом раскрыл чемоданчик. Пенсионер Волозов, любопытствуя, заглянул через плечо председателя. В чемоданчике лежала тощая стопка белья: сменные трусы, носки — «не штопанные», отметил пенсионер, — полотенце и зубная щетка. Ни пасты, ни мыла не наблюдалось. «За мой счет решил сэкономить», добродушно подумал гостеприимный хозяин. Положительная эмоция была вызвана тем, что вместо пасты и мыла в чемоданчике лежали, прижавшись боками четыре бутылки водки.
Гость ухватил за горлышки две из них и, как на заклание, понес бутылки в морозилку. Пенсионер Волозов между тем подошел к телевизору и щелкнул кнопкой. Дистанционный пульт был, но вечно куда-то терялся. Шли новости. На экране премьер-министр, сидя во главе стола, в окружении подчиненных, вел какое-то заседание.
— Тов.Бататов, подь быстрей сюда! — закричал пенсионер Волозов. — Похвастаться хочу, Борька новое слово выучил. — И когда председатель домкома вошел в комнату, обратился к ворону, ткнув пальцем в сторону телеэкрана: «Борис, это кто?»
— Карр-оль! — торжественно провозгласила вещая птица.
— Это Борис его с королем попсы, Филиппом спутал, — смущенно пояснил хозяин. — Вишь, этот тоже говорит, как песни поет. Дизориентирует Бориса. Птица же смысл текста целиком охватить не может. Боренька, давай еще раз. Подумай хорошо, присмотрись. Кто это?
— Карр-ратист, — после некоторой заминки отозвался ворон и нахохлился.
— О! — поднял вверх указательный палец счастливый орнитолог. — Слыхал?!
— А причем здесь каратист?
— Да тут на днях, тоже в «Новостях», тренировку премьера показывали, как он на ковре борьбой занимается. Дикторша и говорит, что вот, мол, Он каратист с черной данью. Борис-то и запомнил слово. По-другому и не зовет уже. Звуки для вороньего горла привычные, раскатистые. А я вот теперь про эту черную дань никак сообразить не могу. Это что же, нас черной данью обложить что ли хотят, а?
Политически подкованный председатель пожал плечами.
— Да и ладно, — махнул рукой друг. — Что мы о пустяках. Давай — о главном. Что там со здоровьем? Наградила тебя молодайка подарочком? Ты и решил на время курса лечения у меня перекантоваться?
— Нет, — мотнул головой супруг в изгнании. — У меня все в порядке. Это дуся всё.
— Да, что ты?! — ахнул пенсионер Волозов. — Вот чувствовал, что эти поездки в Турцию боком выйдут. Турецкая зараза, она и нашего, ко всему привычного человека не щадит, цепляется.
— Да, тьфу на тебя, пенёк ушастый! — не на шутку рассердился председатель. — Турция совсем не при делах. Между прочим, дуся меня любит, как прежде. А что там злые языки говорят, так это все инсинувации.
— Тогда я ничего не понимаю, — озадаченно произнес пенсионер Волозов. — Причем здесь здоровье?
— Так я про душевное здоровье. Дуся, она знаешь какая мнительная? Ну, и доверчивая. Простая душа, — с любовными интонациями добавил тов.Бататов. — Услышала тут от кого-то, что в городе вампир объявился. Самый настоящий, кровь у дев сосет. За ним, мол, уже вереница высушенных трупов тянется. Я дусе поначалу в шутку: «Тебе чего волноваться? Ты уж давно не девственница». А она пальцем у виска покрутила и отвечает: «Не девственниц кровью питается, а — дев. То есть, особ женского пола, независимо от анатомических особенностей». Тут я уже всерьез стал ее убеждать, что вампиров не существует. Что все это выдумки писателей и сценаристов. А она мне: «Тем более!» Ты же знаешь, Петрович, мы, росшие в СССР, воспитаны в безоговорочной вере печатному слову. Так и не переубедил я дусю.
— Ну, а дальше что? — заинтересованный друг уже и думать забыл и о каратисте и о гордости за своего пернатого питомца.
— А что дальше? Дальше — хуже. Разузнала где-то методы борьбы с кровососами. Позвала электрика, тот установил всюду лампы дневного света, и они теперь включены круглые сутки. По всем углам колья деревянные стоят — уж не знаю, из осины, а может сосновые? — один кол дуся даже в постель на ночь берет. Аккурат между нами укладывает. Да это бы и ладно. Она же еще и чеснок головками есть стала. Мол, чесночный дух хорошо отпугивает нечисть. Я говорю ей: «Дуся, нельзя так много чеснока есть. Сердце посадишь». А она мне: «Ежели из меня кровь высосут, так сердцу тогда все равно качать нечего будет. Даже не посаженному». И еще, знаешь, что говорит, Петрович? Вот ежели, говорит, тов.Бататов, захочешь меня поцеловать — придет же такая блажь в голову! — и тебя дух чесночный не смутит, значит, ты — не вампир. А я, как на грех, вонь эту чесночную на дух не переношу. Меня от него сразу с души воротит. Ну, не могу я в этом облаке миазмов жить. Вот, собрал самое основное в чемоданчик и к тебе подался. Пережду, пока новый слух пройдет, что вампира или убили, или он всех дев, что по вкусу ему пришлись, высушил и в соседнюю область подался. Ладно, Петрович, поговорим еще. Беги, жарь яишню. Водка, поди, уже охолонула