Дворовой мученик Жигулей, истинный подвижник запчастей и фактурных вмятин, дядя Вася, сын своего времени, природного молчания и чужих автомобильных страстей вкупе с недоучившимся до звания доцента, местным шалопаем разлива Махно и Кропоткина, великовозрастным ниспровергателем всяких истин местечкового пошиба Костиком решили отметить походом в парк очередной выход замученного ремонтом автомобиля в свет таких же отрыжек итальянского автопрома.
Пара бутылок водки, пусть и не Смирновского масштаба, но истекающих слюной конденсата по полированным бокам стекла и нехитрая закусь двоих мужей, чуждых изысков истых гурманов, но так великолепно обоснованных чисто экономической целесообразностью, что даже Елисеевский магазин был бы не в претензии, заполнили продуктами мутно-серую тканевую сумку времён расцвета Боярского и Пугачёвой, где они молодые, наглые и лишённые конкуренции взирали чёрно-белым оком на перепитии жизненных коллизий наших героев.
Пара пучков зелени, по настоянию просвещёного Костика и шмат сала от практичного дяди Васи дополнили этот джентльменский набор ровно тем, чем недосказанность отличается от завершённости.
В парке, по осеннему притихшему в предверии ежегодного катаклизма отторжения меди, в дальнем его углу, так сильно облюбованного лишённым жилья влюблёнными и одинокими любителями Змия, среди последних заливистых трелей невесть откуда взявшихся соловьёв и цоканья белок, одинокая лавочка, приют и сладость знающих, сиротливо лупилась прошлогодней краской и наклоняясь от усилий посетителей вперёд была умилительно-услужлива.
Дядя Вася, с чувством первооткрывателя и знатока бытия смачно гакнув горлом, уселся на рифлёные рёбра брусьев прочно и на века, демонстрируя основательность натуры и долговременность будущих забав.
Костик, личность более возвышенная и знающая Вольтера не понаслышке, мятущийся молодостью прыгал скоком невзнузданного жеребца и в предвкушении огненно-внутренних поступлений дёргался, суетился и крыл цитатами из Конфуция.
Газетка, из последних кричащих откровений сексуального характера, расстеленная на горизонтали и игнорируемая по несовместимости интересов, пестрила сальцом, зелёным лучком, крутобоко-красной помидоркой, отдельно лежащим чесночком и тонко уложенной килькой пряного посола. О чёрном хлебе, истинной радости занюханного действа, мы говорить не будем, помятуя о предназначенности сего артефакта мировой цивилизации.
Истина в вине! Кто бы сомневался, кроме его хулителей.
Дядя Вася, как всегда молчком, щёлкнув ногтем сковырнул нехитрые врата бутылки и произнёс свои поистине выдающиеся слова – « Ну, ударим по молекуле!»
-Три бульки, три бульки, не более. – Суетливый Костик, сама динамика в его лучших проявлениях вращался юлой, изгибаясь во всевозможных плоскостях, тянулся тщедушной рукой к пластику стакана, попутно захватывая всё, что олицетворяло закуску, роняя лучок и дольки сала на гальку дорожек, топча немытым ботинком эту сладость.
- Господа! Господа! Да разве так можно? - Глас Господень не внёс бы такую сумятицу в рукоприкладство к продукту, не говоря уж об умах, как это децибельное откровение извне.
Напротив идиллической картины Царства Божьего в его алкогольном проявлении стоял «ботаник» с кожаным, некогда красным портфелем, а теперь неопределённого цвета, сумрачно-грязного оттенка элегантном плаще и с суровым, осуждающим взглядом парторга.
-Вы что, Господа, Разве можно так с едой? - Суровость и обличительность незваного гостя прибила Костика на корточки, а у дяди Вася только приоткрылась челюсть, так и не достигшая уровня отверстия, для принятия бутерброда.
-Я утверждаю, что истинность потребления человечества не в количестве, а в качестве потребляемого и я, как истинный сын Земли не могу быть столь равнодушным к проявлениям пофигистского характера, как бы мне не тяжело было материально!
Что пьём, господа трапезники. Что кушаем?
- Иди ты – первая реакция молчуна Васи была объективной, чего греха таить, но не вносила позитив в ситуацию, тем более этим речетативом он исчерпал дневную норму словоизьявления
Костик от восторга будущего базара с великолепным образчиком говорливости метнулся туда, сюда, взвыл от предвкушения и роняя капли со стакана ухватил гостя за рукав.
-Дорогуша, милый ты мой! Давай, скорей, а то не с кем облаять Обаму! Я прям занудился, мозг теснит тело, выхода нет, хоть бросай пить! Вася, змей покусанный, наливай, не видишь гость у нас дорогой.
Три бульки,три бульки,гостю шесть!!!
А Вам не кажется,что пенсионная реформа,как бы сказать неискренняя? Вася, режь сало, дай огурчик. Милорд, смелее в бой, мы не фрондисты в отношении харчей, отнюдь, мы даже не Онищенко. Мы – любители в профессиональной среде. Вы присаживайтесь,
разговор долгий, мир в опасности!!!
Костик в аффектации был прекрасен. Сумрачность недопития была искоренена в зачатии,а перспектива проявления ума, вселяла радость от его наличия и от актёрских данных его предоставления миру.
Ботаник, вальяжно вильнув кормой, привнеся в дуэт норму триумвирата, гулко уселся на лавочку. Устроив портфель сбоку, расстегнул пуговицы на плаще, достал платочек, бывший в первую мировую бинтом или парламентёрским флагом и смачно высморкался.
-Я что хотел сказать, Господа.
- Искусство потребления ограниченно фантазией, но извольте заметить, что нормы, данные нам цивилизацией и социумом, должны неуклонно соблюдаться, ибо человек достоин того, чтобы быть не ниже этого проявления ассоциативного ума, именуемого фантазией и гораздо выше предоставляемого природой. Прозит!!!
_Во даёт – Костик замер в благоговении, а Вася меланхолично пережевывал петрушку. Каждому своё!
- К тому же, Господа.! Не поймите меня превратно, но первую рюмку, всегда нужно пить при приятном глазу видении предстоящих трат. Хлеб, я понимаю, что черняга и с магазина, должен быть так порезан, чтобы дольки устрамили педанта -геометра своей идентичностью и лёгкий налёт крошек возбуждал аппетит.
А к тому же, понимаете, вся еда, если не художественно выстроена в своей поточности потребления, не может быть действенна в желудке.»
Хруст редиски во рту говорящего очнул дядю Васю от сонливости, а Костика от пагубности еденичности жертвоприношения Бахусу.
-Вася, наливай. Дуплимся! Знатно трепица, однако!
_ Вы не подумайте, Господа, что фактор риска в кулинарии обусловлен бактериями и отсутствием первоначальных ингридиентов.
Вы представьте себе. Селёдочка, исходящая не тем рыбьим жиром, что нас пичкали в детстве, а тем составов полинасыщенных кислот и сладостью вкуса,что так пагубно влияет на каждого гурмана. Лучок, кольцами обнимая мягкую плоть слоисто-солоноватого белка призывно светел на каплях масла, сиротливо указывающего на точность в дозировке. И только чуток уксуса, слегка разогретого в пальцах даёт тот непередаваемый аромат и остроту пряному вкусу соли и жира. Не спешите кусать эту прелесть, посозерцайте изысканность и законченность форм и только тогда, когда уже невмоготу, притроньтесь губами к этой благодати, вкусите соль бытия и под водочку, блестящую пузатым боком рюмки употребите амброзию богов.»
Вася поперхнулся корочкой, суетливо пытаясь запить водкой незадачу. Костик в экстазе от потока речи сел на землю и невнятно улыбаясь крутил стаканчик в руках,пытаясь усмотреть в помидоре божье откровение.
_ А водку? Я спрашиваю Вас! Разве можно пить водку с пластика? – Голос гремел Страшным судом, пугая осунувшихся перед перелётом грачей, сидящих гроздьями на ветках клёна, и непонятно как оказавшуюся здесь дворнягу, ждущую подачек.
-Водку надо иметь в холодильнике, как женщину в постели. Это вам не виски какое-нить, Это гораздо лучше, следуя традициям и простому торжеству здравого смысла. А к водке обязательно надо капустку и не сметь мне предлагать эрзацы пищепрома. Расстреляю! Только свою, выстраданную рассолом и надеждами. С лучком змейкой и морковочкой партийного цвета.
Я Вам больше скажу! Нет ничего лучше после первой, горячего борща, с помидоркой собственного огорода, белокачанной капуской и на сахарной говяжьей кости. С пылу с жару и роняя от возбуждения капли на салфетку поднести ложку огнедышащего борща после вечной мерзлоты этила.»
Сумрачная фигура обольстителя чавкала беззубым ртом затаившийся в глубине пасти кусок сала, захлёбывая эту прелесть глотками водки, чесала в подмышках и сосредоточа взгляд на очередном жертвоприношении к чревоугодию повышала градус трёпа.
- А вы знаете, что такое домашняя колбаска? Когда на препарированных кишках блестит соль, а мясо рубленное кусочками томится в холоде с чесночком, перчиком и лаврушкой,
впитывая все радости жизни и радуя входящего только лишь запахом. Я уже не говорю об варке колбас, а когда их обжаривают, то надо или связывать меня или колоть успокаивающее.Эта божественная суть доступных нам истин столь привилегированна, что даже не могу сказать Вам, Господа, когда вы познаете это насладжение.
Но к чему это я? Наливайте юноша, я хочу держать речь!!!
Костик, уже с испугом в глазах, отмерил десять булек неистовому потребителю, косясь на внезапно ожившего Васю, взбудораженную отсутствием подачек дворняжку и показавшуюся вдалеке парочку, шаловливыми руками обозначившими, что Шива против молодости был слабоват в руках.
-Я требую уважения к питанию, как процессу удовлетворения неизбывности мечт электората. Звери, Вы превратили благодать в казарму. Макароны по расписанию. Дайте людям осетрины, дайте им наконец буженину с окороком, иначе не избежать пришествия Марата с Робеспьером, а что касаемо поклонения алкоголю, то смею Вас.... заве..рить, это у нас под…. Кон… т.. ро.. лем………………!
Костик, благоговейно, поправив шляпу пищевому ортодоксу и подложив под поникшую голову оратора портфель шепотом произнёс - Дядя Вася, я побежал! Дела есть.
На бегу, загребая сурово поникшие листья подволакивающейся от перелома ногой, пугая так и не кормленную дворняжку, он заголосил в сотовый. – «Мань,ты лепила сёни пельмени??Малацца! Я ща за капусткой в маркет и за селёдкой и гляди мне,шоп салфетки были. Да не пьяный я,.. водку не забуть в холодильник поставить.
Дядя Вася, повидавший даже чёртиков на серванте отнёсся более благосклонно к кулинарным рецептам в лице гражданина с портфелем и тихо выругавшись направился к соседке, ибо жена гостила у тёщи, а готовить он мог только чай и доширак……!
В сумрачно-угасающем дне, навзничь завалившись на еле видной в сумерках лавочке лежал обольститель несведующих и лишь вконец раздосадованная дворняжка мягким,сухим языком слизывала остатки великолепия человеческих устремлений, так и не ставших достоянием кулинарного искусства.
Запоздалый соловей пытался выдать нечто оптимистическое, но природа, сумрачно настроенная априори, увидев реал во всём его безобразии, заткнула фонтан вторичного звукового извержения мощным храпом первоисточника