ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.
2О11 год. Москва. Аэропорт. Рейс в Елизово. Может быть, потом. А пока…
1947год. ..Москва, Северный вокзал . Объявляется посадка на поезд во Владивосток . Плацкартный вагон . Десять суток.
Подумалось, почему Северный вокзал. Хотя, действительно поезд идет на север, в Ярославль. Правда, через две с половиной сотни километров поворачивает на восток… .Так или иначе, впереди Дальний Восток, Владивосток – всего лишь пересадка, а дальше…
Четыре года назад молодой человек уже ездил по транссибирской магистрали до Красноярска . Теперь до конца , почти десять тысяч километров. Потом ещё две с половиной по воде. И вот…
Что такое Камчатка? По территории целая европейская страна, например, Испания. По населению – небольшой европейский город, 250 тысяч человек. Что ещё? Ещё – осталось посмотреть. Сколько времени на осмотр?— Сколько полагается. Отдаленный район службы молодого офицера — три года.
Приехали. Владивосток. Отсюда в Петропавловск два пассажирских морских рейса в месяц. Но Камчатская военная флотилия подчинена Советской Гавани, поэтому направляют туда.
И вот красивая, высокая страна постепенно вырастает из воды.
Наступила безлунная ночь. Высокая облачность делала её ещё темнее, приближающийся берег больше чувствовался, чем был виден. Сверкал маяк на мысу Маячном, темнела громада мыса Безымянного. Между ними – ущелье, наполненное водой, шириной чуть больше мили, или около двух километров.
1. ЗДРАВСТВУЙ, КАМЧАТКА.
Выход из ущелья угадывался по огням на берегу справа. Слева берега удалялись. Миновали полуостров Изменный и открылся город. Множество огней, расположенных ярусами. Это были не многоэтажные дома, а улица над улицей на склонах сопок.
«По местам стоять, на швартовы становиться! Стоп машины!» Берег. Причал. Впечатления сменяются желанием обрести дом. Дом – это корабль. Тральщик, который пришел из Совгавани в Петропавловск, был временным домом. Теперь ожидаешь постоянный. Каков он? Легкое волнение. Это десантный корабль. А ты—помощник командира на нем. Не грозный линкор, не элегантный крейсер или стремительный миноносец, на которых роли самые скромные. Здесь молодой лейтенант второй человек на корабле.
Корабль стоял в ковше. Так называлась приютившаяся у подножья Никольской и Сигнальной сопок небольшая гавань, где находились средние и малые корабли. Корабль длиной около 50 метров отличался от других своеобразной целостностью формы. Высокая носовая часть—полубак, средняя — спардек, между ними палуба пониже — шкафут, на которой как-то незаметно лежали два десантных трапа, на корме с названием ют находились шлюпка и лебедка. Артиллерийское оружие—пять автоматических пушек.
Корабль имел два якоря – в носу и на корме.
Стройность и строгость форм завершалась округлой ходовой рубкой с мостиком и мачтой над ней. На гафеле мачты флаг Военно – Морского - Флота СССР.
Командир корабля, немолодой по понятиям лейтенанта, стройный
Мужчина с приветливым русским лицом прерывает доклад о прибытии:
--Добро пожаловать!
Показалось, что он испытывает облегчение, которое стало понятно потом. Его нынешний помощник был беспробудным пьяницей, появилась надежда, что новый будет лучше.
Знакомство. С людьми, кораблем, городом. Городу двести с небольшим лет, архитектурой не блещет, но по-своему красив.
Четыре улицы на склоне зеленой сопки, на другой стороне Ковша городской парк, в просторечии «Сопка любви». Вдали живописные берега второй в мире по величине бухты, за ними Авачинская, Корякская, Вилючинская и другие огромные сопки. Яркое солнце, триста двадцать солнечных дней в году. Но через несколько дней знакомство пришлось прервать из-за командировки, так что о своем корабле потом.
Дивизион состоял из пехотно-десантных и танко -десантных кораблей, или танковозов. На танковозах был только один офицер, в длительный поход ему в помощь назначался помощник командира с десантного корабля. Предстоял поход на Курильские острова и западное побережье Камчатки.
С чего начинается поход для штурмана? С изучения района плавания по картам и лоциям. Затем—предварительная прокладка пути корабля. Уточнение работы компасов и скорости хода корабля.
Прогнозы погоды и многое другое. Счетчиков скорости хода на корабле не было, она определялась в зависимости от числа оборотов дизелей на мерной линии, после чего составлялась таблица. Компасов на корабле было два, оба магнитные, главный – на мостике, путевой—в ходовой рубке.
Как и во времена Колумба и Магеллана, они зависели от магнитного склонения, обозначенного на карте, и в их показания вводилась поправка. Позднее, на железных кораблях появилось влияние судового железа—девиация. С последним было сложнее, т.к. е.ё. величина изменялась в зависимости от курса корабля. С помощью магнитов, расположенных внутри нактоуза, на котором находился компас, размер девиации доводился до установленного минимума, после чего по формулам рассчитывалась таблица девиации для разных курсов корабля, пределы её были установлены. Алгебраическая сумма магнитного склонения и девиации являлась общей поправкой компаса.
В нашем случае, к сожалению, довести величину девиации до установленных пределов не смогли , т.к. она изменилась перед выходом от дополнительно принятого на борт груза металла. А на Курильских островах корабль ждали, командира торопили,
Пришлось выходить с погрешностью в девиации.
Несколько слов о самом танковозе. Он значительно отличался от обычных форм десантного корабля, представляя собою плоскодонное, почти прямоугольное судно с тупым носом. Ходовая рубка, жилые помещения, машинное отделение, якорная лебедка и якорь находились в кормовой части. Открытая палуба прикрывалась фальшбортом. В носовой части находилась рампа, или аппарель, опускаемая на цепях, подобно средневековым крепостным мостикам через ров. Корабль мог принять четыре средних танка или грузовых автомобиля, въезжавших своим ходом, или вместо них различные грузы. Он был очень удобен и в мирное время для хозяйственных перевозок.
14 матросов и старшин срочной службы в возрасте 20-23 лет, два сверхсрочника — боцман и старшина мотористов-
составляли сплоченный и надёжный экипаж. Командир—30-летний лейтенант из старшин, окончивших офицерские курсы. Опытный и любимый экипажем. Ленинградец, что почти характеристика.
2. ПЕРВЫЙ ПОХОД .
«Все наверх, со швартовов сниматься!» Корабль выходит из ковша. Недавняя картина, теперь уже днем, повторяется в обратном порядке. Хорошо видны: справа вдалеке полуостров Тарья, слева—бухта Раковая. Впереди узкий проход. Впечатляют Три брата. Три вертикальных в несколько десятков метров столба, или, как здесь называют, кекура, недалеко от берега торчат из воды. Проход кончается и – океан. Легкая волна качает корабль.
«Право руля!» Курс вдоль берега. Надвигается белая полоса тумана. Последнее — еле заметные очертания острова Старичков, потом— «молоко». «Малый ход». Туманные сигналы.
Вахта молодого офицера всегда глубокой ночью, с полуночи до четырех часов. Сплошной туман. Туман никогда не нравился, особенно ночью. Радиолокации нет, от мира ограждён какой-то ватной стеной. Из-за погрешности в девиации курс на расхождение с берегом, по расчетам в нескольких милях от него и на больших глубинах. Все опасности вроде далеко, но успокаиваться не стоит, мало ли что, например, трудно учитываемое течение…
Туман немного редеет и прямо по носу возникают три большие камня. «Лево на борт! Курс…» А потом уже вопросы к самому себе: «Три сестры? Но они ведь почти у самого берега, и вокруг них рифы, до которых оставалось совсем недалеко…». Когда надёжно оторвались от берега и легли на нужный курс, появились мысли о проклятой девиации и торопливости с выходом в море. И чем был этот просвет в тумане — счастливой случайностью, везением? Наверное, и тем, и другим. Но главное, это опыт на будущее. При смене доложил командиру.
Туман рассеялся только утром у мыса Лопатка, южной оконечности Камчатки. Впереди Первый Курильский пролив и остров Шимушу, который удивляет малой высотой и отсутствием сопок, главной достопримечательности этих мест. На нем военно-морская база Катаока, но вначале нужно подойти к северо-восточному побережью острова, чтобы снять хорошие якоря с кораблей, оставшихся там с августа 1945г. Корабли, крепко замытые песком, уже видны.
Через десяток лет уже преподаватель военно-морского училища будет читать лекцию о десанте на этот остров, а пока треть экипажа танковоза участники событий двухлетней давности. Отдан якорь, спущена шлюпка. Тихо, солнечно, довольно тепло. Работа безопасная и простая: закрепить на якоре погибшего корабля якорный трос с танковоза, обрубить старый якорь-трос, выбрать лебедкой якорь на танковоз, стоящий недалеко. И всё. Потом, конечно, экскурсия на берег. Ещё сохранились траншеи, разрушенные доты и дзоты и памятники погибшим десантникам. Это интересно всем, особенно молодому лейтенанту. Он открывает свой первый остров на Тихом океане.
Корабль идет дальше, справа виден вполне классической формы остров Алаид. Большая сопка-кратер , вокруг вода. Вскоре показался Второй Курильский пролив между Шимушу и вторым, большим и скалистым островом Парамушир. Пролив узок и извилист, в нем скорость приливо-отливных течений сравнима с быстрой рекой.
Вот и Катаока, небольшая бухта и гавань. Японцы здесь постарались. Прекрасные бетонные причалы и береговые постройки на поверхности. А на глубине до 50 метров склады, госпиталь, электрическая и телефонная станции. Из Катаоки корабль направился в бухту Камбальная на западном побережье Камчатки. Оттуда нужно было перевезти и погрузить на транспортное судно воинскую часть с оружием и имуществом. Как и при обычной высадке десанта, корабль отдавал якорь, подходил к берегу и опускал рампу. После погрузки шёл к транспорту на рейде, и так несколько раз. Перегрузка производилась с помощью судовых стрел транспорта Стрела - простейшее устройство, состоящее из двух наклонных брусьев (труб), прикрепленных к мачте, тросов и лебедки. Грузы на палубе танковоза укладывались в прочные грузовые сетки, которые навешивались на гак (крюк) троса, поднимались лебедкой и перегружались в трюм транспорта. Перегружались так же и лошади, которые очень боялись. Одна из них умудрилась освободиться из сетки и рухнула с высоты на стальную палубу танковоза. Страшное и печальное зрелище. Изломанная и израненная, она билась и, казалось, о чём-то просила людей. Ближе, чем у других, пистолет оказался у командира танковоза. Лошадь пристрелили. Запомнились её печальные глаза.
Окончив перегрузку, подошли к берегу для осмотра и уборки корабля. И ещё по одной причине, на нерест шла горбуша. Узкая и неглубокая речка была полна рыбы. Рыба упорно двигалась вверх по течению, а на мелководье буквально ползла, обдирая себе бока. Только вперед! Её можно было брать руками. Взяли несколько штук, в основном из-за свежей икры, которую приготовили в считанные минуты.
Почти каждый день приносил новые впечатления, которые были и первыми.
На обратном пути тумана не было. В районе мыса Лопатка берег был довольно низким и невыразительным, но вскоре картина изменилась, особенно от камней Три сестры. При дневном освещении они оказались не такими уж страшными, как в тумане и ночью. Может быть и потому, что были уже не одни, как тогда. За ними возвышался мыс того же названия. И необычный берег, нисколько не похожий на привычные берега Балтики и уютные, хотя и опасные, финские шхеры. Черноморские берега тоже высоки и скалисты, но на них была жизнь. Здесь же дикие горы, растущие из воды. На суше равнина постепенно повышается, образуя предгорье, а потом гору. Эти же берега-горы возвышались прямо над поверхностью воды. Впечатление усиливалось ещё и от того, что волнение было слабым, видимость прекрасной и берег хорошо отражался в воде. И казался совсем близким. Да он и был близким, около двух миль.
Берег без признаков человеческой жизни, но живой сам по себе, своим величием и красотой. Вот мыс Трехполосный. Почти отвесная громадина в несколько сот метров высотой, пересеченная тремя горизонтальными ложбинами-полосами, его цвет, особенно на солнце, невозможно описать. Вдали показался мыс Поворотный, но начинает смеркаться. Вся остальная красота до Авачинской губы—мысы Пирамидный, Кекурный, бухты Ахомтен, Вилючинская, Жировая и др. остаются на потом, до следующего похода. В Авачинскую губу корабль входит ночью, хорошо видны только маяки и навигационные огни. Петропавловский ковш. »Стоп машины! Подать швартовы!» Поход окончен.
3. МОРЕ И БЕРЕГ.
Что такое берег? Наверное, встреча воды с сушей. Обстоятельства встречи, конечно, важны, но, главное, какой берег встречается с морем. Каков он сам по себе. Ведь в нем красота встречи. Картины маринистов прекрасны, но натура лучше. Особенно, когда смотришь с моря.
Эти мысли у молодого моряка возникали и раньше, но на Тихом океане они лучше определились. Может быть потому, что здесь, в море корабли встречались реже, а на открытых океанских берегах было немного людей и строений. Иначе говоря, и море, и берег существовали в более естественном виде.
Люди были на корабле. И вот человек возвращается на свой корабль. Экипаж—27 человек, в том числе три офицера. Первое, хорошее впечатление о командире оказалось точным — симпатичный и серьёзный человек, 37 лет, окончивший высшее военно-морское училище после продолжительной срочной и сверхсрочной службы на флоте. Механик, 32 лет, с которым молодой лейтенант жил в одной каюте, высшего образования не имел, но был опытным и деловитым. Два сверхсрочника — боцман и старшина мотористов—были его возраста. Новому помощнику командира 22 года. Старшины и матросы почти его ровесники—20 лет, трое на год-два старше. Образование не выше семилетки из-за войны и работы на заводе.
Люди разные, что чувствовалось потом. Кстати, о чувствах. 22 человека, это учебный класс училища. Но в отношениях там и тут существенная разница. Там все равны, некоторая разница между старшинами и рядовыми. Все более или менее близки, некоторые—друзья. Здесь ты -- начальник, они — подчиненные. Отношения служебные. Но потом появилось что-то ещё. Некоторая близость, нет, не дружба, это не принято, но дружелюбие, понимание, хорошее отношение. Наверное, это было чувство моря, небольшое пространство корабля, возможные трудности и опасности, их преодоление и многое другое, чему нет названия.
Существует понятие коллектив, в применении к военному кораблю своя специфика. И все-таки новый человек, независимо от служебного положения, принимается не сразу. И когда это случается, становится легче и спокойнее.
Как быстро он запомнил их имена и фамилии, потом казалось, что почти сразу. А позднее, кто были и где жили их родители, а иногда и невесты.
Наиболее выразительными были трое. Черноволосый и синеглазый красавец баталер, иначе говоря интендант, хозяйственник, оказался хорошим специалистом своего дела. Рыжеволосый кок, или повар напоминал былинного богатыря и прекрасно готовил. Третьим был матрос боцманской команды, в ведении которой находилась верхняя палуба со всеми устройствами — якорями, клюзами, кнехтами, швартовами, десантными трапами и пр.На первый взгляд он особенно не выделялся: смуглый, темный шатен, худощав, среднего роста. Диковатый на вид. Очень старательный. Присмотревшись, можно было почувствовать в нем силу нравственную, сочетавшуюся со скромностью, поэтому незаметную. Позже она проявилась.
Собственно, так можно было охарактеризовать каждого, не только тогда, но и потом, через много лет. Ведь он их запомнил на всю жизнь.
Корабль внутри мало отличался от других военных кораблей: ходовая рубка, радиорубка, машинное отделение с дизелями, хозяйственные и бытовые помещения, каюты, кубрик личного состава, кают-компания. Новым помещением была столовая команды, что очень удобно: занятия, собрания, кино .Существенное отличие: четыре десантных кубрика, где размещались на койках 209 десантников с личным стрелковым оружием, минометами, пулеметами и снаряжением.
Главное «оружие» корабля два десантных трапа. Перед подходом к берегу отдавался кормовой якорь, удерживающий корабль перпендикулярно берегу, затем с помощью лебедки опускались десантные трапы и начиналась высадка десанта.
В это время артиллерия корабля — пять 20мм автоматических пушек---вела огонь. При учебной высадке десанта стреляли, конечно, холостыми зарядами. А настоящая стрельба по берегу производилась отдельно от высадки десанта.
И вот корабль идет в бухту Жировую для проведения такой стрельбы. От Петропавловска 32 мили, средним ходом идти три часа. Ясно и солнечно. После выхода из Авачинской губы хорошо виден остров Старичков, он оказался выше, чем в прошлый раз, в тумане. Рядом верный страж – Кекур. За островом открывается довольно широкая бухта Саранная, огражденная мысами Саранный и Опасный. Впереди мыс Отвесный, за которым начинается большая, разделенная мысом бухта, вернее, две бухты—Вилючинская и Жировая.
Картина величественная, хорошая видимость делала её очень чёткой. Берег как бы состоял из двух планов: береговая черта (мысы и бухты) и фон из более удаленных и высоких сопок.При подходе к бухте Жировой берег становился ещё выше, особенно мыс Крутой, темнокоричневая гора высотой в несколько сот метров, изрезанная ложбинами и откосами, поднимавшаяся над водой почти вертикально. За ней другая гора высотой более километра. Сдвоенное грандиозное целое с лёгким белым облачком на вершине.
Корабль входит в бухту Жировую, открывает огонь по заранее намеченным ориентирам на берегу. Не нужны сложные расчеты и система управления огнем, как на крупных кораблях. Огонь ведется прямой наводкой и зависит от умения орудийных расчетов (по два человека на орудие), а они — молодцы.
Стрельба окончена. Корабль входит в соседнюю, Вилючинскую бухту. Почти отвесный склон высотой в километр, к нему как-то прилепилась низкая и широкая песчаная коса с небольшими домами—рыбацкий поселок. Невольно подумалось, что может случиться зимой или ранней весной, если скопившийся на вершине снег рухнет вниз на поселок. Лейтенант поделился своими мыслями с командиром и спросил, останутся ли на зиму здесь люди. Командир не мог знать об этом
К сожалению, лейтенант оказался пророком: в конце февраля следующего года под снегом было погребено триста человек. Снарядили спасательную экспедицию, уцелело только трое рыбаков.
Юг Камчатки и север Курильских островов можно сказать твои. И хочется дальше. На следующий год повезло. Десантный корабль, обычный экипаж плюс три штурмана ( помощники командира) с других кораблей во главе с дивизионным штурманом. Учебный поход в Советскую гавань, навигационная и астрономическая практика.1200 миль (2200 км) в один конец. Пять суток при скорости 10 узлов.
Вначале путь, как и раньше, на танковозе вдоль побережья Камчатки, а после входа через Первый Курильский пролив в Охотское море вдоль гряды Курильских островов до пролива Лаперуза между островом Сахалин и северным японским островом Хоккайдо. Дальше, уже в Японском море, корабль поворачивал в Татарский пролив между Сахалином и материком, где находилась Совгавань, тогда главная база Северного Тихоокеанского флота.
На карте южная часть Сахалина напоминает клешню краба с мысами Анива и Крильон. Главная достопримечательнось—южнее, в проливе Лаперуза—Нидзо-ган, или Камень опасности, небольшой островок с маяком, окруженный многочисленными рифами. Вспомним, что радиолокации на корабле не было.
И вот Советская гавань. Несколько живописных зеленых заливов, очень удобная стоянка для кораблей. Там не задержались. На обратном пути видимость была отличной: ещё у мыса Анива видны сопки острова Итуруп, до которого более сотни миль.
Корабль приблизился к острову только через двенадцать часов. Прямо по носу бухта Утасуцу, как бы наполненная ватой —низкими кучевыми облаками и туманом. Она ограничена мысами Токаримон и Итопирикаон, над которым пологая гора Атосано, покрытая большим белым облаком, напоминает широкополую шляпу с перьями. Итуруп—самый большой из Курильских островов. На его восточном побережье ещё одна бухта Хитокаппу, из которой семь лет назад вышло японское соединение кораблей, уничтожившее главные силы американского флота в Перл - Харборе.
Вулканическая внешность островов приятно сочетается с растительностью: коричневые, серые и зеленые цвета. По мере движения к северу коричнево-серого становится больше, зеленого — меньше; потом он пропал совсем. Особенно на самых северных островах—Парамушире и Шимушу, знакомство с которыми состоялось год назад на танковозе. Сейчас появилась возможность сравнить.
Лучше всех запомнился мыс Арахата-Саки на острове Парамушир, окруженный множеством пирамид тёмно-серого цвета. Сейчас, правда, до него было далеко. Вскоре появился низкий мыс Лопатка. Камчатка, скоро походу конец.
Следующая встреча с Северными Курилами состоялась осенью, на танковозе, которым командовал выпускник Тихоокеанского училища, старше нашего лейтенанта на два года. Симпатичный и порядочный человек, опытный, хладнокровный офицер. Экипаж — хороший, но лучше всех знакомый матрос со «своего» десантного корабля, временно назначенный боцманом на поход.
И вот таннковоз с грузом на буксире у тральщика идет из Катаоки на западное побережье Камчатки. Ночь, встречный ветер, носовую часть корабля—форштевень—сильно бьет волной. Ослабли крепления цепей, рампа самопроизвольно опустилась, вода хлынула на палубу. Передали на корабль- буксировщик сигнал об остановке и начали рубить буксир. Но в считанные секунды встречный поток воды обрывает цепи и рампу.
Вода перекатывается через корабль, но внутрь не попадает, все люки надёжно задраены. Уцелел и груз, хорошо закрепленный на палубе. Корабль на плаву, поворачивает на обратный курс и самым малым ходом с трудом добирается до острова Шимушу и швартуется в Катаоке.
Командир и экипаж спасли корабль, но без рампы он не мог идти в Петропавловск. Корабль ждал изготовления временной рампы местными силами.
Катаока, корабль у причала. Слабый ветерок, но получено штормовое предупреждение, заведены дополнительные швартовы. Поднимается ураганный ветер, как нитки рвутся швартовы, корабль разворачивает и левым бортом выбрасывает на берег, между двумя причалами гавани. Положение критическое, корабль бьет о берег, несколько минут такой тряски и он будет разбит. Попытка развернуться машинами не удается — ветер сильнее дизелей. Остается только одна возможность -- завести швартов на конец причала, вытянуть его лебедкой, чтобы развернуть корабль перпендикулярно берегу, и отойти задним ходом. Завести швартов можно только вплавь, и командир решает послать добровольца. Откликается боцман.
Темно, освещение—прожектор. Переодеваться некогда. В обычной робе с тонким тросом он бросается в ледяную воду и плывет к причалу. Вытягивает привязанный к тросу тяжелый швартов и набрасывает его на пал (тумбу) причала. Возвращается на корабль, где встречают сухой одеждой и кружкой спирта.
Затарахтела лебедка, корабль с трудом разворачивается, не порвало бы швартов.
Командир:---Малый назад, потравливай, конец! И затем: Отдать швартов, самый полный назад!
Ветер ещё сильней, корабль еле двигается назад, но двигается, слава Богу! Наконец каменистый риф остаётся в стороне и корабль выходит во Второй Курильский пролив. У берега соседнего острова Парамушир, где волна меньше, становится на два якоря. И спасён.
Второй раз.
4. КОМАНДИР КОРАБЛЯ
Так получилось, что добрую половину из первых полутора лет на Камчатке молодой моряк провел не на своем корабле. Он успел познакомиться с экипажем и устройством корабля, но не с его характером. Характер корабля можно понять только управляя его маневрами: швартовка, постановка на якорь, подход к берегу и т.п. А практики не было. Командир почему-то не поручал помощнику действовать самостоятельно. А лейтенант не считал удобным об этом просить.
Представился только один такой случай, несколько печальный, но имевший свои причины. В октябре 1949 г. Корабль совершил очередной поход в Катаоку и доставил туда пассажиров из военно-морской поликлиники—зубного врача-протезиста и зубного техника с соответствующим оборудованием. Работы им на острове хватало, трудились почти круглосуточно. И были вознаграждены благодарными пациентами. Перед выходом корабля медики угостили командира, который очевидно не рассчитал свои силы и появился на мостике навеселе.
Светло, легкий ветерок. Корабль стоит у причала носом к берегу. За пределами гавани неподалеку известный риф. При отходе можно поступать по-разному. При сложных условиях, как было при урагане с танковозом в прошлом году, идти задним ходом, миновать риф и развернуться носом в море. Сейчас, в простых условиях можно развернуться раньше, но до определенного предела, после чего остановить корабль и повернуть в море. И командир командует:
---Право руля, назад малый!
Корабль кормой движется вправо, описывая циркуляцию…..
И кажется, что пора останавливать корабль и поворачивать в море. Но командир молчит. Корабль вздрагивает от удара в кормовой части. «Риф!» -- Эта мысль пронизывает всех на мостике. Командир побледнел, нужную команду не отдает. Приходится вмешиваться помощнику, хотя это было нарушением корабельного устава:
--Стоп машины! Вперед полный! Лево на борт!
Корабль останавливается, в корме скрежет о камни, и медленно сползает с рифа. Вода за кормой желтеет от грунта. Слава Богу, получилось!
--Отводи, одерживай, курс…
Всё, Командир спускается в каюту. На вахте остается помощник. Винты работают глухо, ясно, что их ограждения повреждены, а сами винты деформированы. Пришлось сбавить ход и ждать, что будет дальше. Вроде обошлось. До Петропавловска 170 миль, не меньше суток хода. Помощник командира для себя решил, что никаких записей в вахтенном и навигационном журналах не будет, что тоже нарушение корабельного устава. А ремонт можно произвести своими силами, вытянув корабль кормой на песчаный пляж в бухте Сероглазка и дождавшись отлива.
Так и поступили. Обошлось, хотя повреждения были. Так риф в Катаоке напомнил о себе вполне реально.
В это время командир уже ехал на Балтику, к новому месту службы. Это был его последний поход. Хороший человек, никто о нём плохо не вспоминал. А помощник стал командиром корабля, точнее врио командира—временно исполняющим обязанности, что-то вроде испытательного срока, месячная формальность. Молодой командир привык к людям, экипаж—к нему. Однако, получилось по—другому. C Черноморского флота прислали офицера, назначенного приказом Главнокомандующего ВМФ именно на этот корабль. С предложением командира дивизиона принять соседний корабль черноморец не согласился, возможно уже прознав, что корабль и экипаж в порядке. С приказом главкома не поспоришь, пришлось пришлось смириться и перейти на соседний корабль.
К ощущению потери примешивалось и другое. Кораблем уже командовал бывший помощник командира, всего на год моложе и достойный офицер. Было неловко его отодвигать, но ничего не поделаешь. Отношения у них сложились нормальные, но неловкость сохранилась. Через год помощник устроился в отдел кадров в надежде со временем подыскать себе новое место.
Для нового командира корабль и экипаж оказались хорошими, но случилось много неприятностей, носивших иногда чуть ли не мистический характер. И как знать, может быть, потому что все произошло против воли.
Неприятности начались, как и следовало ожидать, со швартовки корабля в Петропавловском ковше, до предела заполненном кораблями и судами. Военные корабли малого и среднего размера стояли справа от входа в ковш. Десантные корабли швартовались ближе, сразу у входа в ковш, что создавало дополнительные трудности из-за необходимости крутого поворота корабля после входа.
В нормальных условиях подходить к причалу для швартовки лагом(бортом) следует малым или самым малым ходом и под небольшим углом. А когда расстояние станет минимальным, но достаточным, чтобы погасить движение вперед, застопорить машины и дать задний ход, затем снова застопорить машины и подать швартовы — носовой, затем кормовой.
Условия в ковше не были нормальными: ветер при малом ходе нередко отжимал корабль и вынуждал его повторять маневр. Приходилось иногда швартоваться средним ходом, тогда труднее было определить момент погашения движения вперед. Если рано, то швартовка срывалась или замедлялась; если поздно, корабль ударялся о причал. Выброшенные за борт плетеные кранцы смягчали удар, но вмятины в борту могли остаться. Хуже, если швартовались к другому кораблю, тогда гнулись и ломались стойки леерного ограждения на его палубе.
Так нередко случалось при швартовке молодого командира, уже старшего лейтенанта. Материальные претензии за ущерб к нему, конечно, никто не предъявлял, а коллеги сочувствовали. И швартоваться он научился.
Но беда не приходит одна. Корабль стоит в бухте Тарья со спущенным на берег левым трапом. Ясно, штиль. Команда отдыхает после обеда. Сквозь сон командир слышит: заводят дизеля. Очевидно помощник решил подойти ближе к берегу, т.к. идет прилив. Простая операция: потравить кормовой якорный трос и выбрать носовой швартов, заведенный на берег. Но что-то долго работают дизеля, наверное помощник решил подойти в другом месте. Вдруг—полный назад! Командир вылетает на мостик. Оказывается, корабль маневрировал с висящим трапом; троса, на которых он держался, потравились, трап спустился в воду. И от встречной воды согнулся. Что тут скажешь, командир смолчал. Конечно, парень просто не подумал, понадеявшись на прекрасную погоду. А трап стал горбатым метра на полтора.
Что делать? Признаваться в ошибке и сдавать в ремонт, значит делать начет на помощника. Долгая история, не известно, что получится. Решили исправлять самостоятельно. Нашли умельца, здоровенного и колоритного кузнеца, запаслись дровами и старыми автопокрышками. С разрешения штаба флотилии подошли с внешней стороны полуострова Сигнальный.
Отдали поврежденный трап на берег и запалили под ним костер. Умелец взял в руки кувалду и попросил в помощь двух матросов.
Двое суток над «Сопкой любви» стоял столб черного дыма, вызывая удивление жителей города (корабля за горой видно не было) и добродушные подначки всего дивизиона десантных кораблей. В результате горб значительно уменьшился, хотя остался. Использовать трап было нельзя, но он был поставлен на место и по возможности закреплен.
Кузнец от «зарплаты» отказался, поблагодарив за то, что кормили и поили. Кстати, последнее осуществлять было непросто, в продаже спирта не было, пришлось расходовать корабельный, технический.
Окончательно отремонтировали трап только во время текущего ремонта, в следующем году. До этого он ещё раз успел «взбрыкнуть». А пока находился на месте, но слабо закреплен.
Раннее утро, корабль в ковше, носом к берегу. Впереди стоит на грунте из-за отлива какой-то катер. Команда из штаба флотилии: Учебно-боевая тревога! Корабль к бою и походу изготовить! Все исполнено. Командир на мостике:
-Отдать носовой и кормовой! Назад средний! Корабль быстро движется назад одновременно с ним левый трап двигается вперед. – Стоп машины! Вперед средний! Но трап успевает соскользнуть за борт. Одновременно дергается катер, стоящий впереди. Оказывается, он закрепил на трапе свой тонкий швартов, который провисал и был незаметен
Стоп машины! Ошвартовались, спустили легкого водолаза, завели под трап концы, подняли и поставили на место. Доложили о причине задержки. Опоздали на час.
Но неприятности не кончились. Впереди был Калахтырский пляж. Если абстрагироваться от купания и солнечных ванн, то пляж—это песчаный или из мелкой гальки участок берега с небольшими глубинами, удобный для высадки десанта. А насчет купания, то даже в Авачинской губе в жаркий день температура воды не поднималась выше +12С. Тем более в океане.
Высадка десанта производилась на Калахтырском пляже, севернее входа в Авачинскую губу. В ней участвовали десантные корабли и несколько сот десантников, Учение было хорошо задумано и подготовлено. Ещё до рассвета десантные корабли вышли из ковша и направились к месту расположения бригады морской пехоты, где быстро и организованно произвели посадку десантников. В десантные кубрики было размещено по двести человек с оружием. Каждый боец имел койку для отдыха. Корабль нашего моряка принял и полковника, командира бригады. Корабли выходят из Авачинской губы, вначале направляются к югу, имитируя переход морем к месту высадки, и через некоторое время поворачивают к северу.
И вот Калахтырский пляж, он вдалеке и виден весь, но ещё лучше видны за ним сопки: огромный шатер Корякской, поврежденный частыми извержениями кратер Авачинской сопки, чуть правее гора Козельская. Солнце светит ярко, небо голубое. Ветер не более двух баллов, прибой у берега слабый. Красиво, но диковато. Корабли идут строем фронта полным ходом .Сигналы: «Учебно-боевая тревога. Приготовиться к высадке десанта».
«Открыть огонь».
Командир: -- Кормовой якорь к отдаче изготовить! Правый трап изготовить! Малый ход!...и: Отдать якорь!
Впереди главные помехи: отмели и перекаты, в которые упирается нос корабля. Обычная осадка корабля примерно два метра. Перед высадкой (заблаговременно) она путем перекачки жидких грузов изменяется и в носовой части составляет полтора метра. Это предел, рост человека немногим больше, значит его голова над водой. Это идеальный, хотя и непростой вариант. Хорошо, если за перекатом такая же глубина. А если больше? Тогда бойцу нужно плыть.
Нос корабля на перекате: Отдать трап! Матрос… на берег!
Первым по трапу с бухтой( мотком ) тонкого троса, или линя бежит опытный матрос, минует вплавь (оказалось все-таки глубже) полтора десятка метров, выбегает на берег и натягивает леер, закрепленный на корабле.
Командир: - Пошел десант! Десантники, держась за леер, двинулись на берег. Высадилось около сотни человек, вдруг заминка: очередной боец с минометной плитой за плечами выпускает из рук леер и скрывается под водой. Идущие за ним останавливаются, не решаясь двигаться дальше. Десантник показывается несколько раз над водой, тут бы вытащить, но товарищи не решаются.
Тяжелая ситуация: спасти человека и продолжить высадку. Нужно преодолеть страх перед высадкой. И командир решает подойти в другом месте: Прекратить высадку! Поднять трап! Выбрать якорь! Доклад с кормы: якорь чист!
Командир: Право руля! Вперед малый! Отдать якорь!
И корабль подходит в другом месте, получается чуть ближе к берегу. Через десять минут высадка продолжается. Утонувшего бойца вытащили на берег, дышит, его куда-то увезли. Оказывается, при высадке минометная плита ударила его в затылок. Но теперь, кажется, все в порядке. Комбриг и командир чуть ли не перекрестились. И комбриг сходит на берег. Врачи в десанте у него есть.
Высадка окончена, корабли возвращаются в Петропавловск. Гложет мысль: почему не стали откачивать и оказывать первую помощь на месте, а увезли в госпиталь. После швартовки в ковше узнали, что по дороге он скончался.
Прокуратура флотилии расследовала дело около месяца. Вызывали чуть ли не всех членов экипажа. Виновников не обнаружили ,но командиры в ответе за всё: комбригу—строгий выговор, командиру—десять суток ареста. Такой срок — большая «роскошь», поэтому командир дивизиона отправил его на гауптвахту только в начале декабря с расчетом на досрочное освобождение по амнистии в День Конституции. Получилось всего трое суток, но от этого не легче.
Как правило, неприятности переживаются в хорошем коллективе болезненно и сплачивают его. Но не только об этом размышлял командир. Он знал, как к нему относятся люди, но не предполагал, насколько тепло. Матросы переживали за корабль и все случившееся в этом году, особенно за последнее. Люди хотели, чтобы вся полоса невезения, они так и говорили, кончилась. Командир не считал себя суеверным или старался не считать, и всё-таки случившееся стало последним. Почти два месяца до конца года прошли спокойно.
Через день после освобождения командира из ареста корабль ушёл на текущий ремонт в Новую Тарью. Короткий переход и швартовка у плавучего дока. Осталось пожелать кораблю, экипажу и себе успехов в будущей летней кампании. Так и получилось. Хотя не без приключений.
5. ЮЖНАЯ ГЛУБОКАЯ .
Середина века. 1951 год. Первая радость в апреле. Командир корабля получил звание капитан-лейтенант, самое любимое для моряка. Летом предстоит работа в гидрографической экспедиции далеко к северу от Петропавловска, в Олюторском заливе.
Топливный склад на противоположном берегу Авачинской губы, где нет причала. Отдан кормовой якорь, на берегу закреплен носовой швартов. Механик оформляет документы, присоединен шланг, дизельное топливо пошло. По мере приема корабль садится, приходится оттягиваться от берега, потравливая носовой конец и выбирая якорьтрос с кормы. Обычная работа. Прием окончен, сыгран аврал, заведены дизеля, корабль собирается уходить. Остается сущий пустяк—отдать конец на берегу, что обычно делал солдат-часовой, хотя официально не обязан.На этот раз часовой конец не отдает, а на просьбы командира с мостика не реагирует. Командир с мостика: -Вызовите начальника караула! Вполне законное требование, поскольку берег всегда должен обеспечивать прием и отдачу швартовов. Но никакой реакции.
Что делать? Палубная команда на местах и смотрит на командира. Конечно, есть выход—спустить шлюпку и послать на ней матроса для отдачи конца, потом поднять шлюпку, это долго. Быстрее—послать матроса вплавь, но вода даже летом холодная, не годится. И вообще, какого чёрта этот часовой куражится над всем кораблём! Командир молод, горяч и нетерпелив. Он спускается в каюту, достает из сейфа «ТТ»,поднимается вновь на мостик и выпускает всю обойму, вверх естественно. Солдат чуть ли не в обмороке нажимает кнопку вызова, но уже не нужно, сержант бежит.
--Отдайте конец!
Конец отдан, выбран якорь, корабль уходит. До Петропавловска час ходу, за это время все обдумать и красиво изобразить в навигационном и вахтенном журналах. Помимо описания случившегося, там появляется ветер, который после ослабления носового несет корабль на камни. Камни там действительно были, ветер же, как по заказу, поднялся с приходом корабля в порт. Так что все в порядке. Экипаж понимает с полуслова и действия командира безусловно одобряет. Меры не напрасны: корабль встречал начальник особого отдела. Объяснения и записи звучали вроде убедительно. Резюме: «Доложу командующему флотилии».
Командир, конечно, беспокоился, в Олюторском заливе никто из экипажа, в том числе командир, не бывал. Дальние походы всегда привлекали внимание «органов».
За день до выхода командира вызвал начальник штаба флотилии. Обычная беседа перед таким походом, но адмирал смотрит на капитан-лейтенанта с любопытством. Говорит, что полагается по поводу стрельбы у нефтебазы, но видно, что понимает погорячившегося командира. Последнему того и надо. Беседа окончена.
--Разрешите идти?
--Счастливого плавания!
Вечер, но ещё светло, летом темнеет поздно. Корабль выходит в океан и направляется в сторону мыса Шипунского. Мыс оканчивается длинной цепью торчащих из воды острых скал, напоминающих шипы. Рассказывали, что при ветре и волнении вода, проходя между ними, слегка шипит.
Тихо. Море едва колышется, довольно тепло. На мостике командир и старшина-сигнальщик, в рубке рулевой, в машине мотористы. Остальные отдыхают. Мерно стучат дизеля. Сигнальщики любят оставаться на мостике с командиром или его помощником. Можно поговорить. Длинных разговоров обычно не бывает, просто чисто человеческая близость. Так и сейчас. Старшина взглянул на командира в кресле и заметил, что тот, сохраняя осанку, закрыл глаза и, кажется, задремал. «Что делать? Разбудить жаль. Ему было нелегко в последние дни. А тут ещё сегодняшние проводы особистом, любят они выпить на шару». От экипажа, конечно, не было секретом, что уставший командир вынужден был ещё и выпить с провожающим. «До Шипунского далеко, миль десять, курс постоянный, глубины больше сотни. Пусть—ещё несколько минут».
…Командиру снилась змея, она извивалась и шипела…Легкий толчок в плечо—сигнальщик. Открыл глаза, всё понял и сказал как- то доверительно: Спасибо!
Впереди уже хорошо виден мыс, но шипения не слышно .
Ночью спустился густой туман, ни берега, ни солнца. Никакой возможности определить своё место, прокладка пути только по счислению. Малый ход и туманные сигналы, чтобы не столкнуться с другими судами. И так больше суток.
К счастью, ненадолго очистилось небо и выглянуло солнышко; удалось определиться по нему и узнать своё место. И опять туман, опять счисление. Позади остались Кроноцкий, Камчатский и Карагинский заливы. Три четверти пути.
В Олюторский залив корабль пришел через трое суток. Туман, наконец рассеялся. Появился берег, вернее узкая полоса его у воды, совершенно невыразительная. Остальное скрыто низкой облачностью. По тёмной полосе малоизрезанного берега определиться было невозможно. Корабли экспедиции, ожидая топливо, находились в бухте Южная Глубокая, её предстояло найти. Но подробной карты ещё не было. В лоции указывалось, что вход в бухту образован участками берега, которые как бы заходят друг за друга. Найти его трудно, нужно подойти очень близко. Определение по солнцу в пути и точное счисление помогли выйти почти прямо к бухте, несмотря на плохую видимость. В экспедиции были приятно удивлены.
Восточный камчатский берег, особенно к югу от Петропавловска богат бухтами, они разные и красивые. И к этому на корабле уже привыкли. И вот ещё одна, гораздо севернее, хоть и называется Южная глубокая. Пока видны только сопки, окружающие её, и какая-то щель, слабо напоминающая вход.
-Вперед малый! По местам стоять, на якорь и швартовы становиться! Вход напоминает устье реки, только без течения; прилива и отлива тоже не было. И сразу поворот. Узкая и длинная бухта. Большие глубины. Вокруг сопки и высокий берег. Тумана уже нет, где-то вверху солнце, но его не видно. Темновато, как в сумерках. В середине бухты на косе рыбный завод с небольшим причалом, куда корабль швартуется. Тут же поселок, пара десятков одноэтажных домиков и почта. В глубине бухты ещё несколько строений, школа и пограничная застава. Если завод с поселком как бы прилепился вместе с косой к высокому берегу, то в глубине берег более пологий и низменный. Там больше света и скудная растительность, а склоны сопок несколько отступают, образуя своеобразный фон. Сообщение между этими двумя участками возможно только при отливе, по узкой береговой полосе.
А связь с внешним миром? До ближайшего населенного пункта в соседнем с Олюторским заливе Корфу добрая сотня километров через сопки. Лучше зимой по снегу, на собаках. И всё. Так что единственная связь с миром — пароход, два раза в год. Кстати, его ожидали.
Главное в посёлке, конечно, рыбзавод. Небольшое здание, доска объявлений—план—1,3%. Рядом мужчина—директор. Командир: Почему мало процентов?
Директор: Приходи через неделю, начнется путина, будет план. А пока делать нечего, но даже не пьют, всё давно выпили.
Все было ясно. Подобное наблюдалось даже в областном центре. Правда, сейчас говорить о том, что где-то много пьют, наверное, смешно. Но тогда, на крайних участках Дальнего Востока по сравнению с остальной территорией страны, пили гораздо больше и, как правило, до тех пор пока кончится спиртное не только дома, но и в магазине. И движется грузовик со спиртом, выгруженным с судна, за ним толпа мужиков. В магазин попадают только накладные, бутылки разбирает толпа, не требуя сдачи. Но это в Петропавловске. А в Южной глубокой выпивки не было. Хотя нет правил без исключения. Симпатичного помощника командира угощала заведующая почтой наверное последней в поселке бутылкой.
Матросов и старшин спиртом не угощали. На нет суда нет, общались с местным населением в безалкогольном, так сказать, варианте. И были довольны: ни коменданта, ни патрулей и норма увольнения больше обычной. Несколько дней стоянки были подарком экипажу. Но пора и честь знать, корабль выходит в Олюторский залив и начинает работу. После возвращения из залива увидели на рейде долгожданный пароход. Что-то изменилось и на берегу, появился запах свежей рыбы. И новое число на доске-121%. Директор был прав.
К берегу подходит сейнер с рыбой. К разделочным столам под навесом выходят три работницы и можно наблюдать, как разделывают рыбу. Картина: рыба, руки , ножи и точные движения , настолько быстрые, что можно ошибиться в описании работы. Казалось, всего три движения : раз—и нет головы, два—нет хвоста, три—какое-то сложное движение—нет внутренностей и рыба летит в чан. Остальные рабочие на подхвате: выгрузка рыбы, подноска её и уборка в цех, уборка рабочего места. Гора рыбы таяла быстро, и вот на очереди следующий сейнер. Посёлок проснулся и оживился. Но пьяных, даже слегка выпивших, не было.
Командир: С выполнением плана, директор. А почему не выгружается пароход? Директор: Уже выгрузили.—Почему тогда не уходит?—Остался спирт, а я подсчитываю штраф за простой судна, понял?—Кажется, да.
Когда поток рыбы иссяк, начали выгружать спирт, каждую бочку несли, как дорогой сервиз.
Из штаба флотилии радиограмма о возвращении. На подготовку времени до утра хватит. Но легко представить, что будет твориться сегодня вечером на берегу, так что нужно увести корабль на рейд, подальше от соблазнов. Корабль на якоре, погода тихая. Командир со спокойной душой садится в шлюпку и надежные старшины отвозят его на берег. Всей команде сход на берег запрещен. «Береженого Бог бережет». И никто не обижается.
На берегу был праздник, свидетелем которого был командир корабля. «Имею ли я моральное право рассуждать на эту тему?»
Своеобразная разрядка у людей, сначала тяжело работающих ,потом скучающих от вынужденного безделья и, наконец, получивших желанные пряники. Как они вели себя, судить просто грешно. Обычно вели, как русские люди. Утром один проснулся с фингалом, другой под забором, а может быть и не в своей постели, но…Но проснулись все, и в этом главное. Все были живы.
Вернувшись с берега, командир зашёл в каюту к помощнику. Его голова лежала на столе, вернее, на совершенно секретных кодах и шифрах, сейф был открыт, а помощник мертвецки пьян. Пришлось самому составить шифровку о возвращении в Петропавловск и убрать документы в сейф.
--«Все наверх! С якоря сниматься!» И корабль выходит в море. Главная забота—видел ли «стукач»? Если да, пропал молодой офицер.
В Петропавловске «не встречали», так как даже если он видел, собственной рации для доклада об этом у него не было. Прошло время, никто не тревожил, значит, не видел. Или не захотел доложить.
6. ПРОЩАЙ, КАМЧАТКА.
Камчатка считалась удаленным районом со сроком службы три года, фактически он увеличивался до четырех. Поэтому четвертый год мог стать последним для командира корабля. А пока снова поход. Туда же—в Олюторский залив.
На этот раз погода была ясной и почти без туманов. Хорошо видны берега заливов—Кроноцкого, Камчатского, Карагинского. А в Карагинском ещё и большой остров такого же названия. Давно хотелось увидеть его вблизи. Оказалось, что остров находится не на своём месте. Как так? – не на земле, конечно, а на карте. Выяснилось это случайно. Командир решил изменить путь корабля, лежащий восточнее острова, и пройти западнее, через пролив между островом и берегом. Самодеятельность несколько удлиняла маршрут, но вполне могла быть оправдана желанием лучше изучить район плавания. В сущности так оно и было, плюс удовольствие от созерцания новых мест, а видимость была прекрасной. Но случилось странное: большой треугольник погрешности при определении места по трем пеленгам, по ориентирам обоих берегов. При повторении—то же самое. Застопорили машины—опять. Стало ясно: на навигационной карте остров не сопряжён с берегом, иначе говоря, нанесен неверно. На этом чудеса не кончились.
Давно наступила ночь, но не заметили, т.к. она была белой. Северную часть пролива закрыло туманом, который решили переждать и стали на якорь. Появилось несколько нерп(тюленей), нырявших вокруг корабля. Матросы просили: Давайте подстрелим, товарищ командир. Командир, грешен, согласился, взял из сейфа «ТТ» с полной обоймой—восемь патронов, пять выпустил, но к счастью, не попал. В каюте передернул затвор, выпали три патрона. Было восемь, значит пусто. На всякий случай направил пистолет в открытый иллюминатор и спустил крючок. «Бах!» Значит ещё один патрон как-то оказался в стволе. Врывается без стука в каюту дежурный по кораблю, услышавший выстрел.—Прошу прощения! – Ничего…Так-то…Ещё одно чудо. А может быть, предупреждение? Свыше. А если бы пистолет направил на переборку, за которой радиорубка. Невольно вспомнилось, что и незаряженное оружие иногда стреляет.
Туман рассеялся, снялись с якоря. Миновали залив Корфу и пошли вдоль западного берега Олюторского залива, чтобы рассмотреть его. Он был довольно однообразным, с невысокими сопками и малоизрезан, исключение—бухта Лаврова. На этот раз Южную глубокую узнали сразу, передали топливо и вышли в залив для обычной работы в экспедиции.
Для командира, правда, этот день был не совсем обычным. Двадцать шесть лет назад он родился. Очень далеко отсюда, на Черном море, в Одессе. Никак не собирался праздновать: служба, поход. Но…12 часов, полдень, обед. В кают- кампании три работника экспедиции и командир, помощник на мостике. Открывается дверь и в белоснежном накрахмаленном наряде появляется кок с большим тортом. На кремовой поверхности две цифры 2 и 6. Приятное недоумение. Командир хорошо знает, что на корабле есть мука, сахар и масло, но нет дрожжей и ни одного яйца. Как удалось состряпать такое великолепие? А выпивки-то нет. К счастью, удалось найти немного техническог о, этилового спирта и обеспечить тост. Но главное—командира поздравил экипаж. Спасибо ему и главному исполнителю—коку. Это запомнилось на всю жизнь.
Но нужно подменять на обед помощника и командир поднимается на мостик. Ясно, легкие облака, солнце сияет. И море, такого он не видел никогда—полный штиль. Ведь море, тем более океан, всегда волнуется, это легкая зыбь даже без ветра,а тут будто озеро. «Приятный подарок от океана в день рождения, --подумал он, хотя, строго говоря, я ещё не родился, это случилось позднее, в полдевятого вечера, не говоря уже о разнице часовых поясов. Что ж, подождем до вечера…»
После окончания работы решили наведаться в промтоварный магазин в надежде приобрести что-нибудь дефицитное, ткань или обувь. Магазин находился на океанском берегу, недалеко от входа в Южную глубокую. Погода благоприятствовала высадке на корабельной шлюпке-двойке. Подходить кораблем командир не решался: вдруг необозначенные на карте камешки. Даже становиться на якорь слишком близко не стоит.
Отдан якорь в двух кабельтовах (370 метров) от берега, спущена шлюпка. Два пассажира—из экспедиции, два матроса гребца, командир на руле— пять человек—норма, шлюпка невелика. Чувствуется слабый ветерок и зыбь от вчерашнего ветра, не замеченная несколько часов назад в заливе. С приближением к берегу виден прибой от этой зыби. Хорошо, что все в сапогах— придется выскакивать в воду. Ну а подходить к берегу на прибое учили ещё в юности: перпендикулярно берегу с отдачей якоря, чтобы удержать шлюпку под прямым углом к урезу воды. Якоря нет, но есть руль. Подошли удачно, вытащили шлюпку подальше, и в магазин, он близко. Купили отрез тёмносинего трико, потом разгадывали, кому достанется.
Вернулись на берег, ветер крепчал, прибой усилился. Отходить было нелегко, шлюпку заливало, пришлось вычерпать порядочно воды после отхода. Ветер встречный, движение замедляется, шлюпку качает, вот-вот зачерпнет воды. Это уже плохо, перевернуться такой посудинке запросто, а вода ледяная. Вспомнился случай, о котором рассказывали, как на Курилах при сильном течении в проливе перевернулась такая же шлюпка. Пока на недалеко стоявшем десантном корабле завели дизеля, люди погибли. Об этом, конечно, помнили и старослужащие на корабле. Дизеля заурчали, а на якорную лебедку вышел человек. Но помощь не понадобилась, шлюпка успела подойти. На палубе был почти весь экипаж, на лицах облегчение, а на некоторых и укоризна. «Поделом…--обругал себя в душе командир—два года командую кораблём, простые условия, хорошая погода… Слава Богу!». Что ж, это был опыт.
После окончания работ в экспедиции, на обратном пути в Петропавловск зашли на пару дней в бухту Оссора для планового осмотра и ремонта двигателей, осмотра корпуса, рулей и винтов. Песчаный берег и отход воды при отливе позволяли это сделать. Оссора—большая бухта. Где-то примерно посередине её невысокая песчаная коса, которую издалека не сразу и видно, дальше более спокойное море и, наконец, довольно низкий зеленый берег с теплым озером, в котором можно было купаться, что и сделали.
Потом был Усть-Камчатск, в устье реки Камчатки, самой большой реки полуострова. Ещё один опыт, но отнюдь не самодеятельный: перед выходом из Южной глубокой получили приказание от командующего флотилией забрать из Усть-Камчатска гидрографическую маневренную группу. Карта хорошая, подробная, лоция—тоже, в ней сказано, что с морской стороны у устья реки находится широкий песчаный бар, частично загораживающий устье. Положение бара меняется время от времени. Бар был виден хорошо, на нем рябилась вода. Положение осложнялось тем, что устье реки было расположено не перпендикулярно берегу или, по крайней мере, под большим углом, а почти параллельно ему, и только в месте впадения резко поворачивало в море, причем счёт шёл на десятки, максимум сотню метров. А дальше бар. И с какой стороны его обходить? Если слева, то кораблю проще, немного подвернуть. Если справа, то совсем неважно: обойдя бар и оказавшись между ним и берегом, при подходе к устью кораблю нужно резко повернуть вправо на обратный курс, при этом не задеть ни за бар, ни за берега ( или мели у берега ) не очень широкой реки. Только после этого он попадает в реку.
Раздумывая таким образом, командир решил подождать входа в реку какого-либо катера, который мог указать путь. Осадка у катера не меньше двух метров, как у десантного корабля. И вот такой катер появился и начал обходить бар.
Справа, чёрт возьми! Потихоньку, почти в кильватер стали следовать за ним. Проход узкий, мелкое место бара до метра глубины видно, глубже—нет. Садиться на мель не хочется, тем более, что снимать будет некому, местным катерам не под силу. Корабль приближается к входу, резкий поворот возможен только при большой скорости, но это создает большую вероятность для посадки на мель. Что ж: Вперед полный! Право на борт! Правая (машина) стоп! -- чтобы уменьшить радиус циркуляции. И ничего не задев, корабль входит в реку.
У причалов несколько малых судов и лодок. — Малый ход! И корабль швартуется. Самое интересное—финал: гидрогруппа уже покинула Усть-Камчатск. Корабль выходит через полчаса. Комментарии излишни.
До Петропавловска оставалось меньше половины пути. И вот приближается Авачинская губа, но…туман, видимость—ноль, с мостика еле виден нос корабля. Туман закрывает вход и оба мыса: Безымянный и Маячный. Правда, место корабля известно хорошо. И все—таки входить без радиолокации очень рискованно, хотя… слышны сигналы маяка с Маячного, их можно примерно пеленговать, т,е. определять направление на маяк. Конечно, очень примерно можно считать место корабля где-то на линии пеленга, проложенного на карте. Конечно, это морская серость, но очень не хочется пережидать туман. С чем же пересечь линии пеленгов звука маяка? Осеняет: с глубинами, которые сейчас можно измерять лотом Томсона, установленным на корабле для работы в экспедиции, это несколько сот метров. Корабельного ручного лота нехватило бы.
--Самый малый ход! –Пеленга --глубины. Глубины—пеленга. Кажется, что-то получается. К счастью, в просвете тумана впереди мелькают Три брата. Лёгкий подворот и корабль ложится на курс для входа в губу. Туман рассеивается и вот она, большая квартира, в которой известен чуть ли не каждый метр побережья.
Камчатка, безусловно, одна из красивейших стран мира, хотя именуется весьма скромно —областью. Великий Мастер, сотворивший землю нашу, не поскупился для неё на материал и краски, а уж умения ему было не занимать. Немногие места так ярко и удачно сочетают в себе красоту суши, моря и воздуха. Да, и его, несмотря на дыхание многочисленных сопок.
Но пора заканчивать повесть. Так получилось, что моряк в декабре 1951 года получил сразу два назначения: на Дунай и в Ленинград. С первым было неясно, а второе означало Академические преподавательские курсы. Он выбрал второе, а перед самым отъездом оказалось, что на Дунае была должность командира отдельного отряда десантных кораблей, т.е. со значительным повышением. Но было уже, с кораблями пришлось попрощаться.
Чтобы лучше сосредоточиться на службе молодого офицера, автор намеренно не касался его личной жизни. Но под конец не может удержаться от нескольких слов.
Уход с кораблей привел к значительным изменениям и в личной жизни. Это случилось через много лет . И только тогда он узнал, что начало этих событий произошло в тот счастливый и успешный год для его корабля, когда он прощался с Камчаткой. Но это совсем другая тема.