Надо себе хоть кошку, что ли завести...

Кузьмин Дмитрий Григорьевич
Осень, сплетаясь, в неповторимые узоры, желто-красной листвы, как калейдоскоп, рождая все новые и новые рисунки в солнечных лучах, угасающего солнца, заката. Я смотрел в твои глаза, такие большие чистые глаза, в которых ты заключила целый мир. Меня притягивало твое дыхание, такое неровное и такое согревающие. Я слышал как ты вдыхаешь,  а потом ты обдавала меня жаром, резким и страстным, как ты сама. Самая яркая из всех кого я знал раньше. Меня тянуло тебя поцеловать и сейчас в твоих глазах, я искал мельчайшую тень согласия. И встретив ее я коснулся твоих мягких губ. Ты была нежна, как и всегда, и обняв меня, стремясь прижаться как можно сильнее, ты искала, что ты искала. Наверно то же что и я, любовь. Запустив пальцы, в твои густые шелковые волосы, и чувствуя как они струятся. Любуясь снова и снова, золотистыми искорками в твоих карих, таких нежных глазах. И вновь, уже более сильный но по прежнему нежный поцелуй. Моя девушка раскрывалась, великолепным цветком, нет букетом. Такая разная и одна. Меня сводил с ума запах твоих духов, там под тонким шарфиком, на шее с нежным пушком, скрывался, изысканный аромат, невиданной коллекции. Такая горячая, ты. Жарко, мне жарко от твоего поцелуя, он согревает меня сильнее, и изнутри. И вот снова не надолго, на долю секунды, чтобы увидеть, эффект от прошлого прикосновения, слиться в новом, неповторимом долгом и таком, глубоком, касающегося сразу двух сердец, замеривших от счастья обретения друг друга. Я сорвался, птицей и схватив тебя на руки, понес, не отрывая губ, и видя мельком как мелькая листва. Ты была со мной, такая моя, и такая сложная. Я мечтал об этом уже целую вечность. И ты тоже, откинувшись на моих руках, ты кружилась закрыв глаза, отдавшись своим ощущениям. Ты сорвала с себя шарфик и держа его в руке, чертила окружность, нашего, такого маленького мира для двоих. Такая нежная кожа шеи, я припал, к ней губами и наслаждался, твоим теплом. Мы добежали до лавочки, и сидя на моих коленях, ты маленькая хрупкая нежная, горячая, перехватывая воздух, снова и снова. Милая, моя милая. Мы не могли надышаться друг другом, каждому из нас надо было идти, домой, а мы, как мы могли расстаться. И уже в полной темноте твоего подъезда, я провожал тебя как самое большое сокровище, а потом не спал всю ночь, порываясь кинуть тебе сообщение на телефон. Мы с тобой сгорали в своем чувстве,  ожидая нового утра, нового дня, нового вечера.  Нам казалось, что мир прекрасен и что он для нас.
В печатной машинке зажало листок. И одинокий писатель, с трудом вынув его положил на стопку таких же листков. Все это было не то, или, кусочки прошлого, которое уже никогда не вернутся. А он мог бы еще носить на руках. Эта мысль пришла в голову, уже в ванне. С удивлением осматривая свое уставшие лицо, он понимал, что роман закончит к сроку не получиться, а жаль.
Откинувшись на потертом диване и закрыв глаза, он попытался представить свое героиню, на ум приходила только бывшая жена, которая отнюдь не подходила на эту роль. Хотя ее он любил, да любил. Ему были необходимы были сейчас свежие чувства, весенние, пробуждение новых чувств, в стиле известной улыбки. Но как писать о начале, кода ты сам в конце и понимаешь, что, вернее чем все закончилось с тобой.
Нет так нельзя, надо было спасать и себя и роман. Приведя себя в порядок, и одев парадный костюм на улицу.  Он выгнал себя из стен, которые вот уже неделю были его миром.
И так куда мне, в парк… посмотрев на часы он удивленно заметил что всего шесть часов утра. Покинув вонючий подъезд и вырвавшись на свежесть раннего утра поздней осени. Да, чуть не прыгая от восторга, писатель пританцовывая и кружась, благо ни кто не видел. Дворники не в счет, редкие угрюмые прохожие тоже, да и на плевать, пусть считают сумасшедшим, я и есть сумасшедший. Позитив, моя маска. И улыбаясь, всем и миру, несмотря, что деревья черные и голые, несмотря на грязь под ногами.
Ворвавшись в парк, дыхание, белым облаком в небо. Как поровоз, Александр, шел бодрым шагом, по аллее. Воображение, дорисовывало листья, дорисовывало влюбленную пару. Но нет не то, все равно не то фальшиво.  Пробродив несколько часов по парку. Александр понял чего ему не хватает, не хватало того же что и всегда душевного тепла и сам себя он спросил Алекс, ну где же я его возьму. Так нужно было найти или все потерянно, автобус, метро. Центр Москвы и вот снова вперед  и вооружившись волной позитива, направился в Александровский.  И вот удача или нет но уже есть, эмоция. На лавочке сидит грустная девушка, нет не героиня, и совсем не из тех женщин о которых пишут романы но настоящая, живая, человек. Решайся Алекс, ей грустно, ей плохо, а ты ведь ты мужчина так будь им. Цветов не продают нигде,  а жаль. Но я же писатель в конце концов.
Подошел и стараясь быть как можно более раскрытым и приветливым спросил, разуметься в стихах, которые только, только пришли на ум:

Простите, вижу я печаль,
И неспособен отвернуться.
Мы незнакомы, это жаль,
Хочу помочь вам улыбнуться.

И увидев удивленные серые глаза девушки:

Простите дерзость, обращения,
Мы не представлены увы.
Но может капелька общения,
Вернет вам радости черты.
Простите если я бестактен.
Вы разрешите мне спросить,
Печали вашей плод неясен,
Надеюсь, сможете простить.
А я готов услышать вас,
И хоть порой не осторожен.
Исчезну мигом с ваших глаз,
Коль диалог наш невозможен.

Удивленная, девушка, позволила мне присесть рядом, звали новую знакомую Дашей. Даша поругалась с молодым человеком и не знала, что делать дальше. Я угостил ее кофе, в одном из много численных кафе, девушка совсем замерзла. Смешно чихала, и хлюпала носом.  Иногда, мы готовы вот так довериться пусть и совсем незнакомому человеку которого скорее всего уже никогда и не увидим. В этом и прелесть таких людей, не надо переживать, что он о вас подумает, или кому он об этом расскажет. Ободрив Дашу рассказав парочку свежих анекдотов и попрощавшись в метро, заверив, что ее молодой человек обязательно ей позвонит и скорее всего сам себе места не находит. Отправился обратно в свой склеп. Дописывать роман. Надо себе хоть кошку, что ли завести...