В Смоленске, в областном драмтеатре, состоялся спектакль «Трамвай «Желание», по пьесе американского драматурга Теннесси Уильямса, где я и побывал.
Театр наш скромный, многое еще осталось от советских времен, но в Смоленске любят театр, народ заполнил здание задолго до начала представления.
Вот и зал, сцена, занавес с серпами и молотами: публика неспешно следует по проходу и рассаживается по местам. Некоторые несут цветы.
Естественно, женщин на спектакле было гораздо больше, чем мужчин... у мужчин другие развлечения, свои «источники» вдохновения. На нашем ряду - в основном пары, а ряд кресел перед нами сплошь - женщины. Запах сотен ароматов духов смешался в тошнотворную вонь, от которой трудно стало дышать...
Сидим, ждём... Прозвенел второй, а за ним и третий звонок, но спектакль не начинается. Из динамиков строгий голос попросил выключить мобильные телефоны. Эту просьбу выполнили не все, - как позже выяснилось, - уже в ходе спектакля, из зала были слышны трели мобильников. Занавес долго не открывали. Несколько раз возникали аплодисменты, как бы призывающие актеров поторопиться, люди развлекали себя тем, что оглядывали друг друга, глазели по сторонам... пауза затягивалась.
Но вот свет погас, раздались жидкие аплодисменты, затем - тишина... Постепенно, на сцене, как в сумерки, возникло голубоватое свечение, и из мрака стали вырисовываться декорации, - спектакль начался! На сцене неподвижная конструкция - бок трамвая. Трамвай, - стилизация, - конечно. Громкая музыка, чересчур громкая, оглушающая, - как мне показалось; и звуки, похожие на лязг колес трамвая по рельсам. В «трамвае» одинокая фигурка - Бланш. Чтобы изобразить движение, специально раскачивают светильник, что весит в трамвае, фигурка актрисы наиграно шатается...
Убогие декорации сцены сразу неприятно удивили! А где Нью-Орлеан, где май, люди, голубизна весеннего неба, уличная суета, быт окраин большого города? Где фортепьянные блюзы, или «джазовые композиции 50-х годов», как написано в анонсе театра, «пронизывающие весь спектакль»? Жуткий грохот на короткое время, оглушающий публику - и есть «джазовые композиции»?
Забегая вперед, хочу сказать, что я так и не избавился от ощущения неопределенности персонажа Бланш, её играет Ольга Прокофьева, - ведь Бланш по пьесе - женщина «не от мира сего», с завышенными требованиями к жизни, пусть и выдуманными, шикарная и вызывающая угодливость окружающих, - этого не чувствуется, она не центр внимания, и смотрелась как массовка, такая же безликая, как и трое юношей, играющих друзей Стена Ковальски (в роли Стена Ковальски - Алексей Гуськов). Специфической атмосферы, в которой, как в рамке, смотрелся бы образ виртуозной выдумщицы, фантазерки и лгуньи, но очень трогательной и наивной, влюбчивой Бланш, так и не было создано.
Бок трамвая разбирается: тут уже и кровать, и шкаф, и трюмо... часть «салона трамвая» преобразуется в ванную комнату; кровать справа сцены, туалетный столик - трюмо, - слева. Все действия - в центре сцены, места много, актерам есть где побегать...
Анна Большова - Стелла появляется сама из-за трамвая, а не в сопровождении негритянки; публика восторженно аплодирует ее появлению!... сказывается популярность? И цветов ей подарили больше, чем Ольге Прокофьевой... в конце спектакля.
При появлении актеров, публика восторженно хлопает в ладоши, - радуются, что ли? Мне это кажется лишним, прерывает настрой на просмотр, отвлекает. Ольга Прокофьева как-то переигрывает, спекулирует своей эксцентричностью, ужимками, похожими на игру в телесериале про «Прекрасную няню».
Голос у неё слабоват, порой не слышно произносимых ею слов. После появления на сцене Большовой и Гуськова, понимаешь это еще больше. На их фоне Прокофьева теряется, часто поворачивается к зрителю спиной во время реплик.
Этот диссонанс становится заметным совсем, когда видишь, как правильно расставляют акценты и ударения Гуськов и Большова, как органично звучит у них их фраза, как грамотно они ведут диалоги, - не переигрывая, но и не теряя внимания зрителя... даже как-то не совсем тактично, - как мне показалось, - по отношению к Прокофьевой-Бланш.
Я как-то считал, что Бланш у Теннесси Уильямса должна быть центром спектакля, завораживать красотой, необычностью поведения, тонкостью натуры, манерами резко контрастировать с обстановкой и той средой, куда она попала. А тут, две минуты ностальгических воспоминаний Стеллы и Бланш о детстве и после каждый тянет внимание зрителя на себя! Бланш-Прокофьева пытается кокетничать, как дешевая проститутка, а Стелла Большовой изображает наивную, затюканную жизнью дурочку, которая с большим умением, в одной комбинашке, кувыркается в кровати со Стеном Ковальски-Гуськовым.
Натурализм интимных сцен, раздевания и переодевания на виду у публики обескураживает. Как-то непривычно смотреть вот так это, - не по телевизору. В одной из сцен, Стен-Гуськов так звучно шлепает по ягодице Стеллу-Большову, что ту от боли передергивает! Так ведь и почку можно отбить! Зал проваливается глубоким и всеобщим «Ох!» Это уже лишнее, - как мне представляется, - меня от этого коробит: жалко женщину. Я с ужасом представил себе, какой тогда будет сцена насилия над Бланш, если так натурально Стен-Гуськов лапает Стеллу-Большову! Но эта сцена была скомкана и прошла в фоновом режиме, Бланш-Прокофьева как-то слишком театрально помахала из окна трамвая-ванны руками, Стен-Гуськов помотал её в окне, как тряпичную куклу имитируя раздевание и свет целомудренно погас... и слава Богу!
Большова смотрится хорошо, приятная внешность: шея, грудь, фигура - всё в порядке, звезда, - одним словом. Брутальность Стена в исполнении Гуськова несколько наиграна: он излишне много кричит, бьет тарелки, бросает стулья... Вспомнились и его роли в кино, там тоже Гуськов излишне экспрессивен. Массовка - так себе, парни не помогают в нагнетании впечатления совершенно, а просто дурачатся на сцене, и на американцев совсем не похожи... звучат наши расхожие фразы и словечки...
Если просто смотреть спектакль, «забыв» о Теннесси Уильямсе, то всё равно впечатление есть: увлекаешься хорошей игрой актеров, и почему-то, вспоминаются слова Виталия Яковлевича Вульфа: «А где вы видите здесь Теннесси Уильямса?»
Такие вот, три часа сопереживания героям спектакля и Теннесси Уильямсу.