Один человек жил один. Однажды, единожды он перепутал одно с другим и не то ударился, не то ударился током. Враз поменялось, и теперь вот что: каждый-весь (весь-каждый) вечер, вернее, еженощно, по сути - предутренне, он не смыкал бельм своих, ворочался часто, лоснился пОтом, скидывал одеяло, замерзал, чесал левую руку, потом правую ногу, потом нос, топорщился в позах, ерошился конечностями и вообще засыпал долго, но внезапно. Назавтра он вставал бодро, но вскорости приходил в немощь, не зная отчего. Дело в том, что его память ни при каких кондициях не удерживала его ночные муки, запоминая не более, чем как он лёг вполне рано, поэтому каждую ночь он мучился как бы впервые, по-новому, и каждое утро недоумевал.
Родитель ищет ребёнка, который убежал искать свою собаку. Собака порывается догнать кошку, которая сидела в медленно проезжающей мимо машине, сворачивающей за угол. Машина, в свою очередь, искала парковочное место, которое занималось мгновенно-до машиной другой, как только - так сразу, и приходилось сворачивать на следующую улицу ет цетера, но в силу целесообразности - вокруг района, проулками, не по кругу так по параллелограмму, трапеции и иже с ними.
Обстоятельства сложились так, что родитель и ребёнок бегут с одинаковыми скоростями параллельными улицами, а собака и машина по одной из поперечных, и даже когда каждый из них перестанет успевать ловить взором тень заворачивающего за угол, это правило всё равно продолжит работать. Места освобождались и занимались, собака не уставала, ребёнок надеялся, родитель верил. Время плавилось, длина шириной, хер.
Бывший преподаватель по предмету излагал и останавливался. Говорил он уверенно, но внезапно прекращал и смотрел в одну точку. Он ничего не слышал, не видел, думается. Всё повторялось. Продолжая говорить, он не знал о своей страшной привычке. И никто не говорил.