Изнасилования, как выяснил я в свои неполные пятнадцать лет, разные бывают. Исходя из моих представлений о морали, которая, справедливости ради сказать, к тому времени находилась в сомнительном состоянии, или, как теперь говорят – «он стоял перед выбором» – насилие над женщиной мной толковалось как измена родине или убийство члена партии. Хуже была только кража сменной обуви в школе. Чтобы раскрыть моё отношение к этому явлению полностью, необходимы средства кино, которыми я не располагаю. Поэтому скажу только, что визг в кустарнике, сопровождающийся треском материи и гортанным бурятским рычанием, вызывал у меня желание немедленно привлечь внимание общественности.
Я собирался на футбол, но папа сказал мне: «Ты скоро одуреешь окончательно. Вот тебе рубль, иди в «Металлист», там дают «Европейскую историю». Расчувствовавшись, я спросил у папы, что мне потом делать с оставшимся пятьюдесятью копейками. Он двусмысленный сарказм сына отторг и сказал, что пиво не открывает мои лучшие черты. Пиво, сказал он, отупляет и заставляет совершать поступки, которые потом вызывают стыд. «И вообще, - ненавязчиво предупредил он, - если ещё раз запах услышу – убью».
Кроме меня в зале сидели две женщины, старик и две девушки со спутниками. В этом коллективе я выглядел как потерявший память мальчик. Я сидел на самом последнем ряду, девушки со спутниками тремя рядами ниже. Девушки целовались сначала каждая со своим спутником, потом пересели и принялись за чужих. В этой связи я на некоторое время потерял связь с экраном. Тут киножурнал закончился, стало светло, и девушки умиротворенно вытянулись и застыли. Но я уже тогда знал, что это только до ближайших сумерек. Во время перерыва они опять пересели, так что, когда стало темно и заиграла трагическая музыка, они целовались с тем, с чем пришли. Это кино я уже видел, поэтому переключился на фильм. Тем более что убили Хайнца Ренке, и стало очень интересно, как убьют убийцу. Одновременно с этим не терял надежды, что девушки начнут целоваться друг с другом, или, на худой конец, их спутники. Но тут сын Лоссера стал бить наци, и я отвлекся. Потом включили свет, я вытащил из-за ремня бутылку и направился к выходу.
Обратно я шел через парк. Старался двигаться неосвещенными участками между кустарниками, чтобы никто меня не заметил, и на то была причина – я пил «Жигулевское». Время было смутное, пьющий пиво семиклассник вызывал у прохожих непреодолимое желание выяснить место жительства его родителей. Беспокоить по таким пустякам папу я не хотел, поэтому приходилось ходить козьими тропами.
И только я выбросил в кусты пустую бутылку, услышал женский визг, треск материи и голос Джигурды. В четырнадцать лет я уже имел репутацию мальчика, подтягивать которого на дому по математике девочкам небезопасно, поэтому ситуацию понял правильно. И тут же стал искать взглядом будущего сообщника для убийства Джигурды. То есть, человека, в чью карму заложена привычка вечно появляться в ненужном месте в ненужное время. Пузатенький гражданин малого роста, блиставший безупречной лысиной и пересекавший аллею с «Вечерним Новосибирском» в руке, он-то и попался мне на глаза. Мы как-то сразу поняли друг друга. Прониклись доверием. Я бы, когда вырос, с таким обязательно пошел бы в разведку. Несмотря на разницу лет в тридцать, он оказался своим парнем. Мы вошли в темные заросли волчьей ягоды, а там, значит, вот что происходило. Там лежала на спине тётя в очках, и ею пытался овладеть пахнуший вермутом дядя.
«Беги за дружинниками! – приказал мне мой помощник. – А этого я сейчас возьму!».
Это были смутные времена. Один за другим уходили под стену генсеки. Слово «возьму» я ещё не рассматривал с позиций фрейдовского воззрения. Это сейчас я никуда бы не побежал. Записал бы сначала в карманный блокнот фразу целиком, а после сходил за своей бутылкой, вернулся и разбил бы её о череп насильника. Но тогда бросился сломя голову искать дружинников, хотя ненавидел их люто и презирал глубинно; после участкового Гасымова и ракет «Томагавк» это был мой враг номер один.
Вернувшись с затянутыми в повязки двумя щуплыми фрезеровщиками и контролером ОТК - тётей, о которую можно было бить годовалых поросят, я вломился в заросли и пейзаж бескрайне поразил меня. Тётя по-прежнему лежала на спине, она была той же самою тётей, но вот дядя на ней был уже другой. И это было не единственное отличие. Из кармана пиджака предыдущего дяди торчало горлышко сосуда емкостью «ноль-семь», а из кармана нового торчала «вечорка». И трусы нового дяди белели в темноте, а трусы дяди старого в темноте чернели. И от того дяди тётя отбивалась, а этого обнимала. Причем руками и ногами и крепко, так встать он смог только вместе с нею. В общем, папа был прав насчет пива. Оно не открывает моих лучших черт.
«Товарищи! Подонку удалось скрыться! – убедительно произнес мой бывший друг. Разглядевши в глазах окруживших его заводчан сомнение, счел нужным добавить: - Мы любим друг друга!». И висящая рюкзаком на его груди тётя охотно подтвердила это.
«Грязные животные! – так отреагировала на это светлое чувство тётя с повязкой дружинника и могучими руками разорвала преступный союз пополам. – Вызывайте наряд, товарищи!».
Пока дядя с «вечоркой» натягивал брюки на трусы, а пьяная тётя склеивала пальцами разорванное платье, один из фрезеровщиков побежал к телефону, чтобы вызвать. И тут другой фрезеровщик вспомнил, что совсем рядом находится опорный пункт участкового Гасымова, при упоминании о котором у меня волосы на голове встали дыбом. Пленных решено было гнать своим ходом.
В опорном пункте милиции я узнал, что дядям разрешается лежать на тётях, если только совпадают фамилии в их паспортах. Но даже при таких обстоятельствах дядям и тётям не разрешается лежать друг на друге вдоль дорог, по которым возвращаются из кино советские люди. Закончив семинар, участковый Гасымов посмотрел на меня как голубь. Чтобы понять наши с участковым Гасымовым отношения, нужно прочитать пять-шесть сказок Дядюшки Римуса. Половину своего служебного времени Братец Гасымов тратил на нерезультативные погони за мной, а Братец Я не выходил из дома, пока не убеждался в отсутствии поблизости Братца Гасымова. И не было худшей приметы, если он перебегал мне дорогу. Это были смутные времена. Гастрабайтеры работали в Новосибирске участковыми и штрафовали сибиряков за отсутствие прописки.
«Понимаете, товарищи, - затравленно объяснял дядя с «Вечерним Новосибирском», - мы с молодым человеком поспешили на помощь этой женщине. Он по моей просьбе побежал… за помощью, а то, что вы потом увидели, была любовь с первого взгляда. Завтра мы идём в ЗАГС. Честное слово. Подтверди, Таня». Тётя в очках, библиотекарь, как уже выяснилось, библиотеки имени Гайдара, продолжая находиться в заправленном в колготки платье, решительно кивнула и добавила: «Только не обмани». – «Да ты что, Таня! - возмутился дядя. – Ты мне не веришь?!». – «Не Таня я, - мимоходом бросила она, показала Гасымову на меня и, качнувшись на стуле, произнесла фразу, которая выдавила из моей спины пивную пену. – Это он во всем виноват». Я почувствовал себя жертвой демонической интриги.
«Достаточно, - заключил Гасымов. – Я вот что сделалить. Вам я даль штраф, вам - благодарственный письмо на заводе, а тебе, - он посмотрел на меня, - тебе я написалиль почетный грамота в школа. С описание подвиг советский комсомолец. Прекратила брачный ночь жених и невеста до свадьба».
Так мстить может только горец. Отправив всех по домам, мне он предложил задержаться. «Кто продела веревка через все ручки дверь на лестничный площадка и позвонила во всем двери? – не глядя на меня и перебирая бумаги, спросил он. – Кто бросила вечером кот в кухня первый этаж? Люди, женщины, дети сидят за стол, кушают, уроки делалиль. Твой папа-мама кушать села, им кот кто-то бросила – хорошо?». По традиции не добившись от меня ни звука, он закончил мысль свою так: «Ты хотила Гасымов настроение портила? Чтобы Гасымов не спала, не кушала всю жизнь? Ты зачим их сюда привела?».
Зная, что я не умею разговаривать, он пожелал мне поскорее закончить школу, сесть в тюрьма и не выходилиль оттуда до тех пор, пока Гасымов не ушла на пенсия. Вот уж хер-то там, думал я, идя домой. Никакой тюрьма. Сделаю я тебе до конец месяц протокол штук десять мелький хулиганств с неустановленный лиц, разумеется. Дома я сказал, что кино было так себе, убили только одного, и пошел спать. Грамота в школу, несмотря на месяц пребывания меня в состоянии длящегося ужаса, так и не пришла. Так я стал приучаться к мысли, что честные поступки не вознаграждаемы.