ГЛАВА ВТОРАЯ
МАРИНА
Прошло три месяца после нашей встречи. Марина мне нравилась, и я научился лучше ее понимать. В ней сочетались, казалось бы, противоположные черты характера, но в этом и была прелесть и привлекательность этой женщины. Она могла быть развратной и страстной и, обняв меня, шептать: «Я хочу тебя прямо сейчас». А потом на улице вдруг остановится: «Ой, у меня на блузке пуговица расстегнулась. Что же ты мне не сказал?» Она могла наброситься с кулаками на здорового пьяного мужика, который чуть не сшиб с ног ее младшего брата, а в магазине смущенно говорить мне: «Миша, спроси, есть ли у них…» «А что, ты сама не можешь спросить?» «Мне неудобно».
У нее была очень красивая, добрая улыбка, она до слез смеялась над анекдотами, которые я ей рассказывал, но если злилась на кого-то, то тоже от души: сыпала отборными ругательствами. Это была какая-то детская непосредственность, с которой все, что бы она ни делала, хорошее или дурное, она делала от всего сердца. Она немного косила и у нее была маленькая грудь. Она очень комплексовала из-за этого и позже призналась мне, что всю жизнь мечтала исправить косоглазие и увеличить грудь. А мне нравились ее маленькие, упругие, как яблоки, груди, а в небольшом косоглазии был свой неповторимый шарм. Ей недавно исполнилось восемнадцать лет, и ее молодость, энергия и желание жить и любить настолько переполняли ее, что я невольно заражался благотворным вирусом ее эмоций и страстей и, как энергетический вампир, впитывал в себя ее неутолимые силы.
Жизнь научила меня не доверять женщинам, особенно тем, которые тебе нравятся. Они чувствуют это и начинают пользовать тебя. Марина была не такой, она не просила у меня ни денег, ни подарков. Я водил ее в кафе, я дарил ей небольшие вещицы к праздникам, но всегда делал это по собственной воле. Я никогда не видел, чтобы она плакала, но, не потому что она была бесчувственной, а потому что была сильной: она держала свою боль в себе. Она вспоминала о своем отце. Потом она часто мне о нем рассказывала:
- Знаешь, я никогда не забуду: на свое шестнадцатилетие я заболела. Тогда я жила с отцом на Проспекте Мира. Они с матерью развелись, и какое-то время я жила с ним. Так вот: я лежу в постели с температурой, а он приходит с работы, целует меня и усыпает всю кровать розами. Так мне было приятно. Год назад он умер. Ему было сорок пять лет.
Слушай, а сколько тебе лет?
- Тридцать пять.
- Не ври. Хотя для меня это неважно.
Как-то она мне рассказала, как получила свое имя. «Мне мать рассказывала: я только что родилась, и меня хотели назвать или Ольгой, или Светой. Тут приходит с работы отец, немного пьяненький, садится ужинать и молчит. Потом стукнул кулаком по столу и сказал: «Будет Марина». Так меня и назвали Мариной. Хотя мне не нравится мое имя. Зови меня как-нибудь уменьшительно-ласкательно, Мариша, например.»
С тех пор я ее звал Маришей или Мариночкой, или Маришенькой, а Мариной, только когда злился на нее за что-нибудь.
На самом деле ее имя – Марина, морская – очень ей шло. Она мне сама признавалась: «Только вода мне помогает».
Она могла часами отмокать в ванне, слушая музыку. Она больше всего на свете любила море, хотя на море была лишь однажды – в детстве, в Евпатории. Про себя я решил, что обязательно свожу ее на море.
Так прошел еще месяц, наступило лето. Вот еще одно, что нас сближало: мы оба любили лето, тепло, солнце. Зимой я тосковал и болел, каждое лето ко мне снова возвращались силы.
После всех своих разводов я жил в родительской квартире. Отец умер год назад, мать уехала на лето на дачу. Я стал часто приглашать Марину к себе домой. Мне нравилось, как она хозяйничала: делала какие-то перестановки, убиралась, готовила. Она, действительно, очень вкусно готовила и любила готовить, хотя и под настроение. Однажды она познакомила меня со своей подругой - Оксаной. Эта Оксана показалась мне тупой и заторможенной. Мы стали с Мариной чаще встречаться: они приходили вдвоем, мы сидели на кухне, я рассказывал анекдоты, они хохотали, потом Марина говорила: «Мы пойдем погуляем, я ненадолго». Иногда она возвращалась и оставалась ночевать, иногда – нет. Как-то она меня приревновала к Оксане.
- Мариша, твоя Оксана – дура, а я не люблю дур, так что даже не думай об этом.
- А меня ты кем считаешь?
- Ты – умница.
Она заулыбалась и поцеловала меня. Марина, на самом деле, была умной женщиной, и хотя не знала многих вещей, которые мне казались элементарными, она всегда внимательно слушала то, что я говорил, и как я вскоре понял, запоминала все, что для нее было новым и интересным.
После ее неожиданного приступа ревности я познакомился с новыми для меня чертами ее характера: она была ревнивой, обидчивой и очень отходчивой.
Однажды я ей сказал:
- Мариша, а ты не хочешь перевезти сюда свои вещи и остаться у меня жить?
- А ты меня потом не выгонишь?
- Не выгоню.
На следующий день она переехала ко мне с вещами. После этого наши отношения стали более устойчивыми. Вечерами они с Оксаной уходили погулять, но ночевать она возвращалась ко мне домой.
Как-то вечером, я был один, раздался звонок в дверь. На пороге стояли две незнакомые женщины среднего возраста и мужчина.
- Здравствуйте, я мать Марины, а это мать Оксаны.
Я несколько опешил, но сказал:
- Здравствуйте, проходите.
Вся делегация прошла в большую комнату, которая была у нас гостиной, и расселась на диване.
- А где девочки?
- Пошли погулять.
- Я хотела с Вами познакомиться, – сказала мать Марины, - меня зовут Елена Ивановна.
Она мне понравилась. Она сидела и разговаривала спокойно. Оксанина же мать поминутно вскакивала, бегала по квартире, как будто что-то высматривала.
- Михаил, – ответил я.
- А по отчеству?
- Михаил Викторович.
- Значит, с Вами Марина живет?
- Со мной.
Допрос продолжался. Я чувствовал себя абсолютно спокойно, даже был рад знакомству.
- А чем Вы занимаетесь?
- Работаю в рекламном агентстве.
При этом меня оценивающе разглядывали: как я одет, как выгляжу, не пьянь ли какая-нибудь. Одет я был по-домашнему, в старых джинсах, но я ведь не готовился к этому визиту.
Я предложил выпить чаю и сам разлил по чашкам. Мы сидели почти по- дружески и пили чай с печеньем. Через час вопросы иссякли, и компания собралась уходить.
- Приходите ко мне в гости с Мариной, - сказала Маринина мать.
Я понял, что принят.
Когда вечером я рассказал об этом Марине, она страшно возмущалась.
- Да как они посмели прийти? Да что я, маленькая девочка, чтобы меня проверяли: с кем я живу и как я живу. Увижу их, все выскажу.
Я успокаивал ее, но она еще два дня вспоминала об этом случае.
В один из этих летних вечеров Марина решила приготовить на ужин что-то особенное. Она так и сказала:
- Сегодня я приготовлю нам что-то особенное. Только не подглядывай, пока я готовлю, на кухню не заходи.
У нее случалось такое настроение: то ли мне хотела угодить, то ли показать, на что она способна в кулинарии, а, скорее всего, просто желание приготовить вкусный ужин и, может быть, почувствовать себя хозяйкой на кухне.
Обычно мы ели на кухне, но в этот вечер она мне сказала:
- Сегодня будем ужинать в гостиной. Зажги свечи, поставь их на стол и потуши свет. Расставь тарелки и нарежь хлеб. Я хочу тебе сделать сюрприз.
Она торжественно внесла и поставила на середину стола курицу, запеченую в духовке, фаршированную грибами. Она несколько часов трудилась над этим блюдом, а я послушно не заходил на кухню, и для меня это блюдо оказалось, действительно, сюрпризом, таким, которые не забываются.
- У нас сегодня какой-то праздник? – спросил я.
- Никакого праздника, просто мне захотелось тебе это приготовить.
Мы выпили по рюмке водки и отрезали по кусочку курицы. Это было произведение искусства, она просто таяла во рту. Марина смотрела, как я ем, и улыбалась. Мы потом много раз ужинали в гостиной при свечах: свет или темнота так не сближают, как свечи.
Бывали периоды, когда у меня становилось плохо с деньгами, и тогда из остатков продуктов она готовила соусы. При этом еще смеялась:
- Соус «безденежный». Угадай, из чего он сделан.
Я безрезультатно пытался угадать, вкуснятина была необыкновенная. Однажды на полном серьезе я ей сказал:
- Давай записывать твои рецепты, ты же их сама придумываешь. Издадим кулинарную книгу твоих соусов, заработаем денег.
Она посмеялась и отмахнулась.
Однажды она позвонила мне на работу и сказала:
- Зайди за мной, я у матери.
Так я оказался в гостях. Мы сидели на кухне и выпивали. На плите что-то жарилось и варилось. Помимо Марининой матери и отчима, которых я уже знал, в кухню постоянно заходили какие-то соседи или друзья, по очереди, ее трое младших братьев, под ногами вертелся щенок Тиги, а в форточке сидел огромный рыжий кот. Честно сказать, я немного обалдел от такого обилия людей и зверей. То, что ее мать была хозяйкой в доме, я понял сразу: она командовала детьми, отчимом и Мариной:
- Денис, принеси еще стул.
- Илья, уведи Тиги на место.
- Арсений ты долго еще будешь сюда приходить, когда здесь взрослые разговаривают?
- Марина, поставь кастрюлю.
- Костя, почему до сих пор свет в ванной не горит?
Так я поближе познакомился с ее семьей.
Однажды Марина простудилась, и я ее весь вечер лечил народными средствами.
- Вот тебе полстакана водки и черный хлеб с чесноком.
Она послушно выпила и закусила. К этому времени я уже приготовил очень горячую ванну и приказал ей залезть в нее. Она послушно разделась и, морщась, забралась в ванну.
- Ты что, хочешь сварить меня, изверг?
Она стала красной, как вареный рак, но терпела.
- Все, больше не могу.
- Мариша, еще пятнадцать минут.
К этому времени я сварил чай, достал малиновое варенье, шерстяные носки и шерстяной свитер. Когда прошло пятнадцать минут, я помог ей выйти из ванны, растер ее насухо, надел на нее шерстяной свитер и шерстяные носки и уложил в постель под одеяло. Потом принес горячий чай с малиной, поставил у кровати и сказал:
- Пей.
- Ты издеваешься надо мной? Я вся мокрая.
- Очень хорошо. Свитер я тебе сменю попозже. Пей.
Она выпила три чашки чаю с малиной и взмолилась:
- Все, хватит меня лечить, я больше не могу.
- Пока ты болеешь, будешь меня слушаться. Я сказал: вылечу, значит вылечу.
В пять часов утра она вскочила, как ни в чем не бывало, абсолютно здоровой, и начала кричать:
- Ах ты, гад, тебе бы только поиздеваться надо мной.
- Успокойся, милая, ты выздоровела, это и есть народное средство.
Она ругалась, но я видел, что понарошку, а я только смеялся, потому что болезнь прошла, и она стала, как прежде.
К моему дню рождения Марина готовилась больше, чем я. Я пригласил своего друга Сашу Богуславского, а она Оксану. Все остальное делала она. Она составила меню и согласовывала его со мной, она убралась и подготовила стол к приему и, наконец, целый день готовила. День рождения начался утром. Мы проснулись, выпили шампанского и занялись сексом. Она всегда в секс вкладывала всю свою страсть, но сейчас я понял, что она хочет, чтобы мой день рождения мне запомнился.
- Скажи, наконец, сколько тебе лет сегодня исполнилось?
- Сорок.
Она засмеялась и поцеловала меня.
На столе стояли закуски, помидоры, фаршированные сыром, соусы, горячая телятина с вареной картошкой под укропом и бутылка коньяка – настоящего хорошего армянского коньяка, который мне недавно, будучи в Москве, подарил мой партнер по работе, знакомый армянин.
Саша Богуславский так и не пришел. Я сразу понял, что он не придет. Хоть он и был мне друг, мы были одного возраста и знакомы с детства, он был старых правил, и когда я ему рассказал о Марине, он мне сказал:
- Ты что, с ума сошел? У вас такая разница в возрасте. Не можешь себе найти женщину постарше?
- Да не хочу я женщину постарше.
Я не хотел жить с женщиной своего возраста, потому что всегда чувствовал себя душой намного моложе, я хотел жить с Мариной. Но я не стал с ним спорить.
Так что мы сидели втроем: Марина, Оксана и я, - и отмечали мой день рождения за праздничным столом. Я налил коньяку, и Марина сказала тост за мое здоровье. Она не умела говорить тосты, всегда стеснялась их говорить, но чем больше я с ней жил, тем больше понимал, что она всегда говорит очень искренне, поэтому ее тосты, иногда неуклюжие, звучали душевнее, чем любые кавказские.
Оксана выпила рюмку коньяка и запила соком. Меня даже передернуло от такого издевательства над этим благородным и дорогим напитком. Все-таки Марина была умной женщиной: она, глядя на меня, все поняла и стала пить коньяк, смакуя, маленькими глотками. Она поняла, что если бы сделала то же самое, я бы, хоть и не сказал бы ничего, но не забыл. Я тогда даже не понял, что девочки просто не знают, что такое настоящий коньяк, может быть, пили какую-то подделку и поэтому не умеют и не любят его пить. Но Марина смотрела на меня и пила коньяк, как я.
С моим другом Сашей Богуславским я Марину так и не познакомил. Иногда я ей рассказывал про него, и она говорила: «А, это твой друг, который тогда так и не пришел». А через несколько лет он умер.
Жить с Мишей было удобно и приятно. Иногда мне было лень готовить ужин, и я ему говорила:
- Извини, Миша, я ничего сегодня не приготовила.
Он не обижался, а говорил:
- Что же, тогда сегодня ужинаем в ресторане.
Он меня без конца водил по ресторанам. Иногда, утром в выходной, он сам предлагал:
- Пойдем где-нибудь позавтракаем.
И мы шли в какое-нибудь кафе, заказывали кофе с круасанами, яичницу и бутылочку вина.
Летом 98 года разразился кризис. Он пришел стремительно, в один день. В этот день мы проснулись, как обычно, и он сказал:
- Мариша, пойдем где-нибудь позавтракаем.
Мы обошли весь район. Рестораны и кафе были закрыты. Наконец, мы нашли на проспекте Мира, довольно далеко от нашего дома, какую-то кафейню, где еще принимали. Мы заказали креветок и пива. Кроме нас, в кафе сидела еще одна пара. Это был пир во время чумы: мы объедались креветками и пили пиво, и не желали знать, что будет дальше. Я была уверена только в одном: как бы ни было худо, Миша меня не оставит, заработает денег, и мы будем жить. Проживем как-нибудь.
Прошла неделя после моего дня рождения. Марина исчезла. Ночью мне позвонила Оксана и сказала, что Марина попала под машину и лежит в Склифе. С утра с работы я тут же позвонил в Склиф, назвал фамилию, имя, отчество. Ее там не было. Я терпеть не могу вранья. Вечером пришла Оксана и начала рассказывать небылицы: как они попали под машину, и как Марину увезла скорая помощь. Я уже знал, что это неправда.
- Вы перестанете врать когда-нибудь, вы обе?
- Хорошо. Хочешь знать правду? Она познакомилась с парнем и сейчас у него. Она просила меня спросить: забирать ее вещи или нет?
- Не надо ничего забирать.
- Тогда я у тебя останусь.
На меня навалилась тяжесть, и мне было все равно, останется она или нет. Я уже привык, что Марина со мной, и забыл, что, бывало, она уходила. Пока она не переехала ко мне, мы с ней толком не жили, и мне было все равно, кто у нее, кроме меня, есть. Сейчас было по-другому, но выгонять я ее не хотел. Я сжился с ней и привык. Спать я с Оксаной не стал, хотя она и не стала бы возражать, а сумка с Мариниными вещами так и осталась стоять в моей комнате.
Через три дня она вернулась.
- Миша, прости меня, - сказала она мне с порога. – Если хочешь, я уйду.
Я этого не хотел, но был очень зол на нее.
- Рассказывай, только не ври.
- Ну, в общем, пошли мы с Оксаной погулять. Сидим на лавочке, пьем пиво. Подсаживаются двое парней и заводят разговор. Ну, все, как обычно, выпили еще пива. Они говорят: «Пошли к нам». Они тут недалеко живут, оба симпатичные, ну, мы и пошли. Миша, ну почти ничего не было, не обижайся.
- И кто они?
- Из района, одного Стас зовут, другого – Вадим.
Не то чтобы я успокоился, но не хотел, чтобы она ушла, и поэтому, напоследок, спросил:
- А зачем это вранье про Склиф, про то, что тебя машина сбила, я же беспокоился.
- Это Оксана надурила, я не просила ее этого говорить.
А через пять минут после этого разговора раздался звонок в дверь. На пороге стоял парень и спрашивал Марину. Она вышла на площадку, пять минут с ним поговорила, а потом тихо подошла ко мне, обняла и спросила:
- Миша, ты отпустишь меня на час?
- Это кто, Вадим или Стас?
- Нет, это студент.
- Какой еще студент?
- Знаешь, я тебе не рассказывала, но ты сам попросил не врать: мы с ним иногда занимались сексом, когда выходили с Оксаной.
Я даже не нашелся, что на это ответить.
Она уже выходила:
- Миша, через час я буду дома.
Ровно через час она мне позвонила:
- Миша, а можно я на ночь останусь?
И тут меня прорвало:
- Если через полчаса тебя не будет дома, я тебя выпорю.
Странное дело, она вдруг послушно ответила:
- Все, еду.
И через полчаса была дома. Я, конечно, ее не тронул, но всю ночь она ластилась ко мне, обнимала и ласкала, и целовала меня, и шептала: «Прости меня, засранку». Я почему-то даже не очень на нее злился.
Прошел еще месяц, и моя старшая сестра Наташа привезла мать с дачи. Когда они вошли, Марина драила пол в коридоре. Я был в комнате.
- А вы кто такая? – строго спросила сестра.
С моей сестрой у меня были странные отношения. Она была на семь лет старше меня, и виделись мы редко. Конечно, я ее любил: она была моей единственной сестрой. Но, видимо, с тех давних времен, когда я был совсем маленький, а родители уходили, и она оставалась со мной одна, сажала меня на диван, как куклу, обкладывала подушками, чтобы я не упал, а сама занималась своими делами, у меня остался какой-то подсознательный страх перед ней, смешанный с уважением, как к старшей сестре. Я до сих пор стесняюсь пить водку в ее присутствии. И вот сейчас я, как мальчишка, пойманный за руку, оправдывался перед ней:
- Наташа, это Марина, она со мной живет.
- А кто вам дал право жить в материной квартире?
- Миша, я лучше пойду, - сказала Марина.
Марина ушла, потом разразился семейный скандал. Потом ушла и Наташа.
Мать моя была старой женщиной, но она лучше понимала меня или больше любила. Поэтому она сказала:
- Ну, если живете, то живите.
Я сразу же позвонил Марине. Я прекрасно понимал ее обиду и не думал, что она тут же прибежит.
Она вернулась ко мне через неделю.
Прошло еще около месяца, и моя мать привыкла к Марине: Марина называла ее Наталия Михайловна и стучалась, прежде чем войти на ее половину. Оксана к нам заходила, но редко, и наши отношения с Мариной вошли в прежнее русло: она убиралась, готовила, провожала меня на работу и встречала дома, редко выходила гулять и спала со мной в одной кровати. Она умела ладить со старыми людьми, думаю, поэтому матушка хорошо к ней относилась.
Однажды мы решили поехать в магазин – поставить замок на дверь в нашу комнату, так было спокойнее заниматься любовью, кроме этого, я не хотел, чтобы мать беспокоила Марину в мое отсутствие. Когда мы вернулись с замком домой, моя мать была вне себя. Как только она Марину ни обзывала. Только потом мы узнали, что произошло. Оказывается, пока нас не было, позвонила мать Оксаны и стала говорить моей матери, что это проститутка, чтобы ее ноги не было в нашем доме. Она-то говорила о своей дочери, только не знаю до сих пор, зачем, а моя мать не знала никакую Оксану и приняла все на счет Марины. Это был ужасный скандал. Мать выплевывала в Марину все слова, которые знала в отношении падших женщин. Я то успокаивал впервые при мне плачущую Марину, то бросался на мать, чтобы заткнуть ей рот.
Когда мы, наконец, разошлись по своим комнатам, Марина мне сказала как-то ужасающе спокойно:
- Миша, я у тебя больше жить не могу и не хочу.
Собрала свои вещи и ушла. После этого она мне больше не звонила, и мы перестали с ней видеться.