Николай Голышев, а по-деревенски просто «Паром», решил покончить со своей холостяцкой жизнью окончательно и бесповоротно. Надоело одному сидеть перед телевизором. Мать не в счет. Мало того, что к вечеру от усталости уже и рта разинуть не может, так еще и безграмотная. Ну, о чем с ней можно побеседовать? Разве только о погоде на завтра, и то не каждый день. Не с кем, совершенно не с кем Николаю поделиться мнениями и сомнениями по поводу сгустившихся красок мировой обстановки. Для тонких бесед нужна умная, образованная женщина, чтобы всякие вычурные слова без запинки произносить могла, чтобы все как по маслу.… К соседке Ларисе Петровне, деревенской кладовщице не пойдешь, хотя конечно по должности умна. Муж у нее хамло стойловой. Кулаки отрастил, чуть, что и сразу набычится.
Нет, что ни говори, нужна жена. Вот и мать всю плешь проела: - «Женись, - да, - женись». Будто других слов не знает. В прошлом году хотела сосватать ему Ольку с Балахонского переулка. Ну, пошли знакомиться. Николай, конечно, речи умные завел про политику, астрологию… и все так конфиденциально, культурно. Олька слушает и носик морщит, правда, очень приличный носик, даже можно бы сказать: в современном стиле - уточкой. Морщит и помалкивает. Ну, вот как тут узнать: глупая или годится в жены?
Колька уж заподумывал, что стыдится кандидатка чужих людей, потому и безмолствует.
- Что-то вы, Мадам, - попытался он разговорить кандидатку, - совсем не куму-ни-кабельны.
Олька напугалась, что может не понравиться жениху, и затрещала, как сорока:
- Да, конечно, у нашего куму ни кабель, то есть есть кабель, только навовсе не злой…
Ну, вот как с такой жить, кому тут свою фамилию давать?
Долго после этого случая мать речей о женитьбе не заводила. Молчала от греха подальше. И вот снова начала приставать. Голышев младший был непоколебим – если уж жениться, то по науке. Хватит самодеятельности. И пошел, посоветоваться с местным астрологом Ванькой Кураковым. Тот развернул свои листочки, что-то посчитал, послюнявил пальцы, подул на них и изрек, как приговор:
- Ты Обезьяна, которая родилась Козой, а потому все приятные изменения в твоем положении должны происходить в Козероге на заре года огненной Змеи.
Колька даже опешил, ведь это все не за горами, буквально через неделю: как раз новый год будет змеиный, а Козерог уже идет. Он обругал Ваньку за столь позднее сообщение и рысью понесся домой, чтобы все решить по оптимуму.
На улице замолаживало. Мороз приятно лез за ворот шубы, пощипывал толстые бардовые щеки и не менее живописный нос, слегка остуживая рой воспаленных мыслей. Голышев просто терялся в догадках: что делать, если звезды так удачно встали, а кандидатуры ни одной…
С размаху Колька едва не сшиб учительницу истории, которая с кучей тетрадей вывернула из-за угла Чудиновской школы.
- Николай, - проворковала учительница, - ходить нужно осторожнее. Кстати, вы пропустили занятия, почему?
Она строго посмотрела прямо в глубину души, и стало жутко стыдно за то, что пропустил целый месяц занятий в вечерней школе. Пропустил самое важное – судьбу! Вот она – судьба, стоит на узенькой в один следок тропинке, не обойти, не разминуться. Паром понял и просчитал сразу все: молодая, красивая (даже красивее самого Кольки) грамотная, а уж умная… столько знает, что хоть в Организации Объединенных наций ее посылай. Главное в том, что ни с кем из деревенских шашни не водила. То есть свободна.
- Надежда Пална, - взревел вдруг Колька, от полноты пришедших чувств, - давайте я вас провожу, вон тетрадки донесу.
Он буквально выдернул у притихшей женщины ношу и ринулся вверх по тропинке, разметая полами шубы, высоко наметенные сугробы. Было очень жаль, что дом Надежды Павловны находился совсем близко от школы, прямо в двух шагах. За это время не только сделать что-то, но и обдумать то нет возможности. Вот так без единой мысли в голове, распираемый массой чувств, таранил Колька зимнее пространство. У самого дома притормозил и счастливо выдохнул:
- Если че надо, зовите.
И тут произошло чудо, учительница пригласила его в гости. Обив валенки о дверной косяк, молодой мужик двадцати девяти лет от роду вошел в теплый и уютный мир, пахнущий неуловимыми духами, пирогами, заставленный книгами и разгороженный на кухню, спальню и горницу. Посередине кухни, важно развалившись, жмурился громадный, толстый кот.
Надежда Павловна поставила на стол малюсенькие городские кружечки на блюдечках, налила душистый чай, вынула из духовки румяные пироги, и все говорила, говорила о необходимости учиться, получить образование, без которого в наше время невозможно пробиться никуда.
От восторга Колька уже готов был учиться не только этот год, но и все последующие, причем без перерыва. Он понемногу отхлебывал чай из невесомой кружечки. Чтобы продлить удовольствие как можно дольше, откусывал от пирожка крохотные кусочки, мусолил их во рту до тех пор, пока они не рассасывались сами.
От близости печки и непонятных движений судьбы на его низеньком, рыхлом лбу рождались крупные бусины пота. Бусины увеличивались, сливались на щеках в довольно полноводные ручейки и даже мини речки, а затем через прорванные дамбы кожных складок устремлялись на тугие округлости бордовых щек. Вскарабкавшись до половины щеки, один ручеек обессилел, раздвоился и, обтекая сизую горбатую с короткими щетинками бородавку, сбежал на тонюсенькую полоску верхней губы. Другие ручейки обильно орошали короткую, почти неподвижную шею. Гость усиленно моргал воробьиными глазками, отбиваясь от щедрых соленых водопадов. Пару раз он втихоря смахивал предательскую влагу рукавом турецкого свитера, удивляясь тому, что никогда не испытывал потребности в носовом платочке. Что и говорить, это было бы сейчас так конфиденциально.
В таком состоянии Паром вернулся домой. Но началась новая неделя, в предпраздничной суете постепенно забылись и чувства, и мысли.
Потихоньку подкрался Новый год.
31 декабря с утра выяснилось, что компания распалась. Становилось очень скучно. Паром лежал на диване и от нечего делать хлебал чай, заваренный матерью еще в понедельник. Вспомнился замечательный, душистый чай Надежды Павловны. Паром глянул на стакан, в нем плавали старые распаренные чаинки, а сквозь бледно-коричневую жидкость был хорошо виден засиженный мухами экран телевизора. Там в сотый раз показывали фильм «С легким паром», который Николай знал наизусть. С закрытыми глазами он попытался угадать, когда и что скажет «московский гость» своей ленинградской кандидатуре. К концу первой серии занятие надоело, чай кончился, и Паром открыл глаза. В телевизоре главная героиня Надя из далекого Ленинграда…
Вот тут-то Парома и осенило, что звезды сошлись.
Все нити были в руках: мать натопила баню, в холодильнике стояла поллитровка «Мариинской», вот - вот должны были прийти два друга попрощаться перед Новым годом, на улице метелило. Причем, Голышев младший имел к хирургии самое прямое отношение. В прошлом году ему вырезали аппендицит. А главное, есть кандидатура. Педагог! И не какая-нибудь там хухры-мухры Олька с Балахонского, а сама Надежда Пална, Надя!
Колька неожиданно вспомнил, как она наливала ему чай, отламывала пирожок, так культурно и конфиденциально… даже голова закружилась. Он единственный из чудиновского мужского общества был у нее в гостях. Не так же это просто.
Да, кандидатка была что надо: один институт закончила и снова где-то учится, познает науки. С такой хоть месяц сиди у телевизора, не соскучишься. Были и другие плюсы. Прежде всего – грациозная, как Джулия Робертс, куда там Барбаре Брыльской. Волосики у нее, будто в ветер попала, лохматенькие и желтенькие, сверху белыми крапинками. Глаза большие с блюдце, смотрит так, что около пупка холодеет. И то, что кандидатка работящая, тоже хорошо, по хозяйству работы всегда много. Да и матери помощница не помешает, не все же беседы говорить. Зарабатывает неплохо, а семью кормить надо.
Вскочив с дивана, Колька заметался по избе.
За небольшим окном с перекошенной и давно не закрывающейся форточкой тянул снеговую мелочь упрямый, как колхозный бык Фома, морозный ветер. Он трепал высохшую до желтизны травинку, цеплялся за куст черемухи и, подхватив очередную порцию колючих снежинок, колесом перекатывался через дорогу.
Николая передернуло. Расхотелось жениться, и вообще выбираться куда-нибудь из теплой, пахнущей щами избы.
Хлопнула дверь. Это из бани пришла мать. Раскрасневшаяся от первого банного пара, исходящая потом, она тяжело опустилась на диван и откинулась на утоптанную многочасовым лежанием подушку. Из кукиша скрученных надо лбом мокрых волос, как палец судьбы торчала, указывая на дверь, маленькая прядочка.
- Кольк, иди в баню, сказала мать, - а то простынет.
И Колька пошел навстречу судьбе.
Да, судьба – это такая штука, что ее не объедешь, не обойдешь. Обмануть тоже ни как. Однажды, Голышев младший хотел, было обмануть эту дрянную бабенцию, да только Паромом стал.
Учился он тогда в седьмом классе. Правда, слово «учился» совсем не про него сказано, так пребывал за партой. Тех, кто честно учил уроки, Колька жестоко высмеивал, хвастаясь:
- Судьба - не батяня, ее обмануть легче всего.
Так вот на химии учительница вызвала Кольку к доске. А у того всех знаний – одно название урока. Идет к доске, еле ноги волочит, знает, что сейчас пару отхватит, а дома от отца схлопочет. От вечерней перспективы спину холодком обдает, в голове сплошной бумбараш.
- Голышев, - окликнул его голос учительницы, - иди побыстрее, или ты опять не готов?
- Да учил я, учил, - заныл Колька, чувствуя приближение взбучки.
По дороге он ткнул в бок Любку Пегову, обитательницу первой парты и отличницу.
- Подсказывай…
И показал ей кулак.
- Вопрос повторите… - пытался тянуть время Колька, вдруг звонок прозвенит, или в класс директор войдет, - а то все шумят и не слышно.
Учительница нахмурилась, но вопрос повторила:
- Расскажи об агрегатных состояниях воды?
Паренек чуть не упал. Во, училка дает! Какие агрегаты могут быть у воды, она что машина или трактор? Но, помятуя о вечерней встрече с отцом, вслух сказал:
- У воды… бывают… разные агрегаты состояния, ну...
Мальчишка внимательно посмотрел на Любку и снова незаметно показал ей кулак. Пегова, дико скосив глаза в сторону учительского стола, сделала вид, что пьет воду.
- ее пьют, льют, - догадавшись о смысле жеста, счастливо заорал мученик у доски, бульбочка его носа подпрыгнула между тугих щек.
- Так, а почему ее можно пить и лить? – Назойливо задавала вопросы учительница.
- Ну, она…
Любка отчаянно махала руками, будто из стакана в стакан переливала.
- Жидкая, - вдруг прошептал Колька.
Лопухи ушей заалели от волнения. Он ведь сам догадался, сам! Колька немедленно зауважал себя.
- Правильно. В каком состоянии еще бывает вода?
Рука из-под первой парты упорно показывала вверх на окно… Нет, за окно. В голове отвечающего роились обрывки мыслей, Что там за окном было водой? О! Сосулька!
- Льдышкой, - счастливо выпалил пацан.
- Не льдышкой, а льдом, - поправила его учительница, - это твердое состояние воды. Ну а третье состояние?
Наступила тягостная пауза. Жесты на первой парте стали не ясны. Пальцы не понятно подпрыгивали и извивались. А с других парт несся свистящий шепот:
- Вода бывает па-ром… па-ром…
- Это… вода бывает, как паром.
- Какой паром? – повернула голову химичка.
- Ну, такой деревянный с тросом, как на реке. Он же паром и на воде стоит. Это и есть его состояние.
Но Любка поднимала руки вверх, и поэтому он добавил:
- Легкий паром, такой деревянный…
Так и стал Колька Голышев – Паромом, а при случае еще и легким Паромом. Вот она ирония в судьбе. С тех пор Колька-Паром больше с судьбой не тягается. Подчиняется во всем.
Сегодня приказала – пошел. Делал все по писаному, как полагается. Пока в бане парился, поллитровку раздавил. Обидно, что один. Было бы с кем, так и парочку бы приголубили. Занюхал последнюю порцию снятым с плеча березовым листиком, окатился водой…
- Эх, какой парень пропадает, - подумал он, оглядывая себя. – Ну, ничего пристроим!
Во дворе послышались голоса Юрмана и Сашмана. Колька заторопился. Друзья собрались в последний день года попрощаться. Сашман наконец-то перебирался к самсоновой дочери от брошенки Лидии. Юрман тоже получил от зазнобы предупреждение и решил покончить с холостяцкой жизнью. Вот и Колька приготовил сообщение об изменениях в паспортных данных. Так что друзьям было о чем поговорить.
Ребята выставили принесенные поллитровки, а Паром наловил в кадушке соленых огурчиков. Под звон граненых стаканов Колька бурно делился планами.
Вода с мокрых волос хозяина струйками стекала вниз, ни мало не заботясь о траектории своего путешествия. Она заливала глазки, бессовестно спрыгивала с шарика носа прямо в стакан, разбавляя содержимое.
Хозяину было не до Вселенских потопов. Он яростно доказывал необходимость кардинальных изменений в судьбе. Полоски губ жевали слова вместе с огурцом. Звуки булькали и клекотали в горле. Хотелось, чтобы уговаривали, отговаривали, но парни молча слушали, время, от времени гремя стаканами.
- Решено, - брякнул кулаком по столу Колька, - женюсь!
Пустые бутылки подпрыгнули на столе.
- И што, - словно проснувшись, вступил в разговор Юрман, - вот так придешь к ней и женишься?
- Законно! – Неожиданно степенно сказал хозяин. – Так и будет.
- Да она даже на Сашмана не смотрит, - разгорячился дружок, - а уж он тебе не чета.
- Так у меня звезды совпали, - пытался говорить солидным басом Колька, - с судьбой не заспоришь. Она с утра мне говорит: - «Иди». Да и кандидатура меня домой приглашала, чаем поила, пирогами кормила. Это что вам, фунт узюма?
Довод был убийственный. И Сашман согласился:
- Иди, раз звезды говорят,… действуй!
На улице было уже темно, очередная поллитровка кончилась, и друзья засобирались. Голышев младший надел новый свитер, брюки от черного костюма, летние полуботинки, в карман положил носовой платочек, что ему на 23 февраля Олеська Кружнина подарила два года назад. Мельком осмотрев себя в зеркале, остался доволен: очень демонкратично. Протянул руку за тулупом, но одумался и вынул из шкапа осеннюю курточку с липучками. Глянув на обмороженное окно, зябко поежился, но все-таки курточку надел. Судьба не любит, когда делают не по ее.
В избу вошла с подойником мать и впустила клубы холода. У Кольки мгновенно стали остывать спина и ноги.
- Ну, пошли. – Окликнули его приятели. – Мы с нашими бабами к Антонине, так что по пути.
Ветер, как сито, просвистывал куртешку и свитерок, забирался подмышки, выхолаживал спину. Полуботиночки скользили по тропинке, то и дело съезжая в сугроб.
- Полуботинки, корова на льдинке, - хохотнул Юрман.
Сашман молча достал из кармана неначатую поллитровку, отдал Кольке, и друзья свернули к дому Антонины. Посмотрев в след парням, и глубоко вздохнув, жених заскользил вверх к намеченной цели. Тропинка становилась все уже, сугробы все выше и все дальше удалялся во тьму новогодней ночи теплый огонек Антонининых окон. С тоской оглянувшись на звездочку тепла и веселья, Голышев распечатал бутылку и, хлебнув содержимое «из горла», тяжело вздохнул:
- Да, судьба…
Гладкая подошва летних ботинок, почувствовав волю, неожиданно соскользнула с натоптанного горбика тропинки. Попытка остановить скольжение повела ноги в разные стороны. Боясь растянуться на шпагат, Колька взмахнул руками, подпрыгнул и хряснулся на слежавшийся за зиму снег. Выскользнувшая из рук, бутылка небрежно опустилась на переносье… Над предпраздничной тишиной салютом посыпались искры из глаз Парома, перемешанные с раскатистым ревом.
Отыскав в сугробе левый полуботинок и шапку, прикладывая к носу снег, Колька снова двинулся на верхний хутор. В учительской избе горели окна, как раз с нужной стороны. Приободрившись, жених быстрыми скачками, скользя и спотыкаясь, достиг заветного дома. На соседней двери висел громадный замок. Судьба!
- Так, - потер руки Колька и, встряхнувшись, как пес по утру, толкнул дверь.
Надежда Павловна стояла около печи и большим гребнем расчесывала золотые волосы, по крайней мере, так показалось Кольке, вывалившемуся из темноты в свет. Она удивленно смотрела на неожиданного гостя. А Паром, замерзший и раскрылатившийся, как петух на морозе, на мгновение застыл на пороге. С шапки, надетой задом наперед, с разбитого носа, комочками оттаивая, сваливался снег. Ноги, примерзшие к ботинкам, коробом торчали из-под обледенелых брюк.
Желание поздороваться, Колька подавил мгновенно. Он пьяно стряхнул с ног мокрую обувь, скинул перчатки и, разбрасывая одежду по кухоньке, двинулся в спальню, вроде бы и не видя хозяйки.
- Ну, вот я и добрался до дому… Наконец-то я в Москве… Как же я долго шел.
Сбросив с себя куртку, свитер и брюки, Паром продолжал шарошиться по комнате, натыкаясь то на стол, то на кресло, переворачивая по дороге стулья.
- Мама, я пришел… Где моя Галя? Галя…Галя…
«Московский гость» блажал на дурнинушку, заглядывая под книги на столе, под шкаф. Поравнявшись с кроватью, он всплеснул руками и картинно воскликнул:
- А вот и моя постелька!
Бросив пухленькое тело, на розовый атлас покрывала, Колька вдруг расслабился. Ласковая, теплая ткань завораживающе обнимала и ласкала замерзшее тело. Тонкий аромат духов уводил сознание в тихий и безмятежный сон. Казалось, вот закрой сейчас глаза, и все будет, так как задумал.
Веки стали предательски смыкаться. Последнее, что Колька уловил, сквозь щелочки глаз – золотистые волосы учительки, ее широко раскрытые глаза. Хотелось плакать от умиления и от восторга… Но там было еще что-то - лишнее, чего парень уже понять не мог, одолела дремота.
Забвение длилось долю секунды. Это «лишнее» приподняло Парома над покоем и уютом, не больно, но сильно тряхнуло, и подвесило в воздухе.
- Ты откуда взялся… - пророкотал над ухом густой бас.
- Ипполит, - обрадовался, приходя в себя Паром, - Ну как все складывается…
Открыв бусинки глаз, он мог видеть лишь большую волосатою грудь. У жениха похолодело в желудке и забурчало около пупка. Ирония в судьбе! Приподнятый сильными руками, гость, пытался кончиками пальцев ног, нащупать почву. Обессилев, он придушенно произнес речь, заготовленную утром:
- Вы кто такие? Как ко мне попали? Мама, почему у нас чужие?
- Может быть, он и впрямь заблудился? – проворковала Надежда Павловна, - вон какой пьянющий. Себя не помнит.
Кольку, наконец-то поставили на пол. Размеры «Ипполита» внушили Голышеву уважение, а пронизывающий взгляд привел тело в оцепенение. Однако по инерции, язык продолжал стучать по зубам, и Колька сипел:
- Уходите, не мешайте. Мы с друзьями перед Новым годом всегда ходим в баню, и они, наверное, по ошибке затолкнули меня…
- В самолет? – ехидно рыкнул горилла.
- Ага.
- Надежда, он не заблудился, - снова рыкнул волосатый, - он жениться пришел.
- На ком?
- На тебе…
Голубые глаза учительницы стали постепенно перетекать из недоумения в оскорбление.
- На мне?
- Ага, - обрадовался Паром, - Наденька, вы мне так подходите…
Бурчание в животе стало нестерпимым.
- Скорее надо заканчивать эту канитель, - подумал жених, - не на две же серии ее растягивать.
Его мысли и действия прервал шум в сенцах.
- Господи, - заволновалась хозяйка, - Лучкины пришли, а мы не одеты… - она с ужасом глянула на Голышева, - а тут еще этот... Стыдно то как.
Глаза учительницы заблестели и пролились прозрачными ручейками. Отчаяние кандидатки очень понравилось Парому. Да и гости были очень кстати, значит пришло время петь. Но, вставал вопрос: как выйти к людям, если брюки болтаются где-то в кухне. Лучкин Андрей Алексеевич, человек серьезный, и в трусах, даже дорогих к директору школы не выйдешь. Выручила, конечно, Наденька. Она залетела в комнату и бросила в него ворох тряпок.
- Немедленно одевайтесь, - зашипела она и выскочила.
- Ишь воркует, стрекочет, - одеваясь и прислушиваясь к компании в соседней комнате, бурчал про себя Паром, - ничего, женюсь, я тебя построю, будешь ласточкой у меня летать.
Паром одевался, с трудом соображая, что и куда из вещей пристроить. Ну, вроде бы все. Нет, не все. В экипировке не хватало носового платочка. Не велик убыток, однако, подарок. Душа заскрежетала, но времени не было. Оркестр в животе гремел все сильнее.
- А вот и гости! – Завопил Паром, вываливаясь из спальни. – Наденька, где у нас шампанское? Это твои школьные подруги?
От неожиданности у Андрея Алексеевича слетели очки.
- Паром, что ты тут делаешь?
Взгляд директора заставил зубы нью-московского гостя отстукивать чечетку. Язык распух, в глотке пересохло. Колька напрочь забыл, что надо спеть и с перепугу тихо завыл:
- А мне мама, а мне мама целоваться не велит…
Выручил горилла.
- На Надюше жениться пришел.
- Она мне очень подходит, - просипел жених, прижимая зад к косяку и сдавливая живот руками, - я Ипполит, а это кто?
- А это, - кинулась на Голышева разъяренная учительница, - мой муж!
- Отошли его в душ, - не сдавался Колька, - я приду и потру ему спинку.
Он оторвался от косяка, взял кандидатку за талию…
Все произошедшее дальше, Колька осознать и понять не успел, только почувствовал, что летит по воздуху и погружается в холодный снег. Рядом шлепнулись куртка, шапка и ботинок.
В животе перестало бурчать. Ирония в судьбе!
Паром выбрался из сугроба, собрал вещи… и постучал к учительнице в дом:
- Платочек отдайте.
Дверь приоткрылась, оттуда вылетел второй ботинок, припечатав Кольке прямо в лоб.
- Кольк, а чего эт ты здесь делаешь? – Раздался сзади ехидный голос деревенской сплетницы Алевтины.
- Женюсь, - по инерции брякнул отверженный жених.
- Больно ты Паром легкий для женитьбы, летаешь далеко.
Алевтина захохотала и двинулась вниз к дому Антонины, расталкивая ночную темень могучим торсом.
Декабрь 2002 г.