В каждом коллективе советских времен была своя Фурцева. Бдящее око, соколиный глаз. Женского полу, как правило. Чтобы красотой своей отводить подозрения.
Кошарину к нам перевели зачем-то, никто и не понял. Девок и так был перебор – уже человек пять в группе. Только некоторые из ребят пали жертвой под жестким взглядом холодных коммунистических глаз голубоватой расцветки.
Так группа поделилась на две неравные части: "Коммунисты" и "Евреи".
На семинаре по научному коммунизму мы с евреями на задней парте ржали над выступлениями Кошариной.
-Счас, счас! – вещал главный еврей Иванов, - вот, страница номер… - он листал справочник по НК.
Кошарина вещала, как по нотам! Если запиналась, то мы зловещим хором шептали сзади нужные пару слов, - вздох облегчения… И дальше – без запинки по тексту!
- Да, - как-то выступил с речью Иванов, - вот посмотрите, братья! – на подготовку к экзамену дается нам пять дней. И все наши коммунисты готовятся пять дней. И получают, опять же, пятерку. А теперь попрошу обратить внимание масс! Мы, скромные евреи нашей группы, аполитичные недорезанные комсомольцы – времена такие, пардоньтесь! - готовимся к экзамену, в лучшем случае сутки. А то и просто ночь. Иногда бывает, что дочитываем уже в партере. Дык ведь получаем в худшем случае чего? "Хорошо"! Итак, подводя итоги: КПД простых скромных обывателей нашей группы зашкаливает над прочей элитой коммунистического движения института, или, как бы проще, Альма, её матери, – раз в пять. Потому прошу всех расслабиться и дать ребятам жить. Всем кушать хочется, особенно Устиновскую стипендию, в размере которой иной дворник снег лопатой гребет с утра и дерьмо собачье в совочек собирает.
Так мы подписали ПАКТ о ненападении на коммуняг, а они (учитывая свою немногочисленность) - закрывать глаза на крамольные речи в курилке общаги…
Ничего не предвещало беды в тот ноябрьский вечер. Мы пили как бы чай, а на самом деле – дегустировали вино, полученное из забродившего варенья родительских посылок.
- И кому сидим? – промяукала Кошарина от порога
-????? - Замер скромный коллектив, застигнутый врасплох.
- В учебке начинается конкурс политической песни. И где наши представители?
-Нееее! – дружно отозвались мы, с тоской поглядывая на ряд трехлитровых банок не продегустированных напитков.
- Надо! – сказала твердым голосом Кошарина и исчезла.
- Слава тебе, яйца, – весело среагировал еврей Рыхно и декантировал через резиновую трубку жидкость из банки №3
Не успели мы даже понюхать волшебный нектар «малиновки», как Кошарина возникла опять в дверях.
-Народ! Возрадуйся! Я только что с жеребьёвки – у нас последний номер. Полчаса – железно. На подготовку. Будем петь!
Толпа отозвалась недовольными голосами и слабым сопротивлением.
- Петь будем «Хотят ли русские войны».
Дивное молчание в ответ.
Первой среагировала комсорг Настя:
-Марина! Мы не знаем слов!
-Спокойно! Я всё рассчитала! Я видела над кроватью у еврея Митрошина газетную вырезку с текстом!
Через минуту текст был доставлен. А Кошарина притащила аккордеон.
Помутненные рассудком мы силились объять необъятное.
Первый куплет еще как-то дался.
-Это несерьезно, Марина, - ласково сказала я, культмассовый сектор - еврейка Данилова,- этого текста нам не осилить за несколько минут, как не крути.
И с тоской посмотрела на сосуд с прозрачной малиновой жидкостью из банки №3:
- Мы провалимся сразу же!
-Стоять! – заорала Кошарина на еврея Петрова, который пытался улизнуть как-бы в туалет.
-Куда?
-Да я… это….У меня и слуха-то нет и голоса, – лепетал Петров под напором вождя.
-Возьмёшь текст, встанешь сзади всех. Народ начнет запинаться, будешь подсказывать шепотом. Шепотом!!! Понял? – зловеще прошипела Кошарина.
Три этажа до учебки вниз мы шли, как на Голгофу. Впереди – комсорг, за ней – сектор культмассовый, потом прочие пойманные участники готовящегося мюзикла. Отрезая пути к отступлению, строй замыкала Кошарина с аккордеоном наперевес.
К судному месту коллектив подошел за три секунды до того, как объявили последнего участника.
Толпа любопытствующих оккупировала зал.
Впереди, за столом, покрытом красной материей, расположилось жюри факультета. Крайний слева – был мой большой друг Фролов в качестве единственного эксперта, чего-то в музыке смыслящего.
Мы вышли, встали. Кошарина рванула меха….
-Хотят ли русские войны? Спросите вы у тишины! -
Нестройно начал наш импровизированный хор.
Кошарина наяривала на аккордеоне…
Народ в зале как-то странно затих. И мы осмелели. И даже начали попадать в унисон тому, чего Кошарина играла. Мы старались!
Так мы допели первый куплет. Поскольку гнилые помидоры в наши «намалиненные» рожи не полетели, и свиста, вроде, не было слышно, то мы заголосили всё увереннее:
- И вам ответят их сыны
Хотят ли русские, хотят ли русские,
Хотят ли русские войны.
Кошарину понесло на модуляции. Она рвала меха так, что захотелось взять пару гранат и поползти по направлению к вражескому танку. Правда, больше хотелось, чтобы всё это скорее закончилось.
-Не только за свою страну...
...Солдаты гибли в ту войну,
А чтобы люди всей земли
Спокойно ночью спать могли...
...Спросите тех, кто воевал,
Кто вас на Эльбе обнимал...
...Мы этой памяти верны.
Всё. На этом наши познания текста закончились. Кто-то помнил первые слова фразы, кто-то десятые, в промежутках мы улыбались и громко заорали, пытаясь перекричать инструмент Кошариной:
-Хотят ли русские, хотят ли русские
Хотят ли русские войны?
Комсорг развернулась куда-то назад и, с присущей ей интеллигентностью, зловеще, во время проигрыша, прошептала Петрову:
- Сука! Ты подсказывать будешь?
И тут случилось самое ужасное! Содержимое банок №1 и №2 ударило, наконец-то, Петрову в голову. И он вдруг почувствовал себя Сережей Парамоновым, готовым солировать "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам..." Решительно отодвинул в сторону меня, культторга Данилову, шагнул вперед и, внимательно глядя через очки в кусочек газеты с текстом, очень громко затянул неизвестную мелодию:
-Да, мы умеем воевать,
Но не хотим, чтобы опять
Солдаты падали в бою
На землю горькую свою.
Спросите вы у матерей,
Спросите у жены моей,
И вы тогда понять должны
Ошалелый хор рявкнул:
- Хотят ли русские, хотят ли русские
Хотят ли русские войны!
Как-то странно хрюкал Фролов в жюри. Он стал тихонечко заваливаться и сползать вниз. Через некоторое время из-под стола начали появляться его ноги. Ноги все выползали и выползали, как в замедленной съемке, а сам Фролов постепенно исчезал. Оставались только руки на столе и подергивающаяся в страшных конвульсиях голова с закатывающимися глазами….
Культмассовый сектор Данилова поняла, что надо спасать ситуацию, и потянула бумажку с текстом у Петрова из рук. Но у того случился ступор. Очки сползли неровно на нос, в глазах полыхало безумие, а пальцы скрючило параличем. Вытащить кусочек газеты не представлялось никакими силами. А проигрыш заканчивался! Кошарина увлечена была дикими звуками, что производил на свет её бедный инструмент, и на соратников не обращала внимания.
-Отдай, - рвала я бумажку
-Заткнись, не пой, - шипела Петрову комсорг Настя
Рыхно от отчаяния двинул Петрову под зад, Митрошин – дал подзатыльник.
Общими усилиями текст был отвоёван, а Петрова опять запихнули в тыл.
Все поняли, что стоять им здесь до конца. Позади – Москва! А потому интуитивно прижались тесно друг к другу и заголосили так, что Кошаринский аккордеон тихо всхлипнул:
-Поймет и докер, и рыбак,
Поймет рабочий и батрак,
Поймет народ любой страны…
И тут поднялся весь зал! И все в едином порыве, взявшись за руки запели так, что Кошарина на несколько секунд ошалела…
- Хотят ли русские, хотят ли русские,
Хотят ли русские войны????
Хотят ли русские, хотят ли русские,
Хотят ли русские войны!!!!
……………………………………………………………
Мы тихо курили в фойе перед залом, ожидая результатов конкурса. Через некоторое время вышел Фролов. Лицо у него было заплаканное. Он взял меня под руку, посмотрел проникновенно в глаза и сказал:
- Лялька! За свою непродолжительную жизнь я слышал, как поют на два голоса, на три. Я бывал на Кавказе и знаю многоголосицу. Но я впервые видел, что на сцене – семь человек, каждый из которых поет свое в то время, когда Кошарина на аккордеоне выделывает совершенно восьмое….
Я – очарован!
……………………….
А мы-таки получили первое место!
За высокий дух патриотизма и массовость.
И допили всё, что собирались просто попробовать….