Погода была омерзительной. Холодный, пронизывающий ветер гнал поземку, выписывая на асфальте затейливую арабскую вязь. Беззвездное ночное небо, задернутое плотным чехлом облаков, давило на город. Даже уличные фонари излучали не позитивно яркий, а чахоточно тусклый свет. Особенно паршиво было под проходной аркой в темный колодец двора, образованный стоящими по периметру домами. Здесь, в проходе, ветер набирал силу и несся со скоростью ментовского «лунохода» или машины «скорой», спешащих на вызов. Если бы Жухлый вспомнил школьный курс физики, то сравнил то, что происходило в каменном проходе с аэродинамической трубой. Но озябшему полуночнику было не до подобных воспоминаний, он мерз. Мерз — активно: в то время, как ноги, обутые в демисезонные ботинки выплясывали нечто, отдаленно напоминающее американский танец уан-степ, зубы выстукивали дагестанскую лезгинку. Сил и желания на то, чтобы выкрикивать при этом зажигательное «Асса!» не было.
Жухлому бы сейчас в тепло, отогреть худое тело и потерявшие чувствительность конечности, но голод вынуждал оставаться на месте. Именно это всепоглощающее чувство выгнало «работника ножа и топора», как истинного романтика большой дороги, на дело. В карманах, если не считать справки об освобождении из мест лишения свободы, было так же пусто, как и в животе. И Жухлый стоял на гоп-стопе. Затеянное предприятие особых дивидендов, похоже, не сулило — уж очень мерзопакостная погода выдалась в этот во всем неудачный вечер. За три часа уличного патрулирования Жухлому повстречался всего один клиент. Но и тот оказался доходягой студентом с бутылкой кефира и сайкой в тощем полиэтиленовом пакете. Жухлый никогда не мнил себя благородным разбойником Робин Гудом, но, заметив, как тоскливо блеснули глаза студиозуса, только зло сплюнул и пинком придал ускорение несостоявшейся жертве ограбления. Неуместное воспоминание о кефире с булочкой вызвало в желудке голодный спазм и Жухлый, зачерпнув из грязного сугроба, наметенного дворником, пригоршню снега, отправил ее в рот. На короткое время желудок удалось обмануть. Незадачливый бандит понимал, что это ненадолго.
Однако капризная барышня Фортуна благоволит терпеливым. Прямо на Жухлого. свернув с улицы в подворотню, вышел жирный «карась». То, что «жирный» — Жухлый определил по вальяжной походке, да и вообще, упитанная фигура, перебирающая короткими ножками никак не могла принадлежать рядовому работяге. Рыцарь ночи отлепился от стены и шагнул навстречу жертве.
— Слышь, мужик, притормози кегли, дело есть, — просипел он севшим на холоде голосом.
«Карась» сдавленно ойкнул и словно прикипел к асфальту, испуганно таращась на Жухлого.
— Ты, вот что, — Жухлый цепко ухватил мужчину за лацкан дорогого пальто, — поделись-ка с рабочим человеком наличностью.
Хотя бандит работал только в оставшейся далеко за плечами юности и между посадками промышлял грабежами, он причислял себя к трудящимся. А то как же? Грабежи — нормальная воровская специальность.
— Сейчас, сейчас, товарищ, — мужчина трясущимися руками расстегнул пальто и полез во внутренний карман пиджака. — Сколько вам требуется?
— У тебя что, от жадности кровь из зубов идет? — усмехнулся полночный собеседник. — Давай сюда лопатник, я сам разберусь, сколько тебе оставить, — и выхватил из рук «карася» пухлое портмоне.
В бумажнике, помимо довольно толстой пачки денег, оказались какие-то документы и пластиковые карты. Скользкие, потому что один такой прямоугольник выскользнул и упал на землю. Жухлый, не спуская глаз с мужчины, не поленился наклониться и подобрать. Это был членский партийный билет. В тусклом свете уличного фонаря удалось разглядеть силуэт лесного зверя в уголке документа. Грабитель досадливо крякнул, сунул пластик и деньги, которые уже успел выудить, назад в портмоне и протянул его мужчине. Тот, ничего не понимая, принял гаманок из дорогой кожи, но с места не двинулся.
— Ну, что стоишь? — ворчливо сказал Жухлый. — Иди уже
.
— Как? Вы ничего не возьмете, товарищ… господин? — теперь мужик боялся поверить нежданно привалившему счастью. — Вот прямо сейчас и могу идти? Но почему?
— Я товарищей по партии не граблю. Западло, — ответил ночной разбойник и с сожалением сплюнув, отвернулся.