Родился, вырос и прожил, практически, всю свою жизнь я в маленьком уральском городе. Когда я был совсем маленьким мальчиком, моя двоюродная сестричка училась в первом классе. Потом она уехала в Москву и стала «лимита», потом ей дали квартиру, а мужа, который типа братишка-хохол, это цитата такая, «он медлит с ответом, братишка-хохол, товарищ, Гренаду я в книжке нашел», она нашла потом сама, и теперь она москвичка, мама двух замечательных коренных московских мальчуганов, и, скорее всего, давно уже бабушка, но это не важно.
Вообще-то у меня две двоюродные сестрички-москвички, но другая коренная москвичка, потому что ейный отец сразу из армии поехал в Москву и стал милиционером. Сестричка, которая первая, поиграла со мной несколько раз в школу и подарила свою азбуку, которая ей уже была совсем не нужна. Я на эту азбуку смотрел и всё сразу понял, а не понял только одну букву – на букву В был нарисован сарай, и я не понял сперва, какой такой сарай на букву В может быть, а уже потом мне объяснили, что у сарая есть колёсики, поэтому это совсем не сарай или какой-нибудь овин, а вовсе даже вагон, что такое вагон, я уже знал, только маленьких колёсиков на маленькой картинке почему-то сразу не разглядел. Было мне в ту пору три года, и я громко и радостно читал все буквы, которые мне попадались, например, «гастроном», «слава КПСС», «с новым 1960 годом», только мне почему-то никто не верил, и все говорили, что это я выучил, а читать я совсем не умею.
Через дорогу от нашего дома был книжный магазин, а рядом с ним был свердловский гастроном, почему он был свердловский, я не знаю, наверное потому, что продукты в него завозили прямо из Свердловска. Когда в него завозили продукты из Свердловска, выстраивалась огромная очередь, которая проходила мимо книжного магазина, и когда маменька стояла в очереди, я убегал в книжный магазин, и читал на полках книжки. Продавщицы сначала меня прогоняли, а потом они поняли что я умею читать, и больше меня не прогоняли. А наоборот, всем посетителям говорили, что вот этот маленький мальчик умеет читать.
Посетители не верили, и подходили ко мне, предлагая прочитать какую-нибудь строчку в какой-нибудь толстой книжке, а когда я им громко радостно и с выражением это демонстрировал, они всё равно не верили, и говорили, что я это выучил наизусть, а читать я всё равно не умею. Почему-то эти глупые покупатели думали, что мне легче выучить наизусть несколько толстых книжек, а не всего тридцать три буквы русского алфавита.
Воспитательницы в детском садике тоже сначала не поверили, что я умею читать, но очень быстро прониклись, и усаживали всю группу на стульчики, а мне торжественно вручали Книгу. Я громко и радостно читал все буквы, которые мне попадались в этой Книге, которая была красного цвета и называлась С.Я. Маршак Сказки песни и загадки.
Когда я вёл себя примерно, то Книгу мне давали почитать даже в тихий час, перед тем, как заснуть, а когда я хулиганил и вёл себя неадекватно, меня от Книги отлучали.
До сих пор помню и «глупый маленький мышонок», и «что ни делает дурак, всё он делает не так… били-били-колотили, чуть живого отпустили… что за умница дурак», и «не было гвоздя, подкова пропала», и «Шалтай-Болтай сидел на стене» и «человек сказал Днепру, я стеной тебя запру, будешь ты с вершины прыгать, будешь ты машины двигать. Нет, ответила вода, ни за что и никогда», и самое любимое, именно то, что к четырём годам я знал наизусть, и громко и радостно декламировал всем гостям и другим зашедшим на огонёк: «…в гости к Норд-осту заходит Зюйд-вест… где лодки своей не причалит рыбак, не ждёт самолёты посадочный знак, где даже упряжке полярных собак в такую погоду нет ходу… та-та-тата-та-тата-та-тата-та радист отбивает тревожно… он понял, что порван его парашют, и дёрнул кольцо запасного… Для этого стоило прыгать с высот в седой океан, на изрезанный лед, куда не пройти пешеходу, куда не доплыть пароходу, где лодки своей не причалит рыбак, не ждет самолетов посадочный знак, где даже упряжке полярных собак в такую погоду нет ходу».
А в книжном магазине через дорогу продавали книжки про Белку и Стрелку, а потом уже и про космонавтов Гагарина и Титова и про то, как на марсе будут яблони цвести, и маменька, когда уставала звать меня со двора, знала, где меня искать, а в очереди в свердловский гастроном химическим карандашом писали номер на руке. Химический карандаш, если его послюнявить, рисовал на руке фиолетовым цветом, и бабушки в очереди за «этот мальчик со мной» давали пятнадцать-двадцать копеек, потому что «не более полкило в одни руки». Мороженка эскимо стоила одиннадцать копеек, но я ни разу свой трудовой заработок на мороженку не потратил, только на книжки...