Никита появился неожиданно.
Ни звонил, ни скулил предварительно, - протопал по крыльцу и ввалился.
Молчу. Знаю, что в таких случаях, что-то сказать – вынуть затычку из бочки, в которой неизвестно что.
Никита раздевается, молчит. Знает, что я знаю про «затычку», и сам про неё помнит.
- Чай есть, - выдавливает из себя, плюхаясь в «свое» кресло.
- От врача, что ли? – стою, не делая никакого неосторожного движения.
- Очень смешно. Клоун. «Публика рыдает от счастья и даже в партере родители ставят на колени детей, чтоб те могли запомнить на всю жизнь эту незабываемую встречу с солнечным лучиком…»
- «…с лучиком света в этом темном царстве», - перебиваю его я, - Двигайся к столу, лучик. Каким ветром?
- Давай о чем-нибудь другом.
- О чем?
- Как Карл, как Полкан?
- Если шел не «через огороды» сам скоро узнаешь.
- Шел… как вы говорите, - «от околицы». Снег у вас уже.
- А у Вас?
- А у нас - в …. квас, а говорим, а говорим всем – в бочках.
- Так говорите, как есть.
- Кому говорить? Все и так знают.
- А кому говорите?
- Себе и говорим.
- Ну, так и говорите или не говорите. «Говорить – не раны шить, это может погодить».
- Притулился к славному племени «рифмоплетов»?
Там я тебе смартфон привёз на день рождения. Хотел только от себя, братушки сказали, - «либо я сломаю, либо ты откажешься», - так что он - «от нас - вам».
Там тебе, путешественник хренов, навигатор поставили, запомнил – «от Гармина», ещё всякой хрени напихали, в том числе Витька свой новый «опус» о … - разберёшься. Потом.
- Ой, ли?
- Полкана на помощь позовёшь. Что-то долго нет его?
- А тебе компания нужна?! «Может, и я на что-нибудь сгожусь?»
- «Может, и сгодишься. Если скажешь мне что-нибудь настолько приятное, что смогло бы меня заинтересовать, тогда тебе повезет».
Действительно, вроде хорошая фраза, а… Шаблонизмом уже дует со всех сторон.
- «А может с морозца – рюмочку?»
- Во-во! Скоро уже шаблонами не только говорить, а и мыслить будем.
- Кто мешает?
- Отстань! «Кто виноват? Что делать? Кто мешает?» Что ты там говорил «про красненькое»?
- Витька как?
- Не выдержит – приедет, вот и потреплетесь.
- А ты? Что там говорил-то?
- А у вас портвейн продают?
- К нам скорая едет два часа!
Никита встал и подошел к окну.
- Так что там давеча говорил про мороз?
…. «Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня».
… «Открой, сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!»
Вот ведь – умеют люди!
Слушай, а, правда, что кресты Валаама, в чашке у Большой Медведицы, или ты метафору завернул.
- Правда! Почитываешь кое-что, значит, на досуге? – я вернулся от холодильника и сел рядом, «покидав» на стол то, что было там.
- Ты будешь? – Никита посмотрел на меня.
- Так ты же сказал – «день рождения». Буду, - я кивнул.
- Ты, конечно, подлец, что уехал один. Но правильно сделал. Многих обидел. Многих. Достанется тебе ещё. Но я не Мартынов – в друга не стреляю, - Никита поставил рюмку на стол и, не дожидаясь меня, налил ещё.
- Сволочь, Мартынов. Всю жизнь потом сопли лил и водку пил. Не хочу!
Никита выпил и вторую и «уставился» на меня.
- Ждем кого?
- Добрых слов и пожелания без «шаблонизмов» в дальнейшей жизни, - я продолжал держать рюмку.
- Это сложно. Дай подумать! «С днем рождения» - без этого никак! «Желаю» - без этого тоже! «Желаю тебе всего того, что желали литературные персонажи, знакомые тебе, и ещё здоровья твоих друзей!» О, как!
- Спасибо.
Третья рюмка – она и есть «третья», Никите стало тепло. Он сбросил свитер и опять перебрался в своё кресло.
- Слушай! А вот, как брат – брату! Как бы ты охарактеризовал 70-е, 80-е, и сейчас.
- Годы или нас?
- И годы! И нас!
- Трудно это, Никита.
Тогда мы походили на каратиста, отбивающего руки об запертую дверь и не обращающего внимания на куски кожи и кровь, а сейчас, - на боксера, демонстрирующего прекрасную технику в «бое с тенью» у этой, но уже открытой дверью.
Да и её нет. И стен нет. Нет и зрителей.
«Бой с тенью» ночью посередине футбольного поля, на котором уже растут сосенки». Где-то так.
- Жестко! А может кто-то увидит?
- Увидит. Тебе это надо? А если посмеётся над тобой? Это как? А ты ведь другого ничего не умеешь. И животик у тебя уже. Это как? Не страшно?
- …Да! Погуляли мы. Молодняку даже не приснится такое. Они даже не знают, о чем мечтать можно.
…Давай сегодня не будем ругаться. Представляешь, - хороший день, все гонят ахинею, «пургу» всякую, бодягу, - никто не одергивает друг друга, посасывают портвешок…
- А скорая?
- Ну, не портвешок, что посасывают, то и посасывают…
- А посасывали они …, - я смотрел на Никиту и улыбался.
- «А Бог им в тот день послал…, - Никита взял бутылку и стал её разглядывать, - Да! А щучьих голов с чесноком и блинов с икрой – нет!
Никита поставил бутылку и замолк.
Встал, походил по комнате. Подошел к компьютеру, постучал пальцем по клавиатуре.
- Вот, ты говоришь, - «дверь». Действительно всегда была дверь, которую нельзя было открывать. И в сказках и былинах эта тема неоднократно муссируется. То там одно за ней, то Кощей, то ещё какой-либо «персонаж». Ети его!
Она же проходить и у других народов, - тут тебе и шкатулки, и ларцы, и Пандора, - будь она не к ночи вспомянута.
Ну, сделали – сделали! А сейчас она есть? Эта «дверь»!
Он опять прошел к столу.
- Я думаю – есть! Теперь это «дверь» в «уже знакомое». В «прожитое» уже нами.
И опять же, ты правильно заметил, вокруг тысячи предупреждений – не возвращайтесь туда, где вам было хорошо. Но тысячи и тысячи лезут туда переосмысливать и переоценивать то, что уже было и с ними и с другими.
Этакая - отвлекалочка, как очаг на стенке. А где-то, конечно, есть и другая.
Может даже требуется кулаки поломать. Но эта – проще. Её все видят. Она знакомая. А самое главное, - за то, что ты по ней колотишь, - тебе ничего плохого не будет. Только хорошо – пар выпустишь. Тот же – «бой с тенью».
Я выразительно посмотрел на бутылку, давая понять, что «его три» - не «моя одна».
- Давай! Но у нас стайерская дистанция! – поддержал меня Никита.
- Допустим, что дверь – есть!
Он жевал квашеную капусту, прищурив один глаз.
- Где Карл? Полкан где?
… И как бы ты её назвал?
Дверца – «свобода слова» - открыта.
«Свобода вероисповедания» - открыта.
«Свобода перемещения» - открыта.
«Свобода пола» - открыта.
«Свобода на свое личное время» - открыта.
«Свобода убеждения» - открыта.
Все открыто. Заходи – не хочу!
Мы сидели друг против друга за одним столом.
Познакомившись когда-то в «Сайгоне», проматывая время в «Висле», зависая в «Кишке» и в «Керамике», мы смотрели друг на друга, зная, абсолютно все друг о друге, и боясь оба того, что я могу сказать вслух то, о чем мы оба думаем.
- Дверь, на которой написано – «Свобода - не для всех! Свобода – не всего!»
- Я так и знал! Я так и знал, что ты скажешь эту херню. Так и знал! Просил же тебя – «давай не будем ругаться». Просил! Молчи, а то подерёмся. Молчи, сучий потрох, молчи. Молчи, молчи! Не надо развивать мысли. Не надо. Не надо, Не на-до!
Молчи!
Я молчал. Никита встал и стал одеваться.
- Ты куда?- я тоже встал.
- Пойду к Карлу, к Полкану. Потом вместе в магазин. Да и хрен с ней с вашей «скорой». Хочешь – пойдем с нами. Нет - сиди тут. Обезьяна!
Я оделся, и мы пошли к Полкану с Карлом. Потом в магазин.
Шли по рыхлому снегу: Никита, Полкан, Карл и, чуть за ними, я. Никита нес полный пакет бутылок какого-то портвейна, прекрасно представляя, что это - не портвейн.