И вот я доехал до станции Чешин. Затем 2 км шел до польской границы. Мало того, что выдохся, пробираясь, обвешенный этюдником и сумками, по ночному городку по мостовой и всё вверх, но и сильно удивил пограничников. Граница проходила по мосту между двумя частями города Чешин. Жители, да и вообще граждане Польши и Чехии, спокойно проходят через границу, показав паспорт. Каково же было их удивление, когда я показал свою красную паспортину. Тут же меня в сторону и давай шмонать. Все пересмотрели. Пару раз куда-то звонили. Наконец через полчаса отпустили. Уж как мне повезло, что последний поезд на Прагу не ушел (до чешского вокзала мне еще км. 2 пришлось идти, но чешской территории как-то по-другому дышится).
Теперь уже я обменял доллары на кроны и купил билет до Праги. Ехали в ночи, а на рассвете часов в 5 прибыли в Прагу. Народ уже начинал на работу подъзжать, я всё сонный клевал носом, рассматривая пригороды Праги. И вот я на Главном Вокзале (Главни Надражи) Праги.
Прага несравненнее интереснее, чем Варшава. Один прокол – моего друга профессора дома не было – уехал к родителям в глубинку Чехии. Решил, не мешкая, ехать дальше, в Германию. Купил билет на вечерний поезд до Нюрнберга, и весь день прошатался по Праге. Кое-какое знание Праги у меня имелись, и я довольно смело ходил по центру. Заблудиться там нельзя, а вот крутиться на одном месте – сколько угодно. Карлов мост – это, конечно же центр, к которому ведут все дороги.
Хорошо постоять на Карлове мосту, посмотреть вниз, на Влтаву, на удивленных туристов, с открытыми ртами и забралами фотоаппаратов, суетящихся на мосту. У меня было такое чувство, что я вроде как пришел домой. Я был даже горд за чешский народ, за всю эту красоту, как будто сам чех. Может это потому, что так хорошо знал своего друга чеха, и его жену. Глазом я ловил подходящие моменты для рисования. Думал ли я тогда, что еще надоест мне писать эти сказочные нагромождения мостов, храмов, лестниц и красных крыш.
Карлов мост, и подходящие к нему улицы – это вроде как наш бесконечный Арбат, но более старинный. Народ на их Арбате занят нем же, что и у нас: торговлей, глазением, чтением витрин. Походил и по магазинам. Цены на продукты там довольно сносные, у нас сейчас, в 1996 году в России – пострашнее.
И вот на платформе стоит Интерпоезд, на котором мне предстоит въехать в Германию. Чувствуешь себя человеком, хотя и место мне – во втором классе. Второй класс отличается от первого только тем, что во втором больше народа. А так – те же купе на 6 мест, со стеклянной дверью. Проходит контроллер и ты суешь ему свой билет. Но есть одна тонкость: некоторые места зарезервированы, факт резервации отмечен на специальной доске возле двери каждого купе. Если это не посмотреть, то можно сесть на зарезервированное место и придется объясняться с контролером. Рядом со мной сел чех-пенсионер, ехавший отдыхать куда-то в Европу. Остальные были немецкие туристы, возвращающиеся из Праги. Немцы любят ездить в Прагу, поездка в Прагу считается престижной. И потом для них это очень дешево – товары такого же качества, но в два раза дешевле. Счастливые, веселые, они сновали из купе в купе, щебетали по-немецки, рассчитывались друг с другом после каких то дел в Праге. Немного поговорив с чехом, который все же мне показался скучным, я задремал – все же всю предыдущую ночь почти не спал. Границу проехали почти без звука. Пожалуй, больше всего внимания привлек как раз я со своим красным паспортом. Но вещи мои только посмотрели, хотя даже на вид это была приличная сумка на колесах китайского производства и грязноватый в краске этюдник, а также перевязанные бечевкой примерно тридцать картонок для этюдов.
Было уже часа 2 ночи, когда мы въехали в Германию. Аккуратные, хорошо освещенные полустанки, на которых чинно стоят их начальники. Ровные ряды горящих фонарей по аккуратно разрезанной земле сменялись лихо освещенными городками с бегающими рекламными огнями. Похоже, мы въехали в сказку. Иногда, когда поезд делал резкий поворот на большой скорости, казалось, что мы летим на самолете, а внизу зажигались огни огромных городов. Я понимал, что мне ничего не грозит, но как то с подозрением, и может с обидой, которое непонятно моим соседям, я думал о нашей, русской судьбе. Наблюдение такого контраста поневоле побуждает задуматься.
Любим мы поплакать. Чувствуешь себя обиженным, забьешься куда-нибудь в уголок и искоса наблюдаешь за чьей-то радостью.
Думал я, думал, и заснул в конце концов. Чувствую, что поезд стоит. Очнулся, спрашиваю – это не Нюрнберг? (слово Нюрнберг народ понял). –«Нюрнберг, Нюрнберг». Быстро хватаю свое барахло и выбрасываюсь на платформу. Должны меня встретить, а не встретят – доберусь и так. Когда поезд ушел дальше, куда-то в сторону Парижа, и я остался один на огромной хорошо освещенной платформе, в предрассветной тишине, я стал крутить головой, разглядывая новый, чужой мир. Аккуратные переходы, чистота. И вот меня окликнули! Встретили-таки. Родственное лобызание, и муж моей двоюродной сестры, Саша Папст, волочит меня к своей девятке, на которой они с семьей выехали из Алма-Аты два года назад. Через 20 минут езды по ночному Нюрнбергу я уже в гостях, где мне предстоит жить около месяца, стесняя своих родственников и физически и нравственно, т.е. деревня есть деревня.
(продолжение)