- Э нет, друг мой, писать тебе рановато, - передо мной, облокотившись на край стола стоял довольно крупный детина.
Его живое лицо, с ямками от сенной оспы выражало… хрен знает, что именно оно выражало, но жадно захотелось изучать это лицо, и дорабатывать, и пробовать вариант за вариантом.
Менять холсты, печати, кисти.
Выискивать.
Упрямо выискивать цвета, угадывать линии, отмечать судороги равнодушия во тьме настоящего искусства.
- Что? Так нечаянно интересно?.. Я давно за тобой наблюдаю, придурок, с того самого момента, когда ты сюда въехал. Удивительно задумчивый писатель, не иначе? – съязвил крупный детина, сплюнул на стол, походил, разминая шеей, и тревожно уставился на меня, вероятно в поисках ответа. – Ага… Думаешь, играюсь?
- Да вот… - Немного одурел от стеснения я, - Вы… что-то?..
- Что-то! Ты, наверное, не понял? Ну, да ничего, сейчас растолкуем. Меня зовут Штык. Александр Штык.
Крупный детина злобно закурил и, поглядев на свои часы, гавкнул. Просто разорвал воздух. Но не мне, а в коридор кому-то:
– Давай веди его сюда!!! – Эхом улетело: да-да-да.
Из коридора вывалились Лев Антонович Заболоцкий из двадцать второй квартиры и какой-то мальчик, лет двенадцати, в пионерском галстуке, белоснежной рубашке и крупных, садистских ботинках. Прямо на босы ноги.
Мальчик был почему-то без трусов, и к тому же грубо пихал Льва Антоновича в спину каминной кочергой, приговаривая что-то неразборчивое.
Я сразу вспомнил, как Лев Антонович целыми ночами двигал мебель, колотил чем-то, сверлил бетон и мешал думать.
Этот Лев Антонович, сосед сверху, просто был каким-то бедствием для всего дома.
Пионер, кстати, мне показался очень сильным.
- Сейчас увидишь, как надо жить. – Крупный детина подсадил улыбчивого Льва Антоновича на стол.
Пионер бегал вокруг стола и примерялся ко Льву Антоновичу. Советовался, спрашивал у него, как лучше и обрисовывал угольком какие-то пунктиры на его животе. У пионера в руке были еще два ножа, но не большие, а какие-то перочинные что-ли.
- Он законченный педофил, он грубиян. – Слева - в ухо - шептал мне пес. У него так воняло изо рта, что я даже сморщился.
- Ризеншнауцер? - Я открыл псу пасть и посмотрел внутрь, потом закрыл и чуть не блеванул. Пес лизнул меня в ответ, и по-человечьи сглотнул слюнку.
– Я сам лично видел эти гадости. – Шепнул мне пес.
-Что? – Я обратился к псу, не понимая. – Ты что-то сказал?
-Да он сказал! – Крупный детина погладил по голове Льва Антоновича.
-Да, вообще-то, мне, что вы… - Я свел брови до боли в глазах, и попытался потворствовать своим дурацким ощущениям «не в своей тарелке».
-Приступай Альберт! – Крупный детина рявкнул на пионера, а тот в свою очередь махнул Льва Антоновича по животу.
Надрез. Сначала одним ножом, потом другим. Легко и непринужденно, будто танцуя.
Отрезав кусочек кожи, радостный пионер, словно играясь, бросил его мне в лицо.
Клацая зубами, пес рванулся ко мне, а я, едва увернувшись, ощутил на своей груди собачьи когти и всю собаку целиком.
-Что за шутки! – Я встал отряхиваясь. - Мне нет дела, до ваших дел. Убирайтесь вон отсюда, или я сейчас вызову домкома.
При упоминании этого волшебного слова, их взгляды вытянулись и застыли. В одно мгновение. Время остановилось. А Лев Антонович поднялся и заикаясь переспросил: До-до-додо-мко-кооооо-ма?
- Домкома! – Ответил я, как пьяный ротный своим солдатам.
- Тьпу ты, - пионер выругался и принялся выкладывать изо Льва Антоновича кишки на большое блюдо для фруктов. – Отвлекают тут.
Пес тем временем поскуливал на кровь и терся об меня.
Крупный детина отставил в сторону блюдо с кишками, взял за шиворот визжащего пионера и посадил его Льву Антоновичу в живот, аккуратно засунув того с головой и ногами.
– Ну как тебе там?
Прислушался. Закивал одобрительно. Укутал пионера кожей Льва Антоновича, как мясо в тесто.
- Одевайтесь, Лев Антонович. Теперь вы будете жить вместе с Албертом. И он будет следить за вами, чтобы вы вели себя достойно не только здесь, но и в других квартирах. Гарик за мной!
Детина громко зашагал к входной двери, а за ним, оставляя красно-оранжевые следы волочащейся кишки, побежал Гарик. Этот вонючий пес. Если я не ошибаюсь ризеншнауцер.
Лев Антонович стеснительно испросил прощения, накинул одеяло и, поскользнувшись на своих кишках, грохнулся у входной двери. Из пуза его выскочил ботинок. Садистский пионерский ботинок. Лев Антонович грузно поднялся, покряхтел, потоптался и удалился вон.
Я вздохнул облегченно. Набрал Аллу Викентьевну.
- Алло. Алла Викентьевна, я вас очень прошу, зайдите срочно, нужно убраться. Эти сволочи здесь такого наделали, просто нет слов. А мне еще писать, работать!