Автор: Александр Быков
Путь длинной в тысячу ли
Начинается у тебя под ногами.
Лао Цзы
Учитель Сюй шел не спеша, созерцая все, что вокруг и внимательно прислушиваясь к себе. Что-то снова не так? Нет. Просто мелкие камушки набились в сандалии. Он тихонько присел на гладкий, нагретый солнцем валун и стал снимать обувь с правой ноги.
Мальчик Сюй. Сын раба. Всегда не выспавшийся и вечно голодный. Гора была первым чудом, которое он увидел... Эта жизнь наполнена чудесами. Каждая травинка, каждая капля росы невыразимо прекрасна. Но не все, не всегда могут это увидеть, понять. Ему глаза открыла Вершина. Свет восходящего солнца, нежно-розовый, словно поцелуй матери - такой он запомнил тогда белоснежную Гэнь.
- Да, конечно. Сейчас мы двинемся дальше. - Он встал, опираясь на посох и посмотрел вперед, на предстоящую дорогу. Путь был извилист и долог. Сердце его наполнилось светлой радостью, ожиданием чего-то прекрасного, что наступит вот-вот. Как тогда, когда он, мальчишкой десяти лет, впервые бросил вызов судьбе. Гарантированная похлебка, спина, согнутая в вечном поклоне, привычный круг обязанностей и забот - все оказалось незначительным и пустым, когда он, один из дюжины слуг путешествующей госпожи Шань-Си случайно подняв голову посмотрел на Вершину.
Конечно, было невыносимо больно, когда его били бамбуковой палкой по пяткам, приговаривая - "Не беги, не беги от хозяев!" - Он бежал. Снова и снова. Он иначе не мог. Он очень хотел подняться на далекую и прекрасную Гэнь.
Пробираться ночами, а днем забиваться в какую-нибудь нору, из страха, что снова поймают, разве это легко? А дрожать от холода вместе с толпой заеденных блохами нищих? А умирать от чумы, в горячем бреду хватаясь изо всех сил за свою никому не нужную жизнь? Почему он остался жив? Очень хотел еще хоть раз увидеть Вершину.
- Да, и правда пора отдохнуть... Что-то устал. Не надо носилок. И навес тоже не нужен... Дойду... Идти целую жизнь... Думаешь, дурачок, я смогу умереть сейчас, у подножья?
Молодежь. Ничего они не понимают. И я тогда ничего не понимал. Маленького, слабого обидеть может любой. Жить подаянием. Воровать на базарах. Пинки. Плети. Ножи. Колодник. Беглец. Разбойник. Слуга. Солдат. Горьких и страшных лет... Выжил и вырос. Стал сильным. Крепко сжимал копье. И кровь не раз стекала по желобку меча. Сквозь всю грязь и кровь этого мира. Путь не был прямым. Когда я смог дойти и увидеть Гэнь второй раз, я сам мог кого хочешь обидеть.
При утреннем солнце Она была так прекрасна! Я увидел издалека. И не смог, не посмел подойти к Ней ни на шаг. Не пред кем уже не склонил бы колен. - Я упал ниц перед Ней. - Правда открылась мне, когда я увидел ее второй раз. Я был ничтожен. Я был Ее недостоин. Я рыдал, глядя на сияющую на солнце Вершину. Потом я развернулся и ушел. Но я обещал, что вернусь.
- Что такое судьба? Всего лишь глина в наших руках... Если у вас хватит воли смять эту глину.
Самый богатый караван, что можно было снарядить в тех краях... Это был МОЙ караван. Мои ослы и верблюды, жемчуг и шелк. Я ехал увидеть Гэнь. В шелковых одеждах, на прекрасном дорогом скакуне. Пятнадцать лет денных и нощных трудов и забот. Я ходил в дальние страны. Погонщик мулов. Проводник. Компаньон. И вот, наконец, я Хозяин. Себе и всему, что есть у меня. Хозяин своей судьбы. Я решил, что могу, что достоин, что смею...
- Богатство, всего лишь мираж в знойной пустыне. Сколько не имей, все равно будет мало. Сколько не копи, не купишь всей Поднебесной...
Что блеск всего золота мира в сравнении с блеском Гэнь при ярком полуденном солнце? Тщета. Караван мой, да и сам я, со всеми моими богатством и свободой как светлячок: Заметен лишь в темноте - но перед солнцем - ничто. Надо было увидеть Гэнь, чтобы это понять. Тогда я понял это дойдя до подошвы горы. Я повернул назад. Глядя на великолепие Гэнь можно думать лишь о высоком, о главном. Рядом со столь прекрасным невозможно солгать. Ни другим, ни себе. Сегодня подошва уже позади.
- Идущий истинным путем не найдет отпечатков колес. Мой путь был долог. Я не призываю вас идти следом. Но я и ни о чем не жалею... Богатство это рабство, если ты раб своих денег. Или свобода, если ты им Хозяин. Свободный достоин стоять у подножья Горы. Но подняться на Гэнь...
Нет труда благороднее, чем забота о ближних, о слабых. Нет бремени, более тяжелого, чем бремя власти. Быть справедливым там, где одни радеют лишь о себе, а другие пытаются всем угодить... Воистину - принять на себя всю грязь Поднебесной - вот, что значит занять трон государя. Смуты и раздор - раны на груди Поднебесной - жгли тогда мою душу. Вот путь, на котором я докажу себе, что достоин подняться на Гэнь - решил я тогда.
Двадцать лет по горло в заботах, по локоть в крови. Серединная Равнина дрожала от грохота моих колесниц. Сорок гордых князей склонились передо мной. Народ мой процветал, и я мог бы сложить гору равную Гэнь из сокровищ казны...
- Остановимся здесь на ночлег. У этой скалы.
Здесь я остановился тогда, вечность назад. Убеленный сединами у увенчанный славой. Император Сюй, гроза Поднебесной. И солнце уже клонилось к закату, озаряя несравненную Гэнь. Под моими ногами расстилался весь мир. Но что-то, словно песчинка в глазу, не давало покоя. Вершина, научившая меня видеть в чудесном чудесное, Вершина, которая звала меня всю мою жизнь... Она была недовольна. Я был недоволен. Император Сюй не был счастлив. Не было мира в его душе. Разящий меч это не то, что приносит счастье. Мне слишком долго пришлось быть разящим мечом. Оглянувшись назад я видел череду блестящих побед. Но в душе осталась от них одна только горечь. Путь света не лучше пути тьмы, путь побед не лучше пути поражений.
Можно ли быть счастливым, если ради спасения одних убиваешь других? Истина и радость были также далеки от императора, как от того десятилетнего мальчика Сюя. За спиной - напрасно прожитая жизнь и пустота. А впереди недостижимая как и прежде Вершина. Через год, уладив все дела, я отрекся.
На утро Учитель Сюй пошел дальше. Один. Он велел ученикам оставаться внизу и ждать. Седобородый столетний старец. Какая сила не давала ему упасть, карабкаясь вверх по крутой каменистой тропе? "Когда ты свободен от стремлений и привязанностей, самые обыденные вещи не уступят прекрасной яшме, а груды нефрита и жемчуга не уступят обычным камням." - сказал Лао-Цзы. Учитель Сюй ступал по нефриту и яшме. Он забирался выше и выше, вспоминая прошедшую жизнь. Философ. Святой праведник, проводить которого до Горы шли десятки учеников. Великий Император. Владелец постоялых дворов и караванов. Погонщик мулов. Солдат. Разбойник. Нищий. Раб. Сейчас он шел к своей Вершине. Думал. Вспоминал. Наслаждался окружающим миром. У него уже не было причин, чтобы остановиться. Сейчас он был сам собой.
Целый день вперед и вверх. В кровь изодранные руки и до мозолей истертые подошвы. До красна сгоревшее на солнце лицо. Он не чувствовал ни боли, ни холодного льда. Когда Сюй, преодолев последний подъем, обнял заледеневший гранит Вершины был уже вечер. С Горы был прекрасно виден закат.
Солнце, садящееся за далекие, такие же прекрасные, как и Гэнь горы. Уходящее, оно словно звало за собой. Под ногами лежал мир в котором Сюй страдал и боролся - прекрасный но теперь невообразимо далекий. В Книге Перемен сказано - "Какие могут быть дороги на небе?.." - Они просто не знали.
Сюй улыбнулся и шагнул вперед.
Позже ученики с благоговением говорили о чуде: На закате Учитель вознесся. Некоторые даже стали утверждать, что видели своими глазами. На самом деле этого не видел ни один из людей. Только облезлые лысые грифы знают, чьи кости белеют среди камней на дне глубочайшей из пропастей Поднебесной.
Но разве кости плакали от счастья, глядя с вершины Гэнь на закат?
1998