В детстве Кузя Червяков был маленьким мальчиком. Не самым маленьким, но сильно проигрывал Валерию Попенченко, в которого был тайно влюблен. Уже не все помнят, кто такой Попенченко, но те, кто не помнит, наверняка умеют пользоваться Гуглем и смогут там про него узнать. А в дроздовском детстве Гугля не было, зато был Валерий Попенченко, у которого нельзя было, конечно, узнать про Гугль, зато можно было изрядно схлопотать по роже.
Но маленький Червяков об этом и не мечтал. У него были свои проблемы, и главной из них было то, что он говорил стихами. И никак по-другому. Спросит, например, у него приятель: «Кузька, гулять пойдешь?» - а он отвечает: «Не пойду, блять, гулять!» Самому-то хочется, конечно, но Червяков сказал - Червяков сделал. В смысле, не сделал. То есть не пошел. А все стихи виноваты.
Мы не знаем, почему у него был такой прибамбас. То ли в младенчестве на него свалились десять томов Пушкина, то ли время было такое, когда лирики побеждали физиков одной кучкой могучих рифм. Но Кузю это сильно напрягало. И любого бы напрягало, если бы он в магазине, попросив «Дайте канцелярский клей», тут же прибавлял, против своей воли, «и коробочку соплей».
И вот настал день и час, когда Кузя решил с подобным завязать. Для этого он взял лейкопластырь (купленный случайно, когда в аптеке произнес сначала «Дайте мне зубную пасту») и приготовился. Ждать пришлось недолго. Из-за угла появился Валерий Попенченко собственной персоной и решительным шагом направился к маленькому Червякову. Подойдя поближе, он дружелюбно спросил: «Слышь, шкет, как пройти на улицу Поддубного?» Кузя от радости чуть не потерял дар речи, но быстро собрал его в кулак и начал отвечать: «Сначала три квартала прямо, а после...» и тут же выхватил из кармана свой лейкопластырь и быстренько заклеил рот, поэтому дальше прозвучало лишь «м-м-м-м-м-ма». Попенченко застыл в изумлении, покрутил пальцем у виска и молча ушел, а мальчонка стоял и размазывал неукротимые слезы.
Вот так Кузьма Червяков понял, что такое проза жизни.