Она появилась на руке. Аккурат между большим и указательным пальцем. Маленькая такая, симпатичная. Увидев её, я немного удивился. Мне никогда не доводилось видеть настоящие опухоли и я не знал, как именно они выглядят. Поэтому раскрасил гостью в цвет морской волны.Игры с зелёнкой пришлись ей по вкусу и пятнышко прибавило в размерах. Теперь оно стало шире, крупнее и сравнялось с пятикопеечной монетой. Я смотрел на него с упрёком, растерянно, оно восторженно наблюдало и эволюционировало. Несмотря на всю комичность ситуации, мы никак не могли найти общий язык. Я просил её уйти, объяснял, что рука – не самое удачное место для опухоли. В любой момент её могли увидеть другие люди и опухоль бы смутилась. А зачем ей лишние упрёки и стеснения, взгляды да причитания? Но моя опухоль была другой. Ей нравилось быть в центре внимания. Иногда мне казалось, что она питается не только клетками, но и любопытными взглядами других людей. Словно знаменитая актриса, она выставляла себя напоказ и, должен заметить, у неё это прекрасно получалось. Например, в областном онкоцентре, куда мы с опухолью пришли вдвоём (держась за руки, создавая единое целое), она сразу начала строить глазки окружающим. А как ещё объяснить то, что на неё пришло посмотреть сразу три врача? Впрочем, я ни капельки не ревновал и готов был отдать её в хорошие руки, развестись, бросить, удалить, вырезать… да что угодно! Хотел проснуться утром, посмотреть на правую руку и увидеть… руку, а не уродливое чёрное пятно, напоминающее разлитую смолу.
Врачи пообещали, что сделают всё возможное, чтобы расторгнуть наши с опухолью отношения. Убедили, что обойдутся без юристов, суда и следствия, понятых и протоколов. Хорошие новости для тех, кто не хочет стать похожим на огромную опухоль с руками и ногами, и плохие для тех, кто давно ею стал.
Уже через несколько дней я лежал на больничной койке, готовился к операции и рассматривал солнечных зайчиков на потолке. Палата смахивала на каюту корабля, в которую впервые за долгие месяцы плаваний по обиженным штормом морям заглянуло солнце. Опухоль нервничала, в испуге пыталась убежать, но её клетки плотно приросли к моим и теперь это было не так просто. Она стучала по сосудам, как стучал бы ногами ребёнок, которого впервые ведут к стоматологу. Пытался ли я ее успокоить? Вряд ли. Когда умирает опухоль, жизнь человека оказывается на волоске и,скорее всего, я бы умер вместе с нею. Нужно, чтобы она просто ушла, выпорхнула в окно ласточкой, принесла мне весну на маленьких крыльях надежды.
Думая о птицах, которые почему-то задерживались, я вспомнил Хемингуэя. «Будь спокойным и сильным, старик!» – сколько же терпения в этих словах, сколько веры и любви к жизни! Папа Хем, любивший мохито и дайкири, застрелился из любимого охотничьего ружья в возрасте 61 года.
Ночью, а иногда и днём я испытываю ужасные боли внутри, будто вскипевшая кровь принялась жечь сосуды и ткани. В такие минуты жалеешь, что в каморке нет ружья Vincenzo Bernardelli, все лезвия затуплены, а все верёвки перерезаны. Странно, что школьницы так легко прыгают с высоких этажей из-за несчастной любви, а насильно подружившийся с саркомой человек вынужден вдыхать аромат смерти несколько месяцев. И ждать птиц. Маленьких проворных ласточек, апрельских почтальонов надежды. Когда-то они прилетят в эту серую больницу и расскажут об африканских слонах, пытавшихся поймать себя за хобот во время сна, о средиземноморских закатах, когда солнце ныряло в морскую волну и с шипением раскалялось докрасна. К сожалению, вчера мой сосед по палате увидел воронов и больше не смог открыть глаза.
Когда ласточки прилетят, я обязательно встану пораньше, чтобы увидеть, как блестят их крылья в лучах рассвета. А потом соберу вещи и уеду домой – надеюсь, уже без боли, страха и опухоли. А странно ведь: именно эта троица помогла мне понять всю ценность человеческого существования под названием «жизнь».