Гашека 16. Средний подъезд. Никакого кода. Пятый этаж. Прыгаю через бомжей на лестничных клетках. Они вповалку дрыхнут. Их кормят по соседству в соццентре. Греться идут в этот подъезд. Здесь всегда очень тепло и нет кода. Я таю дыхание и только на пятом этаже осторожно через шарф выдыхаю и начинаю вдыхать воздух. Не смотря на предосторожность, замечаю какие-то гнилые ноты. Отгоняю мысли о том, что именно издает такое зловоние. Наконец побеждаю замок и, почти задохнувшись, закрываю за собой тяжелую дверь. Я дома. Здесь можно дышать свободно. Заскакиваю в комнату. Кидаю джинсы, блокноты, кеды в рюкзак. Ищу паспорт. «Блин, ну где ты? Меня без тебя не пустят в Россию!» Смотрю на часы в телефоне. До поезда 50 минут. И эти пробки. В них можно утонуть. Задохнуться. «Зачем она решила заболеть? Неужели и впрямь при смерти? Мне же снилось лет пять назад, что я отдираю обои в комнате и там на известке карандашом Сенькиной рукой написано: «Тоня, живи сто лет!». Ей же вроде не сто». Так деньги. Блин, только на билеты и чай попить. Что же делать? Ехать!
Навьюченная подхожу к двери.
-Ой! Ой-йо-йо-й! Помогите!!!
«Бля… это ещё что?!» Адреналин толкает меня в дверь. Кого там убивают?
- Что такое? Чего орётё?
-Ой! Ой-йо-йо-й! Помогите!!!
Сбегаю вниз по ступенькам. Бомжи куда-то делись. На третьем этаже дверь открыта. Оттуда баба орёт. Толкаю ногой.
- Что такое?
В контрсвете бабулька в голубом халате . Прыгает из стороны в сторону и причитает, и будто насос какой-то рядом. Ступаю вглубь. На полу лежит тело. Чувак в байковой рубашке с испариной на лбу. Лицо зеленое. Дышит то часто неглубоко, то вообще не дышит.
- Чего вы орёте? Подушку дайте!
Бабулька несёт подушку. Приподнимаю парня, кладу на подушку и на бок переворачиваю.
- Чтоб языком не подавился. Скорую вызвали?
-Нет.
- У него эпилепсия?
-Нет.
-Теперь по ходу есть. Водку пил?
-Сегодня нет.
-Вчера пил?
-И вчера, и позавчера пил…
-Вилку несите и булавку. Скорая? Тут приступ то ли эпилепсия, то ли отходняк. Лет? Лет сколько? 23. Гашека 16. Когда будете?
- Зачем булавку?
- За десять минут он может язык съесть и помереть.
-Ой! Ой-йо-йо-й! Помогите!!!
«Бля… Я такого никогда не делала. Язык, иди сюда. Какой ты интересный. Я ж теперь вилкой жрать не смогу".
- Вы врач?
- Нет в школе на уроках труда учили.
«Господи, что я делаю? Пристегиваю несчастному язык… Точно опоздаю.
- Всё, мать. Щас скорая приедет. Его вот так на боку держите, вниз лицом.
Снова бегу. Всё это время рюкзак на мне. В квартиру. Мою руки. Мою руки. И еще раз мою руки. Умываюсь. Умываюсь. Умываюсь. Вскользь вижу себя в зеркале. «С виду, будто спешу…» Время? 40 минут до поезда. Бегу вниз. Навстречу врачи скорой помощи. «Здрасьте. Вам туда.»
Прыгаю в машину. Бо сидит красит губы.
- Эта скорая заставила меня переставить машину. Не люблю крутиться.
-Жми на газ. До поезда 38 минут. Билета нет.
Бо не подвела. За 30 минут доехали. 8 минут.
Вокзал. Билет есть. Только плацкартный. Бог с ним. Деньги поменять. 2 минуты до поезда. Бегу. Дышу. Часто. Неглубоко. Рюкзак замедляет меня. Хочется его сбросить, но боюсь что взлечу. Вагон. Всё. Здесь можно отдышаться. Дышу.
Верхняя плацкартная полка. Жуть как неудобно. Ворочаюсь. Потом просто увожу себя мыслями куда-то в историю или сказку. В какой-то свой упоительный вымысел. Египет. Ленин. Лавра. Пью чай с попутчицей. Абсолютно не помню, о чем мы с ней говорим. Всё это время я отделываюсь от ощущения. Живой человек, а как кусок мяса. Меньше секунды и бац губа и язык прокололись. Жесть. Мне почему-то неприятно. Может, не зря на медицину ходила? Если б не ходила, то не пристегнула бы живому человеку булавкой язык к губе...
В полдень поезд прибыл на Курский вокзал. Здесь всё как в скоморошьей лавке. Мотаю ноги отсюда. Покупаю карточку. Автобус. Больница. Ищу нужную палату. Открываю дверь. На второй у окна койке лежит Тоня. Белая как стена. Но не она обращает моё внимание. Я снова слышу звук насоса. Справа в углу под окном лежит женщина. С хрипом из неё вырывается воздух. Мне слышно, что каждый вдох и выдох режет ей горло, что ей было бы легче не дышать, чем дышать. Во время вдоха она выпрямляется. Во время выдоха – как бы складывается.
- Что с ней?
- Она в коме уже третий день.
Тоня слеповата и глуховата. Я вижу, что она не слышит и не видит меня. Подхожу ближе.
- Живая?
- Галь, ты что ль?
- Да. Ты чего это вздумала болеть?
- Не знаю, - жмёт плечами. Она похожа на большого состарившегося ребенка. Протягиваю ей пирожное, фрукты, сок.
Женщина дышит так, что еще две тётки в палате постоянно вздрагивают. Я сама не могу оторвать взгляда от неё. Он не подробный. Я смотрю сквозь неё. Размываю картинку сознательно. Пинаю прочь ощущение булавки и того прокола. Но не могу отделаться от того дыхания. Тот парень дышал иначе. Я бежала с рюкзаком и тоже дышала. Вот такой глубокий вдох у меня был уже в поезде. Я с облегчением дышала. Мне было легко. А она дышит ужасно глубоко. И где она сама. Тут даже не знают, как её зовут. Я вышла за врачом.
- Там женщина справа в углу, что в коме. Как её зовут?
- Надежда.
- Надежде плохо. Ей очень плохо. Ей сухо дышать. У вас нет никакого спрэя смягчающего?
- Какой спрей? Ей это не поможет!
«Бля… Суки… Не поможет…»
Сажусь возле Тони. Она со страхом поглядывает в сторону Надежды. И покачивает головой, будто цветок на ветру колышется.
« Господи, прими в руки свои душу рабы твоей Надежды! Душу рабы твоей Надежды прими в руки свои! Облегчи её страдания. Прости ей все вольныя и невольныя! Прими в руки свои душу рабы твоей Надежды. Ангела Хранителя ей пошли в этот час. Благослови её на уход! Господи, помилуй её!» Вдруг молитва оборвалась и наступила тишина. Моё дыхание затаилось. Глаза расширились. Надежда успокоилась. По её лицу было видно, что ей стало легче. Я начала молиться снова. Перекрестила её. Себя. Тётки молчали, испуганно глядя. Я вышла в коридор.
- Доктор, Надежде легче стало.
- Что?
В палате засуетились. Пришли тётки с бирками. Каталку подогнали. Начали перекладывать тело. В двери тихонько появился мужичок лет пятидесяти пяти. Оказалось сын Надежды. Пока мать лежала в коме, ехал три дня в поезде и на пять минут опоздал. Я подошла к нему и рассказала ему о том, чего он не видел, но что сто процентов ему интересно. Это заполнит его душу и отвлечёт. Это как теплый привет от человека, который только что был рядом, а теперь очень далеко.
- И прямо видно стало, что легче?
- Да.
Тоне тоже стало легче через полгода на Рождество с утра. До этого она успела рассказать мне, что мечтала в молодости выйти на пенсию и читать-читать-читать.
- «Война и мир», «Анна Каренина». Я люблю Маяковского! Какой поэт! Но, Галя, я оглохла и ослепла! Это ужас. Я ничего не успела.
Не помню, как вернулась в Киев. Но было холодно. Морозно даже.Бо встретила меня и сказала, что нужно вызвать милицию, потому что бомжи снова в подъезде. Я вышла из машины. Странным показалось то, что та бабулька, что орала над сыном и он сам – они меня даже не узнают. Он – понятное дело, почему. Она ... хотя тоже понятно – в шоке была. Он шёл к подъезду. Я заметила у него на губе кровоподтёк. И мне не было от этого неприятно. Было ощущение, что я знаю о нем что-то, чего он сам о себе не знает. Внутри меня, в грудной клетке забурлила кровь, и я с радостью почувствовала, что это мой верный насос даёт мне знать, что мы с ним живы-здоровы и нам надо много чего ещё успеть. И ещё окрепло чувство, что мир - это огромная насосная станция, которая замирает, когда чье-то сердце глохнет и с облегчением работает дальше, когда запускается сердце очередное крохотное.
15 ноября 2011 год
Эта история является чистой цитатой из жизни и фабулой другого рассказа - "В плацкарте со святыми здесь"//одновременная реальность// бывают дни, когда собираешься сразу в нескольких точках//
http://www.proza.ru/2011/10/31/795