Кто может знать правду? или ложь во спасение

Наталья Алексеевна Исаева
_______________________Светлой памяти прекрасных людей,
_______________________врачей-онкологов от Бога
_______________________Шуваловой Ларисы Николаевны,
_______________________д.м.н., проф. Б.А. Цыбульского, и его сына:
_______________________к.м.н. И.Б.Цыбульского








    Понедельник. Утро. Начало рабочего дня.  Острожный стук в дверь:

    — Лариса Николаевна! Можно к вам? — робко спрашивает тоненькая, бледная женщина, по виду совсем ещё девочка.

    — Можно. Проходите. Присаживайтесь. Рассказывайте, как себя чувствуете? — отвечаю я.

    Женщина вошла в мой кабинет, смотрит испуганными глазами и произносит фразу, которую я слышу изо дня в день, но всякий раз напрягаюсь так, словно вновь и вновь сдаю главный экзамен всей жизни:

    — Доктор! У меня рак?

    Сколько раз приходили ко мне с подобным вопросом. И каждый раз мне было непросто.

    Знаю точно, что есть люди, которым обязательно нужно сказать правду. И чем страшнее картину ты им нарисуешь, тем упорнее они станут бороться за жизнь, и тем вероятнее, что победят. Если для выздоровления от них потребуют бросить министерское кресло, уединиться в глуши, питаться мхом и всякой прочей гадостью — они и на это пойдут. Были у меня такие пациенты.

Есть и другие люди. Они тоже мужественно воспримут правду, не опустятся до суицида. Они решат, что обязаны привести свои дела в полный порядок. По нотариальным конторам израсходуют оставшиеся силы. Может быть, даже перестанут лечиться совсем, а взвалят на себя какую-то дополнительную работу, чтобы хотя бы первое время после их смерти близкие смогли нормально жить. С ними сложнее. А вдруг, именно эти излишние физические нагрузки и чувство ответственности за семью мешают ему выжить?

    Есть те, кого нельзя успокаивать, потому что они тоже лечиться не станут в надежде на «русский авось».

    Есть те, кому нельзя говорить, сколь опасно его положение. Такого человека нужно успокоить, убедить, что болезнь пустяковая, только лечится она долго. Ему нужно спокойно и уверенно растолковать, что лучевая терапия - это словно недостающие солнечные лучи для чукотского мальчика, а химиотерапия — это витамины такие, которые делают внутривенно. В данном случае большой плюс, если он далёк от медицины. Очень важно, чтобы он сохранял спокойствие.

    Сегодня первый день после моего отпуска. Галину принимали и оперировали без меня. Я ещё не поняла, что за человек эта симпатичная испуганная женщина. Мне нужно время.

    Я отвечаю:

   — Биопсию принесут, посмотрим. Возможно, к вечеру я буду знать точно. Заходите после тихого часа.

    Сейчас я лгу. Биопсия давно готова. Я знаю, что там, но не знаю, как вести себя с этой пациенткой. Мне нужно время.

    Она выходит, плотно закрыв за собой дверь.

    Каждый человек — целая вселенная. Что происходит в душе моей пациентки, знает только она.


   На часах ровно 15:00. Я могу уходить. Мой рабочий день на сегодня окончен. Я подхожу к двери, выглядываю в коридор. Там пусто. Закрываюсь на ключ, снимаю белый халат. Достаю из сумочки маленькую икону Спасителя, зажигаю свечу, встаю на колени и начинаю молиться:

    — Господи! Дай мне понять, как и что должна я сказать Галине! Сам говори устами моими.


    Так научил меня старенький священник, который лечился в нашем отделении. Его все считали прозорливцем. С тех пор, когда я не знаю, как поступить, я всегда вспоминаю этот совет старца.

    Заметила, после такой молитвы, начинаю всё делать как на автомате. Достала косметику, нарисовала на усталом лице радость и умиротворение. Вложила в пустой конверт биопсию Галины. И запечатала. Достала свадебный альбом, где есть фото моей давнишней пациентки Ирины, а ныне моей сватьи, матери моей невестки и бабушки нашего общего внука. Раскрыла его и стала ждать Галину.

    Тихий час ещё не закончился, а в дверь тихонько постучали.

    — Да-да! Войдите, — громко произнесла я.

    В дверь заглянула Галина:

    — Можно? — в глазах я заметила недоверие.

    — Да-да, входите.

    И держу паузу.

    Галина тихо вымолвила:

    — Мне медсестра сказала, что биопсию уже принесли.

    Ох, уж эта медсестра! Интересно, что конкретно она сказала Галине? Увы. И медсёстры всякие бывают. Некоторых к онкологии нельзя подпускать ни под каким предлогом и к медицине вообще. Хорошо ещё, если с ней разговаривала Ольга.

    — Присядьте, — говорю я.

    Сейчас мне бояться нечего. Все истории болезни у меня закрыты в сейфе. Я беру папку, в которой у меня лежит тот самый конвертик и, направляясь к двери, говорю Галине:

    — Посмотрите пока фотографии, сделанные на венчании моего сына. Я скоро вернусь.

    У сестринского поста Ольга. Оглянувшись на дверь своего кабинета, я знаками зову коллегу в сестринскую, и, плотно закрыв дверь, шёпотом спрашиваю, что конкретно она сказала Галине. Ольга - девушка добрая и умная. Если её предупредить о том, чего говорить нельзя, а что говорить можно и даже нужно, то она — самый надёжный банк по хранению тайн.

    — Я сказала только то, что биопсию уже принесли. Вот и всё.

    Немного подумав, Ольга ещё более уверенно и так же шёпотом добавила:

    — Да. Только это.

    — Хорошо! Если кто из больных спросит о биопсии в другой раз, отсылай всех ко мне, мол, она сама за результатами ходит. А в этот раз, я у тебя её забираю.

    Делая упор на слове «забираю», я сделала многозначительные глаза, вынула из папки конверт и показала его Ольге. Папку за ненадобностью я протянула Ольге.

    — Забирайте, доктор! Забирайте! — радостно и уже громко ответила мне на это Ольга.

    Галина сидела на краешке стула и едва, касаясь альбомных листов, смотрела фотографии. Входя в кабинет, я как бы, между прочим, с улыбкой произнесла:

    — Двадцать пять лет назад её мама была моей первой пациенткой, и это был, пожалуй, самый трудный случай. Никто не верил в её выздоровление. А вот же! Я оказалась права! Мы победили. Через три года после лечения она родила вот эту очаровательную дочь. А теперь у нас общий внук.


    Садясь, я распечатала конверт, вынула листок с выпиской и стала спокойно просматривать, с первых мгновений довольно кивая головой, как бы в такт усвоению хороших мыслей.

    — Всё хорошо! Всё чистенько. Нет никакого рака. Через недельку можно выписывать, — говорю, а сама в ужасе думаю, что я несу!

    Но на моё счастье откуда-то приходит подсказка, и я добавляю:

    — Я прочла в карте, что вы недавно родили ребёнка.

    — Да, — радостно улыбнувшись, отвечает она.

    — Вынашивание ребёнка, роды, кормление грудью, бессонные ночи, увеличившаяся нагрузка ослабили ваш организм. А давайте мы его поддержим, подпитаем витаминчиками, проведём всякие процедуры оздоровительного характера. У нас это можно устроить. Я договорюсь, — продолжаю уверенно лгать я. — Отсыпайтесь, отъедайтесь, накапливайте силы, а за это время и швы все срастутся. А то ведь вам сейчас и ребёнка на руки брать нельзя — швы-то ещё свежие.

    Что я несу! Она безнадёжна. С такой картиной бесполезно всё! Но я чувствую, что она сейчас нуждается в покое и в уверенности, что всё идёт хорошо. Иначе будет море слёз, а это только ускорит развязку.



    Мне навсегда запомнилась моя неопытность и наивность первых лет моей работы. Я свято верила, что могу всё! Когда мне профессор Цыбульский сказал, что Ира безнадёжна, что мы ничего не сможем для неё сделать, я всё равно продолжала верить в чудо. Мы тогда убедили семью Иры, что ей будет полезен свежий воздух, козье молоко. Они вывезли её из Москвы в деревню. Цыбудьский был уверен, что мы никогда больше не увидим Иру.

    Невозможно передать ту всеобъемлющую радость, какую испытала я, когда спустя три года Ира живая, розовощёкая и округлившаяся, вошла в наш кабинет. Даже у профессора Цыбульского на глазах появились слёзы.



    Недолго думая, я рассказала Галине историю моей сватьи Иры. А потом я предложила Галине выпить чаю, и мы проговорили с ней до девяти часов вечера.





    Что с Галиной теперь? Прошло пять лет. Она жива. Не верите? Это ваше дело. Но она и в самом деле жива. В сентябре 1991 года она приезжала на проверку. Проведённые исследования показали, что динамика отсутствует. Галина рассказала мне, что пять лет назад, выписавшись из больницы, они с супругом пошли в храм и обвенчались. Исповедь и венчание вёл тот самый священник, который был в своё время моим пациентом.


    Ложь во спасение?
    А ложь ли?
    Дано ли нам самим знать правду?
    Правду не знает никто.



           От автора.

 
   Рассказ основан на реальных событиях.
Фамилии и имена врачей подлинные. Имена пациентов изменены.

Рассказ ведётся от первого лица. Но врачом была не я, нет. Мне повезло знать и общаться с Ларисой Николаевной Шуваловой, умным врачом-онкологом,
 человеком большой души, красивой, справедливой, жизнерадостный женщиной.
 
К горькому сожалению, жизнь Ларисы оборвалась рано. На себя у неё не оставалось времени. Она раздала себя людям кому по лучику, а кому и по факелу. А сама погибла от  грозного заболевания, подобного тому, от которого успешно лечила других.

Вечная память и Царствие Небесное Ларисе Шуваловой!