Алхимик из музыкалки. Книга Первая. Первая Редакци

Внимание-2
Книга в новой редакции выложена здесь: http://proza.ru/2017/05/17/1058
Старую версию не удаляю - вдруг кому-то придет в голову их сравнить ;)

ВНИМАНИЕ! В данный момент идет редактура этой книги, ее переосмысление и подготовка к публикации на ridero. Тот вариант, который открылся сейчас перед Вами, во многом будет отличаться от второй редакции. Если Вам не терпится узнать, с чего все началось, тогда - да, милости прошу, читайте. Но если Вы можете потерпеть какое-то время, возьмите себя в руки и подождите буквально чуть-чуть ))
- Автор


АЛХИМИК ИЗ МУЗЫКАЛКИ

ПОВЕСТЬ ДЛЯ ВЕРЫ, ДРУГИХ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ

Книга Первая "Легенды Форествальда"


Памяти Игоря Старыгина -
- Арамиса нашего детства


"Каждый пел, как хотел, - кто тихо, кто громко, кто весело, кто грустно, кто медленно, кто быстро. И естественно, все закончили петь в разное время. Все уже замолчали, а близнецы Уизли все еще продолжали петь школьный гимн - медленно и торжественно, словно похоронный марш. Дамблдор начал дирижировать, взмахивая своей палочкой, а когда они наконец допели, именно он хлопал громче всех.
- О, музыка! - воскликнул он, вытирая глаза: похоже, Дамблдор прослезился от умиления. - Ее волшебство затмевает то, чем мы занимаемся здесь. А теперь спать. Рысью - марш!"

Дж. К. Роулинг
Гарри Поттер и Философский Камень


Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
Н.Гумилев
Память


от Автора
Я люблю играть. Вообще, занимаясь едва ли не всю жизнь музыкой, сложно не любить играть. Играть смыслами и музыкой. Играть в смыслы и музыку. Мне повезло с учителями. Надеюсь, кому-то повезло и со мной.
Идея придумать свой мир появилась в то время, когда последняя книга истории о всемирно известном мальчике-волшебнике разошлась миллионными тиражами, и моя двоюродная сестрёнка зачитывала до дыр каждый том. Как и многие в нашей семье, она посещала на тот момент музыкальную школу в одной гуманитарной гимназии и, как и все дети начала нового века, грезила о волшебных замках и магии.
Меня угораздило преподавать в той же самой школе, и наблюдать, как сталкиваются реальность и фантазии. Более того, меня угораздило родиться в один год с тем знаменитым мальчиком-волшебником и в одном с ним возрасте пойти учиться в то самое учебное заведение, где сейчас учится моя сестрёнка.
«Мой мир появился вместе со мной, – писал Толкин, – впрочем, это вряд ли интересно кому-либо, кроме меня самого».
Поэтому вряд ли есть смысл для автора раскрывать все нюансы творения своего «вторичного мира».
Эта книга – игра. Здесь много аллюзий, намёков, явных и неявных указаний на мифы и научные трактаты, здесь вплетены и зашифрованы места и персоналии, тексты и явления, действительно существующие в разные исторические эпохи в нашем реальном мире.
Автор также просит прощения у своих друзей и знакомых за то, что, без их разрешения, сделал их прототипами некоторых персонажей этой истории. А так же, приносит свои извинения авторам всей ранее написанной мировой литературы за использованные идеи.
Я люблю играть. Потому что в Игре ты касаешься Вечности…

P.S. Спасибо всем, кто верит




– INTRO –
Пробуждение

Все волшебные истории рассказаны давным-давно. Все не-волшебные истории могут оказаться никогда не рассказанными. Все события – не более чем сон, если считать их просто событиями, а все сны становятся значимыми, если полагать, будто они реальней повседневных дел, которыми люди заняты из года в год, иногда что-то подправляя в своих взглядах на нее – эту самую жизнь. И то ли чтобы разнообразить себе однообразные (по большому счету) годы, то ли во имя принципа однообразия, но многие из нас (если не сказать, что почти что все, кто нас знает или хотя бы слышал о нашем существовании), считают своим долгом вписать нас в свое мировоззрение. Вписываемся мы плохо. Из рук вон плохо. Можно сказать, даже отвратительно. Точнее, совсем не вписываемся.
Так кто же мы такие? Этот деликатный философский вопрос редко приходил в голову маленькой девочки. Или мальчика. Собственно, для нашего повествования это не играет никакой роли.  Наоборот – это мы играем роли в нашем повествовании. Так что пусть будет … м-м-м … а пусть будет девочка! И сейчас для этой девочки, которая даже не осознает, что она девочка, а не мальчик, столь важный для взрослых людей вопрос в данный момент абсолютно не важен. Ей где-то год (может чуть больше, или чуть меньше).  Но наша история начинается именно сейчас…
…Интересно наблюдать за частичками пыли в солнечном свете, когда он утром или днем заполняет комнату. Я не сплю – я смотрю на золотые потоки и вслушиваюсь. Звуки вокруг. Тиканье часов в комнате и тарахтенье машины за окном, тихие голоса и осторожный скрип половиц где-то совсем близко. Это все так привычно, спокойно и ... нет, не спокойно. То есть спокойно, но есть еще что-то такое в звуках, что доносятся откуда-то сверху; они над потолком. Скорее всего, это соседи включили магнитофон или телевизор. Только слов не разобрать. Но они не важны, – ни мои слова-мысли, ни слова песен. Сейчас я погружаю свой слух, все свое внимание в эти переплетения звуковых пластов – тонких, как солнечные лучи, заполняющие комнату, как воздух, струящийся через форточку. Мое внимание только что проснулось. Оно сливается с этими звуками. Я и есть эти звуки, а они – это я… 
У девочки уже есть имя. У нее нет отца. Но есть мама, бабушка и много родственников. Еще у них есть дача, и они живут в городе на улице, ведущей к заводу. Во дворе есть большая черная собака и высокие деревья. В квартире три комнаты. У соседей полки с книгами – очень много книг. И проблем тоже много. Родственники и соседи часто обсуждают проблемы. Просто говорят. Просто о другом они не могут говорить. Кто-то из двоюродных братьев и сестер ходит в музыкальную школу. «Мама, когда ты отдашь меня в музыкальную школу?...»
До-ре-ми-фа-соль-ля-си
Села кошка на такси…
…Буквы складываются в слова – так просто. Я умею читать. У меня теперь свой уголок – с книжками, игрушками, а летом мы ездим в спортивные лагеря; моя мама – тренер. В лесу есть шмель – большой и гудит. И трава, и земля мягкие, и земля пахнет землей, и меня научили ловить рыбу. А в другом лагере горы и море, и ночью страшно – я одна боюсь, а все смеются. Мне четыре года. А они ломают мои луки и стрелы. И пахнет лавандой. Еще я люблю молоко из треугольных пакетиков. Вечером повара разливают кефир – он вкусный с пряниками, на большом экране в половину волейбольной площадки показывают кино, но я его почти не смотрю. На дискотеку тоже не хочу идти – там надо танцевать – меня заставляют и смеются, а мне нравится просто стоять и слушать музыку – особенно медленную – быструю я не запоминаю какая она. Потому что я всегда смотрю на звезды, даже если не поднимаю головы – наш лагерь в горах, и когда темно, и кипарисы высвечиваются фонарями, вокруг которых кружатся бабочки, и еще лягушки есть и колонка с водой – она с гор течет. И ежевика на поляне, только колется. И я умею чистить картошку и играть в шахматы. Меня укачивает в автобусах, и я люблю поезда и картошку с укропом, которую продают на станциях. А лук я не люблю. И пенку с молока тоже.



– ГЛАВА ПЕРВАЯ –
Гаммы

«Янка! Яаааанкааа!!!!» – прокричали с улицы.
«Что?!» – девочка выскочила на балкон, всматриваясь вниз, где их компания звала ее во двор.
«Выходиии!!!»
«Неее!!!»
«Ну выходиии!!!»
– Маам, – девочка притопала на кухню, – можно погулять?
– Всё сделано?
– Нуу.. фортепиано еще надо.
– Вот сделаешь, и пойдешь.
– Ну маам!..
– А ну сейчас же садись играть!
Янка уныло побрела в комнату. Мало того, что из-за этих домашних заданий в музыкалке ей не хватает времени на любимые книжки, так еще и гулянка накрывается постоянно. Вон – воскресенье уже, завтра опять неделя начинается, а тут никакой жизни. Нет, конечно, музыкалка – это здорово. И учителя хорошие. Но вот свободное время становится понятием относительным. Относительно заданного в обеих школах вместе взятых. «Садишься?!» – с кухни послышался грозный окрик. «Даа!» Янка открыла крышку фортепиано, опустила подставку для нот и развернула дневник: «Так, Фа мажор, арпеджио туда-сюда, ну и «Клоунов» тоже надо и «Андантино». Ладно, начнем». Достав из сумки, помимо нот, «Шерлока Холмса», Янка вздохнула и положила его сверху на инструмент – но так, чтобы было видно – томик напоминал о грядущем окончании добровольной повинности в виде гамм. Всё остальное повинностью не считалось.
Освоение новой тональности давалось с трудом. Везде пальцы как пальцы (на самом деле это называлось невыговариваемым словом «аппликатура») – три плюс пять, или пять плюс три, а здесь в правой руке четвертый на си-бемоле, в левой тоже всё не так, как обычно. Янка вздохнула: «Ладно, еще раз: четыре, два, первый в подворот, не забыть про си-бемоль…ах ты… опять с начала». 
Десятиминутная битва пальцев с клавишами длилась с переменным успехом. Через раскрытый балкон доносились звуки бегающего, прыгающего, вопящего, дерущегося, визжащего удовольствия. Здесь же все удовольствие сводилось к радости от верного попадания нужных пальцев на нужные клавиши.  Время шло. «Если срочно не найти способ понять как соединить обе руки, то и погулять не получится – вечером идём к бабушке», – подумала Янка, с тоской посмотрев на краешек торчащего «Шерлока Холмса».  Именно этот кратковременный взгляд словно бы придал ей сил и уверенности, что сейчас всё получится – именно сейчас она поймет, в чём здесь загвоздка. Янка приосанилась, сосредоточенно разделяя внимание каждого глаза на руки. Теперь левый глаз контролировал левую руку, а правый – правую, и что-то внутри уравновешивало всю картинку, было центром этой странной композиции. Касание клавиш, и … сознание повело руки сквозь октавы как сквозь рубежи. Помедлив на мгновение на самом верхнем звуке, внимание и четкая последовательность пальцев вернули звуковую волну к исходной точке. Пять - один: мизинец в левой, большой – в правой! Это была победа. Та-та-та-та! – запел внутри торжествующий голос, и в этот момент раздался грохот от свалившихся с фортепиано «Приключений Шерлока Холмса и Доктора Ватсона». «Блин…», – прошипел новоявленный победитель, подхватывая падающую книгу. 
И надо же было в этот момент маме заглянуть в комнату! Увидев дочку, сидящую за фортепиано с раскрытой книгой в руках, она произнесла ставшую уже традиционной за последние годы, фразу: «Опять читаем»? «Нет, – буркнуло в ответ любимое чадо, – книжка свалилась». «Ага», – ответила загадочно-непонятно мама и, забрав «Холмса», развернулась в сторону кухни: «Доигрывай, и – за стол».
«Закон подлости существует», – обреченно промелькнула мысль, констатируя один из непреложных принципов этого мира. Вообще, играть выученные гаммы, читая при этом книгу, поставленную вместо нот, было собственным изобретением Янки. Но маму этот способ совмещать приятное с полезным (а гаммы на самом деле весьма полезны), приводил в какое-то странное, недоступное разумению Янки, состояние. Случалось, что читаемая книга была настолько интересна, что, увлёкшись, девочка не замечала зашедшей в комнату мамы. Янке, конечно, влетало (а за что, собственно?), книга отбирались («Ну маама, ну пусть она здесь полежит – закрытая!»), и гаммы опять становились страшно скучным занятием. «Интересно, на других планетах – там, где нет человека,  там есть закон подлости?», – думала Янка, в то время как ее пальцы всё более уверенно передвигались по клавиатуре. «Наверное, нет. Закона подлости не может быть там, где нет автобусов, подъезжающих к остановке, от которой ты только что отошел (потому что пешком уже быстрее будет, чем ждать еще непонятно сколько), где нет уроков, когда тебя вызывают именно в тот день, когда ты не готов отвечать, где нет пианино с падающими в самый неподходящий момент книгами».
«На других планетах вообще другие законы», – продолжала работать Янкина мысль. – Например, там можно подпрыгнуть на несколько метров вверх так же легко и просто, как во сне: подпрыгнуть, оттолкнуться от поверхности, и полететь. Если бы проводились соревнования по полетам во сне, то Янка бы завоевала самое-самое первое место в мире в этом виде … э-э-э … сонного спорта. Потому что летать во сне было настолько же естественно, как бегать и прыгать в настоящей, реальной жизни. 
Хотя, какую из двух жизней можно назвать реальной: ту, что во сне или ту, что сейчас, где Янка доигрывает «Клоунов»? За свои неполные одиннадцать лет (оставалось уже совсем чуть-чуть до дня рождения), девочка уже успела заметить, что сны и реальность переплетаются порой весьма удивительным образом, что в реальной жизни происходят какие-то события, которые, как тебе кажется, уже происходили с тобой (может, даже и во сне), и ты словно замираешь на несколько мгновений, в восторге и страхе от этого состояния. Мама говорит, что это называется де-жа-вю, но почему это происходит, она не знает. Зато она замечательно варит рассольник. «Остальное – после обеда», – Янка закрыла крышку фортепиано и пошла мыть руки…


– ГЛАВА ВТОРАЯ –
Понедельник – … тоже день. Да ещё какой!

Музыкальная школа, где вот уже четвертый год училась Янна Ордина, постоянно переезжала по городу из одного здания в другое – сказывались сложные социальные перемены в стране. Собственно, никто не жаловался – привыкли. И все ученики музыкальной школы № 4 также привыкли раз в год изучать новые районы и маршруты автобусов.  В тот самый день, накануне своего дня рожденья Янка после школы заскочила домой, пообедала любимым рассольником, собрала сумку для музыкальных занятий и отправилась в сторону автобусной остановки, понимая, что пьесы по фортепиано все-таки остались недоученными, а до экзаменов – рукой подать. Осознавание этого факта радости не приносило, лишь пригревающее солнышко и тающие сосульки на водосточных трубах понимали настроение, и Янка, уверенно поменяв маршрут, шагала теперь через дворы. Можно было бы поехать на автобусе, но в такой замечательный день дышать выхлопами автомобилей было просто преступление против самого, что ни на есть, чистейшего весеннего воздухо-запаха. Минут через двадцать показалось здание местного Горсовета, где на первом этаже временно располагалась их музыкальная школа.
В школе происходило что-то странное и необычное. «Иностранная делегация», – шёпотом, как настоящий заговорщик сообщала всем приходящим вахтёр Антонина Санна, странно подергивая при этом головой, кивая в сторону «куда-то наверх и вбок». «Ого», – ответила Янка, а про себя повторила: «Иностранная… Интересно, откуда?» Антонина Санна, будто слыша вопрос, продолжала: «Откуда – не знаю. Знаю только, что немцы и двое англичан. Ещё индиец с ними – молодой такой парень. Улыбается всё время. Вот у них там в Индей-земле жизнь-то, наверно, беззаботная, – мечтательно вздохнула пожилая женщина, пряча в стол очередной ключ от кабинета, – Лето ж круглый год, и фруктов всяких растёт, – нам даже и не снилось!» «Ну да», – вяло подумала Янка, сдавая куртку в гардероб, – не снилось». «А все-таки интересно, – мелькнула мысль, – чего эти иностранцы забыли у нас в школе, если они, по словам всегда-всё-знающей Антонины Санны, приехали явно в Горсовет, а уж никак не специально в нашу музыкалку? Что мы – зоопарк или музей, чтобы к нам на экскурсию водить?» Хмыкнув, Янка постучалась в класс фортепиано, потянула дверную ручку и, взглядом оценив эмоциональное состояние преподавателя, неторопливо и с достоинством прикрыла за собой дверь – настало время играть то, что было не играно. «Зато гаммы выучены, – не без гордости констатировал внутренний голос»…
 Время шло. Время вытекало из-за закрытой двери кабинета вместе со звуками, мыслями и неясными целями и причинами, по которым многие родители отдают своих детей в музыкальные школы, сами, порой не зная, зачем.
Меньше чем через час дверь отворилась и из нее, пятясь, показалась фигура, прижимающая подбородком дневник и заталкивающая ноты в сумку.  Справившись с этой непростой задачей, Янка резко развернулась возле двери и со всего размаху врезалась в группу людей, проходивших в этот самый момент по коридору мимо ее класса. «А здесь у нас фортепианное отделение…» – окончание фразы директора прозвучало с замедлением темпа речи и понижением интонации голоса как на старом патефоне в городском музее.  Но патефон был в прошлом году, а сейчас … Янка резко остановилась – не столько от удара, сколько от неожиданного столкновения и последующей ужасной мысли о том, что же сейчас будет... Девочка медленно посмотрела на бледного директора. Тот просто замер в не меньшем ужасе, переводя глаза от одного присутствующего к другому, не зная, что делать в такой ситуации, – людей в штатском при иностранных делегациях еще никто не отменял. Это понимали все. Мгновенно всплыли в памяти рассказы старших о прежних временах, когда за каждым шагом приезжих иностранцев следили, и про деда, которого…Янку затрясло. Глаза словно резануло чем-то острым и горячим, и сердце вытолкнуло первую порцию сжатого огня – прямо в центр головы: бум! Холодные нити протянулись по спине – вдоль позвоночника. Бум! Сладкий привкус во рту.  Перед глазами – только пуговицы пиджаков – ни на кого не смотреть, прикусить язык и добраться до крана с холодной водой. Бум! Свет ламп обжигал. Нет, Янка не думала, что ей плохо. Она была самим этим противным состоянием, которое стало сейчас ею – дикая боль вновь резанула по глазам и огненной вспышкой пронзила голову. Воды, воды … вода…
…Водный поток охлаждал, вымывая весь ужас пульсирующей боли. Запах воды, вкус воды, ее холод и тепло, ее успокаивающее движение, плавное покачивание на ней, растворение в ней... Лунный свет погружался в воду, в которой отражались вечерние звезды…Мягкое прикосновение рук, и снова водные струи растекаются по всему телу, сбивая температуру, выравнивая удары сердца, погружая в легкое состояние парения в свете звезд и дуновениях ночного летнего бриза… Стало спокойно и уютно. Потом всё прошло...
Осторожно приоткрыть глаза.
Немолодой человек внимательно смотрел на Янку, заслоняя собой всё пространство перед ней. Девочка скользнула взглядом по сидящему: волосы непривычного пепельного цвета касались плеч, приятные черты лица, прямой нос и глаза – черные как южное ночное небо, и звездочки в них такие же, и доброта, и бесконечность, как когда-то давно…За спиной незнакомца возникла фигура директора, спрашивающего с тревогой в голосе: «Яна, как ты себя чувствуешь?» «Сейчас уже хорошо», – ответила девочка, приподнимаясь на диване. Кроме неё, перепуганного директора, в кабинете которого они сейчас находились и этого странного незнакомца, чьим пальто она сейчас, по всей видимости, была укрыта, за большим столом у окна сидело еще несколько человек. Незнакомец с пепельными волосами обернулся к своим спутникам. Один чуть заметно кивнул ему и попросил директора подойти к ним, чтобы уточнить кое-какие детали в каком-то соглашении о сотрудничестве. Директор музыкальной школы – немолодой уже человек плотного телосложения, в парадно-выходном костюме, вздыхая и покачивая головой, направился к ним, а сидящий напротив Янки, снова внимательно посмотрел на девочку. 
– Твоё имя Яна? – спросил он, чуть погодя.
– Да, только с двумя «н» – «Янна», – ответила Янка.
– Значит, Янна…то есть почти что «Иоанна»? – с легким удивлением поинтересовался незнакомец.
– Да, – снова подтвердила Янка, –  разговор с этим человеком ей начинал нравиться – не каждый из тех, с кем ей доводилось общаться в своей жизни, интересовался её настоящим – полным именем. – Меня бабушка так назвала. – И у меня день рождения завтра, – почему-то добавила она.
– Вот как? – человек напротив неё замолчал и, казалось, что-то сравнивал, сопоставлял какие-то ему одному известные факты.
– А Вас как зовут? Как Ваше имя? – спросила вдруг Янка, сама не ожидая от себя подобной смелости – задать вопрос иностранцу (а это был, очевидно, один из той делегации, которые пришли в их школу на экскурсию). «Минуточку!» – тут у Янки сам по себе возникла мысль: если это иностранец, то каким образом она понимает всё, что он ей говорит?
– Ах, да. Извини, – улыбнулся ей этот странный человек. Моё имя Джон Честертон. Я из Англии. И, – да (в его глазах вспыхнули лукавые искорки), – мы понимаем друг друга, несмотря на то, что говорим на своих родных языках.
– А почему? – удивленно спросила Янка.
– Потому что такие как мы, не нуждаются в переводчиках, – господин Честертон, улыбаясь, слегка кивнул головой в сторону директора, – только разве что для прикрытия.
– Ой, – Янка подтянула пальто повыше, – так Вы – разведчик? – Незнакомец едва не расхохотался.
– Нет, ну в каком-то смысле, можно сказать, что разведчик. Только особенный. Вообще-то я – профессор. Учитель.
– А одно другому совсем не мешает, – уверенно заявила девочка, и они посмотрели друг на друга, едва сдерживая смех. Непонятно откуда возникшие радость и счастье переполняли Янку. «И никакой он не разведчик. По крайней мере, точно уж не шпион», – думала девочка, греясь лучистым взглядом своего собеседника. Сидящие за столом, включая директора, казалось, совсем забыли об их существовании.
– Янна, – вдруг серьёзно сказал человек, назвавший себя профессором. – Янна, – повторил он, глядя прямо девочке в глаза, – а ведь мы здесь из-за тебя.


– ГЛАВА ТРЕТЬЯ –
Ночной гость

Домой Янна Ордина шла, засунув руку в левый карман куртки, где кроме сэкономленных на проезде в автобусе, денег, лежало письмо господина Честертона к её маме, с просьбой о встрече. Янку очень беспокоило, как мама отнесется к возможности появления в их квартире иностранного гостя, и смогут ли они понять друг друга без переводчика, а также как быть со специальным человеком, который сопровождал делегацию, – все эти вопросы она выпалила профессору Честертону полушепотом, на одном дыхании перед тем, как покинуть кабинет директора. Честертон заговорщески улыбнулся и сказал, что всё берёт на себя, и что Янке не о чем беспокоиться. Остальные члены делегации весело помахали девочке на прощание, а молодой индиец почему-то даже шепнул «До встречи…».
Увидев Янку в пустом уже коридоре, вахтёр Антонина Санна всплеснула руками, заохала и не отходила от девочки ни на шаг, пока та не застегнула свою синюю куртку на молнию до самого горла и не вышла на улицу. Но и после этого, уже удаляясь от школы, Янка чувствовала её пристальный взгляд, поэтому при первой же возможности свернула за угол ближайшего дома. Надо было отдышаться и осмыслить произошедшее. А собственно, что произошло? Ну врезался человек в толпу людей. Так это – чистая случайность. И правда, чего это Янка так переволновалась в тот момент, прям до ужасной головной боли? Да ещё такой внезапной? Вот уж противное состояние, ничего не скажешь. Янка знала, что у мамы тоже иногда болела голова, и в такой день в их однокомнатной квартире становилось непривычно тихо и грустно. Но одно дело, когда ты видишь, как другой человек мучается и пытаешься ему помочь  –  в меру своих сил и умений, конечно, а другое дело, когда что-то случается с тобой, и если никого нет рядом, то становится так страшно и одиноко, а одиночества Янка боялась больше всего на свете. Не того одиночества, когда ты сидишь одна в квартире, делая уроки, или играя, и ждёшь, когда придёт с работы мама. А другого, о котором и подумать-то страшно. И Янка старалась пока не думать об этом. Завтра ей исполнится одиннадцать, и надо было постараться не испортить себе настроение, а от него, как уже успела заметить девочка, зависело многое. 
Янка достала из кармана конверт. Это был обычный конверт: длинный, белый, без почтовой марки и разлинованных строчек, куда вписывают адрес отправителя и получателя. Никакой надписи: кому и от кого. Янка удивлённо хмыкнула, подняла руку с конвертом, направляя его в сторону заходящего солнца в надежде разобрать хоть что-нибудь, написанное на вложенном внутрь, листке бумаги. К её большому разочарованию, солнце не высветило ни одной буквы! Бумага внутри была абсолютно чистая! «Что за ерунда?» – подумала Янка. «Не может такого быть! Если это письмо, то какие-то буквы должны проступить!» Она, конечно, читала где-то, что раньше люди, чтобы скрыть содержимое каких-то важных документов, использовали вместо чернил, молоко, которое высыхало, не оставляя следов. А потом нагревали бумагу с таким письмом под лампочкой или на свечке, и появлялся текст коричневого цвета. «Но зачем господину Честертону проверять мою маму на сообразительность?» – подумала Янка. Она аккуратно, чтобы не помять, положила странный конверт с не менее странным письмом, в карман и, повесив сумку на плечо, пошла пешком домой. На автобусе ехать, по-прежнему, не хотелось.

* * *
Дома никого не было – до восьми вечера, когда мама обещала вернуться от родственников, оставалось ещё часа полтора. Янка сняла в прихожей верхнюю одежду, ботинки, бросила сумку в комнате у своего письменного стола и прошла в кухню, по дороге вытащив из кармана куртки, висящей в прихожей, письмо и нерастраченные деньги за проезд. Аккуратно сложив всё это на холодильнике, Янка открыла дверцу и достала масло и сыр для бутербродов. Мама, конечно, всегда ругается, если Янка перехватывает куски вместо того, чтобы нормально сесть и поесть, но именно бутерброды с чуть соленым сыром и сладкий чёрный чай активизировали в голове Янки все мыслительные процессы. А подумать надо было. Пока чайник закипал, Янка сходила в ванную, вымыла руки и, закрыв кран, посмотрела на себя в зеркало: вот она – Янна Ордина. Десять лет. Скоро, правда, одиннадцать. Серые глаза, тёмно-русые волосы, нос с небольшой горбинкой, – «очень фотогеничное лицо», как говорят родственники. Футболка, синий домашний свитер (тот, который не колется), старые дырявые джинсы, босые ноги, на которые ни за что не заставить надеть домашние тапочки – ни за что и никогда. Абсолютно спонтанно руки потянулись к тюбику зубной пасты, – почему-то возникло желание умыться и почистить зубы. Янка подула на зеркало, нарисовала на запотевшем стекле рожицу и, довольная, вернулась на кухню, вытирая влажные ладони о джинсы и подол торчащей из-под свитера футболки.
Чайник уже гремел крышкой. Сообразив себе парочку бутербродов с сыром и маслом, и размешивая ложечкой сахар в чашке, Янка прокручивала в голове все детали сегодняшних событий, покачиваясь на табуретке. Особенно странным представлялся разговор с профессором из Англии, прежде чем они расстались. «Почему это интересно, иностранная делегация оказалась в нашей музыкалке из-за меня?» В уме переплетались всевозможные нити воспоминаний, образов, слов, неясных догадок. Профессор так и не успел ничего толком сказать. Просто, когда забирал своё пальто, незаметно для остальных положил конверт ей в сумку, лежавшую у дивана, попросив передать маме. И ещё сказал, что им всем надо встретиться и обсудить что-то важное. Наверное, это «что-то», действительно представляло какую-то большую ценность, раз столько человек приехало из разных стран в их город и нашли её – Янку, причём, они, по всей видимости, даже не знали её имени. «Да и каким образом это «что-то важное» может быть связано со мной? Я-то здесь при чём?» – не понимала девочка. Янка допила чай и, дожёвывая бутерброд, пошла в комнату где, вытащив предварительно «Приключения Шерлока Холмса» из сумки, плюхнулась на кровать, завернувшись в своё любимое с детства красное стёганое одеяло. Несмотря ни на какие странные события, произошедшие сегодня, великий сыщик и его верный помощник должны были ехать в Баскервиль-Холл, и Янке не терпелось узнать, что они там обнаружат. Однако, одеяло, гревшее снаружи и горячий чай, разгоняющий тепло по клеточкам внутри, словно растопили тусклый лёд усталости, скопившейся за зиму, а может, даже и не за одну, сонливость навалилась на девочку, и сознание отключилось, едва герои книги въехали на территорию поместья…
…Несколько человек, кутаясь от пронизывающего ветра в дорожные плащи, ехали в коляске по открытым просторам торфяных болот, с видневшимися на них кое-где дольменами. Коляска нырнула в долину, окруженную покорёженными деревьями, над которыми поднимались две высокие узкие башни, и вскоре подъехала к узорным  чугунным воротам с двумя обросшими мхом, колоннами, увенчанными кабаньими головами. За воротами темнела аллея высоких старых деревьев; их ветви переплетались сумрачным сводом; деревья говорили с ветром на своём древнем языке, неведомом людям, и шорох листьев заглушал все остальные звуки этого странного места.
Обогнув широкий газон, кучер направил лошадей к дому, увитому плющом. Сквозь окна лился неяркий свет, над остроконечной крышей поднимался столб тёмного дыма. Раздался мелодичный звон, и затем звук поворачивающегося ключа в замке. На пороге показался силуэт женщины.
– Здравствуй, Джонни! – Раздался знакомый тихий голос. – Проходи! Ты не один? ... Вдалеке зашумели своды деревьев сумеречной аллеи. Мощный поток холодного воздуха пролетел над головами путников, поспешивших войти в дом, где на первом этаже в гостиной уютно потрескивали дрова в большом старинном камине, и огонь выхватывал из сумрака фрагменты внутреннего убранство старинного особняка. Высокие узкие окна с яркими витражами, гербы и картины на стенах; у дальней стены – тёмные резные стеллажи с книгами, тиснёные корешки которых отражали блеск язычков пламени. Несколько кресел и большой стол завершали обстановку.   
Люди расположились вокруг камина, греясь после долгого путешествия. Янка вглядывалась в их лица. Вот один – молодой, смуглый, глаза чёрные, а волосы – как сама ночь; рубашка с воротником-стоечкой, поверх которой что-то вроде зимнего джемпера и пиджак. Скинул дорожный плащ на спинку кресла и теперь ходит по дальнему краю комнаты, рассматривая книжные полки, явно с интересом изучая их содержимое. Интересно, что он читает? Не успев подумать, Янка мгновенно оказалась рядом с молодым человеком. Тот закрыл книгу, которую до этого держал в руках и поставил на пустующее место. «Предания о Лекарственных Растениях» – прочитала Янка на корешке и подумала: «Неужели биологией интересуется?» Вероятно, это было именно так, поскольку молодой человек приподнял голову и начал негромко читать вслух названия книг по различным темам этой науки, которая должна начаться у Янки только со следующего года.
Немного обидевшись, что на неё не обращают никакого внимания, как если бы её здесь не было, девочка вернулась (теперь уже обычным способом) в центр зала, где сидели остальные. Подойдя ближе к камину, она ахнула: огромный кот, даже не кот, а котище, почти полуметровой длины (а с хвостом – так весь метр будет) сидел в одном из кресел, и свет огня в камине отражался на его изумрудно-чёрной, идеально вылизанной шерсти. Кот взглянул на Янку огромными тёмно-сиреневыми глазищами, словно сканируя её. «Ну вот, хоть кто-то заметил!» – подумала девочка. – Спасибо!» «Пожалуйста!» – с достоинством сказал Кот в ответ на её мысли и слегка наклонил голову, – «Всегда рад Вас видеть в нашем доме!» От неожиданности Янка вздрогнула и проснулась. Она лежала на кровати в своей комнате, глядя в темноту перед собой, а через прикрытую в коридор дверь, доносились два тихих голоса, ведущих неторопливую беседу, и изредка звякали чайные ложки. У мамы был гость. Говорящий кот мгновенно улетучился из памяти.


– ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ –
Письмо

Оба голоса были знакомы. Янка присела на кровати и прислонила ухо к ковру на стене, за которой находилась кухня.
– Это надолго? – спрашивал мамин голос
– Месяца полтора или два – мы еще не определились точно, - ответил ей другой голос, и Янка знала, кому он принадлежит, только спросонья не могла вспомнить.
– А когда будет точно? – с лёгким вздохом спросила мама своего собеседника.
– Завтра вечером Магистериум пришлёт окончательные даты. А без них я не могу тебе ничего обещать, – ответил печальный мужской голос, и имя его обладателя завертелось у Янки на языке: «Ну как же, как же!…»
–  Да нет, можешь.
– То есть, ты согласна, Аля, чтобы…
– Не могу сказать, что мне легко это сделать, – прервала мама своего собеседника, – но если ты пообещаешь мне...–  мама замолчала, второй голос также ничего не говорил. – У меня же никого нет больше, и Джонатан…– мама, казалось, плакала.
– Ну что ты, Аленька, ну пожалуйста, не надо…
– Джонни, вы так ничего и не нашли? – спросила мама сквозь всхлипы.
– Нет, Аля, ничего, никаких следов. Ты же знаешь, я был там не раз, и ничего…
И тут до Янки дошло: «Точно! Это же голос английского профессора! Что?! Джон Честертон у нас на кухне?!!» – Янка рывком подскочила на кровати, скинула одеяло, затем замерла, тихонечко встала босыми ногами на пол и осторожно приоткрыла дверь.
Раздался тот же мелодичный звон, как и во сне. Голоса смолкли. Янка осторожно выглянула из-за угла в кухню.
– Янна, заходи, – мама пыталась говорить нарочито бодро, – Проснулась?
Скрываться было бесполезно, и Янка вышла на свет. Часы на кухне показывали около десяти вечера.
– Вот, у нас гость, – смущённо сказала мама.
– И мы даже знакомы, – весело заметил профессор Честертон, подмигивая сонной Янке, которая куталась сейчас в одеяло, прихваченное из комнаты.
– К вам можно? – попыталась уточнить девочка, не совсем понимая, как ей себя вести в подобной ситуации.
– Конечно можно! Даже нужно! – воскликнул профессор, ловко вытаскивая из-под кухонного стола третью табуретку. Янка взяла из шкафчика чашку и присоединилась к взрослым.
– А как вы понимаете друг друга? – поинтересовалась она, отхлебнув чай, налитый ей профессором. – Маам, ты тоже…?– Янка посмотрела на маму.
– Дело в том, дочка, – мама запнулась, пытаясь сформулировать объяснение так, чтобы оно было покороче и поточнее. Но в этот момент Янка уже повернулась к профессору: «А Вы как здесь оказались?» Профессор взглянул на Янкину маму. 
– Аля, может, ты расскажешь?
– Я, я … я не знаю…– казалось, мама совсем растерялась.
Они помолчали. Янка тоже молчала, ждала, пока взрослые, наконец, решатся открыть ей какие-то свои тайны. Янка не любила тайны. Не любила неизвестного, которое могло таить в себе опасность. Ей нравились загадки, а вот всякие секреты и тайны вызывали в ней дикую панику. Вот и сейчас этот липкий противный страх начал растекаться в центре её груди – там, где сердце, и оно начало биться как бабочка, в сумерках летящая на свет ночного фонаря, освещающего кипарисы... Профессор, видимо, заметил её состояние, потому что с тревогой взглянул на Янкину маму. Та не смотрела на него и, думая о чём-то своём, молчала, перекладывая печенюшки в вазочке с места на место.
«Да скажите уже!» – взмолилась про себя девочка.
– Янна... – профессор Честертон решил взять инициативу в свои руки, но мама, наконец, оставила печенье в покое и, подперев голову рукой, как если бы задумалась, тихо сказала:
– Это брат твоего отца, Янна. Профессор Джон Честертон – твой родной дядя. И тебе надо поехать с ним.
Янка растеряно смотрела на взрослых. От порыва весеннего ночного ветра распахнулась форточка, и висящий на гвоздике над холодильником отрывной на 1991 год захлопал страничками, аплодируя неизвестности надвигавшегося на мир будущего.

* * *
Спустя примерно с полминуты, Янка поняла, что вопросов у неё слишком много, и весь этот запутанный клубок можно оставить «на потом». Она отхлебнула чай, слегка покачнулась на табуретке и решила выяснить пока самое главное:
– А куда ехать? – спросила она напрямую.
Видимо, ответить на этот вопрос было ещё сложнее, поэтому вместо объяснений Честертон взял в руки распечатанный конверт с письмом и протянул Янке: «Возьми».
– Так на нём же ничего нет! – воскликнула девочка. – И письмо было пустое! Ой, – и она шлёпнула себя ладошкой по губам, понимая, что проболталась о своей попытке узнать, что же там написано, хотя письмо было адресовано не ей. Взрослые засмеялись.
– А что такого?! – в праведном возмущении Янка решила отстаивать себя до победного. – Сами дали конверт без подписи. Здесь любой заинтересуется.
– Наверное, ты права, Янна. – Честертон взял из вазочки конфету и начал разворачивать фантик. – И всё же, открывай.
Янка вытащила лист бумаги: «Ну и?..»
– Ничего нет? – уточнил профессор.
– Ничего. Но ведь…если Вы сидите здесь, на нашей кухне, значит, мама как-то прочитала его содержимое, ведь так?
– Именно так! И чтобы доказать это, передай-ка это письмо тому, кому оно предназначалось. – Янка протянула письмо маме. И как только она взяла его в руки, бумага начала меняться: на ней проступили золотисто-коричневые строчки, а сама она из обычной белой, стала светло-голубой с серебристой кромкой. То же самое произошло с конвертом, едва мама коснулась его, – он стал более плотным, песочного оттенка, как если был сделан из пергамента, а на лицевой стороне конверта проявились строчки с именами отправителя и получателя. На обратной стороне пергаментного конверта была видна вскрытая красноватая печать, правда оттиск на ней был не виден.
– Вот так всё и было, – сказала мама. И пока Янка в восхищении таращилась на происходящее (самое что ни на есть!) чудо, профессор Честертон достал из кармана другой запечатанный конверт и взглянул на Янкину маму:
– Аля, ты знаешь правила: только твоё слово, твоё решение…
– Хорошо, я…согласна, – кивнула мама, словно смиряясь со своей участью. Янка удивлённо посмотрела на неё. Такой тихой и торжественной свою маму она ещё не видела.
– Ну что, племянница, бери письмо! – весело воскликнул Честертон. – Что же такое там написано, а? – и подмигнул ей.
– Это мне?! – Янка протянула руку, потом передумала и взяла письмо одновременно двумя руками. Честертон одобрительно кивнул. Длинный белый конверт, без каких-либо надписей.
– Интересная у вас почта там, в Англии, – произнесла Янка, поглядывая на своего внезапно обнаружившегося дядю. 
– И не говори, – отшутился тот. – Что дальше будешь делать?
– Надо…– Янка посмотрела на маму.
– Очень-очень захотеть узнать, что там внутри! – подсказала та.
– Просто захотеть прочитать его?
– Не совсем просто. Нужно согласиться принять всё, что там написано.
– А если я…ну…а откуда я знаю – что там: хорошее написано или плохое? Вдруг там что-то неприятное? Как же можно заранее согласиться с тем, что неприятно? И вообще соглашаться с тем, что неприятно?
Честертон понимающе улыбнулся и мягко произнёс:
– Но это самое главное, иначе ты не сможешь прочесть письмо, – это во-первых. А во-вторых, твоя мама никогда бы не разрешила тебе даже прикоснуться к этому конверту, если бы не знала, что именно написано здесь. И, в-третьих, – он загадочно указал пальцем на конверт, – только открыв его, ты сможешь узнать, куда и зачем мы должны с тобой ехать.
Янка вопросительно посмотрела на маму, потом на безликий конверт в своих руках, после чего заявила:
– Вас послушать, профессор, так можно подумать, что Вы в волшебной лавке побывали. У вас в Англии мода, что ли, на такие конверты?
Почему-то именно этот вопрос развеселил Янкину маму. И пока она, посмеиваясь, ставила успевший уже остыть, чайник на плиту, Янка ещё раз осмотрела нераспечатанное письмо и спросила у внимательно следящего за всеми её действиями, немолодого человека с пепельными волосами:
– А можно, я открою его в комнате, одна?
Честертон кивнул, и Янка ретировалась в комнату, прикрыв за собой дверь. На кухне снова разливали чай.

* * *
В их единственной в квартире комнате стоял самый замечательный стол на свете. Обычный, фабричный, очень тяжёлый, но сразу за ним начинался подоконник с цветами, окно за тонкими тюлевыми занавесками, а за окном, через лоджию – ночное небо. На столе стояла зелёная лампа, а у основания лампы поселились маленькие фигурки – солдатики, всадники на лошадях и несколько камешков. Целый мир! Янка включила настольную лампу и присела на краешек стула. Да, именно сейчас, открыв письмо, она поймёт многие странные события сегодняшнего дня и, может, попробует сама догадаться, почему она не только ни разу не слышала о том, что у неё есть дядя, но и о том, что мама скрывает от неё столько всего! И, что самое подозрительное, мама прекрасно знала, как распечатать пустое письмо! А как она сообщила Честертону, что она согласна на встречу?  Столько вопросов! Но пока что Янку больше всего беспокоил пустой конверт, который лежал перед ней. «Главное – это принять неизвестное. Ну да, легче сказать, чем сделать», – думала Янка. «Попробуем». Она посмотрела на конверт. Потом, решив, что лучше не видеть; накрыла его ладонями сверху, едва касаясь бумаги. Теперь необходимо было как-то избавиться от боязни принять то, что в этом письме было написано. Сначала она попыталась уговорить себя, что принимает всё, что бы там ни было. «Я принимаю!», – мысленно сказала Янка. Ничего не произошло. «Я принимаю всё, что написано в этом письме», – сказала она уже вслух, с некоторым раздражением. Опять ничего. «Ну и?» – Янка повертела конверт в руках. «Что не так-то?». Девочка вздохнула: «Да уж, так-то просто принять неизвестное». Уставившись на конверт в руках, Янка стала копаться в своих чувствах. Что там говорил Честертон? «Твоя мама никогда бы не разрешила тебе даже прикоснуться к этому конверту, если бы не знала, что именно написано здесь». Значит, мама знает что здесь, и она не боится, что с её Янкой что-то случится!» Янка снова положила конверт на стол, и прикрыла его ладонями. Доверяет ли она маме? Странно. А как может быть по-другому? Мама – это мама». Янка ощутила спокойствие и уверенность, и в эти мгновения, едва ли успев сложиться в слова, возникло то самое желание узнать, принять, – мысленно, искренне и без усилий.
Неожиданно с поверхности её ладоней источилось тепло, как отпечаток. Вздрогнув, Янка резко развернула руки по направлению к себе, и увидела темнеющий конверт, на котором проявлялись золотисто-коричневые буквы:
Кому: Янне Ординой
(дочери Джонатана Честертона и Алевтины Ординой)
От кого: Малый Магистериум,
Департамент Образования и Сохранения Традиций Алхимии
«Традиций чего?» – Янка оторопело глядела на буквы, ловя себя на мысли, что их-то она понимает, а вот сами слова – не очень. Вроде химию они в школе ещё не проходили, а здесь вообще какая-то алхимия. И главное – те, кто послали ей это письмо, точно знали имена её родителей, а она, Янка, не знала – никогда не знала настоящее имя своего отца! Джонатан Честертон. И что ещё за Магистериум?
Янка перевернула пергаментный теперь уже конверт обратной стороной, обнаружив его залитым красноватой печатью – как в старину, с оттиском в виде каких-то странных, непонятных символов. Вскрыв, наконец, конверт, она достала вложенный в него голубоватый лист бумаги с серебряной окантовкой и развернула его, придвигаясь ближе к лампе.   
Малый Магистериум
Департамент Образования и Сохранения Традиций Алхимии
Приглашает Вас на Летние Подготовительные Курсы
Международной Школы Магических Искусств
Отделение Магии Музыки
Торжественный вечер по поводу зачисления состоится
в канун Белтайна сего года в соборе Солсбери, Англия.
Директор Школы
проф. Аврелиус Магвелл,
Магистр,  Хранитель Всех Тайн
Янка в задумчивости вгляделась в темноту за окном. На глубоком чёрном небе сияли далёкие звёзды. «Так просто», – подумалось ей вдруг. Когда она спрашивала маму об отце, та говорила, что он оставил её, когда Янка ещё не родилась. В семье никогда не произносилось его имя (по крайней мере, в её присутствии). И вот, брат её отца, Джон Честертон, английской профессор, который каким-то образом нашёл их и организовал целое представление с прибытием в здание Горсовета, где находится её музыкальная школа, сидит сейчас на их небольшой кухне и пьёт чай с овсяным печеньем. И весь этот круговорот событий, произошедший сегодня, случился только из-за неё. –  В возбуждении Янка вскочила со стула и заходила по комнате. «…А ведь мы здесь из-за тебя...» – воспоминание эхом пронеслось в её голове. Теперь, это поистине волшебное письмо, многое проясняло. Внутри, где-то в глубине её сознания, погружающегося сейчас в самые заветные воспоминания, вздымались удивительные волны образов, рождались звуки, окружающий мир перестал существовать, и Янка слушала, слушала так, словно пила, упивалась этими могучими волнами света и звука. Хотелось и плакать, и слушать эту музыку, и слёзы сами капали на руки, крепко держащиеся за письмо, за её новую, настоящую жизнь. Янка свернулась на кровати, глядя на светящиеся в темноте буквы. Спустя какое-то время, убаюканная нереально прекрасным звучанием, наполнявшем её, она крепко спала, и уже не слышала, как вновь негромко звякнул невидимый колокольчик, и мама закрыла дверь за человеком с пепельными волосами. Однако на улицу он так и не вышел.


– ГЛАВА ПЯТАЯ –
День Рожденья

На следующее утро Янка проснулась рано. Настолько рано, что, взглянув на часы, девочка не поверила: половина шестого. Спать абсолютно не хотелось и, чтобы не разбудить маму, она потихоньку встала и вышла на кухню. За окном брезжил рассвет – ещё неясный, сумеречный город спал. На кухонном столе стояли три невымытые чашки – значит, все вчерашние события не были одним из тех бесчисленных снов, которые досматривал сейчас город.
На холодильнике лежал распечатанный конверт и письмо, которое её дядя, профессор Джон Честертон передал её маме накануне. Естественно, на удивительном послании, так круто ворвавшемся в её, Янкину, жизнь, не было ни следа от чернил – опять ни буквы. Надо будет потом спросить у мамы, можно ли читать подобные письма другим людям, а не адресатам. Как оказалось, Янка очень плохо знала свою маму. Точнее, её-то она знала очень хорошо, а вот о ней, её прошлом – практически ничего. Более того, Янка подозревала, что и остальные члены семьи что-то знают, но молчат. «Ох уже мне эти взрослые тайны», – недовольно фыркнула Янка. «Всё время себе проблемы придумывают только».
Чем занять себя в такую рань, Янка не имела ни малейшего понятия. Промаявшись минут пять, бесцельно сидя на табуретке, Янка решила поставить чайник. Тот оказался пуст, и поэтому пришлось наливать воду. Зажгя газ и водрузив на конфорку чайник, Янка подошла к окну. На подоконнике лежало что-то вроде проспекта – небольшая брошюрка, на которой красовалась надпись:
Департамент Образования и Сохранения Традиций Алхимии
по решению Великого Магистериума
объявляет набор на летние подготовительные курсы
Международной Школы Магических Искусств
по окончании которых все выпускники
будут иметь право зачисления в Школу согласно …
Дальше Янка прочесть не успела. В кухню зашла мама, видимо, проснувшись из-за шума. Она подошла к хозяйничающей Янке, обняла её, поцеловала и сказала «С днём рожденья, доченька». Янка просияла. «А подарок?», – осторожно поинтересовалась она. «Обязательно будет», –ответила загадочно мама. Затем, взглянув на процесс уборки, она довольно спросила: «Что у нас на завтрак?» «Вымытые чашки», – деловито ответила Янка, сгребая грязную посуду в раковину. «Ааа…» – понятливо протянула мама и пошла в ванную умываться. Янка занялась бутербродами. «Кстати, Янн», – мама выглянула из ванной комнаты, со щёткой, куда в тот момент выдавливала пасту, – «дядя Джон заедет за тобой часам к одиннадцати, так что надо будет успеть тебя собрать».
«То есть, как это?» – Янка перекрыла краны, чтобы лучше слышать. «А вот так», – пояснила мама, вытираясь полотенцем, – «вечером у вас торжественное мероприятие намечается, не так ли?»
– Вечером? – Янка сбегала в комнату, схватила письмо, запнулась обо что-то на бегу и, перечитав его, воскликнула: Но сегодня же мой день рожденья! При чём тут какой-то Белтайн?
Мама терпеливо выслушала Янкино возмущение и спокойно сказала:
– Белтайн – это древний праздник начала светлой половины года. Праздник Сияющего Огня. Дядя Джон обещал тебя взять на холмы, где ночью зажигают огромные костры. И, кстати, по поводу подарка…кажется, кто-то оставил большой свёрток у твоей кровати, а ты его даже не заметила…
Янка мигом улетучилась с кухни. Действительно, бегая за письмом, она не обратила внимания, за что запнулась. Большой цветной свёрток лежал на полу возле кровати. Янка посмотрела внимательно – нет, такой бумаги у них в городе она нигде не видела (да собственно, и обычной подарочной бумаги тоже, только в кино). А здесь множество мелких звёздочек искрились на ней, постоянно меняя узоры созвездий, отдельные планеты и целые галактики гонялись друг за другом и, сталкиваясь, взрывались фейерверками, рассыпавшимися надписью «С Днём Рожденья!» на всех языках. И это всё на какой-то обёрточной бумаге! Что же тогда внутри? – Янка торопливо, но аккуратно развернула подарок и ахнула. Это было платье – самое настоящее платье для бала. Или приёма  у какой-нибудь королевы: изумрудно-зеленого бархата с расширяющимися рукавами–фонариками, с вырезом по центру – от подола до талии, украшенное по краям серебряной тесьмой. К платью прилагался длинный-предлинный расшитый травами и полевыми цветами узкий пояс, и ещё была какая-то юбка, которую мама назвала «нижней», и показала как весь этот «гардероб» собирается.
– Ой, спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо!!! – затараторила Янка и чмокнула маму в щёку. Это вы с дядей Джоном придумали такой подарок?
– С ним.
– То-то я смотрю – бумага какая-то необычная, – Янка посмотрела на маму, словно ждала объяснений.
– Конечно, необычная. И конечно, самая, что ни на есть, обычная, – пожала плечами мама, если покупать её в магазинчике «Специальная Волшебная Обёртка на Все Случаи Жизни». Смотри (мама указала на этикетку): Special Magic Bags and Papers for Every Events. Это в Лондоне, – пояснила она.
– Мама, но… ведь этот приём-то вечерний, – он тоже в Англии! – вспомнила Янка. «Торжественный вечер в соборе Солсбери, Англия», – процитировала она текст приглашения. Как я туда попаду?! И как ты туда попадёшь?! – возразила Янка.
– Ну, начнём с того, что я с вами не еду…– начала было мама.
– Как это? – опешила Янка.
– А вот так. Твой дядя предлагал мне поехать, но я, пожалуй, останусь. Во-первых, завтра первое мая. Мы с коллегами идём на демонстрацию, да и надо к лету подготовиться – скоро лагеря начнутся, не до того будет. А пока праздники – самое время. Знаешь, – мама вернулась в кухню, присела к столу и вздохнула. – Никак мне пока не хочется туда, где много народу. Будут шептаться за спиной, сплетничать. Мы же с отцом твоим так и не успели пожениться. – Она обняла дочку и усадила к себе на колени. Янка обвила шею мамы. – Уже и день свадьбы был назначен, но его срочно вызвали в Большой Магистериум по какому-то вопросу. А потом мы узнали, что его отправили на секретное задание по…ну, это, впрочем, так никто и не узнал – зачем именно. Твой отец был первоклассным алхимиком.
– Это профессия? – уточнила Янка, – он в лаборатории где-то работал?
– Нет, это не профессия. Это…ну в каком-то смысле, это даже призвание. – Мама улыбнулась. – Алхимики ведь бывают разные. И работают на разных работах – кто где: в магазине, на заводах, в школе. Некоторые из них занимаются, скажем так, внешней алхимией, то есть превращают одни вещества и предметы в другие. Среди них есть даже такие, кто с помощью заклинаний и зелий обретают знания и умения, позволяющие обрести богатство и  даже бессмертие.
– Бессмертие? Так это они придумали философский камень, с помощью которого можно разбогатеть и никогда не умирать? – вставила своё слово Янка, читавшая, по словам мамы, всё без разбору.
– Конечно, нельзя сказать, что они его «придумали». Скорее, когда-то нашли способ его производства. Но это внешняя алхимия, которой живут многие. Большинство. Но есть и другие алхимики – их очень мало, которые считают, что самое главное – это внутренняя алхимия, и с обычным золотом это никак не связано.
– Значит, папа занимался внутренней алхимией? Это поэтому мы в однокомнатной квартире живём?
– Эт почему «поэтому»?
– Ну, если алхимик не умеет превращать всякие вещества в золото, значит, он живёт в бедности.
– Ах, это…нет, – мама слегка пощекотала Янку – та хихикнула.
– Это в обычном мире людей мы с тобой не очень богаты. А в нашем мире…– мама загадочно посмотрела на Янку. – У твоего отца вообще-то дом есть. Небольшой, но всё-таки. За ним сейчас дядя Джон присматривает и его жена – Алисия.
– В нашем мире? – Янка не поверила своим ушам. – А мы в каком живём?
– Тоже в нашем.
– Что-то я не очень понимаю, как это: вот мы в этом городе живём – это наш мир, и другой, где вот такая красивая бумага и письма странные – тот мир тоже наш? Сколько их – этих миров-то?
– Да нет никаких разных миров, доча, есть один мир, но открывается он каждому той свое стороной, которую человек увидеть может, воспринять. Вот ты, например, можешь дядю Джона без переводчика понимать, и я могу. А директор вашей музыкальной школы не может.
Янка немного помолчала, вспоминая вчерашние события, а потом спросила.
– Мама, значит, это у нас семейное? Я – тоже алхимик?
– Да, доча. Из поколения в поколение, многие столетия, а иногда и дольше все семьи алхимиков стараются воспитывать своих детей в особом видении мира. Волшебники – они обладают некоторыми умениями от природы, с рождения. А алхимики приобретают всё в процессе…в течение жизни. – Мама помолчала.
– Но, знаешь, тоже не всегда. Бывает так, что у таких, как мы, людей, или даже волшебников, рождаются дети, не способные воспринимать разные грани мира. И тогда они просто живут как все обычные люди. Так что ты это тоже запомни, на будущее, договорились? – Янка кивнула.
Мама принесла из комнаты небольшой фотоальбом и вручила Янке. 
– Мама, а почему ты мне никогда про папу ничего не рассказывала? – рассматривая фотографии, где рядом с её мамой стоял высокий человек со слегка вьющимися волосами светлых прядей. Он был очень похож на дядю Джона. Особенно взглядом.
– И почему мы не в Англии живём? Ведь если папа и дядя Джон англичане, то…
– Потому что если папы нет, то ребёнок остаётся с мамой, и с её семьёй. Я же здесь? Значит, и ты здесь. А не рассказывала потому, что ты маленькая была, могла случайно проговориться. Бабушка твоя тебе даже имя поменяла. Ведь твоё имя, которое папа выбрал, должно было звучать как «Джоанна».
– Так у нас имена одинаково начинаются! – воскликнула Янка, – у папы, у меня и у дяди Джона – у нас в именах первая часть одинаковая! Вот здорово! – А у дяди Джона есть дети? – вдруг спросила Янка.
– Нет, они с Алисией недавно поженились.
– Но он такой седой уже.
– Это не седина, – улыбнувшись, объяснила мама, – это его природный цвет волос. У твоего отца такие же были. Хотя…– мама вздохнула, – с такой-то работой и поседеть недолго.
– А где он работает? – поинтересовалась Янка.
Выяснилось, что профессора Честертона недавно пригласили преподавать в той самой школе, откуда Янке пришло письмо. А школа находится под патронажем Малого Магистериума. И вообще, Магистериум – не один, а их целых три: Малый, Большой и Великий. Малый Магистериум – это различные министерства и ведомства, подчиняющиеся Большому Магистериуму, который управляет всеми делами алхимиков внутри одного государства – как обычное правительство. В каждой стране есть свои Малые и Большие Магистериумы. А Великий Магистериум – он один. Это что-то вроде Совета Наций, международного уровня. И хоть дядя Джон – учитель, его часто вызывают в Большой Магистериум, потому что он очень хороший специалист. В какой области – мама так и не сказала. Вообще многие слова, конечно, были незнакомые, но общий смысл Янка поняла. Самое главное она запомнила: много лет назад её отца – Джонатана Честертона, Большой Магистериум вызвал по какому-то срочному делу накануне его свадьбы, и с тех пор о её отце больше никто не слышал.
– А теперь пора собираться! Или ты решила блистать на вечернем приёме в пижаме?!! – съехидничала мама.
– Маам, ты не ответила, как я туда попаду! – Янка уже начала примерять платье.
– Увидишь! – неопределённо крикнула мама уже из кухни, куда она ушла готовить завтрак.

* * *
Дядя Джон, как и было условлено накануне, появился около одиннадцати утра. Последние минуты перед его приходом Янка просидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, пытаясь высмотреть Честертона на подходах к дому. Но кроме обычной картинки двора с его высокими деревьями, подъезжающими и отъезжающими машинами, малышни, с упоением копающейся в песочнице, бабушек у подъезда, никто, даже близко похожий на её дядю так и не появлялся. Когда же вновь раздался мелодичный звон, Янка возмущённо завопила: «Ну кааак?! Его же не было у подъезда! Мааама!» и побежала открывать входную дверь. На пороге стоял профессор Джон Честертон. В своём дорожном, несколько старомодном плаще строгого покроя. Складывалось впечатление, что дядя Джон буквально только что находился не на залитой утренним солнцем, улице, а где-то на просёлочной дороге – грязь налипла на ботинках, на подоле плаща.
– Давай-ка сюда свою одежду, – мама притворно-ворчливо вздохнула, – где и был? – и отправилась в ванную счищать налипшую грязь.
– Ну, Аленька, извини, – развёл руками Честертон, – так получилось, – и весело подмигнул племяннице. Его пепельные волосы были небрежно взъерошены, как если бы шаловливый весенний ветер развевал их в своей бесконечной радости полёта. А в чёрных глазах искрились яркие звёздочки, всё такие же тёплые и родные, какими их увидела Янка вчера в первый раз. 
– Ах, да, чуть не забыл, – спохватился Честертон и протянул Янке большую прозрачную коробку с тортом. – С днём рожденья, племянница!
На торте красовались одиннадцать маленьких белых витых свечек в восковых лепестках – как цветочные бутоны.
– Уже придумала, что загадать?» – поинтересовался Честертон.
– Неет! – замотала головой Янка. – Мы же собирались, – не до того было. И Янка указала на дорожную сумку, в которую они с мамой уже успели аккуратно сложить платье и всякие вещи, необходимые в дороге.
– Джонни, у нас ещё обуви нет подходящей, – заглянув на кухню, сказала мама, вешая плащ дяди Джона на плечики.
– Я понял, Алечка, не переживай. – Не останется наша принцесса без волшебных башмачков! – засмеялся дядя Джон, расставляя на столе чашки. Когда, наконец, все уселись и налили себе чаю, дядя Джон совершил нечто такое, от чего у Янки просто перехватило дыхание. Он просто провёл рукой над тортом, в который были воткнуты свечки ровно по числу лет именинницы, и на кончиках маленьких фитилей заплясали разноцветные огоньки.
– Ух ты! – Янка с восторгом посмотрела на дядю. Потом облокотилась о стол и с воодушевлением стала рассматривать свечки, огоньки которых, разгораясь, начали перепрыгивать с одного фитилька на другой, а если сталкивались между собой в полёте, перемешивались и меняли свои цвета.
– Дядя Джон! Это же настоящее волшебство! Ты меня научишь?!
– А ты учиться будешь? – полушутя-полусерьёзно спросил Честертон.
– Конечно буду! – клятвенно пообещала Янка, провожая взглядом каждое движение рук своего дяди, который теперь с ножом примерялся к торту.
– А желание?! – завопила Янка.
– Так ты же говорила, что не придумала его, – подколола её мама.
– Так это я его тогда не придумала, а сейчас вот придумаю, – парировала Янка, и мысли о желании – главном и единственном, заполонили её голову. Всё, чего ей хотелось бы иметь ещё день назад, стало таким неважным и ненужно-бессмысленным с момента появления в её жизни дяди Джона. Вихрь образов и фраз промелькнул в её сознании и затих, оставив только одну идею, одно желание, которое всегда было с Янкой, подспудно осознаваемое ею. «Я хочу найти отца», – мысленно произнесла она и сосредоточенно дунула на танцующие свой праздничный танец, огоньки. Те взвились в воздух, образовав в пространстве над столом изящный цветок, и осыпались на торт, покрыв его радужной пыльцой.
– Молодец, Янна, – довольно кивнул дядя Джон. – Не знаю, что ты загадала, но свечки эти, если желание сильное и искреннее, образуют из своих огоньков цветок.
Янка покраснела от похвалы. Честертон, тем временем, разрезал торт и теперь раскладывал куски по тарелкам. И пока продолжалось праздничное чаепитие, Янка наконец-то узнала «план действий» на сегодняшний день, вечер и, даже, ночь.
В соборе Солсбери они должны были появиться хотя бы за полчаса до начала торжественного мероприятия. До этого им предстоит поселиться в «Пепельном Свете» – небольшой, но очень известной среди алхимиков гостинице где-то на севере Лондона и зайти в какой-нибудь обувной магазин. После чего переместиться до станции метро Эджвар, где их будут ждать, и откуда быстрее всего добраться до границ Уилтшира – местности,  где находится собор. «А там уж – рукой подать», – мечтательно сказала мама.
Около полудня дядя Джон поднялся и вышел в подъезд, чтобы «проверить порог». Янка хотела было спросить, что это значит, но не успела, так как мама присела рядом с ней на кровать – они были сейчас вдвоём в комнате, залитой полуденным весенним солнцем
– Вот ещё что, доченька, – мама обняла Янку. – Никогда ничего не бойся. Что бы ни произошло. Увидимся мы с тобой через несколько дней. Но в эти странные и необычные дни я всегда буду рядом. И мама надела Янке длинную серебряную цепочку, с подвешенным на ней с золотым кулоном в виде нераспустившейся маленькой розочки. Чуть вытянутый к низу, с завитками, в кончики которых инкрустированы сверкающие камешки. В центре бутона сияла розовая жемчужная капелька
– Твой папа подарил это мне на свадьбу. Теперь это – твоё.
Янка прижалась к маме. Они сидели молча, думая об одном человеке, чья судьба волновала их больше, чем их собственная.
– Он найдётся, мама, правда?
– Я не знаю, Янночка, – мама печально вздохнула.
– А я верю, что так и будет! – уверенно прошептала ей Янка, не разрешая себе расплакаться.
Снова раздался мелодичный звон.
– Всё в порядке. – Джон Честертон прикрывал за собой дверь. – Вы готовы?
– Да! – воскликнула Янка, хватая сумку. Но дядя Джон её опередил.
– Принцесса, разрешите мне? – он слегка церемониально поклонился
– О да, – Янка церемонно присела в реверансе. – Вы очень благородны, сэр дядя Джон! – все засмеялись.
– Да идите уже! А то везде опоздаете, – мама решительно закончила это театрализованное представление и открыла им дверь.
– Ну всё, Янночка, до встречи. Будь умницей, – они обнялись.
– Спасибо тебе, Джонни, – мама обняла Честертона.
– Всё будет хорошо, Аленька, не переживай. Если хочешь, могу попросить приехать к тебе Алисию.
– Да нет, не надо, пожалуй. Лучше мы летом к вам с Янной сами нагрянем, – мама поправила Янкины волосы и легонько подтолкнула её к дверям. – Ну всё. Иди.
  Спустившись до первого этажа, Янка обернулась и посмотрела наверх, где опершись о перила, на них смотрела мама и махала рукой. Янка помахала в ответ. 
– Ну что, племянница, ты готова?
– Да, а как мы?.. – Янка всё равно не понимала, каким это образом они успеют и смогут попасть во все те дальние места и на все мероприятия, которые ждали их сегодня, если ни билетов, ни визы, ни загранпаспорта она не видела. И вообще, взрослые как будто вовсе не интересовались этими сложностями пересечения границ.
Вместо ответа дядя Джон закинул на правое плечо сумку, левой крепко сжал руку Янки, строго-настрого запретив ей разжимать пальцы. Янка, чьё сердце бухало сейчас, как паровой молот, быстро кивнула. Профессор Честертон поднял правую руку и приложил ладонь к косяку дверей подъезда. «Дахлиз апериум», – его сильный голос прозвучал не то вслух, не то в Янкиной голове, но с непривычно повелительной интонацией, впечатывая в её сердце каждый звук незнакомого языка. Раздался мелодичный звон, и разноцветные змейки света потекли от ладони Честертона во все стороны по периметру дверей, очерчивая сиянием проём.
– Если страшно, закрой глаза, – ободряюще сказал Честертон притихшей Янке. Та замотала головой, но для верности схватилась за дядю Джона обеими руками. Они шагнули в распахнувшуюся дверь…
А в одной из квартир верхнего этажа молодая женщина поворачивала ключ, вслушивалась в мелодичные отзвуки, замиравшие в опустевшей прихожей…


– ГЛАВА ШЕСТАЯ –
Солсбери

Кто бы мог подумать, что такой огромный и шумный город, как Лондон, окажется так просто досягаем?! Это ж когда на карту смотришь, то далеко. А стоит шагнуть через порог подъезда, и вот ты уже там.
Они стояли в парке под какой-то аркой – высокий немолодой мужчина с пепельными волосами, и девочка, удивлённо озиравшаяся по сторонам. За их спиной старые деревья и густой кустарник скрывали  поросшую прошлогодним засохшим за зиму вьюном беседку в глубине парка. Мужчина поправил ремень сумки, висевшей через плечо, что-то негромко сказал своей спутнице и они направились к чугунной решётке, чуть видневшейся вдалеке. Пройдя вдоль неё несколько десятков метров, они остановились возле красивых чёрно-золотых ворот. Мужчина негромко произнёс одно слово и притронулся к висящему замку, который открылся от его прикосновения и, когда Янка с профессором Честертоном (а это были именно они) вышли за пределы сада, замок клацнул и закрылся самостоятельно, как если бы делал это всю свою замочную жизнь. И, по правде говоря, именно для этого он и был создан лет, примерно так, двести семьдесят назад, когда известный в особых кругах немецкий мастер Андреус Шульц фон Оттохайм придумал самостоятельные замки, пропускающие тех, кого надо, и не пропускающие посторонних. Замок был приобретён городским советом Лондона для Департамента Порогов за двести суринамских гульденов и с самого начала своей службы выполнял одну и ту же функцию – работал своеобразным «стражем» на границе. С тех самых пор он и висит на чугунных кованых воротах старого парка где-то недалеко от станции метро Charming Cross, что на русский язык можно перевести  как «Зачаровывающий Перекрёсток». Хотя в обычном своём написании она больше известна как Charing Cross. Что ж тут поделать, если люди настолько боятся слова «магия», что выбросили даже её первую букву из слова charming.
Дядя Джон оказался замечательным рассказчиком. По дороге к метро Янка узнала столько интересного из многовековой истории островной столицы, сколько, пожалуй, нет ни в одном туристическом путеводителе. Она всё время вертела головой и озиралась по сторонам. Как здесь всё поразительно отличалось от их города! Вот эти окружавшие Янку здания – это настоящая архитектура. Потому что красиво. «А у нас серое всё. Особенно зимой», – размышляла девочка, спешащая за своим дядей по улицам центральной части Лондона.
– Так, Янна, – сказал Честертон, наконец-то остановившись. Давай-ка мы обувь тебе здесь поблизости купим, чтобы не возвращаться. А то на метро кататься – оно, конечно, хорошее занятие, но весьма утомительное. Особенно поначалу.
Янка согласилась, и они зашли в ближайший обувной магазинчик, где и выбрали Янке очень симпатичные тёмно-зелёные, под цвет бархатного платья, мягкие туфли-лодочки. Потому что с каблуками Янка не то, чтобы носить, даже примерять наотрез отказалась. Дядя Джон не настаивал, но посмеялся Янкиному сравнению туфель на каблуках с козьими копытами. Они вышли из магазинчика и через несколько минут спустились под землю.
– Послушай, дядя Джон, – спросила Янка, рассматривая пассажиров. – А где ты обёрточную бумагу покупал для подарка? Ведь в обычных магазинах она здесь точно не продаётся! – Янка хитро прищурилась.
Честертон прищурился не менее хитро и ответил:
– Есть здесь в городе несколько мест…Как разберёмся с нашими делами, так уж и быть, покажу я тебе и другой Лондон.
Они вышли из вагона и поднялись на улицу. Прямо напротив станции шёл длинный ряд старых кирпичных домов, в которых нижние этажи были отданы под магазинчики, где, судя по вывескам, торговали совершенно разнообразными товарами. Пройдя вдоль них метров пятьдесят, Честертон свернул налево в какую-то боковую улочку, где едва ли можно было разойтись двум взрослым людям. Янка старалась не отставать от дяди. Улочка оказалась недлинной, и меньше чем через минуту они вышли на широкий внутренний дворик, по краям которого росли изогнутые деревья, окутанные лёгкой зеленоватой дымкой, а в центре сверкал согретыми на солнце струями прохладной воды фонтанчик. На одной из стен трёхэтажного дома, как раз напротив входа красовалась вывеска: «Пепельный Свет».
Очевидно, их уже ждали, потому что хозяин гостиницы – слегка сгорбленный седой старик в цветном жилете поверх зелёной рубашки, вышел из-за стойки и, поприветствовав Честертона и его племянницу, сам лично проводил их в двухкомнатный номер на втором этаже. Они поднялись по деревянным лестницам и остановились у входа в номер.
– Спасибо, Аматеус, – тепло сказал Честертон, пожимая руку старику.
– Ну что Вы, мистер Честертон, какие пустяки! – ответил тот и продолжил, прижимая руки к груди: – Вы же знаете, что можете рассчитывать на всё, что есть у меня. Если бы не Вы…
Но Честертон прервал его, поднеся палец к губам и кивнул в сторону Янки, которая, успев убежать вперёд, теперь прохаживалась по коридору, рассматривая картины в резных рамах. Хозяин гостиницы понимающе кивнул и с поклоном открыл дверь. Янка подбежала к ним и проскочила внутрь. Нет, никогда ещё ей не приходилось бывать в гостиницах. А тут – такое! Больше, чем их маленькая квартирка! В центральной комнате, чьи окна выступали над основной стеной здания, прямо посредине стоял овальный стол с несколькими стульями и кресла кремовой обивки. Пара боковых дверей по обеим сторонам комнаты вели в две уютные одноместные комнаты, где была самая необходимая мебель: кровать, небольшой столик со светильником у окна, мягкие кресло и стул – такие же, как в большой комнате и, напротив высокого окна, бельевой шкаф с зеркалом вместо дверцы. И ванная со стороны каждой комнаты. Всё в светлых тонах.
«Обалдеть!» – подумала Янка, которой обстановка понравилась. Особенно вид из окна: фонтанчик во дворе находился как раз напротив их апартаментов. Ветви высоких деревьев склонялись, образуя над ним нечто вроде купола, который, очевидно, в любое время года обеспечивал этому месту хорошую маскировку от любопытных глаз. Да и сам дворик был так надёжно укрыт окружающими домами и лабиринтом лондонских улиц, что если бы посторонний человек захотел бы снять номер в гостинице «Пепельный Свет», он вряд ли нашёл бы её без проводника. Да и какой проводник Лондона взял бы на себя ответственность найти здание, не указанное ни на одной карте этого славного города?!
Честертон посоветовал Янке переодеться и сам скрылся в своей комнате. Минут через двадцать оба были готовы. Янка крутанулась перед зеркалом, явно довольная результатом осмотра. Она вышла в центральную комнату, где её уже дожидался дядя Джон. На нём был чёрный костюм с длинным пиджаком, белоснежная рубашка и начищенные до блеска ботинки. Янка ахнула в восхищении:
– Какой же ты красивый, сэр дядя Джон!
– Спасибо, принцесса, – несколько смущаясь, поблагодарил Честертон. В руках у него была лёгкая прогулочная трость с серебряным набалдашником в виде нераспустившегося цветка розы, со вставленной центральной каплей из какого-то розового прозрачного камня. Янка подошла ближе и спросила, коснувшись трости:   
– Дядя Джон, а зачем тебе это?
– Это вроде как часть парадного костюма.
– Аааа…– Янка задумалась, теребя кулон, подаренный ей мамой, висевший на длинной золотой цепочке. Потом решилась:
– Мама говорила, что этот кулон подарил ей папа перед свадьбой. У нас цветки одинаковые, – Янка указала на набалдашник трости и вопросительно посмотрела на Честертона.
– Ты очень наблюдательна, принцесса, – кивнул дядя Джон. Ну что же, у нас есть ещё пара минут, чтобы тебе узнать историю появления в этом мире алхимиков. Кратко, конечно, потому как лучше тебе об этом прочесть самой. Но кое-что знать надо, прежде чем мы отправимся в дорогу.
Ты уже догадалась, наверное, что алхимики – это такие люди, которые живут как бы  между обычными людьми и волшебниками – теми, кто обладает необычными способностями с самого рождения. Когда появились алхимики, никто уже точно не скажет, но достоверно известно, что в те давние времена земля была ещё одним континентом. Были среди тех древних людей такие, кто не мог жить как их соплеменники, заботясь только о том, чтобы обедать по-вкуснее, одеться покрасивее и иметь всего как можно больше. Тем более что уже тогда стали появляться другие люди – с необычными способностями: они могли разговаривать с животными, перемещать предметы силой мысли, превращать одни вещи в другие. Да много чего ещё. Это были первые волшебники. И они также как и обычные люди, использовали свои способности для разных целей: как для эгоистичных, так и для блага других людей. Это неравенство очень занимало умы многих, заставляло задавать вопросы. Кто-то пугался волшебников и их удивительных способностей, а сами волшебники, не всегда понимавшие, что с ними происходило, сторонились людей, основывали свои поселения и тщательно оберегали секреты магии от не-волшебников. И тогда те, кто ещё не назывался алхимиками, но уж были ими по своей сути, в ночь Сияющего Огня – в ночь Белтайна собрались на самом высоком холме и дали обет Великого Превращения. Что это такое – толком уже никто и не скажет. Известно лишь, что тогда же была принесена клятва, слова которой они разбили на предложения и оставили в качестве девизов своих семей. То была клятва, принесённая нашими предками на чёрной земле под чёрным ночным небом. Вот почему тех, кто принёс её, стали называть «ал-кхеми» – «люди чёрной земли», а позднее «люди, смешивающие металлы» – алхимики научились превращать, всякие простые металлы в драгоценные: золото и серебро. Это знание и сгубило многих из нас. В течение столетий потомки тех первых алхимиков либо погибали от своей или чужой жадности, либо их род по каким-то причинам прерывался, поэтому многие части текста той клятвы были утеряны. Но в самых древних семьях (таких как наша) хранится свой фрагмент текста, – дядя Джон замолчал, словно выжидая что-то.
– А какой фрагмент у нас? – в нетерпении заёрзала Янка.
– О, очень простой, – Честертон посмотрел задумчиво сквозь племянницу. – «Раскрывающий Розу».
– Иии…и всё? – попыталась уточнить Янка.
– И всё. Поэтому символ нашего рода – бутон розы. Трость, кулон и кольцо…– он помедлил, – которое носил мой старший брат Джонатан – твой отец…– все эти семейные реликвии имеют один символ. Ну, для первого раза информации хватит, – дядя Джон резко поднялся и, подхватывая сумку, шутливо-придирчиво осмотрел племянницу.
– Можем идти? – спросил он
– Ага! – ответила несколько опешившая Янка, натягивая поверх платья куртку, и они вышли из комнаты.
Спустившись на первый этаж и попрощавшись с любезным хозяином гостиницы, они проследовали в противоположный угол двора к длинному строению, которое выглядело как переход между соседними зданиями. В одну из арок, образованных поддерживающими её столбами они и проходили пару часов назад, вынырнув из узкой улочки. Теперь дядя Джон уверенно вёл Янку к этой галерее, из которой изредка вспыхивало слабое сияние, и появлялись люди. Прямо из стены! Янка уже начала привыкать к такому способу перемещения в пространстве. И хотя сам переход был совсем не страшный и даже не болезненный, но всё-таки необычный для её прежней жизни (а то, что жизнь теперь делится на две половины, Янка уже не сомневалась). Тем временем они остановились перед внутренней каменной стенкой. Дядя Джон накинул свой плащ, крепко взял Янку левой рукой, а правую приложил к шершавой серой поверхности. «Дахлиз апериум», – произнёс он, слегка склонив голову, словно прислушиваясь к чему-то, и от его раскрытой ладони излучился свет, очертив границы скрытых дверей. Они вошли в сияющее пространство. 

* * *
Мимо них спешили по своим делам люди: разных национальностей, возраста. Непонятно было только одно: как никто не заметил их появления практически из воздуха. Когда Янка спросила об этом дядю Джона, тот просто сказал, что обычно люди не видят то, чего по их представлениям не может быть.
– То есть, – попыталась развить тему Янка, – если бы они на минуточку представили, что кто-то может появиться из воздуха, то они бы нас увидели?
– Ну, что-то вроде того, – посмеиваясь, отозвался дядя Джон, пропуская Янку вперёд себя через турникет. Тот запищал, но Честертон быстро прикрыл окошечко индикатора ладонью и помахал служащим метро какой-то бумажкой выуженной из кармана, мол, всё в порядке.
– Дурацкая система, – проворчал он себе под нос, – никак не могу запомнить – в каком городе билет надо предъявлять только на входе в метро, а в каком – ещё и на выходе. Договорились бы они уже, что ли… Ладно, нам налево.
Они прошли мимо магазинчика цветов и, перейдя по диагонали улицу, позвонили в дверь какого-то дома. Из распахнутых окон было слышно, как пробили часы. Четыре раза.
– Ещё есть запас, – обнадёживающе сказал дядя Джон.
Дверь домика отворилась. «Здравствуйте, проходите, мистер Честертон!» – произнесла смуглая темноволосая женщина в сари. – Вас уже ждут. Муж только что вернулся».
– Это они, Амита?! – донёсся из глубины дома мужской голос.
– Да! – радостно ответила женщина. – Проходите! Проходите в дом!
Они вошли в небольшую прихожую, в которой стояло столько пар обуви: кеды, ботинки, шлёпки, сапоги; что вообще было непонятно – сколько народу здесь живёт. Навстречу им вышел мужчина, чьи черты лица очень напоминали того молодого индуса, что был у них в школе два дня назад. Одет он был, видимо, в свою национальную одежду; поверх  белоснежного костюма с длинной расшитой рубашкой, накинут белый шарф. Пожав руку Честертону, он наклонился к Янке:
– Очень рад встрече! – очень тепло сказал он. – Разрешите представиться, леди: доктор Сатьяджит Кумар Чаттурджи. Но для друзей можно просто: «доктор».
– Очень приятно, Янна Ордина, – Янка протянула руку, думая про себя, что ей в жизни не запомнить такое странное имя, и что, пожалуй, она воспользуется любезностью доктора обращаться к нему просто «доктор».
– Доктор Чаттурджи из Индии. Ты видела его старшего сына – Сатьяврата, когда мы познакомились, помнишь? – Янка кивнула. Дядя Джон продолжил: – Младший сын доктора – Манан – так же как и ты получил приглашение, и мы вместе отправляемся в Солсбери…– он взглянул на настенные часы с каким-то восточным изображением, – минут через десять.
Пока Амита, жена доктора, давала окончательные наставления своему отпрыску где-то наверху, хозяин дома и его гости присели в гостиной на диваны. Взрослые заговорили о чём-то не очень понятном, поэтому Янка отвлеклась и осматривала помещение, наполненное странными изображениями и статуэтками. Наконец раздался топот ног, спускающихся по лестнице, и в дверях появился невысокий, похожий на отца, мальчик примерно одного возраста с Янкой. Одет он был, как и доктор, в длинную индийскую рубашку, расшитую золотыми узорами и такие же брюки. Поверх плеч накинут тонкий бело-золотой шарф.
– Здравствуйте, профессор Честертон, сказал он, как взрослый, пожимая руку дяде Джону. Янка поджала губы.
– Манан, это Янна Ордина – племянница профессора. Мы едем вместе.
– Очень рад знакомству, – церемонно сказал сын доктора, чем взбесил Янку окончательно. «Индюк напыщенный!», – злилась Янка. «Нет бы сказал «привет»  там, или, «как дела?»… – но виду не подала.
– Пора. Манан, ты готов? – спросил сына доктор.
– Да, пап.
Хозяин дома поднялся. Гости последовали его примеру. Они вышли через балконную дверь во внутренний дворик.
Жена доктора отодвинула пластиковый стул от двери небольшого сарайчика в дальнем краю двора. «Да что ж за день сегодня?, – устало подумала Янка, – сплошные стенки и двери!», но с какой-то ехидной радостью успела заметить, что сын доктора вошёл в сияющий проём не самостоятельно, а держась за руку отца. Следующими были они с дядей Джоном. Уже из чистого интереса она не закрывала глаза и видела, как сквозь сияющий белый туман, который окутал их, когда они перешагнули порог, проступали очертания какого-то огромного здания с высокой острой крышей, уходящей под самые облака. Они прибыли в Солсбери.

* * *
Когда к миру вернулись знакомые краски, Янка обернулась. Они стояли у магазинчика с двумя просторными стеклянными витринами. Над входом висел круглый шар из цветов, а над тёмно-коричневой дверью с табличкой «Закрыто»  красовалась синяя надпись: S.P.K.C.
– Клуб Ключа Святого Патрика, – важно произнёс сын доктора, стоявший рядом. – Это книжный, – пояснил он.
– Я умею читать, – сквозь зубы процедила Янка, стараясь придать своему голосу такую весомую интонацию, «чтобы этот умник раз и навсегда понял смысл слова «отвали». Манан оказался сообразительным и, покраснев, спрятался за отца, беседовавшего с Честертоном. Они прошли под каменной аркой и увидели зелёные лужайки, деревья, дорожки скамейки, и все эти детали окружающего ландшафта стекались и обрамляли высокое благородное здание, красивее которого Янке видеть ещё не приходилось. Собор Солсбери манил к себе своими острыми башенками, резными стенами, арками, скульптурами, лестницами, сводами, серыми камнями, цветными витражами, запахами, звуками. Он притягивал Янку всем своим существом, своим бытием, своим застывшим движением, и ей казалось, будто она знает здесь каждый камешек под ногами, каждую веточку старых деревьев и каждую молодую травинку, пробивающуюся из земли в прямоугольном дворе, окружённом крытой резной галереей. Это был её собор, это был её Солсбери.
Янка шагала рядом с дядей Джоном, едва не обгоняя его. Ноги, казалось, превратились в крылья, стало жарко, и она расстегнула куртку. Кулон в виде нераскрывшегося бутона розы сверкнул в лучах заходящего солнца. Отовсюду подходили люди, в основном, семьями: взрослые и дети. Они стекались к большому шатру, разбитому прямо возле собора напротив входа. Люди входили туда и сдавали вещи и одежду: дорожные плащи, зонты, сумки, а затем, отметившись в большой книге, шли прямо внутрь собора, который изнутри оказался не менее прекрасен, чем снаружи.
  Очевидно, профессор Джон Честертон был весьма известен в этом обществе. Однако у Янки складывалось впечатление, что все люди, которые приветствовали его, так же уделяли вполне конкретное внимание и её скромной персоне. Янка вся сжалась и практически ни на кого не смотрела, лишь повторяла, как попугай «здравствуйте», «очень приятно», «да, спасибо». Наконец они заняли свои места – где-то в середине зала по правую сторону от входа. Янка сидела молча, волнуясь, однако виду не показывала. До начала церемонии оставалось ещё минут пятнадцать.
Доктор  Чаттурджи наклонился к сыну и что-то шепнул тому на ухо. Мальчик кивнул головой, а потом, спросил Честертона:
– Извините, профессор, могу я показать Вашей племяннице Статуи Четырёх?
– Хорошая идея! – согласился дядя Джон.
«Плохая идея», – подумала Янка, вставая и проходя мимо дяди. Тот, казалось, не замечал её настроя и продолжил беседу с каким-то человеком с соседнего ряда. Янка молча уставилась на Манана. Тот прошёл вперёд несколько шагов и указал на ниши высоко над головами, где стояли четыре статуи. Янка даже не подняла головы, чтобы рассмотреть и внимательнее.
– Ну, это…Статуи Четырёх, – неуверенно начал Манан.
– И что?! – жёстко спросила Янка, не отрываясь, глядя тому в глаза.
– Ну, отец хотел, чтобы я тебе их показал.
– Ну и что? – еле сдерживаясь, снова спросила девочка.
– Ну, вот я тебе и показал их, – совсем потерявшись, тихо ответил мальчик.
– Молодец! – зло похвалила его Янка, и впервые в жизни пожалела, что нет у неё каблуков, на которых можно крутануться и уйти, стуча по каменному полу. «Всё, – решила девочка, – при первой же возможности попрошу купить себе туфли на каблуках». Они вернулись на свои места, сев по разные стороны от родственников. И вовремя. Раздался удар колокола, потом ещё один, и ещё. С пятым ударом в центр зала вышел господин в чёрном камзоле, оказавшийся (как успел шепнуть дядя Джон), распорядителем вечера.
– Дамы и господа! – обратился он к собравшимся, – мы начинаем!
Зал наполнился тишиной и загустевшими сумерками – солнце спускалось всё ближе к западу.
– Аврелиус Магвелл, Магистр–Хранитель Всех Тайн! – громко возгласил распорядитель вечера, и все обратились в сторону человека, поднимающегося с первого ряда. Не смотреть на него было невозможно. Он притягивал к себе взоры людей так же, как сам собор, где они сейчас находились, притягивал Янку. При его появлении люди заулыбались, кто-то даже попытался захлопать, но этот статный красивый мужчина с золотыми волосами, сквозь которые проблёскивали нити серебра, слегка поднял руку и покачал ею, как бы прося соблюдать тишину. Тонкие пшеничного цвета усики, такого же цвета узкая бородка, глубокие, внимательные глаза. На шее слегка небрежно завязан белый шарф. Длинная одежда серо-голубого цвета. Магистр, казалось, излучал спокойствие.
– Добрый вечер, – сказал он глубоким мягким голосом. И в то же мгновение золотой луч за окном сверкнул последний раз, и исчез. Распорядитель взмахнул рукой, и зал осветился тысячами огоньков, висящими в воздухе, как огненная пыль. Дети, сидевшие вместе с родителями, восторженно ахнули, взрослые заулыбались. Магистр скользнул взглядом по залу, чуть задержавшись на профессоре Честертоне, который едва заметно кивнул ему, приветствуя.
– Мы собрались здесь, чтобы в торжественной обстановке и в кругу друзей отметить Ночь Сияющего Огня – канун Белтайна! Тем более что в этот год столь замечательный праздник ознаменовался ещё одним событием. Все семьи, присутствующие здесь, получили письма с приглашением к обучению их детей в Международной Школе Магических Искусств, которую я имею честь возглавлять. – Магистр слегка поклонился. – Однако многие из вас задаются вопросом почему мы, алхимики, веками обучавшие своих детей тайным знаниям не за школьной партой, а непосредственно передавая опыт, скажем так, в домашних условиях, вдруг приняли решение об открытии специальной Школы? – Магвелл выдержал паузу. Зал окончательно замер. Очевидно, этот вопрос волновал многих. – Магистр продолжил, и на этот раз в его голосе послышались нотки печали и озабоченности какими-то весьма серьёзными проблемами.
– Чтобы развеять все сомнения, порождённые слухами и неопределённой информацией, на наш вечер специально приглашён месье Дженкинс, уполномоченный секретарь Магистериума.
По направлению к Магвеллу засеменил шустрый толстяк с резкими движениями. Янке он определённо не понравился. Вытерев пот платком, секретарь быстро заговорил, обращаясь к залу:
– Всем известно, что в свете последних событий Великий Магистериум вступил в переговоры с представителями Магического сообщества и Правительствами людей. Прошу вашего внимания, дамы и господа, обращение Великого Магистра.
– А что это за «последние события»? – Янка попыталась, было, спросить у дяди Джона, но он одними губами шепнул ей «После!». Тем временем, распорядитель вечера потянул за один из шнуров, свисавших за колонной. Белый экран (как в кинотеатре, – пришло на ум Янке), шурша, развернулся перед собравшимися. Светящаяся пыль под высоким готическим потолком погасла, с невидимого проектора вылетел луч, и на экране возникло изображение строгого человека, сидящего в кресле с высокой резной спинкой.
– Добрый всем вечер! – раздался хрипловатый голос. – Начну сразу, без предисловий. – В зале закивали, как если бы это была не запись, а действительно реальный, живой человек, выступал бы сейчас перед ними.
– Столетиями алхимики держали нейтралитет в отношении человеческих войн и конфликтов между волшебниками. Мы всегда давали выбор противоборствующим сторонам, не вмешиваясь открыто, лишь предупреждая о возможных последствиях. Но, в последнее время стали поступать тревожные вести. Великие Драконы начали читать Книгу Судеб. Вы знаете, что это значит, – зал встревожено загудел.
– Да, – продолжил Великий Магистр, поднимая руку, успокаивая людей, будто бы слыша и видя их реакцию, – время приближается к нам. Поэтому после долгих переговоров, было принято беспрецедентное решение. С этого года мы открываем международные школы Алхимии, по две на каждом континенте: Школы Естествознания и Магии, и Школы Магических Искусств. В эти учебные заведения принимаются к обучению дети независимо от их происхождения, однако, способные не только к наукам и искусствам, но и к восприятию знаний Алхимии.
В зале кое-где слышались недовольные голоса: «Мы думали, что только дети алхимиков!», «Люди недостойны!...». Но с той стороны, где сидел профессор Честертон, всё было спокойно.
– Великий Магистериум принял решение…, – зал снова замер, – и оно уже согласовано с Министерствами Магии и Советом Наций Людей…о сотрудничестве в сфере образования наших детей, нашего всеобщего будущего. Школы, подобные этой, объявляют набор на подготовительные курсы с целью адаптации детей к новым, необычным для них условиям. Дети и их семьи уже оповещены, однако никто никого не принуждает, и каждая семья имеет право отказаться от обучения.
– О процедуре зачисления вам расскажут директора ваших школ. Спасибо за внимание. – И уставший человек на белом экране исчез. Распорядитель вновь зажёг необычное освещение. Секретарь Магистериума вышел вперёд.
– Разрешите мне уточнить некоторые детали. И министерства магического сообщества, и правительства людей согласились с тем, что их школы будут функционировать в обычном режиме.
– Что это значит? – не удержалась Янка от вопроса, дёргая дядю Джона за рукав.
– Это значит, что волшебники будут учить волшебников, а люди – людей, – шёпотом ответил тот.
– Алхимики также будут обучать алхимиков, – словно продолжая фразу Честертона, произнёс месье Дженкинс. – Однако…– тут он как-то замялся и нервно дёрнул головой.
Магистр Магвелл бросил на него быстрый взгляд и выступил вперёд.
– Однако, как уже было сказано, в наши школы будут приниматься дети всех трёх человеческих сообществ. Дети, способные в будущем объединить разрозненные силы всех людей, способные усмирять зло и поддерживать в каждом человеке самые светлые надежды и начинания. И разрешите мне, как директору Европейской Школы Магии Искусства, обратиться к нашим будущим ученикам, присутствующим здесь. Цель нашей школы – обучить вас сокровенным знаниям, истинному предназначению и могуществу четырёх видов искусств: музыки, танца, поэзии и живописи. Этим четырём не может противостоять никто: ни волшебник, ни алхимик, ни человек, потому что нет ни одного живого существа, сердце которого не подчинялось бы магии музыки, энергии танца, очарованию слова и красоте линий и форм.
Итак, сегодня здесь, в Солсбери собрались родители и будущие ученики одной из десяти международных школ. В нашей школе, расположенной в альпийских горах, будут открыты четыре отделения соответственно видам искусства. Окончательное распределение по отделениям состоится в конце августа. Начало учебного года – первого сентября. Преподавательский состав на данный момент находится в стадии формирования. Однако уже сейчас известно, что в соответствие с подписанными международными соглашениями, некоторые предметы будут вести преподаватели-волшебники, а также специалисты из мира людей.
Список изучаемых предметов и рекомендуемой литературы можно будет взять в шатре на выходе. Занятия начинаются первого июня в замке Форествальд, – Янку удивили возгласы радостного удивления, прокатившиеся по рядам. Дядя Джон тоже заулыбался. Магистр поклонился в зал и вернулся к своему месту.
Распорядитель вечера вышел в центр зала.
– А сейчас, – произнёс он, – прежде чем самые старые в мире часы пробьют шесть вечера, ознаменовывая начало праздника, забудем обиды и ссоры, бывшие между нами, вспомним радостные минуты, согревавшие нас в долгие зимние холода.
Он взмахнул руками, произнёс что-то нараспев, и вмиг по стройным колоннам, по перекрытиям и потолку, по стенам и всем резным деталям убранства собора взвились разноцветные сполохи; торжественно зазвучал орган, скрывавшийся до этого момента в полумраке, и величественный хор запел на незнакомом Янке языке. Люди в зале поднялись с мест и слушали, слушали… И Янка чувствовала, как музыка расширялась, заполняла и уносила сознание туда, где не требуются слова. Но она знала, что именно здесь и сейчас происходит то, что навсегда останется с ней, потому что это был самый лучший, самый незабываемый день рожденья в её жизни. С последним ударом колокола Янке исполнилось одиннадцать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ –
Золотая Улица

Янка проснулась одна в палатке и теперь переодевалась в более подходящую для ранних утренних прогулок одежду: джинсы, кроссовки и свитер. Накинув куртку, она вылезла наружу, осматриваясь. Где-то рядом послышались знакомые голоса, и Янка пошла на них.
Двое мужчин прогуливались мимо ряда шатров и палаток недалеко от автостоянки возле невысоких холмов, негромко беседуя и поглядывая иногда в сторону действия, происходившего в эти минуты вокруг величественного круга камней. Серо-голубые одежды магистра и цвет камней гармонировали друг с другом, и казалось, будто этот человек с золотыми волосами был одним из этих огромных серо-голубых монолитов, оживших при первых лучах восходящего солнца.
– Время, действительно, приближается, – негромко говорил Аврелиус Магвелл, – мы не можем рисковать…
Дядя Джон коснулся руки своего собеседника, останавливая того.
– Ааа, Янна, проснулась? Доброе утро, племянница! – поприветствовал он сонную Янку, бредущую к ним, запинаясь о крепления палаток.
– Доброе утро, – поёживаясь от утреннего холода, поздоровалась Янка. – Здравствуйте, – она посмотрела на магистра.
– Здравствуй, Янна, – ласково сказал тот.
Дядя Джон, извинившись, оставил их и пошёл по направлению к автостоянке, где собралась небольшая группа людей.
– Как тебе, понравился наш праздник? – спросил магистр.
Точно! Ночью же был праздник! Перед глазами Янки тут же промелькнули воспоминания: длинная цепь огней, нарядные, радостные люди, танцы, музыка необычная (дядя Джон объяснил, что так играют в Ирландии и Шотландии). Потом угощения были. Столы накрывали прямо у больших костров. В целом Янке понравилось. Даже очень. Отчасти, даже потому, что в темноте никто не разглядывал её, вообще можно сказать никто на неё внимания не обращал. «Всё-таки иногда приятно быть незаметной и обычной», – сделала вывод Янка. Она посмотрела на затянутое стальными облаками утреннее небо. Солнечные лучи разрывали серую завесь, и в прорехах виднелась синева. Горизонт всё больше напоминал лоскутное одеяло, сшитое золотыми нитками.
– Красиво тут, – неожиданно для себя сказала Янка вслух.
– Красиво…– магистр задумчиво посмотрел куда-то вдаль, – красота всегда пленяла людей – Он неожиданно положил руку Янке на голову, – всё будет хорошо, Янна, не переживай никогда, и ни о чём никогда не сожалей, –  и потом с лёгким вздохом добавил, как будто для себя:
–  Красота каждого мгновения в нашей жизни, порой, не менее ценна, чем вся жизнь. А иногда и стоит всей жизни…
Янка посмотрела вдаль, откуда прорывался утренний свет.
– Извините, можно Вас спросить? – Янка смущённо взглянула на магистра.
– Да, конечно! – улыбнулся тот.
– А в нашей стране, ну…где я живу – вы там тоже школу откроете?
– У вас пока придётся повременить.
– Почему? – удивилась Янка. – У нас же такая большая страна – там точно должны быть алхимики!
– У вас скоро произойдут перемены. Очень серьёзные. Нам придётся подождать пару лет.
– А…а я буду учиться в Европе?
– Этим летом – да. А дальше – посмотрим. – Магистр внимательно посмотрел на Янку и полушутя–полусерьезно добавил:
– В любом случае, оставлять дочь Джонатана Честертона без присмотра мы больше не будем.
– А раньше вы за мной не присматривали?
– Раньше, то есть до того, как тебе исполнилось одиннадцать, за тобой присматривала семья твоей мамы. Теперь наша очередь.
– Понятно…– протянула Янка, хотя понятного было пока мало.
Дядя Джон вернулся к ним, слегка запыхавшись от быстрого шага.
– Всё в порядке, магистр. Мы можем ехать. Автобус будет с минуты на минуту.
– Автобус?! – Янка настолько привыкла к мысли о перемещении через стены и двери, что сама идея возвращения на автобусе показалась ей несколько нелепой…в данной ситуации.
– Ну не всё же нам через пороги перемещаться! – будто читая её мысли, засмеялся Честертон, – и потом, этими арками, – он указал на круг камней в долине, – пользоваться для обычных перемещений не стоит.
– Да и такое количество людей, исчезнувших поутру в Стоунхендже, наверняка привлечёт внимание местных жителей, о чем непременно прознают все британские журналисты. А это ни к чему, – добавил Магвелл.
– Ясно, – коротко кивнула Янка.
Они спустились к автостоянке, на которую уже заворачивал обычный туристический автобус. В скором времени он полностью заполнился пассажирами и покатился мимо просыпающихся полей и холмов Уилтшира. Убаюканная дорогой, Янка задремала и не замечала, как по пути автобус останавливался на окраинах городков и деревень, из него высаживались люди, и автобус катился дальше и дальше, в сторону Большого Лондона.

* * *
Дядя Джон осторожно потряс Янку за плечо:
– Просыпайся, принцесса, подъезжаем!
Янка разлепила веки.
– А сколько времени? – спросила она.
– Да восемь утра уже.
Автобус подъехал к знакомой улице с магазинами и остановился. Гостиница «Пепельный Свет», – произнёс голос в динамике. Они попрощались с водителем и оставшимися пассажирами, и вышли на улицу. Еле доползя до своего номера, Янка рухнула в кровать и проспала почти до обеда. Ей снилось, что она снова в соборе Солсбери, в котором на этот раз никого не было, кроме большого чёрного кота с тёмно-сиреневыми глазами, который водил её по собору, рассказывая о Четырёх Великих, но кто они, и где она раньше могла видеть этого кота, Янка, проснувшись, уже не помнила.
– Как насчёт пообедать? – дядя Джон вопросительно смотрел на племянницу, которая только что вышла из ванной и теперь сушила волосы большим махровым полотенцем. Откуда-то сверху доносились звуки фортепиано.
– Только без лука! – предупредила девочка.
– Отлично! Давай, собирайся, а я пока закажу что-нибудь внизу, – Честертон вышел из номера. Янка причёсывалась, вслушиваясь в переливы звуков, – музыка наверху не умолкала, но при этом она настолько захватывала внимание, постоянно меняясь, расцвечиваясь то радостью, то печалью. В ней слышалась и лёгкость, и грусть, и движение, а в какие-то мгновения казалось, она зависает на одном звуке, а потом вновь стремительно бежит куда-то как поток... Янка выглянула в окно. Во дворике звенел струями фонтанчик. Точно! Как эта музыка была созвучна струям воды! Янке было светло и хорошо.
– Дядя Джон, а кто это? – указывая на потолок, спросила Янка вернувшегося Честертона. Тот прислушался.
– Это Моцарт. Нравится?
– Да, очень!
– Надо будет поинтересоваться, кто там над нами играет, и познакомиться, да? – Честертон подмигнул Янке.
– Ой, может, не надо знакомиться? – взмолилась Янка, – у меня столько знакомств за последние дни, что голова уже не вмещает ни имён, ни лиц! 
– Хорошо-хорошо! Тогда просто узнаем, – согласился дядя Джон. – Пойдём, нам, наверное, уже накрыли.
Они спустились в небольшой уютный ресторанчик на первом этаже гостиницы. Сидя за столиком у окна, Янка уплетала свой полу-завтрак – полу-обед. Дядя Джон небрежно наблюдал за прочими постояльцами и посетителями, уже неторопливо пил кофе, когда тихонько воскликнул:
– Ого! А вот, кажется, и наш пианист! – Янка обернулась. За столик недалеко от входа рассаживалась семья: женщина в длинном платье, мужчина в военной форме и худенький светловолосый мальчик с быстрыми движениями, который, очевидно, как и Янка, очень проголодался. 
– А кто это? – шёпотом поинтересовалась Янка.
– Это Максимильяновичи. 
– Кто?!
Мужчина в военной форме заметил Честертона и встал, направляясь к их столику. Дядя Джон поднялся навстречу. Они поздоровались. Светловолосый мальчик со своего места с интересом рассматривал Янку. «Да что ж это такое-то?!» – мысленно возмутилась та и демонстративно откинулась на спинку стула. Честертон отошёл к столику Максимильяновичей. Переговорив пару минут, он вернулся.
– Не заскучала, племянница?
– Нет, а кто эти люди? – переспросила Янка.
– Они из Германии, а если быть точнее, из Баварии. Тоже алхимики и, между прочим, королевских кровей.
– То есть как это?
– У них в роду короли. Яна, да ты не удивляйся уж так сильно-то! Королевские династии Европы часто прибегали к услугам алхимиков, а порой и сами интересовались и покровительствовали этой науке. Максимильяновичи – очень известный род, и вообще хорошие и простые люди, хотя их предки весьма известны в истории. Кстати, Людвиг – их сын. Моцарта он играл.
– Он? – изумилась Янка. Ну почему, поему она играет только каких-то «Клоунов», а этот…белобрысый – такую красоту?! Настроение сразу упало.
– Эй, принцесса! – дядя Джон внимательно посмотрел на Янку, – кто-то хотел посмотреть Лондон?
– Кто-то хотел показать Лондон? – вяло подхватила словесную игру Янка.
– И этот «кто-то» сидит перед тобой, – парировал Честертон.
– И этот «кто-то» говорил не о простом Лондоне, а о «другом» Лондоне, – тут же воодушевившись, напомнила девочка.
– О, да!
До станции Charing Cross они добрались на метро. Пройдя мимо большой площади и свернув в какую-то боковую улочку, затем ещё в одну, затем ещё, дядя Джон остановился у красивого дома, вход в который охраняли два белоснежных мраморных льва с человеческими лицами. Дверь оказалась открытой. Когда они вошли, Янка опешила – дом оказался домом только снаружи. Внутри он был абсолютно пуст! Никаких лестниц, никаких комнат! Только по периметру были выстроены перегородки в виде небольшого заворачивающегося внутрь коридора. Поверхность этого странного лабиринта была искусно выложена мозаикой, изображающей множество разных дверей. Над каждой красовалась заглавная буква А с точкой наверху.
 – Это один из самых крупных центров, которые используют алхимики для своих перемещений не только в одном пространстве, но и для того, чтобы попасть в другие, – начал объяснять Честертон. – Детям пользоваться ими без взрослых запрещено. Запомни это хорошенько. У меня нет желания отчитываться перед твоей мамой, куда запропал ещё и её ребёнок. Договорились?
Янка испуганно кивнула. Так вот почему Манан держался за руку отца, когда они перемещались из Лондона в Солсбери. Дядя Джон приложил правую руку к краю мозаичной двери, сосредоточился, произнёс какие-то незнакомые слова и…никакого привычного свечения. Изображение двери попросту разъехалось в разные стороны как двери какого-нибудь самого обыкновенного лифта, и Янка, не отпуская руку Честертона,  шагнула на широкую улицу.
На ближайшем доме висела табличка «Золотая Улица. Дом 1». Вся стена его была оклеена пёстрыми афишами на ближайшие концерты, лекции, объявлениями о новых поступлениях в книжные магазины. Небольшое окно с надписью «Касса. Открыто круглосуточно. Стучите» было распахнуто, и из маленькой миниатюрной арфы, висящей на шнуре под козырьком крыши, разносились кристально-чистые звуки.
– Аааа…– начала было Янка, но дядя Джон просто бросил «Не отставай», и прошёл дальше. Янка обернулась. Над галереей светилась надпись «Charming Cross».
На улице было немноголюдно, но вот сама улица! Изгибаясь, словно змея, она была вся застроена домиками, арками, переходами, лестницами, от её главной дороги расходились улочки, переулки, какие-то отворотки, где-то виднелись тупики, и вся она напоминала невероятную головоломку с потрясающе точной нумерацией домов! Дом 3, Дом 5, Дом 7 – дядя Джон вёл её по нечётной стороне и объяснял, как разбираться во всём этом хитросплетении.
– Значит так, принцесса. Улицу с названием «Золотая» можно найти в каждом крупном городе мира. Попасть на них могут только алхимики, а также волшебники. Обычным людям здесь делать нечего, но если им необходимо здесь оказаться, нужно обращаться за специальным разрешением. В мире есть только один город, где Золотая Улица нанесена на официальную карту. Это Злата Уличка в Праге – столице Чехии. Но опять-таки не вся улица, а только малая её часть, поэтому и называется не Улица, а Уличка – чтоб не возникало путаницы.
– А почему народу так мало? – спросила Янка.
– К вечеру все выспятся, и станет больше. Ночью же праздник был. Себя-то вспомни, соня!
– Ну да, точно, – засмеялась Янка. – А куда мы пойдём?
– А пойдём мы собирать тебя в школу. Одежду покупать и учебники. Ну и всё остальное – по списку, – Честертон выудил из кармана бумагу, исписанную с обеих сторон мелким почерком.
– Ой, так много? – поразилась Янка.
– Всего лишь пара магазинов, – пробегая список глазами, слегка рассеянно ответил дядя Джон.
«Пара магазинов» оказалась трёхчасовым походом по книжным, лавочкам канцтоваров, магазинам одежды, примерочным. Хорошо хоть, что день выдался нежаркий. Наконец, уставшая и проголодавшаяся Янка плюхнулась на стул за столиком какого-то уличного кафе и простонала:
– Всё. Я больше не могу.
Честертон сел на соседний стул, опустив рядом груду пакетов.
– Ну что же, объявляется перерыв. Обеденный.
Они заказали картошки с рыбой, апельсиновый сок и специально для Янки большой бутерброд с сыром, салатом и помидорами. Пока они обедали, улица постепенно стала заполняться людьми. Некоторые появлялись из домов, расположенных на самой улице, но большинство выходило из крытой галереи, над которой висел обычный знак лондонской подземки с надписью Charming Cross.
– Дядя Джон, – вдруг спросила Янка, задумчиво глядя на заполнявшую улицу толпу, – тебе мама денег дала на все эти покупки?
– Янна, – Честертон отодвинул чашку кофе и, облокотившись о стол обеими руками, посмотрел прямо Янке в глаза. – Неужели так важно, откуда все эти деньги? 
Янка почувствовала себя неловко. Но что делать, если она прекрасно понимала, что зарплаты её мамы вряд ли хватит даже на половину купленного сегодня.
– Но я же не могу об этом не спросить! Ты же потратился! Так нечестно!
– Янн, в отношение вещей или денег всегда надо помнить один секрет: никогда не надо беспокоиться о том, что приходит и уходит. Сегодня деньги есть, завтра их нет, послезавтра они снова есть. Деньги это как ток электрический: подключился к розетке – ток идёт, и лампочка горит. Выдернул вилку – всё погасло. Так и со всем, что мы видим, что нас окружает. Не беспокойся и не привязывайся к тому, что изменчиво.
А что до потраченных мною средств, то разреши мне открыть тебе маленький семейный секрет. Твой отец – Джонатан Честертон был не богатым человеком, но и не бедным уж точно. Лет сто назад наш прадед основал компанию по производству мебели. Компания процветает и по сей день. Так что, семья никогда не оставит своих детей в нужде. Мы всегда держимся друг друга. Не переживай. Летом, когда закончатся курсы, приедете с мамой к нам. Один из родственников подарил на свадьбу твоих родителей небольшой домик, мы с Алисией приглядываем за ним. Но всё равно, надо будет привести его в порядок, а то столько времени прошло, – дядя Джон виновато улыбнулся.
– А ты расскажешь, что случилось с папой?
– Расскажу, но не здесь, и не сейчас, – Честертон  был прав – вокруг них были заняты почти все столики. Самое невероятное, что за соседний садилась знакомая семья!
– Вот это да! – воскликнул дядя Джон, – что ж мы сегодня с вами встречаемся то за завтраком, то за обедом?!
Максимильянович–старший развёл руками, мол, судьба, ничего не поделаешь. Его жена – стройная темноволосая женщина с очень добрым взглядом посмотрела на Янку, потом что-то сказала мужу, и тот ответил:
– Точно! Господин Честертон, позвольте Вас на минутку, – все взрослые встали и о чём-то быстро переговорили.
– Ребята, мы скоро вернёмся. Посидите пока здесь? – Янка кивнула дяде, и взрослые вышли из кафе.
Светловолосый мальчик проводил их взглядом, потом вздохнул и с тоской посмотрел на Янкин недоеденный бутерброд.
– Ну вот, даже поесть не успели. А заказ ещё не скоро принесут – вон сколько народу.
– На, держи! – Янка протянула ему сэндвич, – если не брезгуешь, конечно.
– Вот спасибо! – оживился мальчик, и сразу откусил огромный кусок, – мы здесь уже час бродим. Везде очереди. Не протолкнуться. А до этого ещё в Большом Лондоне были – по всяким экскурсиям – отец город хорошо знает. Только метро не любит, поэтому долго пришлось сюда добираться. Меня Людик зовут. А тебя как?
– А меня Янка. Ну, полное имя Янна, конечно.
– Моё полное имя тоже отличается: Людвиг. Оно вообще-то наследственное. Но какое-то церемониальное. А я когда маленьким был, его не выговаривал, и получалось «Людик». Теперь в семье так и зовут.
– Слушай, – Янка с интересом смотрела, как Людик дожёвывал её бутерброд, – мой дядя говорит, что ты…это…из королей. Это так?
– Ну, по отцовской линии – да. А по материнской у нас в роду волшебники были. Да не бери ты в голову! Король – не король. Отец военный, поэтому такой строгий на людях, а не потому, что в предках короли у него. Так-то он добрый.
Людик доел бутерброд. Янка протянула ему стакан сока. Тот с благодарностью сказал «Спасибо», и выпил за пару глотков.
– Погоди, – сказал он, – я что-то не сразу въехал. Я ж тебя в Солсбери видел! Профессор Джон Честертон – твой дядя?
– Да. А что?
– Вау! – с восторгом выдохнул мальчик. – Круто!
– Слушай, объясни мне, что здесь происходит? Моего дядю, кажется, все алхимики знают.
– Не только! – воскликнул Людик. – Ещё все волшебники. Отец говорит, что и в Большом Магистериуме он тоже частенько бывает, даром что простой учитель. У меня отец там работает – со смущением сказал он.
– А почему он так знаменит?
– Ты что, не знаешь? Ты же его племянница!
– Ну, вообще-то об этом я узнала два дня назад. И про алхимиков, между прочим, тоже. И не думаю, что он знаменит только потому, что я – его племянница.
– Погоди, а ты на каком языке сейчас говоришь?
– На русском. А ты?
– А я на немецком. Но дело не в этом. Ты что же…твой отец Джонатан Честертон?! – мальчик вытаращился на Янку как на привидение. Посетители, сидевшие за соседними столиками, начали на них оборачиваться.
– Да тихо ты! – зашипела Янка. – А что здесь такого-то? Я всю жизнь прожила, не зная, кто мой отец. А здесь складывается впечатление, что каждый знает о моей семье больше, чем я сама!
– Ну, допустим, я не очень хорошо эту историю в деталях помню. Вот братец мой двоюродный – зануда редкая, но память на события и даты у него отличнейшая, – вот он тебе всё подробно рассказать может. Вообще странно, что родственники тебе ничего не рассказывали.
– Может, они просто оберегали меня от чего-то? Мама говорит, что боялась, что я маленькая проговориться случайно могу. Мы же в какой стране живём…
– Ну да…– кивнул Людик. – Значит, кратко твоя история выглядит так…
Однако он не успел ничего добавить, потому что вернулись взрослые.
– Ребята, – сказала мама Людика, – мы тут вспомнили об одном обычае. Когда дети алхимиков отмечают свой одиннадцатый день рожденья, им делается особый подарок.
Все посетители кафе обернулись и с интересом наблюдали за сценой. – Во-первых, это праздничный пирог, которым угощают всех присутствующих. Как все знают, в каждом кусочке пирога спрятан сюрприз.
В этот момент официанты выкатили огромный пирог, что все окружающие восприняли с огромным энтузиазмом.
– И, во-вторых, – продолжила мама Людика, – самим именинникам дарится Книга Желаний, куда все присутствующие записывают пожелания. В обмен на угощение! – дополнила она громко, обводя строгим, но весёлым взглядом присутствующих. Все одобрительно зааплодировали.
Отец Людика вручил ребятам небольшие книжки с золотой обрезкой в кожаном переплёте и вручил каждому по ручке.
– У тебя, что сегодня день рожденья? – спросил Людик Янку шёпотом.
– Нет, вчера было. А у тебя?
– И у меня вчера.
Ребята переглянулись.
– Ну ничего себе! – присвистнул Людик, – Ладно, давай сначала с пирогом разберёмся.
Минут двадцать они разносили пирог, который резал дядя Джон, протягивали и забирали книжки, куда совершенно незнакомые люди вписывали им свои пожелания, да и сами радовались как дети, находя в своих кусочках именинного пирога то серебряные и золотые звёздочки, то монетки, то просто вкусную ягодную начинку. С улицы заходили всё новые посетители так, что пирог закончился достаточно быстро, и книжки были исписаны самым разным почерком и на самых разных языках.
 Наконец, объевшиеся именинным пирогом и несколько обалдевшие от такого внимания к своим персонам, ребята в окружении взрослых вышли на улицу. День клонился к вечеру, и на Золотой Улице зажигали первые фонари – большие, стоящие вдоль центральной дороги, поменьше, которые крепились на самих домах, мостах и даже на заборах. Арки и контуры домов начинали подсвечиваться цветными гирляндами, и запах цветущих деревьев смешивался со сладким ванильным ароматом, тянувшимся из домиков-пекарен. Янка блаженно вдохнула. Людик раскинул руки в стороны и закружился, запрокинув голову и глядя в вечереющее небо.
– Людик, – спросила его Янка, когда они шли по направлению к станции А ты где так здорово играть научился?
– А, – беспечно махнул тот рукой, – дома, конечно. К нам учитель музыки ходит. А то мы с братом даже в обычную школу не успеваем ходить. У нас же ещё фехтование, языки всякие, бассейн.
– Везёт тебе, – несколько завидуя, сказала Янка. – Вон сколько всего! А у меня только две школы.
– Две школы? Вот это да! Это тебе везёт – столько друзей!
– Да как-то не очень много, – сказала Янка, вспоминая свой родной город, – Нее, ну во дворе мы, конечно, гуляем вместе, и после школы тоже ждём друг друга. Хорошо в начальных классах было, а потом мальчишки стали за волосы дёргать, обзываться. Честно говоря, не хочется мне что-то в свою школу в этот год возвращаться.
– Так и не надо будет!
– То есть как не надо?
– Так ведь теперь у нас своя Школа будет!
– Ты про летние курсы, что ли?
– Мы с осени все будем в одной школе учиться! А курсы – они просто как подготовка. Ну…– Людик виновато посмотрел на Янку, – для таких, как…не все же с детства вращаются среди алхимиков, ну и …вот. Чтобы вам помочь…
Янка даже не обиделась. Вот если бы ей сказал это Манан, то она бы точно, разозлилась: сын доктора такой правильный весь, хотя дом у них очень простой и открытый. А Людик – наоборот, с ним легко, хотя у него отец вроде как почти что король, а мама – так та вообще из семьи волшебников.
– А как у тебя родителей зовут?
– Мама – Лидия, а папа – Владислав.
– Ага…запомню.
Они подошли к галерее с арками в начале улицы, которая теперь освещалась тысячами огней и, действительно, сверкала как какое-то чудное золотое украшение.
Через несколько минут ребята уже поднимались по лестнице в гостинице «Пепельный свет». Больше пообщаться им так и не удалось, потому что Максимильяновичи уезжали тем же вечером. Но когда Янка смотрела на Людика, махавшего ей рукой у фонтана, она очень, очень-очень хотела, чтобы поскорее началось лето.


– ГЛАВА ВОСЬМАЯ –
Славный город Кёльн

Май тянулся долго. Просто бесконечно долго. Первые дни по возвращении Янка по нескольку раз на дню рассматривала новенькую школьную форму: чёрный жакет с пуговицами, белую блузку, плиссированную юбку. К ним в комплекте прилагался ремень с пряжкой в виде буквы А с точкой наверху (такой же, как на мозаичных поверхностях в доме с лабиринтом из стен и  дверей). Но больше всего Янке нравился плащ с капюшоном на серебристой подкладке, чёрный, из тонкой шерсти, с серебряными пуговицами и несколькими рядами петель, как у гусар (Янка как-то по телевизору видела). Рукава были длинные и широкие. Мама, пришивая изнутри пару потайных кармашков с молниями, рассказала, что такая одежда называется мантия, и что дядя Джон правильно сделал, что купил её на вырост.
«Ну а ещё дядя Джон точно скупил половину магазинов», – озабоченно думала Янка, изучая непонятного назначения предметы: весы, грузики, подставки, наборы каких-то камней, чернил и перьев для письма (зачем, если есть шариковые ручки и карандаши?), учебники и книги с необычными названиями и на разных языках. При всей Янкиной любви к книгам, их удалось пролистать только наспех, не только потому, что Яна не понимала почти ничего из написанного в них, но и потому что в школе начиналась череда экзаменов и контрольных работ. Да и в музыкалке тоже надо было поднапрячься. Зато потом – июнь! Первого числа она отправится в таинственное место под названием «Форествальд», где они снова увидятся с Людиком. Тот сказал, что обязательно позанимается с ней фортепиано. А уж то, что там инструмент будет, он и не сомневался.
Янка дочитывала любимого «Холмса», сидя на лоджии. Лёгкий ветерок гонял облака, солнце светило уже почти по-летнему, и единственно, что смущало Янку, так это грядущее долгое расставание с мамой – на целых два месяца! И даже уверения мамы о том, что дядя Джон сможет пересылать её письма достаточно быстро – быстрее, чем обычной почтой, её не особо радовала. В конце-концов, маме надоело выслушивать Янкино нытьё, и она прямо заявила:
– Когда я была маленькая, то бывала в Форествальде. Пару раз. И могу тебя уверить, что это самое чудесное и волшебное место во всём мире! И уж скучать и грустить тебе там точно не придётся!
Янке пришлось согласиться, хотя что-то внутри всё равно не давало ей уверенности в правоте слов мамы. И это «что-то» находилось в подаренной ей книге, куда посетители кафе на Золотой Улице записывали ей все свои пожелания. Среди прочих записей была одна, – очень странная, и на пожелание особо не похожая. Янка отложила «Холмса», и достала из ящика, где хранились всякие бытовые мелочи и банки с заготовками на зиму, книжечку в кожаном переплёте. Где-то в середине её, между «»Много радости!» и «Килограмм конфет каждый день!», аккуратным почерком была короткая запись:
Найди манускрипт Войнича
И всё! Больше никаких комментариев. Даже без точки. Эх, если бы Янка успела прочесть эту запись раньше, чем уехал Людик! Маму спрашивать об этой записи не хотелось. Почему-то казалось, что это может её расстроить или насторожить. Так что, пока единственное, что Янка успела сделать, это посетить библиотеку и найти значения этих слов.
Манускрипт оказался просто древней рукописью, а Войнич – автором романа «Овод». И больше ничего – никаких зацепок. Ну да ладно, осталось ещё дней десять, и скоро отправляться в Германию. Именно там и находится таинственный Форествальд, при упоминании о котором у Людика загорались глаза, а взрослые мечтательно улыбались.

* * *
 Прошло ещё несколько дней, и как-то вечером вновь раздался нежный мелодичный звон. На пороге возник улыбающийся Джон Честертон, передавший Янке письмо в конверте без надписей. Мама, посмеиваясь, смотрела, как её дочь прыгала по квартире, прочитав его содержание. Дядя Джон пробыл у них пару часов, рассказывая о новостях, а потом ушёл, сказав, что вернётся за Янкой через неделю.
– Ну-ка, что там написано? – спросила мама, – почитать дашь?
– Конечно, если сможешь прочесть, – ответила Янка.
– Ну, если разрешаешь, то конечно.
– А разве этого достаточно? – удивилась Янка.
– Конечно! Достаточно только, ммм…свободного волеизъявления. Пожалуй, так назвать это будет правильно. Если ты хочешь, чтобы кто-то другой прочёл твоё письмо, то так и произойдёт.
– Ясно, держи – кивнула Янка, протягивая маме письмо, на котором тут же проступили золотисто-коричневые буквы. Янка заглянула маме через плечо, и вместе с ней стала перечитывать.
Малый Магистериум
Департамент Образования и Сохранения Традиций Алхимии
Приглашает Вас
на Летние Подготовительные Курсы
Международной Школы Магических Искусств
Отделение Магии Музыки
Курсы пройдут с 1 июня по 1 августа
в замке Форествальд
Отправление автобусами 1 июня в 03:00 от Рыбного Рынка г. Кёльна.
Директор Школы
проф. Аврелиус Магвелл,
Магистр,  Хранитель Всех Тайн
– В три дня? Или в три утра? – уточнила Янка.
– В три ночи.
– А рынок разве работает ночью?
– Ну, разумеется, нет – поэтому и отправление на такое время назначено. Магистериум и местная полиция на час перекрывают улицы в том районе, чтобы избежать ненужных инцидентов.
Вот это было здорово! Ради них взрослые столько всего организовывают! Впрочем, оставалась ещё неделя, и её надо было провести с пользой. Во-первых, собрать кое-какие мелочи, совершенно необходимые для двухмесячного существования вдали от дома. И пока Янка составляла список, ходила по родственникам, которым решено было ничего не говорить (кроме бабушки, конечно), досдавала контрольные в школе, день проходил за днём, с каждой секундой приближая начало лета.



* * *
Наконец, они с мамой начали собирать сумку. Одежду, купленную в магазинчиках Золотой Улицы, а также повседневную, мама укладывала по своему усмотрению, а Янке досталась упаковка учебников и книг. Однако, всё время находились какие-то дела, и когда вечером 31-го мая Янка сидела на полу, заваленная книгами, нотами, тетрадями, перьями, ручками и прочей «макулатурой», как она в сердцах называла всё, что валялось сейчас перед ней, вперемешку с пакетами и обёрточной бумагой, понимая, что все эти книги ей ни за что не сложить, в её комнату вошёл Честертон.
– Дядя Джон! – воскликнула Янка, отчаянно жестикулируя руками, – ну там что, библиотеки нет, что ли? Почему мне всё это тащить придётся с собой? У меня всё разваливается, и вообще ничегошеньки не влезает в чемодан!
Честертон присел рядом с Янкой.
– Ну-с, принцесса, собирать книги дело в принципе нелёгкое, особенно, если это нужные книги. Библиотека в Форествальде просто изумительная. Но дело в том, что у алхимиков нет как таковых учебников для детей. Школу-то ведь только с этого года откроют. Есть книги, энциклопедии, трактаты, статьи разных авторов, сборники, ну и прочая литература, которая написана на разных языках. А вот с учебниками – беда. Поэтому в списке были указаны учебники, выпускаемые людьми и волшебниками. Ну, и я кое-что добавил – для общего развития, так сказать. Например, вот эти, – дядя Джон вытащил из стопки книг несколько. – Что тут у нас? «Английский язык для начинающих», «Немецкий язык для начинающих» – это издания, по которым учатся люди. Ааа…вот и «Основы европейских языков» – это алхимиками издано.
– А зачем мне знать иностранные языки? Ведь мы же понимаем друг друга! – искренне недоумевала Янка.
– Мы – да. Но поскольку алхимики живут среди обычных людей, им необходимо общаться с ними, вести какую-то документацию. И потом, как заметил один поэт: «Человек, не знающий ни одного иностранного языка, не знает своего собственного». И, поверь мне, он тысячу раз прав.
– Дальше…так…– дядя Джон ловко складывал книги в чемодан, словно делал это всю жизнь, поясняя:
– Вот эта: «Всеобщая История Магии. Часть Первая» – волшебники по ней учатся. Мы, конечно, – не они, палочками не пользуемся волшебными, но историю общую знать надо.
– Ладно. А перья зачем? Ведь есть же ручки и карандаши! – продолжала недоумевать Янка.
– Перьями мы пользуемся в особых случаях, когда пишем…ну например, письма, где текст пропадает и появляется. А так – да, пары ручек и карандашей достаточно.
С помощью дяди Джона упаковка книг закончилась довольно быстро. Оглядев очищенную комнату, Честертон вдруг спросил.
– Янна, а есть у тебя сказки вашего знаменитого классика?
– Это которого? – удивилась девочка.
– Александр Сергеевич Пушкин, – торжественно произнёс дядя Джон, забавно выговаривая полное имя поэта. – Бери с собой – пригодится.
Янка искренне недоумевала, откуда дядя Джон знает Пушкина и зачем ей сказки, которые она почти наизусть знает. Но послушно достала из книжного шкафа томик и запихала его в карман чемодана, в который дядя Джон уже аккуратно уложил три стопки книжек и учебников. Ручки, карандаши, линейки, фломастеры, они рассовали между остальными вещами.
– Ну вот, вроде всё влезло, – Янка удовлетворённо выдохнула. Часы показывали восемь вечера.
Решили отправляться после позднего ужина и остановиться в Кёльне у родственников каких-то друзей дяди Джона. Уплетая свежесваренный рассольник, Янка спросила:
– Неужели в Англии знают Пушкина?
– Пушкин, как говорят у вас, он и в Англии Пушкин, – заявил Честертон. – Отличнейший поэт! Прям родной брат нашему Шекспиру! Сильные образы, сюжеты, а главное – мастер сказки рассказывать! В них много чего интересного найти можно, если поискать. А ты, племянница, у нас любитель загадки отгадывать, верно? –  дядя Джон подмигнул.
– Любитель-любитель, – подтвердила мама. – Прям Шерлок Холмс и Доктор Ватсон в одном лице!
Последние полчаса дома прошли в лёгкой суматохе, как это и свойственно перед отъездом на долгое время.
– Если что забыли, я привезу, не беспокойтесь вы так, – успокаивал Янкину маму дядя Джон. Янка не выдержала.
– Ну всё! Присядем на дорожку, – скомандовала она. Все послушно посидели на кухонных табуретках, затем неспеша поднялись, мама обняла Янку, поцеловала, и чуть оттолкнула:
– Ну, иди. Нет, погоди. – Мама нагнулась к Янке и шепнула:
– В школе дядю Джона называть лучше «профессор Честертон» – всё-таки, он преподаватель.
– А что он преподаёт?
– А это ты у него спроси, по дороге. – Мама улыбнулась. – Ну всё. Теперь иди.
Они вышли из квартиры и стали спускаться по лестнице. Янка обернулась – мама стояла на лестничной клетке, глядя ей вслед. Янка подняла вверх большой палец: всё будет отлично. Мама кивнула.
Дядя Джон уже ожидал её внизу. Янка взяла его за руку, по входной двери разлилось сияние, и они шагнули в него, выйдя из совершенно чужого подъезда совершенно чужого и незнакомого дома. За деревьями во дворике возвышался какой-то собор. Янке даже показалось, что он напоминает чем-то полюбившийся ей Солсбери.
– Дядя, Джон, а почему мы опять у какого-то собора вышли? – решила выяснить Янка.
– Потому что есть места, где энергия, с помощью которой алхимики перемещаются на дальние расстояния, очень чистая и сильная, – объяснил Честертон, уверенно передвигаясь по внутреннему дворику за собором. – Поэтому, наши основные линии перехода совпадают с расположением таких зданий, как это.
Они обогнули дом, перешли улицу, повернулись спиной к собору и направились в противоположную от него сторону, пройдя до перекрёстка, свернули налево и…таких старых домов Янка ещё не видела – этажа четыре или пять (не понятно было) на уровне крыши тоже окна, видно, и там живут. Внизу не то ресторан, не то магазинчик какой-то, на стенах большие крючки вроде якорей, – Янка всё больше поражалась своей внезапно открывшейся способности замечать детали окружающей её обстановки и маршрут передвижения по незнакомому городу.
– Скоро полночь, – дядя Джон поставил вещи на землю, осматриваясь и словно чего-то или кого-то выжидая. Начинал накрапывать дождь. Янка поёжилась. В одном из домов напротив зажёгся свет, силуэт в окне отодвинул занавеску и исчез в глубине комнаты. Через пару минут к ним подошёл человек под зонтом.
– Вы профессор Честертон? – Дядя Джон кивнул.
– Я – Август Кирхер. Вы должны были остановиться у нас.
– О, благодарю, – мужчины обменялись рукопожатиями.
Дождь начал падать крупными каплями. Взяв часть багажа, и держа над Янкой зонт, господин Кирхер быстро повёл своих гостей на противоположную сторону, и вскоре они уже грелись в небольшой гостиной, а хозяин квартиры хлопотал у камина.
Янка, забравшись с ногами в широкое кресло, осматривала старинные портреты, висевшие на стенах.
– А кто это? – спросила она, указывая на черно-белый печатный портрет у камина. Пожилой мужчина в черной шапочке спокойно смотрел с портрета куда-то в сторону; за ним художник нарисовал книжный шкаф.
И действительно, гостиная, где они коротали время, напоминала зал какого-нибудь музея, посвященного одному человеку. По стенам были развешены гравюры с изображением каких-то приборов, непонятных сфер, старинных залов, замков, городов и даже географические карты, и цветные изображения луны и солнца.
– О, девочка! – оживился хозяин необычной квартиры. – Я в восхищении, что Вы заинтересовались столь поразительной личностью, коей был Атанасиус Кирхер.
– Кирхер? – переспросила Янка.
– Да, Атанасиус Кирхер – наш пра-пра-пра-пра…, короче дальний родственик нашей семьи – сказала молодая девушка, входя в гостиную. – Добрый вечер, папа, – она поцеловала господина Кирхера в щёку, поздоровалась с гостями и заботливо спросила Янку:
– Отогрелась? Может, принести тебе шерстяные носки?
Янка замотала головой:
– Ой, нет, спасибо огромное!
– Это Изабелла, моя дочь. Сын уехал к тётке в Баварию – повёз внука горы показывать, – пояснил господин Кирхер.
– А чем он знаменит – ваш предок? – спросила Янка и смущённо добавила,– Извините, я не знаю. Мы не проходили в школе.
– О! К сожалению, в школе таких вещей не проходят, девочка, так что тебе здесь нечего извиняться за своё незнание, – ответил господин Кирхер. – Если не вдаваться в достаточно запутанную родословную нашей семьи, то скажем кратко: наш родственник был иезуитским монахом – в семнадцатом веке. Один из самых выдающихся деятелей того времени. Чем он только не занимался! Физика, естественные науки, всевозможные языки, математика, теология (всё-таки он был добрым христианином). Одним словом, настоящий алхимик!
– Да, – заметила его дочь, – а ещё интересовался древним Египтом, пытался расшифровать их письменность – иероглифы.
– И как, расшифровал?
– Не совсем удачно, – добавил дядя Джон. – Но его разработками воспользовались позднее те, кому это удалось.
До автобуса оставалась ещё пара часов, и Янка с удовольствием потратила это время на рассматривание старинных гравюр, слушание историй о работе средневековых алхимиков. Напоследок, в конец растроганный искренним интересом Янки к его славному предку, господин Кирхер вручил ей подарочную копию репринтного издания книги «Musurgia universalis».
– Право, не стоило, господин Кирхер, – пытался было вмешаться Честертон, однако гостеприимный хозяин был непреклонен.
– У нас сохранилось ещё несколько экземпляров. А девочке книга действительно пригодится, – решительно заявил господин Кирхер.
– Ох, лучше с ним не спорить, – смеясь, сказала Изабелла, провожая гостей.
Янка выходила из этого дома счастливая, прижимая к себе книгу, словно самое ценное сокровище.
– Ну что, теперь ты понимаешь, что такое нужные книги? – посмеиваясь, спросил дядя Джон. – Давай-ка мы её спрячем, а то дождём намочит. – Они остановились и пока запаковывали книгу, Янка спросила:
– А в библиотеке Форествальда есть такая же?
– Есть, но одна, – ответил Честертон, защёлкивая застёжки чемодана. – А вас много. Так что, действительно, книжка может и пригодится.
Они снова продолжили путь в сторону возвышающихся шпилей собора, у которого и находился Рыбный рынок.
– Дядя Джон, – спросила Янка, когда они шли неспешно по ночным улицам, – а что ты преподаёшь?
– Защиту.
– Защиту от чего? – не поняла Янка.
– От всего. От неправильного обращения с огнём, например, или от назойливых соседей, – он засмеялся.
– А если серьёзно? Ведь тебя же не просто так в Магистериум вызывают иногда? Мне Людик говорил, – извиняющим тоном сказала Янка.
– Не просто так. Верно. – Честертон серьёзно глянул на девочку, а потом отвёл взгляд. – Я специализируюсь на том, что можно назвать «защитной магией».
– Аааа…понятно. А папа? Чем он занимался?
Честертон помедлил. Но потом, словно нехотя, ответил:
– Твой отец занимался вопросами времени. Ты, наверное, слышала или читала, что алхимики изобрели способ отсрочить смерть?
– Да, – кивнула Янка, – философский камень.
– Точно. Превратить, а точнее, преобразовать в золото простые металлы – не так уж и сложно. А вот с бессмертием… Даже те, кто добивался определённых результатов на этом пути, всё равно не жили так долго, как им хотелось изначально.
– Почему? – удивилась Янка.
– А ты смогла бы жить в мире, в котором нет больше ни твоей мамы, ни родственников, ни друзей, ни тех, кто тебе близок, и кого ты любишь? – дядя Джон внимательно посмотрел на племянницу.
– Нет, нет! – испугалась Янка. – Но разве нельзя разделить камень, то, что он даёт, со всеми?
– А сколько будет этих «всех»? Каждый захочет продлить жизнь своим друзьям, родственникам, любимым. В итоге весь мир встанет в очередь за бессмертием. И дело не в том, что вещества камня не хватит на всех. При желании его можно изготовить предостаточно. Но если все живые существа (не забывай про наших домашних любимцев  кошек, собак, лошадей и диких животных тоже), – если все живые станут вечно живыми, а у них будут рождаться дети, внуки, правнуки, то что произойдёт с нашей планетой?
– Перенаселение, – коротко сказала Янка. И, подумав, добавила:
– Ещё голод, и с водой, наверное, сложности будут – с питьевой.
– Точно. Но даже если бы мы вдруг оказались способными решить все эти проблемы, это не решит проблему бессмертия.
– То есть как это? – поразилась Янка. – Ты ведь только что сказал, что изготовить необходимое количество философского камня не так сложно…
– Да, не сложно. Но кто может его использовать? С этим камнем, или Эликсиром Жизни, вот ведь какая штука: если человек не готов принять вещество Камня, оно убьёт его.
– Как это?! – не поверила Янка. Камень Жизни может отравить?
– Если человек не готов. Внутренне не готов.
– Я не понимаю!
– Есть другая алхимия – не внешняя, а внутренняя.
– Да, мама что-то говорила про это, – начала припоминать Янка.
– Внутренней алхимией заниматься – дело неблагодарное в современном мире. Проще заниматься тем, что приносит деньги. Большинство наших современников – и людей, и алхимиков, и даже волшебники, – считают, что внутренняя алхимия абсолютно бесполезна. И поэтому они, к сожалению, перестают быть и волшебниками, и алхимиками, и, – Честертон вздохнул, –и даже людьми.
– А папа занимался Временем, потому что он искал, как достичь бессмертия без философского камня? – попыталась догадаться Янка.
– Не совсем так. Он искал само Время.
– Что?! – поразилась Янка.
– Давай-ка мы об этом в другой раз поговорим? – Они вывернули на небольшую площадь возле собора, где возле двух больших туристических автобусов собирались люди.
Пока профессор Честертон регистрировал их на посадку, Янка стояла рядом и искала глазами Людика, что в такой толпе, да ещё и в темноте, было совсем не просто. Наконец, устав высматривать своего друга, она решила найти его родителей, потому как господин Максимильянович был весьма высокого роста и примечателен своим мундиром. Это было правильное решение, и вскоре, возле одного из автобусов она увидела всю семью, которая загружала вещи в багажный отсек. Янка запрыгала и замахала руками. Людик заметил её, что-то коротко бросил родителям, и подбежал:
– Янка, привет! Здравствуйте, профессор!
– Здравствуй, Людвиг, – ответил Честертон, подхватывая их сумки и двигаясь в направлении автобуса. – Вы в котором едете?
– В зелёном, с красной полосой. – Они подошли к родителям Людика, возле которых стоял ещё один мальчик. «Такой же невысокий, как Людик, тёмно-русые волосы аккуратно пострижены, держится немного сковано…» – Янка автоматически отмечала детали. Свет фар полицейского автомобиля, припаркованного у собора, метнулся по автобусу, и Янка поразилась  цвету глаз мальчика – они были янтарными. «Бывает же», – вздрогнула она.   
  Поздоровавшись со взрослыми, ребята отошли чуть в сторону, и Людик без долгих церемоний потянул парнишку за рукав ветровки:
– Это Янна, а это – мой брат Рудик. То есть, Рудольф, конечно, – поправился он. Рудольф Максимильянович.
– Очень приятно, – мальчик слегка кивнул. – Только мы – двоюродные братья. А родные – наши отцы.
– Да какая разница? – беспечно заявил Людик, встряхнув взъерошенными волосами. – Братья – они в любом случае братья, даже если двоюродные.
– Ты тоже едешь? – спросила Янка.
Рудик кивнул.
– А на какое отделение?
– Да с нами он! – воскликнул Людвиг, – тоже на музыку! Рудик – скрипач!
Только тут Янка заметила, что на плече мальчика висит какой-то футляр.
– Класс! – восхитилась она. – А ты сам откуда будешь?
– Из Чехии. Мы в Праге живём. Только мои родители не смогли меня сегодня проводить. Поэтому я здесь с тётей Лидией и дядей Владиславом.
– Мы уже два дня как в Кёльне! Столько всего повидали! – затараторил Людик, но тут автобусы пару раз мигнули фарами, и люди стали проходить на посадку. Ребята начали прощаться с родителями. Постепенно автобусы заполнялись детьми. Несколько сопровождающих преподавателей, в том числе и Честертон, ходили по салонам и помогали рассаживаться своим будущим ученикам. Ребята весело галдели, однако на лицах некоторых были слёзы – очевидно, кто-то из них оставался без родителей в первый раз.
Янка не стала ждать, пока братья попрощаются с родственниками, а прошла в автобус и заняла недалеко от центральных дверей места не только им с Людиком, но и держала руки над парой сидений впереди. Краем глаза она заметила, как возле второго автобуса стоял Манан с родителями. Радости в том было, конечно, мало, но что делать?
 – Извини, здесь свободно? – возле Янки остановился паренёк, которого остальные ребята толкали со всех сторон, торопясь занять места у окошек.
– Нее, занято. – Янке почему-то этот «увалень» (как она его тут же окрестила), показался симпатичным. Может, тем, что отвлёк её от мыслей по поводу сына доктора. – Впереди свободно одно место. Садись, а то совсем затолкают.
– Вот спасибо огромное! – мальчик устало улыбнулся и, садясь на своё место, сказал, протягивая Янке руку:
– Меня Гарольд зовут. Гарольд Фергусс. Голландия.
– Янна Ордина. – Янка пожала ему руку. Я из…
Договорить Янке не дал добравшийся до своего места взъерошенный Людик.
– Ну всё! Жизнь началась!
– Не очень-то расслабляйся! – строго заметил ему брат, познакомившись со своим соседом. – Нам два месяца учиться ещё.
– Да ну! Всё знакомо же!
– Это кому как, – со вздохом заметила Янка.
– Вот именно, – поддержал её Гарольд. – Кому как.
– Да ладно вам, – отмахнулся Людик. – Справитесь, мы поможем!
– Гляди, как бы тебе не потребовалась помощь! – мимо них прошла девочка в белом джемпере.
– Здороваться надо, Двайер! – огрызнулся Людик. – Иди, куда шла!
– Тебя не спросила! – хмыкнула в ответ девочка и заняла место напротив, очевидно, рядом со своей подругой. Девчонки захихикали.
– Не обращай внимания, – шепнул Янке Людик. – Это Кэтти Двайер. Мы с ней участвовали в одном конкурсе в прошлом году.
– Ну и как, кто выиграл? – спросила Янка.
– А никто. У нас одинаковое количество баллов было. Так первое место никому и не присудили.
– Понятно, – протянула Янка.
Наконец, водители завели двигатели. И родители, и дети замахали друг другу на прощанье; кто-то выводил на чуть запотевших окнах «пишите» и «пока»; полицейские машины встали во главе и в хвосте колонны. Они тронулись. Янка с замиранием сердца всматривалась в ночной город, в тяжёлые воды Рейна, и отражавшиеся в них многочисленные огни, силуэты домов и деревьев.
Где-то через час все в салоне уже спали, укачанные равномерным шумом колёс и своими мечтами о начинающихся каникулах в Форествальде. А полицейские, проводившие автобусы до границ города Кёльна, так и не могли объяснить себе, что за необходимость была отправлять детей на летний отдых в три часа ночи. Вскоре, сдав дежурство, уснули и они.


– ГЛАВА ДЕВЯТАЯ –
Форествальд

Горы, горы, горы…Дорога, словно огромная серая змея, прокладывала себе путь, поднималась на возвышенности и уходила в долины. Огибая озёра и пересекая реки, она то ныряла в зелень лесов, смыкающих над ней свой зелёный шатёр, то появлялась на поверхности, давая возможность пассажирам двух автобусов лишь вскользь увидеть города, деревеньки и поселения, выросшие подле неё в незапамятные времена. Однако, пассажиры крепко спали и не замечали ни сверкания огней населённых пунктов, ни безмолвное мерцание звёзд в чистом ночном воздухе. И даже когда забрезжило утро, и розовые лучи начали окрашивать вершины древних гор, в автобусах царила та же тишина, нарушаемая изредка парой фраз, которой водители и их сменщики перебрасывались, не давая друг другу уснуть.
Когда солнце поднялось уже достаточно высоко, пассажиры в салонах начали просыпаться. Потирая глаза и потягиваясь, они пытались настроиться на новый день, кто-то доставал свёрнутый заботливыми родительскими руками, завтрак и термос с горячим чаем или кофе; и постепенно весь салон разговорился, наполнился запахами бутербродов, фруктов, кофе, за поглощением которых завязывались новые знакомства, рассказывались истории и строились планы на будущее лето, начинавшееся именно в эти утренние минуты.
Часам к одиннадцати автобусы въехали в ущелье, тянувшееся сквозь высокие горы, поросшие лесом. Впереди показалась водная гладь большого озера, вокруг которого дорога сплетала свой узор. Автобусы двигались теперь вдоль противоположного берега по лесному склону. Притормозив у небольшого моста, они осторожно проехали по нему и неожиданно свернули с основной дороги.
– Куда это мы? – встревожено спросил Людик, вытягивая шею, в надежде увидеть что-то впереди. Внезапно стало темно, и в салоне раздались испуганные возгласы.
– Ребята, всё хорошо. Мы въехали в тоннель. Сядьте, не прыгайте, – раздался спокойный голос Честертона. Все заняли свои места. – Осталось недолго.
Через какое-то время, двигаясь очень осторожно по тёмному коридору, автобусы остановились. Свет фар упёрся в стену огромной пещеры. Дальше ехать было некуда. Их окружала темнота.
– Что это? Почему мы опять стоим? – вновь разволновались ребята.
– Тихо! Никому не выходить. Всем оставаться на местах, – скомандовал уже другой голос, и в салоне моментально наступила тишина. Водитель открыл дверь. Какой-то высокий мужчина поднялся с переднего сиденья, и вышел из автобуса. За ним последовало ещё несколько сопровождавших человек. Все дети прильнули к окнам. Было видно, как несколько взрослых, среди которых был Честертон, встали двумя группами у дальней стены. Только сейчас Янка заметила на стене геометрический рисунок, уходивший под потолок – кто-то вырезал прямо на камне очертания огромной арки. И теперь взрослые, стоявшие по краям этого гигантского изображения, касались камней левыми руками, вытянув правые по направлению к центру арки, напротив которого замер высокий мужчина, вышедший из их автобуса.
– Это портал! Они открывают портал, чтобы мы могли проехать! – загудели со всех сторон голоса.
Появившийся неизвестно откуда белёсый туман стал проникать в автобусы, и водители закрыли двери. Сквозь уплотняющиеся клубы было видно, как высокий человек выставил вперёд правую руку, в которой держал какой-то предмет, взмахнул, очерчивая в пространстве замысловатую траекторию, и в тот же момент яркая вспышка осветила ту часть пещеры, в которой они все сейчас находились. Луч, вырвавшийся из предмета в руке высокого человека, ударил прямо в центр арки, разбежался двумя светящимися змейками вниз, где стояли остальные взрослые; и когда их левые руки соприкоснулись с пульсирующим свечением, из правых вырвались пучки света, соединившиеся друг с другом в центре, прямо напротив высокого человека, который произносил нараспев какую-то длинную фразу. Проём тоннеля теперь представлял собой огромную букву «А» с яркой точкой наверху – ровно в том самом месте, куда ударил луч.
– Вау! – воскликнул Людик, вцепившись в спинку переднего кресла.
– Как красиво! – в восхищении выдохнули одновременно десятки голосов.
Водители завели двигатели, и автобусы проехали прямо внутрь сияющей кромки каменного входа. Когда туман развеялся, Янка увидела расстилавшуюся перед ними долину, окружённую со всех сторон горами, покрытыми лесом, ручьями, прорезающими скалы, и белоснежные облака, цепляющиеся за вершины заснеженных гор. Далеко внизу, на невысокой скалистой гряде на дне долины, среди раскинувшихся зеленеющих весенних лугов, возвышались стены и башни какого-то замка.
– Это Форествальд! – загалдели все вокруг, но тут же смолкли, когда дверь автобуса распахнулась, и в салон вернулись взрослые. Водители направили автобусы вниз, в долину, и величественное строение постепенно становилось всё ближе и ближе.
«Скорей бы уже», – думала Янка, которую от долгой поездки стало мутить так, что она даже отказалась от бутербродов, предложенных Людиком. Видя, что Янке всё хуже и хуже, Гарольд посоветовал ей прикусить кончик языка.
– Помогает, – сказал он. И правда, стало легче.
Наконец, они остановились возле больших каменных ворот. Честертон поднялся и прошёл по салону.
– Ребята, сейчас мы пройдём в замок Форествальд. Вместе, не торопясь. Через двадцать минут, ровно в полдень, в большом зале состоится общее собрание, на котором вам объяснят расположение помещений замка, представят всех преподавателей и расскажут всё, что вам необходимо знать, пока вы находитесь здесь, в Форествальде. Вещи ваши останутся временно в автобусах – после обеда вы заберёте их в свои башни.
– В свои башни? – Янка недоумённо обернулась к Рудику, когда они выходили на улицу.
– Я так думаю, что жить мы будем вот в этих башнях, – и Кэтти Двайер указала на четыре одинаковые башни, соединявшие внешние стены замка.
– Ну да, – недоверчиво хмыкнул Людик.
– Скоро всё узнаем, – спокойно сказал его невозмутимый брат.
– Интересно, а когда здесь кормят? – мечтательно спросил Гарольд.
Янка заметила в толпе знакомую фигуру. Манан кого-то высматривал, но увидев её, покраснел и, пробормотав что-то типа «Привет», попытался затеряться среди остальных детей, толпившихся сейчас у входа.
– Готовы? – оглядел их Честертон, и нестройными рядами они двинулись на территорию замка. 
Проходя мимо Янки, профессор Честертон на мгновение превратился в дядю Джона  и тихонько спросил:
– Ты как?
– Нормально, – кивнула Янка. – Уже лучше.
– Если что, вдруг меня не будет, кабинет врача вот здесь, – и он махнул рукой в сторону высокой башни, соединявшую основное здание и внешнюю стену замка справа от центрального входа. – Наш врач – доктор Тензин.
– Пасиба, – кивнула Янка, и дядя Джон вновь стал профессором Честертоном.
Три разные по высоте и форме башни вокруг центрального трёхэтажного здания, несколько маленьких, внутренние стены с галереей и переходами. Замок, в ворота которого они сейчас входили, поражал своей внушительной обстоятельностью, но вместе с тем здесь присутствовало нечто сказочное, и это «нечто» словно пропитывало жизнью каждый камешек.
Войдя в высокие створчатые двери, они оказались в огромном холле, из центра которого расходилась в разные стороны большая мраморная лестница с широкими перилами и несчётным количеством ступенек.
– Это парадная лестница, ведущая на второй этаж, – объявил Честертон.
– За ней, на первом находится Большой Зал, где мы все будем завтракать, обедать и ужинать, а также проводить общие мероприятия. Сейчас у вас есть время, чтобы привести себя в порядок с дороги. Мальчики – налево, девочки – направо. И проходите в зал.
Договорившись встретиться с мальчишками у лестницы, Янка, в ожидании очереди в туалет, рассматривала картины, висевшие на стенах между окнами и вдоль всего холла. Картины было много. Но на большинстве из них, казалось, было изображено одно и то же здание, только как бы на этапах его возведения. «Похоже на то, что это Форествальд в разное время», – поняла Янка. –  «Надо будет найти историю этого места».
В полдень, когда часы на высокой башне отсчитали двенадцать ударов, Большой Зал Форествальда взволнованно гудел десятками голосов. Солнце уже поднялось высоко над горами, и теперь отражалось в стёклах, пуская на каменный пол блики, отчего в зале было светло и уютно.
Янка и ребята сидели за одним из восьми длинных деревянных столов. Столы были накрыты как по случаю праздника: красивые скатерти, приборы, салатницы, фрукты, сок в бокалах. Ещё один стол, для преподавателей находился по левую сторону от входа, ближе к противоположной от входа в зал, стене с высокими окнами. В дальнем правом углу было несколько дверей. Там, очевидно, находилась кухня. И почти напротив преподавательского стола (за который также постепенно рассаживались взрослые), но уже справа, стоял стол раздачи. Высокая монолитная колонна, украшенная искусной резьбой, взмывала вверх, к потолочным балкам, выступающие рёбра которых нависали над всем пространством зала, и оттого потолок казался мозаикой геометрических узоров. Два больших камина, встроенных в стены, завершали обстановку.
К центральной колонне вышел человек в серо-голубых одеждах.
– Магистр Магвелл! Директор! – пронёсся гул над столами учеников.
– Добрый день! Я рад приветствовать всех вас на летних подготовительных курсах нашей будущей Школы Магии Искусства. – Спокойно, но торжественно произнёс Магистр, оглядывая собравшихся. – За те два месяца, что вы проведёте здесь, вам предстоит узнать не только многое в области разных наук, которые составляют основу знаний каждого алхимика, но и попытаетесь понять, что значит быть алхимиком, оцените свои силы и возможности. Вполне вероятно, что после окончания курсов кто-то вернётся в свои обычные школы, но кто-то и останется.
– Сегодня мы приветствуем друг друга на разных языках, но говорим на одном – на языке сердца. Так пусть мы будем работать вместе с огромной энергией, пусть наше обучение здесь будет плодотворным и сияющим, и пусть, когда мы покинем эти стены, мы не будем испытывать друг к другу неприязнь! Помните, что без учителей нет учеников, а без учеников нет учителей, – последнюю фразу Магистр произнёс с нажимом, глядя не только в зал, но и слегка обернувшись в сторону преподавательского стола.
– А теперь, позвольте вам представить наших преподавателей!
Честно говоря, Янка слушала вполуха. Вместо этого она наклонилась к Людику и очень кратко сообщила ему о странной записи в своей Книге Желаний.
– Действительно, странно, – заметил тот. – У меня ничего подобного не написано. Слушай, давай я у брата спрошу, – может, он в курсе?
Янка кивнула. В этот момент Кэтти Двайер одарила их уничтожающим взглядом и прошипела:
– Вы можете после поболтать? Или вы уже всё знаете? – Ребята развернулись в сторону учительского стола.
– Итак, преподаватели общих дисциплин, – Аврелиус Магвелл встал вполоборота к своим коллегам, которые приподнимались и слегка кланялись, когда называли их имена. – Общая История Магии и Алхимии, Преподаватель Иокентий Ландов. Международный Магический Этикет, профессор Карл Швейн. Поэтика и Теория Заклинаний, профессор Морена Нейтмар…
Имена звучали, и Янка всё думала о той странной записи. Сидевшие вокруг неё ребята досадовали, что не взяли какую-нибудь бумагу и карандаш, чтобы записать хотя бы названия предметов.
– Нам должны выдать расписание, – шепнул им всем Рудик, видя, как Гарольд пытается запомнить хоть что-то.
– А теперь, друзья, позвольте вам представить нашего завхоза. Месье Кубера-Сан объяснит нам расположение помещений замка и расскажет о расселении.
Из-за преподавательского стола вышел невысокий улыбающийся человек в цветастом жилете поверх большого шарообразного живота, и немного кривой на один глаз. Возникший, было, в зале шум весьма быстро прекратился, когда месье Кубера-Сан взмахнул самой что ни на есть, волшебной палочкой, и в каминах заплясали языки пламени. Гул восхищения пронёсся по рядам.
– Значит, кормить будут хорошо, – философски заметил Гарольд, слегка ударяя свой живот, в котором периодически раздавались урчащие звуки, и бедняга Фергюсс изо всех сил старался не смотреть на корзинку с фруктами, которая стояла перед самым его носом. Однако это нисколько не помогало ему ни избавиться от мыслей о еде, ни от урчания в животе.
– Дорогие друзья! – Радостно начал своё выступление месье Кубера-Сан. – Я вижу, что вам не терпится уже приступить к трапезе. – В этот момент живот Гарольда выдал такую дикую тираду, что тот был готов провалиться сквозь землю. В зале раздались смешки. – Именно поэтому я не буду утруждать ни себя, ни вас долгими объяснениями, тем более, что план расположения помещений замка и кабинетов, соответственно, вы найдёте вывешенными в общих комнатах ваших башен и в главном холле этого здания. Что до вашего расселения, мы поступим следующим образом. Вы, наверное, успели заметить, что большая стена, окружающая замок Форествальд, имеет несколько башен, которые в стародавние времена были сторожевыми. Теперь в них расположены спальни, общие комнаты, душевые, словом, всё необходимое для жизни. Две башни отданы девочкам, две – мальчикам. Жилые помещения – два верхних этажа, третий этаж в каждой башне (если считать сверху) – общая комната. Первые этажи всех башен отданы под классы для индивидуальных занятий. Музыкантам повезло больше – у них для занятий две башни (в зале раздались рукоплескания). По одной – у танцоров (там залы с зеркалами) и художников (у них – студии), – опять раздались громкие аплодисменты.
– Отделение Магии Слова будет заниматься либо в общих комнатах, либо в библиотеке, находящейся в главном здании на третьем этаже. Ну, извините, ребята, – развёл руками завхоз, – зато у вас есть плюс – библиотека под боком. И, наконец, в подвальном помещении – души, прачечная, сушилки. Словом, всё, что нужно, чтобы ваш внешний вид соответствовал тому, чем вы здесь будете заниматься. В каждой башне живут мои помощники, так что, будут сложности – обращайтесь.
– Пока всё! – месье Кубера-Сан посмотрел на Магвелла.
– Очень хорошо! – ответил тот и вновь вышел в центр зала. – В два часа пополудни собирайтесь у центрального входа, а пока что… –  он театрально выдержал паузу, – начинаем торжественный обед!
Открылись двери на кухню, и около двадцати человек невысокого роста, вынесли горячее, в то время, как изголодавшиеся уже ребята начали накладывать себе салаты, разбирали хлеб и фрукты.
– Кто это? – спросила Янка, указывая на необычных официантов.
– Домовые. Точнее, кухонные домовые, – сказал Гарольд с набитым ртом, –если Янка ела за двоих, то Гарольд, казалось, за пятерых.
– И куда в тебя столько влезает? – искренне удивлялся Людик, допивая свой сок.
– Я же расту! – Гарольд потянулся за очередной порцией картошки с курицей в сливочном соусе. – Кстати, и тебе не помешает, – заметил он, указывая на Людика вилкой. – А то смотри, худющий весь!
– Я не худющий. Я стройный, – с достоинством ответил Людик. Его брат хмыкнул.
– Да ну вас! – возмутился Людик, и, бросив на ходу «Встретимся на улице», понёс грязную посуду на мойку. Вскоре все последовали его примеру. Зал потихоньку пустел, – сытые, и слегка осоловевшие после обильного обеда, ученики Форествальда неспешно покидали зал.
Янка вышла на улицу. Солнце светило, но жарко не было. «Эх, сейчас бы полежать с дороги, отдохнуть». Но об этом можно было только мечтать, и Янка отправилась искать ребят, решив, что те, скорее всего, сидят где-то под деревьями внутреннего двора. Так оно и оказалось. Кто сидел на скамейках, кто развалился на травке, а кто-то уже дремал, нежась в тёплых солнечных лучах. Янка увидела своих друзей и направилась к ним. Людик лениво болтал ногами, лёжа на спине и глядя в безоблачное голубое небо. На соседней скамейке сидела группа ребят, среди которых выделялся один – огненно-красные волосы, нос острый, с презрительным взглядом. Янка вспомнила, что эта же компания сидела за соседним столом в большом зале.
– Как же, – с ухмылкой рассуждал мальчишка, – домовые у него в помощниках. Не могли кого порасторопнее подыскать. Эти уворуют что, потом век искать будешь, – произнёс он,  кривя губы.
– Ты бы помолчал, Спайтел! – обернулась к тому Кэтти, сидевшая тут же. – Каждый видит то, что в нём уже есть!
– Да как ты смеешь! – тот, кого назвали Спайтелом, метнулся к девочке, норовя схватить её за волосы. Та, взвизгнув, отскочила.
– Эй, эй, полегче на поворотах, – заступился за Кэтти Людик.
– Ты кто такой? – спрыгивая со скамейки, с вызовом спросил Спайтел. – Нарываешься? – Янка, Рудик и Гарольд сгрудились вокруг Людика, ожидая драки.
– Что здесь происходит?! – мрачный голос заставил ребят развернуться в его направлении. Словно холодом повеяло от этого человека с иссиня-чёрными волосами, пронзительным взглядом, но удивительно мягкими чертами лица. Чёрная одежда, тонкие пальцы… «Это тот, кто открывал портал в пещере», – вспомнила Янка. Человек этот внушал опасность, но он был такой цельный и…надёжный. Янка поразилась своим чувствам.
– Что здесь происходит?! – грозно переспросил он.
– Разрешите мне, профессор! – выступил вперёд Рудик. – Мы знакомились, сэр. Но, несколько неудачно.
– Будем считать, что Ваше объяснение принято, господин Максимильянович. – Человек метнул холодный взгляд на притихших детей. – Всем собраться у центрального входа, живее! – Скомандовал он, и развернувшись, стал быстро удаляться в направлении главного здания. 
– Кто это? – спросила Янка Рудика по дороге к воротам.
– Профессор Эсбен Крауд. Он – волшебник. Будет вести у нас Теорию Магии, – ответил Рудик.
– И практику тоже, – невесело добавила Кэтти. – Вы что, не слушали директора?
– Да слушали мы, – попытался оправдаться Людик. – Просто, надо было кое-что обсудить.
– Интересно, что это можно обсуждать, когда директор представляет преподавателей? А вообще…– она улыбнулась Людику – спасибо за то, что защитил меня.
Людик засмущался, выдавил из себя «да каждый бы» «да, не за что…». Когда Кэтти прошла вперёд, Янка в двух словах рассказала Рудику историю с записью в Книге Желаний.
– Ясно, – кивнул тот. – Я подумаю. Что-то знакомое. Где-то я слышал уже об этом манускрипте.
– А что, он действительно существует? – удивилась Янка.
– Если бы он не существовал, тебе бы не посоветовали его найти. И, очевидно, прочесть, – решительно заявил Рудик. – Но кто бы ни написал это пожелание, он знал, что делает.
Они забрали из автобуса свои вещи и, возглавляемые завхозом и некоторыми преподавателями, среди которых был Янкин дядя – профессор Джон Честертон, двинулись вдоль внешней стены замка. У первой башни остановились мальчики, в том числе и компания Спайтела. Вместе с ними остался и Манан. Следующую башню решили занять девочки с танцевального отделения и несколько – с художественного. Третью башню оставшиеся разыграли между ребятами и девчонками, потому что четвёртая находилась ближе всех к преподавательскому корпусу. Повезло девочкам. И Янка, которая предпочла бы, конечно, поселиться поближе к дяде Джону, со вздохом стала подниматься по деревянной лестнице на галерею, опоясывающую всю стену изнутри.
Оказавшись с другими девочками внутри башни, Янка стала внимательно озираться. Здесь действительно можно было жить! Да ещё как! Прямо по центру здания был проём с деревянной винтовой лестницей, проходящей сквозь все этажи. На уровне галереи, соединявшей всю замковую стену и бывшие смотровые башни, располагались помещения, в которых стояло несколько инструментов – фортепиано. А в одном – даже арфа! На втором этаже, как и говорил месье Кубера-Сан, находилась общая гостиная – с мягкими диванами, креслами, несколькими столами для занятий, сквозь оконные рамы с сине-зелеными витражами сияло солнце, и вся комната, казалось, была залита нежными изумрудно-бирюзовыми и глубокими синими сполохами. На двух верхних этажах располагались спальные комнаты – по две на каждом. Пока остальные девочки рассматривали гостиную, Янка забралась на самый верх. Из всех комнат ей приглянулась одна – со светлыми стенами. Янка бросила вещи на ближайшую кровать и подошла к окну. Весь замок был как на ладони. «Никакого плана не надо!» – заметила про себя девочка. Окно, у которого она стояла, слегка выдавалось из общей плоскости башенной стены, образуя полусферу так, что было видно что происходило во дворе замка у четвёртой башни, куда ушли братья Максимильяновичи и Гарольд Фергюсс. Ещё был виден корпус – скорее всего, это тоже когда-то планировалось стать башней, однако со временем планы строителей изменились, и недостроенная башня превратилась в весьма уютный дом, в котором этим летом поселились преподаватели и её дядя – профессор Честертон. В пространстве двора, скрытый аллейками деревьев, журчал фонтанчик, бивший прямо во дворе между домом преподавателей и их башней. 
Янкины наблюдения прервали голоса в коридоре. В комнату вошла Кэтти Двайер. Увидев Янку, она, улыбаясь, спросила:
– Будем соседями?
– Будем! – кивнула Янка. «А почему бы, собственно, и нет?» – думала она, глядя, как Кэтти выглядывает в коридор и зовёт свою подругу. «Нормальная девчонка, правда, не всегда думает, что говорит. Но зато говорит правду», – Янка даже повеселела.
В комнате стояло пять кроватей, и через какое-то время, они оказались все занятые. Теперь они, весело болтая, застилали свои постели, раскладывали вещи по старинным кованым сундукам и разбирали плечики в большом платяном шкафу. Кроме Кэтти и её подруги Джилли Каэл из Шотландии, соседками Янки оказались Маргарет Дженкинс из Уэльса и Дана Гроувер.
–  Вот здорово! Мы здесь все из разных частей Великобритании! – воскликнула Дана, когда девчонки перезнакомились.
– Э…ну не совсем все, – осторожно заметила Янка.
– А ты откуда? – спросила её Маргарет, которую все коротко называли Марго.
– Я из России. В общем. Вот… – еле выдавила из себя Янка.
Девочки притихли.
– Ну, у меня мама – русская, – Яна не знала, что ещё добавить. – Мы в маленьком городе живём, добавила она, и снова замолчала.
– А папа у тебя тоже русский? – спросила Марго.
– Нет, – сказала Янка. Он-то как раз англичанин, как и вы. – Она заставила себя улыбнуться.
– Тогда я знаю, кто твой отец, – вдруг как-то по-доброму сказала Кэтти. Янка напряглась.
– Ты – дочь профессора Честертона. Пропавшего Честертона, – с акцентом сказала она, а не того, которого ты, Джилли, прозвала «милашкой». Девочки засмеялись. Но Кэтти серьёзно и тихо добавила.
– Твой отец – Джонатан Честертон, да?
– Да, – кивнула головой Янка. Почему-то ей очень захотелось заплакать. И она заплакала, отвернувшись к окну. Кэтти подошла к ней и обняла.
– Если кто тебя обижать будет, этот придурок Спайтел, или ещё кто – ты только нам скажи – мы из него быстро котлету сделаем! – девчонки дружно закивали. – Не будь я Кэтти Двайер! – полугрозно – полушутя добавила она.
– У неё бабушка волшебница, – пояснила Джилли.
– Ааа, ну это многое объясняет, – сказала, всхлипывая, Янка. Предательский приступ слёз уже проходил, и она вытерла лицо, успокаиваясь. 
В этот момент в комнату постучались, и кто-то, не заходя, крикнул:
– Собираемся в гостиной!
Недоумевая, чего ради им нужно собираться, девочки спустились вниз, где их уже ждала стройная женщина средних лет, в длинном зелёном платье, которая представилась как профессор Хельга Шелла-Нири. Девочки расположились вокруг неё на диванчиках.
– Я буду вести у вас Историю Музыки, – мягким голосом сказала она, садясь в кресло. – И пока вы здесь, я буду присматривать за всем, что происходит в стенах этой башни. Иными словами, я – ваша мама на ближайшие два месяца. – Все засмеялись.
– И первое, с чем нам необходимо разобраться, это распорядок дня и расписание занятий.
Она выдала каждой из девочек расписание, соответствующее их отделению. Оказалось, что большая часть предметов у всех отделений будет общей, но есть также и отличия, то есть специальные предметы. Кроме того, профессор (мадам Хельга, как называли её между собой девочки), объяснила им по карте, висящей у дверей, расположение помещений замка и кабинетов, где будут проходить занятия. Поинтересовавшись, всё ли у них есть необходимое, мадам Хельга ушла, сказав на прощание, что если у них возникнут какие-то вопросы или проблемы, то они могут напрямую обращаться к ней.
Потом была экскурсия в комнаты соседок, в душевую, по галерее. Все обживали комнаты, изучали территорию замка и знакомились с домовыми – помощниками завхоза (хотя, правильнее их было назвать «башенными»). Те оказались весьма милыми и общительными, знающими в замке буквально каждый сантиметр, но упорно отказывавшимися выходить за его территорию.
– Нам там делать нечего, – объяснял домовой их башни, Малыш Айюк, когда они прибивали полку для книг возле Янкиной кровати. – Мы, конечно, бываем в лесу, но не часто.
Домовые Янке понравились. Очень опрятные. Жили они по всему замку, у каждого было своё жилище, в основном, возле какого-нибудь камина. Домовые носили шапочки и рубашки с широкими рукавами, и плели из волос длинные косички, которые спускались, прикрывая виски, спереди их ушек. Вместо ленточек домовые использовали сверкающие бисерные нити.
Когда полки были прибиты и вещи разложены, Янка и Мэгги дошли до друзей в четвёртой башне, где выяснилось, что у них в гостиной витражи оранжево-красные. Оказалось, что гостиные башен отличаются по цвету. Ребята с отделения Магии Слова предложили дать башням названия. Предложение было воспринято на ура, однако породило много споров. Художники хотели назвать башни по цветам витражей в их гостиных, но это было как-то чересчур просто, и уже почти перед ужином было решено назвать башни по цвету драгоценных камней, которым они соответствовали. Так появились «Рубиновая Башня», «Изумрудная», «Янтарная» и «Бирюзовая».
Художники расстарались. Уже перед самым ужином они нарисовали плакаты со всеми четырьмя названиями, и домовые повесили их под крытым навесом галереи над входом в каждую из башен. Когда месье Кубера-Сан увидел это «народное творчество», он только головой покачал «Ну-ну». Однако, первая инициатива ребят заинтересовала, очевидно, самого директора, потому что когда все обитатели замка, – и учащиеся, и преподаватели собрались на ужин, Аврелиус Магвелл предложил ученикам за эти летние месяцы придумать гербы четырём отделениям Школы. После ужина месье Кубера-Сан освободил часть стены для рисунков, которая практически сразу же стала заполняться всевозможными изображениями.
– Как думаете, ребята, что завтра будем делать? – спросила Янка, когда все собрались вечером на скамейке.
– Завтра воскресенье, – протянул Людик. – Вообще, надо бы позаниматься. Ты как, Рудик?
– Надо бы, – тот встал, разминая ноги, потом вдруг повернулся вокруг, раскинув руки, совсем как его брат, в тот день, когда они познакомились с Янкой на Золотой Улице.
– А знаете, друзья мои, – заявил он как хороший актёр, играющий роль короля, – это действительно, самое замечательное место в мире!
Потом они долго сидели на галерее, свесив ноги между опорными столбами перил, смотрели, как над котловиной гор загораются первые звёзды, и тёплый ветер шевелил их волосы и шептал каждому свои тайны. Когда стемнело, пришёл Малыш Айюк и сказал, что время отбоя. Все стали расходиться. Но пение ночных птиц и запах цветущих горных лугов проникали сквозь распахнутые окна башен, и дети, засыпая, грезили о волшебстве этого замка, который станет для многих из них домом на многие годы. Но об этом они ещё не догадывались.


– ГЛАВА ДЕСЯТАЯ –
Поединок

Башенный домовой малыш Айюк поднял своих подопечных в семь утра.
– Ну что ж я сделаю, если завтрак в половине восьмого? – оправдывался он.
«Так воскресенье же!» – раздавались недовольные голоса на разных этажах. Все копались в сундуках, сумках и чемоданах – доставали толстовки, ветровки, – на улице было прохладно.
Янка вышла во двор замка. Свежий воздух утра бодрил, и над горами уже поднималось солнце, обогревая леса своими тёплыми ласковыми лучами. Птицы щебетали, фонтанчик звенел, из кухни доносился запах чего-то вкусного, и на него потянулись сонные обитатели замка. Янка взяла поднос и встала в общую очередь. Ни Рудика, ни Людика, ни увальня Фергюсса не было в зале. «Что с ними могло случиться?»  – озадаченно думала Янка, проходя с подносом к дальнему столу. Поставив перед собой тарелки, Янка ещё раз осмотрела зал. Дядя Джон уже сидел за преподавательским столом и, заметив её взгляд, в приветствии невысоко приподнял руку и тут же опустил. Янка кивнула в ответ, и мгновенно уловила, как профессор Эсбен Крауд бросил быстрый взгляд в её сторону. Почему-то стало не по себе.
В этот момент учительский стол перегородили фигуры её друзей. Людик плюхнулся рядом, едва не вылив чай в её тарелку с овсянкой.
– Ой, извини, – весело воскликнул он.
– Привет, Ян, – поздоровались остальные.
– Всем доброе утро, – ответила Янка, – вы чего так долго?
– Мы комнаты для занятий делили, – объяснил ей Рудик, – Одной не хватает. Можно к вам?
– Да можно, я думаю, – ответила Янка. – Нам же говорили, что помещений должно хватить на всех. А кто остался без класса?
– Рудик и остался, – сказал Гарольд с набитым ртом, – Я за добавкой. Кому ещё фруктовый салат?
– Ой, нет, спасибо, сказала Янка, ковыряя овсянку, – мне и этого-то не съесть.
– Так-то я могу и у себя в комнате заниматься, но если там Гарольд будет, или Чарли с Сэмом, то чтобы не мешать…
– Можно после завтрака к нам сразу пойти, и решим вопрос.
После завтрака друзья отправились в Бирюзовую Башню, где Рудик произвёл на девочек такое впечатление, что ему было предложено самому выбрать понравившийся класс для занятий. 
Янка только посмеивалась.
– Вот что значит хорошие манеры, – нравоучительно наставляла она Людика, когда они спустились во двор.
– Да ладно вам…– отбрыкивался тот.
Максимильяновичи собирались заниматься, а Янка и Гарольд решили пойти в библиотеку. По дороге Фергюсс, поступивший на отделение Магии Слова, рассказал, что с ними в комнате живут ещё двое художников: Сэм Левиссон и Чарли Гудвин.
Ребята поднялись по большой мраморной лестнице на второй этаж, где находилась библиотека замка. Народу было немного, и библиотекарь –невысокий пожилой человек – как раз собирался провести экскурсию по библиотеке.
– О, присоединяйтесь ко всем. Я запишу вас позже, – обратился он к вошедшим Янке и Гарольду.
Библиотека занимала весь этаж. Длинные ряды стеллажей, упиравшихся в потолок, содержали, казалось, все книги по алхимии, литературе, магии, искусству, по различным точным и естественным наукам. Отдельно стояли стеллажи с нотами. Янка была в восторге. Ещё бы, столько интересных и содержательных книг в свободном доступе – об этом можно было только мечтать! Однако, доступ оказался свободным не ко всем книгам.
– Здесь, – произнёс библиотекарь, указывая на ряд книжных шкафов, стоявших вдоль дальней стены и отгороженных от основного зала деревянной перегородкой, – здесь собраны очень редкие книги. Старинные издания, многие даже в единственном экземпляре, – подлинники и копии.
– Интересно, о чём они? – Янка услышала за спиной чей-то шёпот, по интонациям которого можно было догадаться, что человек, задавшийся этим вопросом, такой же книголюб, как и сама Янка. Она обернулась. Позади стоял худенький светловолосый парнишка в очках.
– Я Энтони Гастингс, с Магии Слова, – быстро представился он, слегка пожимая Янке руку.
– А я…эээ… Янна Ордина, с Магии Музыки. Ты тоже читать любишь?
– А то! – оживился парнишка. – Я дома все книги уже прочёл, и у соседей тоже. В школьной библиотеке и в городской каждый год просят, чтобы пришли родители – никто не верит, что я всё это читаю.
– Знакомо, – подтвердила Янка, кивнув головой, – та же самая история. Ты во сколько читать научился? Я – в четыре.
– Тоже в четыре! И в шахматы тоже тогда играть начал.
– Ух ты! – поразилась Янка. – Мне тоже в четыре показали как фигуры движутся. Только я не очень, наверное, играю, по сравнению с тобой…– замялась она.
– Брось! Всегда можно подтянуться, было бы желание! Я в Изумрудной башне живу, если что. Кстати, тебя вроде знает Манан Чаттурджи – мы в одной комнате.
– Ааа, ну да, – неопределённо протянула Янка, у которой при упоминании имени сына доктора сразу испортилось настроение.
Тем временем, экскурсия по библиотеке завершилась, и Энтони, забрав приглянувшиеся книги, убежал к себе.
Гарольд уже записался, и теперь знакомился с ребятами со своего отделения.
Янка подошла к столу библиотекаря.
– Здравствуйте, – неуверенно сказала она. – Мне бы записаться.
– Ну конечно, конечно! – библиотекарь поднял на неё взгляд, отрываясь от какой-то рукописи, которую он внимательно изучал. – Ваше имя, пожалуйста, и отделение?
– Янна Ордина, с Магии Музыки.
– Мастер Теодор Галлз, – представился библиотекарь и быстро заполнил формуляр.
– Не хотите уже что-нибудь выбрать? – предложил он Янке.
– Да, спасибо, – кивнула та. – Нет ли у вас какой-нибудь книги по истории этого замка?
Мастер Галлз удивлённо посмотрел на неё и задумчиво произнёс:
– Вот как? Хм…Пожалуй, есть. Однако…в первое посещение, и сразу – из Секции Редкостей..
– Эээ, – начала Янка, – если нельзя, то я могу что-нибудь другое посмотреть.
– Нет-нет-нет! Отчего же! – замахал руками Галлз, – Просто весьма необычно! Весьма! Пройдёмте со мной!
Ничего не понимающая Янка послушно пошла следом за седым библиотекарем. Они остановились возле одного из шкафов в конце зала. Мастер Галлз достал из кармана большую связку ключей, выбрал подходящий и открыл дверцу.
– Вот, – сказал он, вытаскивая книгу из ряда, поблёскивавшего золотым тиснением. Это «История Форествальда». Написана старым готическим шрифтом, но, думаю, Вы справитесь. – Он улыбнулся.
– Обычно такие книги не выдаются на руки, однако в Вашем случае я сделаю исключение.
– Так-так, – произнёс кто-то. Позади них стоял профессор Эсбен Крауд. – Выдаёте ученикам книги из Секции Редкостей, мастер Галлз?
– Это всего лишь «История Форествальда», – казалось бы, беспечно ответил библиотекарь.
– Всего лишь история? – многозначительно переспросил Крауд.
– Вы что-то хотели, профессор? – Мастер Галлз передал книгу Янке, подталкивая её к выходу. Та, пройдя пару шагов, сделала вид, что у неё развязался шнурок.
– Да, господин библиотекарь. Если можно, «Алхимию» Арчибальда Кокрейна.  Из этой же секции.
– Я знаю, где лежат книги, профессор Крауд, – как можно более спокойно произнёс мастер Галлз, открыл соседний шкаф и вручил Крауду фолиант.
– Как всегда? – сдержанно уточнил библиотекарь.
– Естественно. – Крауд усмехнулся. – На руки.
Миновав стеллажи, Янка открыла книгу и достала карточку читателей, вставленную в кармашек. Напротив даты 17 октября 1978 аккуратным круглым почерком с лёгким наклоном было заполнено: Джонатан Честертон.


* * *
До обеда оставалось больше часа, и Янка провела это время, валяясь на кровати в своей комнате, рассматривая взятую из библиотеки книгу. То, что последний человек, читавший «Историю Форествальда» до неё, был её отец, придавало книге значение скрытого послания, своеобразной переписки, заочного разговора между двумя никогда не встречавшимися людьми. Это было просто чудесно – листать страницы старинного фолианта, рассматривать гравюры, ощущать ладонями потёртую кожаную обложку, которых когда-то касались руки её отца... И всё-таки, что-то не давало покоя Янке. В общем-то, было понятно, почему мастер Галлз удивился, когда она попросила книгу по истории замка. Видимо, он сам выдавал её отцу эту книгу много лет назад. Но почему он хотел, чтобы Янка взяла её с собой, а не изучала в читальном зале, как это обычно происходит, если книга редкая, или в одном экземпляре? Да и профессор Крауд был весьма недоволен выдачей этой книги на руки.
«Странно всё это», – подумала Янка, закрывая книгу и пряча её в сундук. Приближалось время обеда, и она решила зайти за Рудиком. На лестнице ей встретилась Кэтти Двайер, которая несла в руках стопку книг.
– Ты в библиотеке уже была? – спросила она Янку.
– Ага, – кивнула та. – Давай, помогу.
Девочки зашли в комнату. Янка сложила книги на кровать подруги.
– Я решила начать с истории этого места, – сказала Кэтти, и показала Янке «Историю Форествальда», напечатанную на обычной бумаге, обычным шрифтом. Янка растерялась: сказать Кэтти или не сказать про то, что произошло сегодня в библиотеке? В этот момент к ним постучались.
– Можно? – раздался голос Рудика.
– Да, можно, заходи, – чуть покраснев, ответила Кэтти и освободила для него стул:
– Садись.
Янка решилась.
– Ребята, я вам кое-что хочу показать. – Она достала из сундука свой том «Истории Форествальда», затем взяла книгу, принесённую Кэтти из библиотеки, и рассказала всё, что произошло сегодня утром.
– Ну и ну, – задумчиво покачал головой Рудик, листая желтоватые страницы Янкиной книги.
– Действительно, зачем мастер Галлз так странно поступил? Выдал тебе книгу, которую выдают на руки только преподавателям, – спросила Кэтти.
– И ещё этот профессор Крауд, – подытожила Янка, – боюсь, не взлюбит он меня…
– Знаешь, – вдруг сказал Рудик. – Раз уж досталась тебе эта книга, надо её побыстрее прочесть. А потом сравнить текст с тем экземпляром, который у Кэтти. Ты, Кэтти, кстати, тоже, читай побыстрее. Да и я возьму себе такую же, пожалуй. А про то, что старинная книга здесь хранится, лучше никому больше не знать. Даже Людику. Хотя бы временно, – добавил он, заметив удивлённое лицо Янки.
Завалив в сундуке книгу одеждой, Янка закрыла дверь в комнату и побежала догонять ребят.

* * *
Обед начался неожиданно. Дождавшись, когда все столы заполнятся учащимися, в центр зала вышел директор Школы Аврелиус Магвелл. Мгновенно наступила тишина. Всем было интересно, что скажет Магистр.
– Добрый день! Надеюсь, вы уже освоились в этом Замке.., – раздались утвердительные возгласы: «Да! Да!»
– …и ждёте-недождётесь когда же наступит понедельник! – директор лукаво прищурился. В зале засмеялись.
– Так вот, чтобы ожидание не проходило впустую, и все мы не бесцельно тратили бы своё время – это единственное сокровище, которым каждый обладает в равной степени…– здесь Магвелл обвёл внимательным взглядом притихших детей и ненадолго задержался на Янке...Та насторожилась.
– И чтобы ваше здоровье и безграничная склонность к приключениям не тянула вас искать проблемы на свою и нашу голову (в зале опять понимающе засмеялись), с этого дня по выходным будут вестись занятия в общешкольной театральной студии и спортивные занятия по фехтованию и стрельбе из лука.
Зал ахнул, у многих загорелись глаза.
– Вот это да! – в зале царила всеобщая эйфория.
– А фехтование какое будет? Спортивное или историческое? А луки? Тоже спортивные, или как в кино? – вопросы сыпались на директора, который пытался успокоить эту шумящую реку радостного возбуждения.
– Разрешите представить наших новых преподавателей, – совсем негромко сказал он, и ребята, цыкая друг на друга, затихли.
– Театральные занятия и студию исторического фехтования будет вести известный актёр Бенжамин Князь-Таганский. – За учительским столом, приветствуя зал, поднялся подтянутый, с благородной осанкой человек, которого из-за спин вскочивших впереди, было сложно рассмотреть.
– Сядьте! Сядьте! – зашипели ребята. Наконец, когда все снова успокоились, Магвелл продолжил:
– Все спортивные занятия – стрельбу из лука, фехтование и даже судейство летнего чемпионата по футболу будет вести мадам Вольфирия Садовски!
Зал закричал «ура!», «футбол!», засвистел, – мадам Садовски мгновенно получила полное одобрение учащихся Форествальда.
– Общие собрания и запись в группы начнутся сегодня после обеда здесь же. Всем приятного аппетита!
Многоголосое радостное «Спасибо!»  взмыло к высокому потолку старинного замка.

* * *
После обеда никто не расходился, все остались в зале. Директор и несколько преподавателей так же сидели за своим столом, иногда переговариваясь. Вскоре были организованы несколько групп и определено время занятий. Выяснилось, между прочим, что в общее расписание входит общая физкультура, которую также будет вести мадам Садовски. Театральная студия группы, куда вписались Янка, Людик, и все остальные из их компании, будет по вторникам и четвергам, общие репетиции – по субботам. Стрельба и фехтование – в течение недели. Но что самое приятное, первое занятие начинались уже сегодня!
Ребята разбежались в башни переодеваться, а Янка, Гарольд и ещё несколько человек  остались сидеть на скамейках под деревьями. Из замка вышла мадам Садовски.
– Мальчики, - обратилась она к ним, но, увидев Янку, тут же поправилась: – О, извини, и ты девочка, нет желания помочь с установкой мишеней?
Желание было! Они проследовали за преподавателем мимо основного здания, свернули в арку между малой башней и, пройдя сквозь второй внутренний двор, с обратной стороны преподавательского корпуса, оказались перед сплошной стеной, окружающей замок.
– Ну и как мы…? – все с интересом посмотрели на тренера.
Вместо ответа она потянула за два кольца, вмонтированных в каменную кладку. Стена раздалась в разные стороны, и они оказались на склоне холма, у подножья которого расстилался огромный луг.
– Вот такой у нас спортивный зал, – иронично заметила мадам Садовски.
– А также аптека, – к ним подошёл человек с восточными чертами лица.
– О, доктор Тензин! Вы уже здесь! – воскликнула мадам Садовски.
– Где ж мне ещё быть, когда намечается великая битва? – хмыкнул доктор.
– Ну, скажете тоже, битва. Просто сформируем группы.
– Конечно-конечно, – добродушно заметил доктор.
Они спустились с холма и теперь направлялись к группе людей, деловито разгружавших повозку, куда была впряжена очень крупная лошадь с пышными чулочками вокруг копыт.
– Ого! – ребята столпились вокруг повозки, рассматривая чудо-зверя.
– Не бойтесь! – вдруг прогремел рокочущий голос, – к ним бодро шёл грузный мужчина, в жёлтых башмаках и войлочной шляпе с голубым пером, очевидно, хозяин лошади. От неожиданности ребята отпрянули. Человек был под стать своей коняге – таких же внушительных размеров. Не понятно было, кого он предлагал не бояться – себя или свою смирную лошадку.
– Меня Шеферс зовут. Вольдемар Шеферс. А это Тайпи. Тапирус, то есть. Погладить хотите?
– А какая это порода? – спросила Янка, подходя ближе.
– Это шайр! – завопил кто-то из детей. Лошадь всхрапнула и дёрнула головой.
– Конечно же, шайр! Зачем так орать-то? Шайры – они, конечно, спокойные лошадки, но родословная такая, что от громких звуков в них просыпаюется память предков. Так что, лучше не кричать. А вот погладить можно. И даже посидеть. Давай, не робей! – Шеферс схватил Янку под мышки, и усадил верхом на лошадь. Янка даже испугаться не успела.
– Вау! Круто! – зашумели ребята. – И я! И я хочу! – раздавались голоса.
– Герр Шеферс, можно Вас на минутку? – мадам Садовски махала рукой, стоя возле наклонившейся мишени.
– Побудь пока здесь. Я скоро вернусь, – Шеферс похлопал свою лошадку по шее, и заспешил к мадам Садовски.
– Интересно, кому это он сказал «Побудь пока здесь»? – Янка крепко вцепилась в гриву коняги, понимая, что без помощи того, кто закинул её на это двухметровое ездовое животное, не слезть. Оставалось только одно – ждать.
– Янка, привет! – Энтони Гастингс, с которым они познакомились утром в библиотеке, спустившийся с замкового холма, теперь с восхищением глядел на восседающую верхом новую знакомую.
– Привет, Энтони. Слушай,… – но тот её перебил.
– Я читал, что шайры ведут свой род от боевых рыцарских коней, потомков лошадей римских завоевателей.
– Да, это всё очень интересно, Энтони, – Янка снова поёрзала на месте – ноги начали затекать, – но не мог бы…
– Ладно, я пойду. Смотри – там уже мишени расставлены.
Он убежал, а Янка осталась сидеть на шайре по имени Тайпи, размышляя о том, что меньше всего ей сейчас хотелось изображать потомка древних рыцарей. На её счастье, из замка наконец-то вышли братья Максимильяновичи. Однако звать на помощь было боязно, а ну как в Тайпи действительно взыграет память о боевых подвигах его пра-пра-пра…? И Янка, уставившись на братьев, мысленно стала звать: «Рудик! Руууудик!!!» Тот вдруг начал озираться, и потом, заметив Янку подбежал к ней.
– Янка, ты чего?
– Слезть не могу!
– А я-то испугался! Сейчас. Вот смотри – сначала тебе надо поставить ногу сюда. Так, молодец. Теперь осторожно развернись и вступай на эту деревяшку. Так…хорошо.
Скоро Янка сидела на земле.
– То есть, как это ты «испугался?»
– Я услышал тебя, ну как будто ты зовёшь меня, и тебе страшно. Как будто ты кричишь. Только не вслух, а где-то у меня в голове.
– Вот это да! – Янка поднялась, держась за протянутую руку Рудика. – Я ведь действительно тебя звала. Только мысленно. При лошадях этой породы кричать нельзя.
– Кричать нельзя вообще при лошадях – они нервные становятся, – пояснил Рудик, помогая Янке отряхнуться от приставшей травы. – Как тебя вообще угораздило?
– Герр Шеферс усадил.
– А кто он?
– Хозяин лошади. И телеги, – сказала Янка и добавила: – Спасибо тебе огромное.
– Даа…чего уж там…– протянул Рудик.
Они подошли к мишеням, возле которых толпились ученики, на которых посматривали несколько преподавателей. Герр Шеферс увидел Янку и радостно помахал ей рукой. Янка махнула в ответ и выдавила из себя жалкое подобие улыбки.
– Итак, теперь все подошли? Отлично! – хорошо поставленным голосом сказала мадам Садовски.
– Что здесь происходит? – шёпотом осведомились ребята у Людика.
– Пока выяснили, что лук держать умеет примерно половина. Это первая группа будет. Остальные – во второй.
– Блин, не успела. Теперь точно буду с новичками, – прошептала Янка со вздохом.
– Да ладно тебе, потом подойдёшь и скажешь, что опоздала, – сказал Рудик.
– Так... – теперь поднимите руки те, кто занимался фехтованием? – продолжила мадам Садовски
Около десяти человек подняли руки.
– Хорошо. Сейчас проверим ваш уровень. Остальные заодно посмотрят, что это такое. Ну-ка, разойдитесь. Травы вы порядочно здесь вытоптали, так что разбирайте оружие вон из тех ящиков и вставайте в две шеренги.
Через какое-то время сформировалось пять пар. Рудику партнёра не хватило.
– Я – пас, – отсалютовал он рапирой, отходя в сторону.
Мадам Садовски кивнула:
– Хорошо. Так, остальные: on guard! К бою!
Через две-три минуты довольно-таки вялого обмена ударами мадам Садовски свистнула в судейский свисток.
– Всё понятно. База есть. Будем работать.
В этот момент раздались крики.
– Энтони подвернул ногу! – Неправда, это ты толкнул его! – Докажи! – Отпусти! Да отвали! Это ты!
Завязалась потасовка, и к дерущимся заспешили взрослые.
– Угомонитесь! – Грозным голосом скомандовал герр Шеферс, возвышаясь над дракой. – Что за детский сад вы здесь устроили?
– Предупреждал я Вас, мадам Садовски, что намечается великая битва, а Вы: «просто сформируем группы», – мягко говорил доктор Тензин, осматривая ногу стонавшего Энтони. – Ну-с, молодой человек, недельку придётся похромать. А после этого – хоть на Эверест.
– Так, кто затеял драку, естественно, уже никто не помнит? – произнёс вкрадчивый голос за спиной. Все молчали – желающих общаться с появившимся профессором Краудом, не было.
– Всё ясно, – профессор Крауд обвёл пристальным взором потупивших взогляд ребят. Янка внимательно наблюдала за профессором. Внезапно она уловила движение бровей Люка Спайтела, указывавшего Крауду на Людика. Движение было быстрое, едва уловимое, но профессору Крауду было достаточно.
– Не Вы ли, господин Максимильянович, стали зачинщиком?
– Нет, сэр. Это не я, сэр, – Людик покраснел.
– Не хорошо говорить неправду, Ваше Высочество.
Рудик крепко вцепился в рукоятку рапиры, которую всё ещё сжимал в руке.
– Я не вру, сэр, – вновь повторил Людик. Все молчали.
– Разберёмся, – коротко бросил профессор Крауд, – Следуйте за мной.
Людик протянул Янке клинок, и покорно побрёл за Краудом. Доктор Тензин, поддерживающий скачущего на одной ноге Энтони, уже прошёл вперёд.
– Так, я скоро вернусь. Рапиры сложить в ящики. И если кто дотронется пальцем до оружия, присоединится к эскорту профессора Крауда, который идёт не куда-то, а прямо к директору.
Ребята остались одни. Кто-то пинал траву, кто-то складывал рапиры в ящики. Один был уже заполнен, и герр Шеферс относил его на телегу. Янка подошла к бледному Рудику и тихонько сказала:
– Это Спайтел. Я видела, как он указал Крауду на Людика. Это он оговорил его.
– Я тоже заметил, – еле шевеля губами, ответил Рудик. Он всё ещё сжимал в руках учебную рапиру и невидящими глазами смотрел вперёд себя.
– Рудик, ты чего? – испугалась Янка. – Эй!..
– Крауд терпеть не может отца Людика – они сталкивались в Магистериуме, – через силу выговорил Рудик. – И он никогда не упустит возможность навредить ему, его имени. И Спайтел дал ему этот шанс! Я его убью, – плотно сжатые губы Рудика подрагивали.
– Стой, Рудик! – испугалась Янка. – Не надо! Тебя исключат!
– Ну и пусть! Мы носим одну фамилию, и…он мой брат. – Рудик решительно двинулся в сторону бурно обсуждавшей что-то группы, в центре которой виднелись огненно-красная голова.
– Спайтел! – Ещё издали крикнул Рудик. – Спайтел! Это ты его подставил!
Повисла тишина. Спайтел, презрительно кривя губы, вышел вперёд.
– Ты о чём, Максимильянович?
– Это ты толкнул Энтони, а свалил всё на моего брата!
Спайтел хмыкнул:
– Докажи.
Их обступили.
– Ты, Спайтел, стоишь здесь, как будто вообще ни при чём!
– А ты докажи, Руди, докажи!
Повисла пауза. И тогда Янка сказала:
– Ты подавал знаки профессору Крауду, когда он искал, кто затеял драку.
– И я это видел! И я! И я! – ребята обступили заволновавшегося Спайтела.
– Эй, Люк! Что ты теперь скажешь? – спросила Кэтти Двайер.
Вместо ответа Спайтел оттолкнул одного из своих приятелей, выхватил у того из рук несданную рапиру, и принял стойку.
– Ты вроде фехтовать умеешь, да, Руди? Проверим?!
– Давай! – зазвенели скрестившиеся клинки. Кто-то из девчонок взвизгнул. К ним уже спешил герр Шеферс, но до спонтанно возникшей арены было далеко, а хозяин лошадки оказался не слишком скор на ногу. Так что, когда он добежал до сражающихся, то с высоты его роста перед ним раскрылась картина: Рудик парирует яростный выпад Спайтела, уворачивается от кулака отбросившего рапиру противника, хватает его за кисть и, резко вывернув, толкает от себя так, что Люк полетел спиной на землю.
Рудик отдал рапиру Янке и, тяжело дыша, произнёс:
– Всё. Хватит. Я к директору. Сдаваться.
– Я с тобой! – Янка всучила кому-то рапиры, пошла за ним.
– Я тоже пойду. И я! Идём все! – ребята сгрудились и стали подниматься по склону холма в замок.
– Кто-нибудь знает, где кабинет магистра? – обернулась Янка к ребятам.
– Где-то возле библиотеки, – отозвалась Джилли.
Всей толпой они поднялись на второй этаж мимо удивлённого завхоза. Найдя дверь в кабинет директора, Рудик обернулся:
– Ребята, я, правда, очень ценю вашу поддержку, но будет лучше, если я пойду один. – Он постучался и вошёл. Остальные прислонились к дверям, в надежде что-либо услышать, но напрасно. Ребята разбрелись по библиотеке, в ожидании решения директора.
Через полчаса томительного ожидания дверь распахнулась. Из неё стремглав вышел профессор Крауд. Ещё через пару минут вылетел зарёванный, но улыбающийся Людик, которого тут же обступили взволнованные сокурсники.
– Ну что?! Ну как?!
– Оставили! Обоих! – сиял Людик. В этот момент дверь директорского кабинета открылась, и на пороге показался Рудик, позади которого стоял Магистр Аврелиус Магвелл, директор Школы.
– Ребята, – обратился он к присутствующим. Братья Максимилиановичи остаются. Готовьтесь к ужину.
Людик спускался по лестнице, окружённый ребятами. Янка задержалась подождать Рудика.
– А ты, Рудольф, – магистр обратился к мальчику и положил ему руку на плечо, – помни наш уговор!
– О чём это он? – осторожно спросила Янка, когда закрылась дверь директорского кабинета.
– Директор сказал, что, конечно же, отправит письма нашим родителям. И родителям Спайтела. И что ему и мне запрещено посещать занятия по фехтованию.
– Он не может так поступить! – возмутилась Янка.
– Ну, во-первых, и может, и должен. А во-вторых, вместо этого я буду заниматься фехтованием с тобой.
– Как это? – не поняла Янка.
– Индивидуально. А у тебя вместо этого выделится время посещать стрельбу из лука.
– Вот как? А почему директор считает, что мне необходимо фехтование?
– Этого я не знаю. Лучше тебе у него спросить.
– А что Магвелл сказал про саму вашу стычку со Спайтелом?
– Сказал, что будь он на моём месте, то поступил бы также. Но при этом подчеркнул, что именно если бы он был мной, то поступил также. Но поскольку он – не я…В общем, он всё видел в окно.
– Да?
– Да – у него окна на луг выходят. И видимо, когда Крауд ему расписывал драку – ещё до нашего…поединка со Спайтелом, он наблюдал уже нашу тренировку. В общем, он видел оба происшествия.
Они нашли Людика. Тот рассказал им, что произошло до прихода Рудика с повинной.
– Крауд пытался, конечно доказать, что я затеял драку. Но... – тут Людик улыбнулся, – у нашего директора не только зрение хорошее, но и телескоп имеется, – он засмеялся.
– Счастливчик ты, вот что я тебе скажу, – Рудик обнял брата за плечи одной рукой, а Янку – другой. Так они и поднялись на галерею, опоясывающую стену замка, и разошлись до ужина по своим башням.
Вечером, после ужина, на котором все активно обсуждали дневное происшествие, друзья сидели у фонтана под деревьями, пока первые звёзды не зажглись на синем небе. Потом простились до утра, и Янка вернулась в башню, где Малыш Айюк помогал девочкам гладить школьную форму – все готовились к первому дню занятий.


– ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ –
Тень Заговора

Утром башни гудели, как растревоженные пчелиные семьи. Ещё бы, – первый день занятий! Янка торопливо скидывала в сумку учебники по списку предметов, тетрадки, блокнот для записей, карандаши, ручки. Потом долго колебалась – положить или нет книгу, подаренную Августом Кирхером? Кто знает, что может понадобиться? Тем более, что первым уроком по расписанию была поставлена История Музыки. «А, мало ли…», - подумала она и запихнула книгу между учебниками.
В Большом Зале Янка дождалась друзей и они, наспех позавтракав, ринулись искать кабинет, который, если верить карте, находился где-то на третьем этаже. По дороге ребята едва не налетели на профессора Хельгу Шелла-Нири.
– Доброе утро, профессор, – сказала Янка, толкая Людика в бок. Тот, спохватившись, так же поприветствовал учителя. Профессор кивнула им:
– Доброе утро. У вас ещё есть десять минут. Можете не торопиться.
– Она у нас будет вести Историю Музыки, – пояснила Янка, когда профессор прошла. – А ещё она за нашей башней приглядывает. Куратор наш. А у вас кто?
– У нас профессор Сатьяврат Чаттурджи. Он Природоведение ведёт.
– Я его знаю, – сказала Янка, – он – брат Манана. И приходил вместе с моим дядей в нашу музыкальную школу. Ну, когда меня нашли, – смутилась она.
– То есть как это, нашли? – удивился Людик.
– Ну, я ж тебе рассказывала, что никогда не знала ни кто мой отец, ни кто такие алхимики. А незадолго до моего дня рожденья в нашу музыкалку приехала иностранная делегация. И в ней как раз мой дядя был и профессор Чаттурджи.
– Янн, а тебе не кажется подозрительным, что твой дядя не появлялся у вас дома все эти годы?
– Да нет. Я ж говорю: мама боялась, что я маленькая пока, проговориться могла случайно. А у нас в стране про алхимию и всякие подобные вещи говорить нельзя. Наверное, поэтому меня с ним и не знакомили. Он вообще не знал что я – это я, когда мы в первый раз увиделись, – тут все остановились и замерли.
– То есть как это? – спросил Рудик.
– Ну он спросил сначала как меня зовут…А чему вы так удивляетесь?
– А тому, Янна, что если человека в детстве прячут от своих же родственников, то это говорит об одном: человека прячут целенаправленно, не желая, чтобы его нашли. Иногда даже имя приходится менять.
– Ой…– Янка прикрыла ладошкой рот, – меня должны были назвать Джоанна. А бабушка почему-то поменяла его на Янна. Вообще-то это одно и то же, как я понимаю.
– И да, и нет, – задумчиво сказала Кэтти, которая всё это время внимательно слушала разговор. – В любом слове важен каждый звук, и изменение его влияет на слово, на его значение, и образ. Так и имя – если в нём поменять хотя бы букву, или произнести неправильно, то уже у человека характер меняется. Ну, – добавила она, – так считается.
В этот момент прозвенел звонок, и Янка, слегка обеспокоенная всей информацией, свалившейся на неё в коридоре, вошла вслед за друзьями в класс. Они выбрали парты поближе друг к другу. Урок был общим, совместно с отделением Магии Слова. Поэтому рядом с Людиком сел Гарольд и Энтони, а Янка, Рудик и Кэтти заняли парту перед ними.
Профессор Шелла-Нири вышла в центр класса.
– Итак, наш предмет – История Музыки. Все вы в той или иной степени знакомы с именами и произведениями различных композиторов, верно?
Ученики закивали.
– Однако, – продолжала профессор, не все знают, каким образом все композиторы связаны между собой, и как идеи, заложенные в их произведениях, влияют друг на друга, даже если композиторы жили в разные эпохи.
Например, что может связывать Вольфганга Амадея Моцарта и Иоганна Себастьяна Баха? Кроме того, что оба говорили на немецком языке и сочиняли прекрасную музыку?  Или, почему песня L’Homme Arme – «Вооружённый человек» был так распространена в Европе?
Класс заинтриговано молчал.
– Это те вопросы, на которые может ответить каждый, кто внимательно будет изучать историю музыки, читать биографии композиторов, пытаться разобраться в нотах произведений, много слушать и думать. Однако, есть другая История Музыки. Та, которая говорит нам об открытии самой Музыки человеком. История Музыки и Человека. Что мы знаем о происхождении этого Искусства? Откуда оно появилось, почему древние, называвшие Музыку «даром богов», приписывали ей чудодейственные свойства? Кто-нибудь из вас, присутствующих здесь, когда-либо задавался этими вопросами? Откуда приходит Музыка, где её начало? Ну, поразмышляйте!
Ребята на мгновение задумались, а потом начали наперебой высказывать свои идеи.
– Только не все сразу, пожалуйста! Поднимайте руку! – остановила лавину теорий и предположений профессор. Янка слушала рассеяно, потому что думала о том, что сказали ей друзья перед уроком. Неужели её прятали? Но от кого?
– Янна, а ты что скажешь? – Янка вздрогнула – весь класс уставился на неё. – Как ты думаешь, где люди впервые могли услышать музыку? – профессор Шелла-Нири ждала её ответа.
– Во сне, – не подумав, брякнула Янка. Класс засмеялся.
– Тихо, тихо, ребята! Как это? – поинтересовалась профессор.
– Ну, я не знаю. Я музыку во сне слышу, – пожав плечами, сказала Янка и села на место. Стало тихо.
– Очень хорошо, – поспешно сказала профессор, прерывая внезапно наступившую тишину. – Теперь слушаем внимательно задание на дом. Найти мифы и легенды о возникновении музыки. Как это представлялось нашим предкам много веков тому назад. Можете пользоваться библиотекой, можете вспомнить предания своих народов. В любом случае, друг с друга не списывать – думать свой головой.
Мы с вами встречаемся раз в неделю на общем занятии, и ещё раз (она сверилась с расписанием), то есть послезавтра, отдельно с музыкальным отделением, у которых История Музыки идёт как спецпредмет.
– Слушай, Рудик, – спросила Янка на перемене, а почему в одиннадцать лет? Тебе ведь почти двенадцать. Вот и меня могли бы и в двенадцать, или в десять начать искать. И потом, тебя же вот просто пригласили, безо всяких розысков?
– А вот этого я не знаю, – честно признался мальчик. – Попробуй узнать у своего дяди?
– Эй, Янка, а ты действительно музыку во сне слышишь? – окликнул её Энтони, когда они переходили в соседний кабинет на Теорию Алхимии.
– Да. А что здесь такого необычного?
– Здорово! Мне бы так!
Они не успели договорить, потому что прозвенел звонок, и в кабинет вошёл преподаватель.
– Приветствую всех, – сказал он. – Моё имя Теодор Фраст. Доставайте ваши учебники. «Полный курс Алхимии», если я не ошибаюсь? Что же, один из немногих учебников, которые у нас имеются. Материал в нём расположен по темам, которые мы и будем проходить. И, поскольку наш предмет – «Теория Алхимии», начнём мы с основы основ. Итак, теория четырёх первоэлементов….
Действительно, от профессора Фраста они узнали много нового. Четыре элемента: Огонь, Вода, Воздух и Земля были известны всем народам и всем цивилизациям. Был ещё, конечно, пятый элемент, но назывался он по-разному, и, поскольку, по словам профессора Фраста «он не представляет для нас пока интереса», они остановились на подробном изучении только четырёх. Выйдя из кабинета, Янка со скептицизмом повертела в руках тетрадку, которую, при таких темпах заполнения, хватит от силы на пару недель. А ведь ещё и домашние задания будут.
– Что у нас следующее? – Людик изучал расписание.
– «Общая История Магии и Алхимии», – сказал Рудик.
– О нет! – застонал Людик, ища что-то в своей сумке.
– Что нет? – с удивлением спросила Янка. – Как «нет», если «да»?!
– Я учебник в комнате оставил, наверное!
– Да поделимся. Главное, что Общую Историю у нас не Крауд ведёт.
– Да, а кто? – с облегчением выдохнул Людик.
– Иокентий Ландов.
– Всё, идём, – скомандовал Рудик. Кабинет…вроде тоже на третьем. Ничего так, удобное расписание сделали…
К предмету «Общая История Магии и Алхимии» специальных учебников не было. То есть, было, но много разных. Учиться им предстояло по издаваемой волшебниками «Всеобщей Истории Магии», первую часть которой Янка и дядя Джон купили на Золотой Улице в Лондоне. Что до истории алхимии, её основные этапы профессор Ландов диктовал прямо на уроке. Нет, конечно, нельзя сказать, что за последние пару тысяч лет книги по алхимии не издавались. Совсем наоборот. Но вот только читать их пока было совсем невозможно. Так, если только для общего развития. Да и потом, это были книги алхимиков, а никак не школьные учебники.
В первую двадцатиминутную – малую перемену ребята высыпали на улицу к фонтану напротив Бирюзовой башни. То, что сейчас каникулы, и верилось, и не верилось одновременно.
– Знаете, у меня такое ощущение, – сказал Людик, запуская бумажный кораблик в воду, – что все взрослые, которые здесь есть, – они наблюдают за нами, присматриваются.
– У меня вообще подозрение, что сам замок за нами приглядывает, – осторожно заметил Гарольд, и потом мечтательно добавил: – Вот если бы он ещё кормил почаще…
Все согласились – всего три урока прошло, скоро обед, а кушать хотелось уже сейчас.
– Есть чипсы, – предложила Кэтти, – только их мало – пара пакетиков всего.
– Ну, хотя бы столько. Неси! – обрадовались ребята.
Когда Кэтти вернулась, и мальчишки увлечённо занялись делением содержимого пакетиков, она поманила Янку в сторону.
– Янн, у тебя на кровати вот это лежало, – сказала она и протянула подруге маленький конверт. Почему-то Янка заволновалась.
– Ага, спасибо, – сказала она, рассеяно вертя письмо.
– Ты не знаешь, от кого? – удивилась Кэтти.
– Откуда? Но это точно не от мамы.
– Слушай, может не надо тогда читать? Может, не тебе? Имени-то нет.
– Ну да. И на моей кровати оно тоже само собой очутилось.
– У вас всё в порядке? – спросил Рудик, видя, как девочки о чём-то шепчутся. В этот момент Кэтти позвали, и она, шепнув «Потом расскажешь?»,  оставила их.
– Что это? – спросил Рудик, указывая на конверт.
– Не знаю, – ответила Янка. – Кэтти говорит, что на кровати моей лежало.
– Даа, – задумчиво произнёс Рудик, осматривая конверт. – Будешь открывать? Только пойдём уже, а то опоздаем.
– Да, конечно. Для начала надо узнать – от кого. – Она сосредоточилась, и уже знакомое ощущение тепла перешло с ладоней на бумагу, на которой мгновенно стали проступать буквы с её именем.
– И от кого, конечно, не написано? – хмыкнул Рудик.
– Не написано. Ладно, – она развернула сложенный лист бумаги.
– Ох ты! – выдохнула Янка. – Здесь написано: «Найди Манускрипт Войнича». То же самое, что и в Книге Желаний! Смотри – даже почерк такой же!
– Эй, давайте быстрее! – позвал их Людик, – нам туда надо, – и он указал на башню из тёмно-серого камня, с причудливыми стрельчатыми окнами. Это была вторая по высоте башня замка. Вход в Башню Магии (как было указано на карте) был с третьего этажа, изнутри центрального здания, а для того, чтобы попасть в кабинет профессора Крауда, нужно было ещё спуститься на первый этаж по широкой винтовой лестнице. Они едва успели.
– Но кто мог прислать письмо, и откуда этот кто-то знает, что я сейчас в Форествальде? – шёпотом спросила Янка Рудика, и они оба уставились друг на друга.
– Этот кто-то тоже здесь! Он тоже в замке, и он знает, где моя комната и даже где я сплю! – запаниковала Янка.
– Знаешь, если этот кто-то хотел тебя убить, то с его-то возможностями, он бы давно это сделал, – шепнул Рудик. Они сели с Янкой за одной партой (здесь они были двухместные), и профессор Крауд уже начал занятие.
– И потом, тебя даже не предупреждают об опасности, или ещё там о чём, а просто советуют найти какой-то текст.
– Как-то чересчур настойчиво советуют, я бы сказала, – прошептала Янка, пытаясь понять, что за знаки делает ей Кэтти. «Что?» – беззвучно спросила Янка, но в этот момент перед их партой возникла фигура профессора Крауда.
– Какую последнюю фразу вы должны были записать? – спросил Крауд, и интонации его голоса не предвещали ничего хорошего. Притворяться, что они что-то пытаются вспомнить, было глупо. Единственно, что оставалось сказать «Я не знаю». Что Янка с Рудиком и сделали, правда, Рудик добавил «профессор».
– И чем же в таком случае вы были заняты? Ваша занимательная беседа – о чём она? Неужели о теории магии? Или об этом?! – Крауд небрежно взял конверт с письмом, который лежал поверх Янкиной закрытой тетради. – Что это?
– Это письмо, сэр.
– От кого, если не секрет?
– Я не знаю, сэр.
В классе раздались смешки.
– Тишина! – рявкнул Крауд. – Вы хотите сказать, что получили письмо и не знаете, от кого?
– Да, сэр, – повторила Янка. – Не знаю.
– А что-нибудь Вы знаете? – ехидно поинтересовался Крауд, опираясь на парту, и глядя прямо Янке в глаза. Окружающая обстановка куда-то стала уплывать, мысли начали путаться.
– Профессор…– начал было Рудик, видя, что Янка как-то странно бледнеет, но Крауд его остановил:
– Я не с Вами разговариваю, господин Максимильянович!
Но этих нескольких секунд хватило, чтобы странное оцепенение прошло.
– Вернётесь сюда в пять вечера. Оба. Расскажете тему сегодняшнего урока. Наизусть. Подробно. Даже то, чего нет в тетрадях у Ваших сокурсников. Как хотите. А сейчас откройте тетради, и пишите. Пишите! – Последние слова Крауд адресовал уже всему классу.
Разболелась голова, и Янка еле досидела до конца урока.
– Танцоры говорят, что Природоведение на улице, – сказал Гарольд.
– Хорошо бы, – Людик пнул сумку с учебниками, – а то Крауд совсем извёл.
Они поднялись на четвёртый этаж, прямо под самую крышу, где их уже ждал профессор Чаттурджи, – тот самый, которого Янка видела у себя в городе.
– Здравствуйте, ребята! – поприветствовал он их прямо у двери класса. – Оставляйте свои вещи здесь – после занятия заберёте. С собой – только тетрадь и ручку.
Все зашумели:
– Мы идём на улицу?!
– О! Так вам уже доложили? – засмеялся Чаттурджи. – Да, на улицу. Через двадцать минут полдень, и нам надо успеть. Кто всё, спускайтесь вот по этой лестнице, и ждите остальных внизу.
Оказалось, что лестница, по которой они сейчас спускались, имела выходы на все этажа здания. Но каково же было удивление ребят, когда, выйдя на улицу, они обнаружили, что спускались внутри самой большой башни замка.
– Это Магнус Туррис – Большая Башня, – пояснил профессор, закрыв тяжёлую дверь на ключ. – Обычно ей не пользуются. Только по необходимости. И поскольку мы торопимся, то спустились именно здесь.
– А почему мы торопимся, профессор? – спросила Кэтти.
– Потому что скоро полдень, и это лучшее время, чтобы провести наше первое занятие. – Остановившись возле стены, он потянул за два кольца, и каменная кладка раздвинулась, образовывая выход на луг.
– Нам туда, – профессор Чаттурджи указал на небольшую ровную площадку, где накануне были установлены мишени. Подойдя к одной из них, он попросил мальчиков вытащить из деревянного крепления шест и установить его отдельно в землю. Когда всё это было проделано, профессор привязал к шесту кусок верёвки с колышком на конце и очертил ровный круг. Затем взглянул на наручные часы:
– Пора. Так, встаньте вот с этой стороны, и пока у нас есть время, скажите, где у нас север? – Ребята загалдели, но точно указать никто не смог.
– Ну что же, будем выяснять. Смотрите, – и профессор указал на странную конструкцию перед ними. – Что это?
Энтони вскинул руку:
– Можно я, профессор? Это солнечные часы!
– Верно, – похвалил его профессор. – Перед вами – солнечные часы, которые так же известны под названием «гномон», что в переводе с греческого означает...
– Указатель! Гномон – это указатель! – Энтони покраснел.
– Точно! Мистер…?
– Гастингс, сэр. Энтони Гастингс.
– Похвально, мистер Гастингс. Да, это Указатель Времени, который был известен ещё в Древнем Вавилоне почти пять тысяч лет назад. Самый простой способ узнать, который час и где находится север. Мистер Гастингс, будьте любезны, отметьте на земле точку, куда указывает тень, а на верёвке – длину самой тени. Это пригодится вам для домашней работы. Спасибо.
Энтони, довольный, принялся выполнять ответственное задание, а профессор Чаттурджи, тем временем, продолжал:
– Конечно, вы можете сказать, что астрономия у вас только в пятницу, но, к сожалению, начнётся она у нас в десять вечера, когда солнечные часы, увы, не работают. А теперь рассаживайтесь вокруг, – земля тёплая, – открывайте тетради и кое-что запишем.
Профессор, скрестив ноги, сел на примятую траву, ребята с удовольствием последовали его примеру – всё-таки лето на дворе, а сидеть в каникулы за партами, да ещё в каменных стенах…
Сдвоенный урок Природоведения пролетел незаметно. В час дня Энтони отметил ещё одну точку на земле, а затем, записав названия книг, где можно найти информацию для домашнего задания, все направились на обед. Поднимаясь по холму, профессор поравнялся с Янкой:
– Ну что, – шепнул он ей, – говорил же я, что мы встретимся? – Янка улыбнулась. Голова больше не болела.

* * *
– Мастер Галлз говорит, что скоро мы все книги к себе утащим, и что и нам, и ему будет проще к стеллажам стол перетаскивать, – Рудик плюхнул перед Янкой очередную стопку книг.
Уже два часа они сидели в библиотеке, готовя тему «Магия и её виды», которую в пять вечера им нужно будет отвечать профессору Крауду. Янка, обхватив руками голову, пыталась запомнить определение: «Магия есть наука и искусство…»
– Рудик, может, забьём на всё это? – она кивнула на груду книг на столе. Ведь главное – понимать, а не наизусть зубрить.
– Оно, конечно, да, но мы же не Деду Морозу стихи под ёлочкой читать собираемся, а к профессору Крауду – рассказывать то, не знаю что, а мы знать должны.
– Всё. Я больше не могу, – Янка, постанывая, поднялась из-за стола, разминая уставшее от долгого сидения, тело. – Пойду, прогуляюсь между стеллажей, – может, найду что про Манускрипт, а то от задания Крауда меня тошнит уже.
Прогуливаясь между полок с книгами, Янка иногда останавливалась, доставала старые фолианты и относительно новые издания, листала их, пытаясь понять – что же это за Манускрипт Войнича, который она должна найти. А может быть, и прочитать. И почему кто-то настойчиво предлагает ей это сделать. Остановившись возле окна у какого-то стеллажа, она услышала голоса. Поначалу она даже не обратила на них особого внимания, но фраза, сказанная одним из собеседников, заставила её прислушаться.
– Месье Дженкинс, я не играю в ваши игры. Вы прекрасно это знаете, и, тем не менее, явились сюда с подобным предложением?
Янка оторопела. Как?! Профессор Крауд находился в библиотеке, а они с Рудиком его даже не заметили?! – Янка замерла. Другой голос, принадлежавший секретарю Магистериума (он был на торжественном вечере в Солсбери), примирительно произнёс:
– Ну-ну, полноте, господин профессор, мы всё прекрасно понимаем, поэтому мы не просим вашего непосредственного участия, но только консультаций. Кто ещё в нашем обществе обладает таким ясным умом и сильной волей, как у вас, господин Крауд?..
– Магистр Магвелл? Или, быть может, профессор Честертон? Профессор Джонатан Честертон, – Крауд выделил имя Янкиного отца, словно зная, какой эффект это произведёт на секретаря.
– Вы ведь шутите, господин Крауд? – робея, произнёс Дженкинс.
– Я абсолютно серьёзен. И не настолько глуп, чтобы как некоторые, довериться вам, и вашим бредовым идеям, месье Дженкинс.
– То есть, Вы отказываетесь?
– Я уже говорил Вам это, и повторяться не намерен, – холодно ответил Крауд.
– Тогда остаётся лишь сожалеть, что манускрипт так никогда и не будет прочтён…
– Вы ошибаетесь в моих способностях, месье Дженкинс.
– Хотелось бы мне думать иначе. Всего доброго, господин профессор!
– Не могу сказать того же, месье секретарь. Но, тем не менее, я провожу Вас к директору. Ведь Вы его, кажется, искали?
«Манускрипт?!» – Янка пыталась понять, что происходит с обратной стороны стеллажа, однако собеседники, оставшись при своём мнении относительно какого-то дела, ушли в противоположный конец библиотечного зала, где, очевидно, находилась лестница, о которой учащиеся не знали. Что бы произошло, если бы Крауд и секретарь Магистериума прошли мимо неё, Янка боялась даже подумать. Если Крауд узнает, что Янка слышала их разговор…
Надо было собраться с мыслями. Скоро идти отвечать тему, а сил не оставалось, практически, никаких. Янка устало облокотилась о край стены, заслоняющий угол стеллажа.
– Эй-эй! Поаккуратней! – раздался голос. – Я не подставка для локтей!
– Кто здесь? – в ужасе прошептала Янка, оглядываясь.
– Я здесь! – произнёс опять голос.
– Да кто «кто»?
– Развернись! – Янка развернулась. – Теперь два шага вперёд! – Раз-два, – отсчитала Янка, и практически уткнулась носом в картину, висящую на стене. Какой-то дом под аллеей из высоких деревьев, узорные ворота между двумя колоннами с кабаньими головами, обросшими мхом, и огромный, изумрудно-чёрный кот, сидящий прямо у этих ворот.
– Наконец-то, сообразила! – кот демонстративно зевнул.
– Ты и зевать умеешь?! – воскликнула Янка и тут же подумала: «Всё. Крыша поехала. Это Крауд виноват. Заучились». Очевидно, подумала она вслух, потому что кот прикрыл лапой рот, просмеялся, а потом сказал:
– Профессор Крауд виноват. Но только отчасти. Вообще-то, он меня активировал.
– Что сделал?! – не поняла Янка.
– Ты, Янна, девочка умная, но соображаешь как-то не быстро. Активировал, то есть вернул к жизни, если это можно так назвать.
– А ты что, умер? И откуда ты знаешь моё имя?
– Я же не простой кот, а кот учёный!
– Это что, порода такая?
– Сама ты – порода, – кот сделал вид, что обиделся. – Учился я. И потом, когда столько лет в библиотеке…
– Извини, – сказала Янка, – слушай, мне идти надо, – Крауд в пять часов ждёт нас с Рудиком отвечать тему, так что я, пожалуй, пойду. Ты не против?
– Я?! Что ты, нет, конечно! Только профессор Крауд занят будет, так что если нечем будет заняться, приходи сюда снова. И приятеля своего прихвати. Библиотека до ужина работает.
 – Хорошо. – Янка развернулась и на полуватных ногах вернулась к Рудику, который уже начал волноваться.
– Почти пять! Ты где хоть?! – но Янка, сгребая со стола в сумку все свои вещи, прошипела: «Потом!», и они помчались в Башню Магии.
Дверь в кабинет оказалась запертой. Ребята сели на пол, и Янка рассказала всё, что слышала и видела в библиотеке.
– И знаешь, – добавила она после рассказа, – такое ощущение, что этот кот и дом на картинке мне уже встречались.
– Вот и у меня так же с этим манускриптом. Я точно помню, что слышал о нём где-то, – Рудик выглядел озадаченным.
– Что-то у нас обоих с памятью, тебе не кажется? – засмеялась Янка.
– Да, есть немного. – Рудик тоже повеселел. – А я вот думаю, где может быть профессор Крауд?
Сидя на полу под запертой дверью, ребята рассматривали старинные гравюры в книге Кирхера.
– Да уж, он вроде не похож на человека, который откажет себе в удовольствии поиздеваться над нами.
– Ты не справедлива к нему, Янка. Вообще, мы, конечно, сами виноваты в том, что болтали.
– Ааа, вот вы где! – вдруг раздался жизнерадостный голос профессора Честертона. – Директор Магвелл просил передать, что профессор Крауд не сможет сейчас быть у себя в кабинете, поскольку он находится в кабинете директора. Поэтому вы свободны, если только нет желания ответить тему «Магия и её виды», мне, – Честертон лукаво улыбнулся. – Но поскольку уже вся школа в курсе, что вы четыре часа провели в библиотеке, готовясь к дополнительному занятию с профессором Краудом, то я не сомневаюсь в ваших познаниях по данной теме.
– Дядя Джон! Ты – самый лучший! – воскликнула Янка, которая, действительно соскучилась по нему. – Тогда можно мы пойдём? – она обняла дядю, и Рудик, пробормотав что-то вроде «Извините, профессор», помчался вслед за Янкой в библиотеку. Честертон, посмеиваясь, покачал головой.
Найдя нужный проход между стеллажами, ребята очутились возле картины с домом. Перед воротами было пусто. Кота не было.
– Может, привиделось? – участливо спросил Рудик.
– Никак не могло такого быть, господин Рудольф Максимильянович! – кот на картине отворил лапой калитку возле основных ворот и, пройдя несколько шагов, сел прямо напротив их лиц.
– Эээ…– протянул Рудик…– господин Кот, Вы и меня знаете?
– А я всех здесь знаю, молодой человек. Всё вижу и всё примечаю.
– Может быть, Вы тогда можете нам сказать, что такое Манускрипт Войнича? – поинтересовалась Янка. – И не о нём ли говорил месье Дженкинс – секретарь Магистериума с профессором Краудом?
– А ты, как я вижу, вся в отца – такая же догадливая. Чего не скажешь о Вас, молодой человек.
– А что я? – не понял Рудик.
– А то, что Вы могли бы искать не в книгах, в которых этот манускрипт имеет совершенно другое название, а в газетах, например.
– В газетах?! Но ведь их же здесь нет! – воскликнула Янка. – А даже если бы и были – это ж сколько нам сидеть в библиотеке?
– Конечно, конечно, – согласился кот. – Только без новой информации старая становится не очень полезной.
– И всё-таки, кто Вы такой? Я что-то не припомню, чтобы коты на картинках разговаривать умели, – поинтересовалась Янка.
– Вы что-нибудь знаете о фракталах? Это когда в маленьком кусочке, если его отделить от целого изображения, например, содержится всё целое…
 – …только как бы в уменьшенном варианте, – закончил его мысль Рудик.
– Именно! Среди всех картин, которые висят по стенам Форествальда, есть такие, что сохраняют как бы в законсервированном виде то, чего нет уже на самом деле. Вот, например, видите этот дом за воротами? – ребята кивнули.
– В этом доме жил один волшебник. Он-то и придумал, как в изображениях сохранять то, что когда-то существовало. Эта картина, на которой вы меня видите, и есть его работа. Авторская, между прочим! А я – его кот. То есть кот, который тогда жил, его уже нет. Но я – это он. Кстати, можно на «ты».
– Сложно, но вроде пока всё понятно. А почему ты говорил, что Крауд тебя активировал? – спросила Янка.
– Профессор Крауд, если можно, – тактично поправил её кот, – всё-таки он – дальний потомок того самого волшебника – моего, если так можно выразиться, хозяина.
– Как?! – ахнула Янка.
– А вот так! И именно поэтому я не могу ответить на твой вопрос, почему он активировал картину, и меня вместе с ней. А так же, почему я не помню, что произошло за последние… – кот задумался, что-то перебирая в уме, – за последние лет десять. По крайней мере, не могу, пока не соберу точную информацию.
Ребята помолчали.
– Значит, ты не просто кот, а фрактальный кот? – наконец, сказала Янка. – А имя у тебя есть?
– У того кота когда-то было. А меня в этом доме зовут просто: кот.
– Так не годится, – решительно сказала Янка. – У каждого должно быть имя. Тем более, у такого красивого кота, как ты.
– Фрактус. Тебя можно звать Фрактус, – предложил Рудик. Это слово «фрактал» на латыни так произносится.
– А что, мне нравится! – кот даже мурлыкнул от удовольствия.
«Через пятнадцать минут закрываемся!» – донёсся до них голос мастера Галлза.
– Мы сейчас! – крикнул Рудик.
– Фрактус, а ты действительно, не знаешь ничего про Манускрипт, о котором секретарь беседовал с профессором Краудом?
– Эх, как же приятно слышать своё имя! – кот даже зажмурился. Потом снова уставился на ребят своими огромными тёмно-сиреневыми глазищами:
– Я тоже слышал разговор, но, к сожалению, тоже не совсем понял, о чём речь. Меня…эээ…как бы не существовало здесь лет десять. Что-то ушло из памяти… А, судя по всему, в этой библиотеке за последние годы мало что изменилось. Вот если бы попасть ещё в какую-нибудь, где газеты выписывали, журналы, я бы, наверное, нашёл то, что нужно!
– Так у моих родителей большая библиотека. Отец каждый месяц что-то новенькое приобретает. И газеты к нам постоянно приходят, – сказал Рудик. – Можно к нам! Только как ты туда попадёшь?
– Эммм... – задумался кот. – Вы можете сфотографироваться здесь, в библиотеке, например, на фоне этого окна, и послать фотографию твоим родителям. А на обратной стороне надо написать: «Для нашей библиотеки», – тогда я наверняка попаду туда, куда надо!
– Точно! Завтра притащим сюда Людика, и сфоткаемся! У него как раз фотоаппарат есть.
На другой день они пришли в библиотеку и, с разрешения мастера Галлза, сфотографировались «для родителей». В последующие дни они отсняли плёнку до конца, Янка попросила дядю Джона помочь им с печатью, и через неделю подписанная фотография стояла на книжной полке одного из небольших особняков столицы Чехии. И (странное дело) с появлением этой фотографии по ночам в библиотеке старинного дома стали раздаваться щелчки, шорохи, да изредка – довольное мурлыканье. При включении света всё затихало. Вильгельм Максимильянович только удивлённо пожимал плечами, а кухарка, помогавшая его супруге на кухне, радовалась, что из подвала пропали все мыши.


– ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ –
Убежище

Было суббота. С утра зарядил грустный дождик. Янка сидела на кровати в своей комнате и под звуки барабанящих в оконные стёкла капель листала «Историю Форествальда». Книга, несмотря на готический шрифт и немаленькие размеры, читалась вполне легко. На днях Янка и Кэтти Двайер засели за сравнение своих экземпляров, но никой разницы в содержании и иллюстрациях не обнаружили, хотя Янкина книга была старше почти что на сто пятьдесят лет. Удивительным было то, что она, изданная в середине прошлого века, была написана вручную, словно в каком-нибудь Средневековье. Автором «Истории» был некто Джон Террегонт Дольчиан, живший (если верить Большой Странной Энциклопедии) примерно в то же самое время. Однако учащиеся Форествальда особо не доверяли содержанию этой Энциклопедии в зелёном кожаном переплёте, которая совсем не случайно называлась «Странной», – страницы в ней постоянно меняли нумерацию, а названия статей напрочь отказывались следовать какому-либо алфавиту. Поэтому поиск нужной информации был весьма непрост. Библиотекарь мастер Галлз объяснял это ненормальное поведение энциклопедии её тяжёлым прошлым – книгу практически выхватили из огня, когда дом, где она хранилась, полностью выгорел во время последней битвы двух драконов.
Вообще ребята, с которыми она училась, про драконов говорили. Но никто лично их не видел. Как оказалось, Энтони был огромным фанатом этих летающих ящеров. Он рисовал их в тетрадях и блокноте, который никому не показывал, но все знали, что там он сочиняет свои стихи; обклеил сундук и стенку возле кровати плакатами и был в диком восторге, когда Янка со скрипом, но вспомнила пару русских народных сказок о Змее-Горыныче и битве на Калиновом мосту.
Уже заканчивалась третья неделя курсов. Ещё столько же, потом экзамены, а потом расставаться с друзьями – ненадолго, конечно, только на месяц, чтобы потом в сентябре снова вернуться в замок. Правда, на эти выходные братьев Максимильяновичей забрали родственники – в Нюрнберг. Рудику исполнялось двенадцать лет, и он, по старинной традиции, должен был быть представлен всей своей родне, как полноправный наследник. Людик уехал с братом. И поскольку вся их компания была задействована в общешкольном спектакле в одной сцене, а ребята временно отсутствовали, Янку освободили от репетиции. Спектакль назывался «Чёрная Курица, или Подземные жители» – Янка когда-то смотрела этот мультфильм, но страшно его боялась. И теперь – надо же! – она играла роль в спектакле, где разыгрывали тот же сюжет. Руководитель их театральной студии Князь-Таганский, внёс кое-какие изменения в сюжет, но сама история про волшебный народец осталась такой же притягательной. Все знали, что даже директор – Магистр Аврелиус Магвелл и единственный на весь замок волшебник – профессор Эсбен Крауд, принимают активное участие в создании декораций к спектаклю, премьера которого назначена на первое августа – после сдачи всех экзаменов, когда за ребятами приедут родители.
После завтрака Янка заскочила ненадолго в библиотеку, чтобы проведать Фрактуса. Кот на картине, однако, не появился, и, по всей видимости, в Праге ему было гораздо лучше – вот уже несколько дней на узорных воротах между колонн, украшенных кабаньими головами, висела табличка «Закрыто на реконструкцию».
Поэтому, как ни крути, а у Янки сегодня был абсолютный выходной: стрельбу из лука отменили из-за дождя, Рудик, который обучал её фехтованию, уехал, девчонки из комнаты ушли на репетицию, и сейчас Янка рассматривала картинки в «Истории Форествальда», надеясь хотя бы в них обнаружить почему отец брал эту книгу незадолго до её рождения.
От имён, дат, карт, портретов, событий голова уже шла кругом, и Янка решила сделать перерыв – прогуляться по галерее.
Накинув куртку, она уже открывала дверь, выходящую на улицу, как вдруг увидела две фигуры, пересекавшие двор замка. Прячась под деревьями от дождя, который падал уже крупными каплями, Манан и Люк Спайтел пробирались к своей Рубиновой башне, о чём-то яростно споря. «Чего это они так рано? – удивилась Янка, – неужели их с репетиции отпустили?»  Подождав, пока те, с кем ей меньше всего хотелось встречаться, зайдут в свою башню, Янка выскользнула на галерею.  Но не успела закрыть за собой дверь, как чья-то рука буквально втащила её обратно в помещение. В тот же момент раздался страшный удар грома, сверкнула ослепительная молния, и ударила прямо в стену возле входа. Янка вздрогнула и обернулась. Рядом с ней, всё ещё сжимая рукой её плечо, стоял бледный башенный домовой Малыш Айюк, и смотрел на полуоткрытую дверь так, словно за порогом был призрак.
– Тты чччего ппо-под мммолнию вывыходишь? – заикаясь, спросил он. – Со-совсем се-себя нене нннебережжёшь…
– Это что, ммммолния была? – стуча зубами, спросила Янка, с трудом осознавая, что произошло.
Вместо ответа Малыш Айюк осторожно выглянул на галерею, осмотрел стену, на которой красовалось тёмное пятно вмятины и аккуратно прикрыл дверь.
– Ты как насчёт чаю? – уже более спокойно спросил он Янку. Та торопливо закивала головой в знак согласия. Они спустились вниз, где были подсобные помещения, и за комнатой со стиральными машинами и сушилкой Айюк открыл неприметную дверцу, которую Янка всегда считала кладовкой. Но на кладовку это было мало похоже. Они прошли по неширокому каменному коридору, застеленному домоткаными дорожками и оказались в очень уютной кухоньке с одним-единственным окном, выходившим…– Янка не поверила своим глазам! – на горы, окружавшие замок.
– Но мы же ниже уровня земли! – поразилась она.
– Не совсем, – ответил Малыш Айюк, ставя на плиту чайник и разжигая огонь в маленьком, почти миниатюрном камине. – Замок-то, хоть и в долине, но на небольшой возвышенности – он на каменном холме. Вы же все экземпляры «Истории Форествальда» разобрали! Неужели тебе ни один не достался? – удивился он в свою очередь.
– Ну да. Что-то я не подумала об этом. А ты давно здесь живёшь? – спросила Янка, усаживаясь на диванчик, поверх которого было накинуто лоскутное одеяло. На этой маленькой кухоньке было так уютно и тепло, что первый испуг после странного происшествия с молнией, уже прошёл.
– Мы – домовые Форествальда живём здесь от самого-самого начала, как здесь появились люди. А было это так давно, что даже и не спрашивай.
– А тебе сколько лет? Ты же не все эти три тысячи лет здесь живёшь (кое-что из прочитанного Янка, всё-таки, помнила)?
– Нет, конечно. Обычно домовые живут недолго – лет тридцать.
– Так мало?! – поразилась Янка.
– Ну, знаешь, люди когда-то тоже не долго жили. И, тем не менее, – да, примерно тридцать лет. Но Форествальд – особое место. Здесь мы можем прожить гораздо дольше. Род домовых Форествальда очень древний, и появился, как я уже сказал, вместе с первыми людьми, построившими здесь свои дома. Эта долина, окружённая горами, прекрасно защищала от их врагов – тех, кто не хотел, чтобы пришедшие в эту долину в поисках убежища, обрели его.
Айюк снял с огня чайник и теперь доставал из холстяного мешочка травы и, складывая их в глиняный кувшинчик с носиком, продолжал.
– Помнишь пещеру, по которой вы ехали?
– Да, – кивнула Янка, – там профессор Крауд и другие ещё портал открывали – вход в долину. Такую большую букву А с точкой наверху.
– Верно, – кивнул домовой, расставляя на столе чашки. – Точно также, как несколько тысяч лет назад, это сделали алхимики, укрывшиеся там вместе с семьями и своими домовыми. Ты же знаешь, что алхимиков, как, впрочем, и волшебников, обычные люди недолюбливают?
– Да, но это же глупо! Мы ведь такие же, как все люди, только…
– …только обладаете необычными способностями: волшебники – от рождения, а алхимики приобретают их со временем. В любом случае, простым людям это не нравится. И в те стародавние времена не нравилось тоже. Особенно им не нравилось то, что алхимики умеют работать с металлами. Некоторым волшебникам было тоже неприятно такое соседство. И тогда и люди, и волшебники впервые объединились против алхимиков… Да, – вздохнул Айюк, – тёмные были времена…– разлив чай по чашкам, он продолжил:
– В одну из ночей на поселения алхимиков напали. Волшебники, не желая убивать, предоставили всё людям, а сами лишь блокировали сверхъестественные умения алхимиков, которыми те учились обладать в течение своей жизни. Той страшной ночью погибло много детей (Янка вздрогнула). Алхимики должны были сражаться и оружием, и отражать заклинания. К утру те, кто успел уйти в горы, были загнаны в глубокую пещеру, оканчивающуюся глухой стеной.
Айюк разлил ароматный чай, от запаха которого поднималось настроение и исчезали все страхи.
– А дальше? – спросила Янка, дуя на чашку.
– Дальше…дальше вот что было. Оказавшись в пещере, из которой не было выхода, измождённые бессонной и кровавой ночью, алхимики стали готовиться к худшему, как вдруг кто-то заметил в толпе высокого человека в чёрной одежде. «Смотрите! Это волшебник!» – закричали со всех сторон. Все отпрянули от места, где он стоял. Вперёд выступили вооружённые мужчины. Они окружили его, бережно сжимавшего какой-то свёрток. Одну руку он вытянул вперёд, словно показывая, что он не желает причинять им вреда. «Прошу вас, выслушайте меня!» – обратился он к алхимикам. В свете немногочисленных факелов они рассмотрели его лицо. «Мы знаем тебя. Ты – Виктус Северн, чей дом стоял в нашей деревне. Говори!» – разрешили они ему. «Вы правы. Я – Виктус из рода Северна. Но у меня больше нет дома. И семьи тоже больше нет. Как и ваши дома, мой дом сожжён, как и ваши родные, мои дети, мои родители, моя жена погибли. Остался только один сын» – он поднял над головой ребёнка, которого всё это время прижимал к груди. Наступила тишина, лишь изредка раздавалось шипение факелов. «Мне, как и вам – нет дороги назад. Поэтому я могу идти только вперёд!» – воскликнул он громко, указывая на стену, позади них. «Ты сумасшедший!» – закричали вокруг люди. «Ты обезумел от горя! Это же гора!»  «Нет!» – ответил он им. «Мы можем пройти сквозь камень и оставить позади мрак. В этом мире есть места, где нас никто не найдёт. Где мы все сможем обрести дом, который потеряли!»  Люди молчали. «Вы же знаете, что в этом мире много обителей! Всё, что нам нужно – это лишь создать порог!» Люди заволновались: «Но у нас почти не осталось сил! Мы растратили их на таких, как ты!»  «Я не такой, как они!» – закричал волшебник страшным от отчаяния голосом. «Я отдам вам всё, что у меня есть!» И в наступившем молчании, добавил: «Только обещайте мне, что вырастите его!» – и протянул окружающим его людям, своего единственного оставшегося в живых, сына.
Янка слушала, и видения проносились перед её внутренним взором – отблески прошлого, которого она не знала, но которое жило в этих каменных стенах... А домовой, подперев голову рукой, и устремив взгляд куда-то вдаль, продолжал:
– Той ночью алхимики и волшебник совершили невозможное. Они пробили в горах величайший порог, могущественнее которого больше никто и никогда не открывал. Пройдя сквозь пространства этого мира, они нашли долину, окружённую горами. Их склоны были окутаны бескрайними зелёными лесами. Словно стена, обступали они изумрудные луга, посреди которых возвышался скалистый холм. Так и назвали это место: «Forest Waal» – «Лесная Стена». Со временем это название изменилось, и теперь звучит как «Forestwald» – «Лес Лесов». И этой долины нет ни на одной карте.
– А тот волшебник? Что стало с ним?! – спросила Янка.
– Он погиб, – печально ответил Айюк. – Чтобы открыть такой порог–переход и раздвинуть существующее пространство, требуется такая сила, которой не обладает ни один живущий. Не обладал ею и Виктус из рода Северна. Но он знал, как и какой ценой можно обрести её. И он заплатил эту цену. Своей жизнью.
– А где его похоронили?
– Когда порог открылся, и все, кто был тогда в пещере, шагнули в свет, Виктус остался в пещере, чтобы закрыть проход. Говорят, что уходившие последними видели какую-то вспышку, и…в общем, никто не знает, что произошло в тот момент.
– А его ребёнок?
– Мальчика вырастили, и к его имени – Магнус Северн алхимики добавили прозвище Краудсэн, потому что, как гласит легенда: « И стал он сыном всем людям, заменившим ему семью, и был он для них словно солнце надежды…». Ээээ…да я смотрю, чай-то у тебя совсем остыл! – домовой деловито поставил чайник на огонь. – Сейчас подогрею.
– Значит, поэтому большая башня замка называется Магнус Туррис – в честь этого выжившего мальчика-волшебника, а не только потому, что она – самая большая в замке?
– Да. Это самая старая башня замка. Точнее, фундамент её здесь самый древний.
Янка задумчиво смотрела на язычки огня, танцующего в камине. В её сознании всё ещё мелькали образы той древней истории, которую рассказал Малыш Айюк.
– А всё-таки, сколько тебе лет? – спросила она домового.
– Лет пятьдесят-то будет, – засмеялся тот. – По вашим меркам только-только школу закончил! – Вновь запахло травами, и домовой ещё долго рассказывал Янке о своей семье, потом к нему заглянули другие домовые, работавшие на кухне, и позвали Янку на обед. Оказывается, все уже покушали, и теперь её дядя, профессор Джон Честертон сидит в Большом Зале и караулит свою племянницу. Янка попрощалась с домовыми и помчалась наверх.
В Большом Зале почти никого не было. Профессор Джон Честертон увидел Янку издали и помахал ей рукой. Он сидел с краю одного из столов учащихся и перед ним остывал Янкин обед.
– Заждался я тебя, племянница! Неужели не проголодалась? – весело спросил он. – Где потерялась-то? – Янка, торопливо поглощая картошку с салатом, рассказала ему и о том, как в неё чуть не попала молния, и про то, как её спас Малыш Айюк, и про чаепитие у него дома.
– А потом пришли кухонные домовые и сказали, что ты меня ждёшь на обед, – заключила она
– Молния, говоришь? – встревожено переспросил дядя Джон. – А ну-ка, пойдём. Покажешь мне это место. – Они вышли из зала, и обходя и перепрыгивая лужи, поднялись на галерею.
– Вот, – Янка ткнула пальцем в тёмное пятно на стене. Дядя Джон внимательно осмотрел выбоину, а потом попросил:
– Янна, ты не позовёшь вашего башенного домового? Мне бы поговорить с ним. – Когда Янка ушла, он, не касаясь стены, раскрыл ладонь напротив следа, оставленного молнией, слегка наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь. Затем оглянулся, посмотрел на затянутое тучами небо, и еле слышно произнёс:
– Просто молния? Хорошо бы. Но проверить всё равно не мешает.
Когда его племянница вернулась в сопровождение домового, выяснилось, что Малыш Айюк оказался тогда рядом с Янкой случайно – в башне вдруг стало прохладно, и он подумал, что кто-то не закрыл входную дверь.
После того, как домовой ушёл, профессор Честертон повернулся к своей племяннице и спросил:
– Как учёба?
– Ой, дядя Джон, будто ты сам не знаешь!
– Я, конечно, знаю, что говорят учителя, но хочу услышать это от тебя, – он улыбнулся. – Всё получается?
– Не совсем – Янка вздохнула.
– А что так?
– Понимаешь, у меня получается что-то, но не тогда, когда надо.
– Например? Только пойдём, прогуляемся немного по галерее.
– Вот, например, этот «Мистицизм звука» – его профессор Ишваранади ведёт. Он и объясняет всё понятно, но я иногда звук как бы «вижу» – как цвет, или как что-то тягучее, или, наоборот, прозрачное, кристальное такое. А он нам объясняет какую-то физику: «звук имеет четыре свойства: высота, длительность, громкость и тембр». А про то, что звук имеет ещё цвет и даже иногда вкус, он не говорит. Или вот ещё: «Визуализация и концентрация». Я когда о чём-то мечтаю, или представляю что-то, что мне нравится, у меня мгновенно картина в голове возникает, а по заказу я не могу. Наверное, профессор Дхарьяни мной очень недовольна, я так думаю.
– А «Магия» как у тебя идёт? – поинтересовался дядя Джон, едва сдерживая улыбку. – Обе Магии, – уточнил он, – и теория, и практика?
– Ой, ну это…в целом, я всё понимаю, только…
– Только что?
– Только если Теорию можно выучить и сдать, то Практика – там надо эмоции добавлять. А я так профессора Крауда боюсь, что у меня одна эмоция и желание – сбежать с его урока побыстрее и подальше. Не любит он меня.
– Да, профессор Крауд – своеобразный человек. Но хороший преподаватель. И волшебник хороший. Может, есть смысл поменять своё отношение к нему? Тогда, глядишь, и начнёт что-нибудь получаться. А что до остальных предметов…– тут дядя Джон выдержал театральную паузу, – то профессор Ишваранади знает о твоём особенном восприятии звуков. Тем более, после того, как ты заявила, что музыку во сне слышишь.
– А что, это плохо разве? – удивилась Янка.
– Нет, конечно. Но необычно. Понимаешь, звук – это особая материя, или, вернее сказать, особая энергия. И если такой человек, как ты, во сне слышит музыку, то она настолько прекрасна, что меняет что-то внутри. И ему становится скучна обычная, земная музыка. Но для экзамена вам надо знать основу, какие-то общие понятия. Так что лучше тебе это всё подучить.
– А Визуализация? С этим-то что делать? Здесь же нельзя просто сесть и выучить.
– Так ты же сама знаешь ответ на этот вопрос!
– Я?!
– А кто мне только что говорил, что когда тебе что-то нравится, то картинка сама в сознании появляется?
– То есть, надо просто захотеть что-то увидеть? Чтобы то, что надо увидеть, как бы заранее понравилось?
– Абсолютно! – воскликнул дядя Джон. – Таким образом ты притянешь это.
– А концентрация?
– С этим, конечно, сложнее, но ведь мы даже ходим только благодаря концентрации.
– Это мне как-то в голову не приходило, – пробормотала Янка.
– Попробуй сосредоточиться на чём-то хотя бы на несколько секунд. Но так, чтобы кроме этого «чего-то» для тебя ничего другого не существовало.
– Ладно, попробую.
– А почему ты о моём предмете ничего не говоришь? – лукаво спросил дядя Джон.
– А потому что Ваш предмет, профессор, пока что не представляет для нас трудностей, – Янка заложила руки за спину, шутливо изображая своего дядю на уроке: «Итак, Защита может быть применена против внешней угрозы или внутренней. Защитные действия также делятся на атакующие и блокирующие. В любом случае нужно избегать уничтожения источника угрозы, поскольку этим источником может быть близкий нам человек, попавший под чьё-либо негативное влияние, или даже мы сами». Дядя Джон, ну как я могу быть угрозой для самой себя?
– К сожалению, Янна, это может произойти с каждым. Разве мы всегда понимаем, что делаем? Или иногда случается так, что только одним своим существованием мы представляем угрозу жизни других людей. Порой люди сами себя боятся.
– То есть, ты хочешь сказать, что человек – самая большая угроза для самого себя?
– Именно!
Они стояли под навесом галереи, на деревянные перила которой падали редкие уже капли.
– Кажется, дождь заканчивается, – к ним подошёл профессор Чаттурджи.
– Здравствуйте, профессор, – поздоровалась Янка.
– Здравствуй, Янна, – улыбнулся тот в ответ. – Ты не будешь против, если я заберу твоего дядю на педсовет?
– Ой, да, конечно, то есть… – Янка совсем запуталась в словах и, смутившись, замолчала.
– Кстати, в библиотеке есть одна книжка Называется «Предания о лекарственных растениях». Там как раз есть материал к понедельнику, – и профессор Чаттурджи подмигнул ей.
– Всё. Уже иду, – кивнула Янка.
«Где-то я уже слышала название этой книги….или видела…в библиотеке, что ли? Хотя вроде раньше…», – подумала она, но особо вспоминать было некогда. Вторую половину дня она провела за уроками, потому что завтра утром приезжали братья Максимильяновичи, и она чувствовала, что готовиться  к занятиям будет просто некогда.
К ночи погода совсем исправилась, ветер разогнал нависавшие весь день над долиной тучи, и на бархатном ночном небе сияли драгоценными камнями звёзды. Уставшая от событий дня Янка, едва забравшись в постель, практически сразу же провалилась в сон. Когда в замке погасли почти все огни, на галерею возле Бирюзовой башни вышло несколько человек, и при свете, исходящем с конца палочки в руках одного из них, внимательно изучили вмятину от удара молнии. «Это была не молния, сэр», – негромко произнёс маленький домовой, стоявший здесь же. «Это не простая молния, Айюк», – произнёс человек, запахиваясь плотнее в плащ, и его золотые волосы сверкнули из-под капюшона. «Надо бы отослать девочку завтра к Шеферсам, и пока в комнате никого нет, изменим поля». «Хорошо, но только отсылать придётся троих – утром возвращаются наши принцы», – заметил человек с тонкой тростью, украшенной серебряным набалдашником, сверкавшим, когда звёздный свет касался розового камня в его центре. «Хорошо. Так и поступим. Да и доктор Тензин не откажется от помощников».
Люди ещё постояли какое-то время под навесом, любуясь красотой и тишиной этого места. Ночь обволакивала их чарующим ароматом лугов, над которыми медленно стелились туманные потоки. Вскоре все разошлись. На галерее остались только домовой и человек с тростью.
– Я не успел поблагодарить тебя, Айюк.
– Ну что вы, сэр. Право, не стоит…
– Да, ты прав. Жизнь, действительно, бесценна.
– Я не это имел в виду, сэр!
– Я тоже. Поэтому не в качестве благодарности и тем более какой-либо платы, но в качестве признательности прими от меня вот это, – человек легонько ударил по розовому камню в навершии трости, и чуть наклонил её. В ладонь выпал мягкий лепесток розы. Человек протянул его домовому.
– Возьми.
– Что Вы, сэр! – Айюк замотал головой и замахал руками.
– Возьми. Ты не можешь отказаться.
– Конечно, сэр… спасибо,… – в глазах домового сверкнули слёзы.
– Это тебе спасибо, – произнёс человек, чуть склонив голову, отчего  пепельные волосы упали ему на лицо, и крепко сжал обеими руками правую ладонь домового, в которой лежал лепесток.
– Это бесценный дар, сэр, – прошептал Айюк.
– Жизнь – вот что бесценно, мой друг. Береги себя.
Человек развернулся и неторопливо пошёл по галерее в корпус, где жили преподаватели. Домовой крепко запер дверь и спустился в своё жилище. Перед тем, как лечь спать, он долго смотрел в темноте на ладонь, в центре которой, глубоко под кожей пульсировал розоватый свет. Потом положил руку себе на грудь и, уже засыпая, чувствовал, как свет проникает в сердце, растекается вместе с кровью по сосудам, наполняя всё его тело сиянием и теплом...
А за много километров от замка, мальчик с янтарными глазами достал из-под матраса кровати какой-то свёрток и, замотав его в свитер, аккуратно положил между вещами в чемодане. На соседнем стуле стояла фотография, в углу которой огромный кот с довольным видом вылизывал свою изумрудно-чёрную шерсть.



– ГЛАВА ТРИННАДЦАТАЯ –
Травник

– Вставай! – Кэтти трясла Янку за плечо. – Вставай!
– Сколько времени? – спросонья пробормотала та, не совсем понимая, что от неё хотят.
– Семь утра.
– Воскресенье же?
– Ну и что? Завтрак через полчаса! Да и Максимильяновичи уже вернулись.
– Что?! – Янка моментально скинула одеяло, резко сев на кровати. – Что сразу-то не сказала?
– Я тебе говорила, только ты не слышала, наверное, – спишь, как убитая! Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, – Кэтти поплевала за левое плечо и постучала по изголовью кровати.
– Спасибо, – Янка торопливо накинула халат и высунулась в приоткрытое окно. Братья ждали её на улице.
– Я сейчас! Поднимайтесь на галерею!
Через пару минут она уже обнимала друзей, которых, казалось, не видела целую вечность, а не три дня.
– Ну, как всё прошло? – спросила она, в нетерпении.
– Всё хорошо. Позже расскажем.
– Почему позже? Никого же нет! – они стояли в Бирюзовой башне, в коридоре, где располагались общие комнаты для занятий.
– Потому что…– Рудик снял с плеча сумку и, подхватив её на руки,  открыл перед Янкиным лицом. В сумке лежала завёрнутая в пакет книга.
– Что это? – спросила Янка.
– Это Манускрипт Войнича! – торжественно прошептал Людик.
– Где вы его взяли?! – Янка с безграничным удивлением смотрела то на ребят, то на книгу.
– Рудик в Нюрнберге нашёл. Расскажем, но позже. Можешь пока её куда-нибудь спрятать? Есть место?
Янка задумалась на мгновение, а потом вспомнила о жилище их башенного домового, кивнула.
– Держи, – Рудик вытащил свёрток и отдал ей. – Мы с дороги – только вещи успели кинуть, и сразу к тебе. Давай минут через двадцать выходи?
Братья ушли, а Янка, сжимая бесценный свёрток, помчалась разыскивать домового. Тот снимал занавески с окон, собираясь их стирать.
– Айюк, привет! Доброе утро! У тебя можно это спрятать? – выпалила Янка.
Не ожидав такого утреннего приветствия, домовой растерянно кивнул:
– Да, конечно…а что это?
– Это книга. Рудик привёз. Она редкая, и если пропадёт, то ему влетит, я думаю. Мы попозже к тебе зайдём? После завтрака?
– Ладно, – Малыш Айюк хоть и был удивлён, но книгу спрятал в комнате за своей кухней.
– Спасибо тебе! – Янка чмокнула домового в щёку, и помчалась наверх, отчего тот, опешив от подобного проявления чувств, тихонько присел на табуретку, осторожно потирая правую ладонь. К этому новому состоянию ещё надо было привыкнуть…

* * *
– Как вам это удалось?! – Янка еле сдерживала себя, чтобы своими прорывавшимися изнутри эмоциями не привлечь внимания посторонних глаз. Друзья торопливым шагом шли на завтрак.
– Это Фрактус нашёл, – чуть не пел от восторга Людик, – расскажи, братишка!
– Короче, – начал Рудик, сам, видимо, переполняемый радостью. – Фотографию, которую мы послали, родители поставили в библиотеку – на одну из полок, – так, как мы и предполагали. Котик наш изучил там всё вдоль и поперёк, но ничего не нашёл. И тогда он решил ознакомиться с биографией человека, чьё имя носит манускрипт.
– Войнич? – спросила Янка.
– Да. Только оказалось, что это не Этель Лилиан Войнич – автор «Овода», как ты говорила, а её муж – Вилфрид Войнич. Он был антикваром и, очевидно так любил старинные книги, что в начале двадцатого века на одной секретной распродаже приобрёл аж тридцать рукописей, среди которых и был этот манускрипт. Узнав об этом, наш хвостатый детектив понял, где искать, и раскопал дальнейшую судьбу рукописи. Он как чувствовал, что не только в книгах смотреть надо. У нас в семье старинных вещей много хранится – родственники вообще-то интересуются подобными делами, – отец даже выписывает журнал «Пещера Аладдина»...
– Там всякие заметки публикуют и статьи про сокровища и про замки, и вообще много интересного есть, – встрял его брат.
– Ну вот… – продолжил Рудик, – Значит, наш Фрактус пролистал всю подшивку, нашёл старые журналы на чердаке. И в одном из номеров за 1969 год на странице новостей он прочёл, что рукопись, которую уже тогда окрестили «Манускрипт Войнича», была подарена Йельскому Университету. Это где-то в Америке.
– Но туда, конечно, не добраться никак, – опять встрял Людик.
– И вот, представь себе, как раз через пару дней, после того, как Фрактус всё это выяснил, к нам домой приходят родственники – ну, чтобы обговорить кое-какие детали предстоящей церемонии. И обсуждали они всё это у нас в библиотеке. Между делом кто-то обмолвился, что библиотека университета того, американского, была недавно ограблена. И знаешь, что украли?
– Что?
– Манускрипт Войнича!
– Не может быть?! – опешила Янка.
– Тише ты! – ребята уже сидели за столом в Большом Зале, и на Янкин возглас кое-кто стал оборачиваться.
– Мне… мама письмо прислала – вот! – и Янка с честным видом схватила со стола салфетку и демонстративно, но достаточно быстро помахала ею в воздухе. Любопытные лица понимающе закивали и отвернулись.
– Уфф…пронесло…– выдохнул Людик.
– Ладно. Дальше-то что? Если в университете украли манускрипт, то что тогда привезли вы?
– Манускрипт Войнича!
– Ничего не понимаю…их что – два?
– Представь себе!
– Да ладно!.. – не поверила Янка.
– Говорю тебе! И один из них – копия. А настоящий хранится в Германии.
– Точнее хранился там. До недавнего времени, – опять встрял Людик, скривив при этом такое лицо, словно был виноват во всех бедах этого мира.
– Вы что, украли его?! – прошипела Янка.
– Ну не совсем, конечно, – попытался выкрутиться Людик, в то время, как его брат, откусив хороший кусок сэндвича, старался поскорее его прожевать. – Ведь нельзя же считать воровством то, что ты на время берёшь из семейной библиотеки?
– Так второй экземпляр, то есть, подлинник всё это время был в Праге? Как же Фрактус его не заметил?
– Он был не в Праге, – прошипел Людик. – В Нюрнберге!
– Так, – сказала Янка. – Вот с этого момента поподробнее, пожалуйста.
– В общем, всё не так сложно на самом деле, – Рудик допил чай и теперь неторопливо грыз яблоко, чтобы хоть как-то потянуть время и остаться ещё ненадолго в пустеющем зале.
– Я остановился на том, как Фрактус услышал, что манускрипт украден. Кем, естественно, не знал никто. Но наших родственников это почему-то не очень смутило. Они только посмеялись и произнесли что-то типа «Не то украли, и не там ищут». После чего, как это и свойственно многим семьям…эээ…нашего круга, …в общем, родственники стали вспоминать, как говорит мой отец «подвиги предков».
– То есть? – не поняла Янка.
– То есть вспоминать для самих себя какие-то события из истории рода.
– И что вспоминали в тот день?
– Вспоминали семейное предание о том, как король Рудольф II купил некую рукопись за шестьсот дукатов.
– А кто такой Рудольф II? – поинтересовалась Янка.
– Это предок наш – Император Священной Римской Империи  Он тоже алхимиком был, и при нём в Праге много красивых зданий построили. В общем, это не важно, на самом деле. Главное, что когда рукопись оказалась у него, он, боясь, что с ней что-то может случиться – ну, пожары там всякие, или ещё что, – он приказал сделать копию. Эту копию и демонстрировал людям. А подлинник хранится (ну, то есть, хранился), в его комнате – он изучал его. Но…
– Что «но»? – спросила Янка.
– По-моему, этот манускрипт не то что изучать, его даже прочесть невозможно…
– Вот увидишь, – завершил мысль брата Людик.
Они вышли из зала.
– Ну, и что теперь? – спросила Янка. – Может, дойдём всё-таки до Бирюзовой башни, я хоть посмотрю на эту чудо-книгу?
В этот момент к ним подошёл профессор Честертон.
– Здравствуйте, профессор, – поздоровались ребята.
– Доброе утро. Как поездка?
– О, всё хорошо. Спасибо, сэр, – ответил Рудик.
– Вот и славно. У администрации школы к вам есть небольшая просьба. Точнее, предложение.
Ребята непонимающе переглянулись.
– Дело в том, что доктор Тензин и профессор Чаттурджи отправляются сейчас в однодневную экспедицию – за травами – на тот край долины, – Честертон махнул куда-то за стену замка. – И им нужны помощники. Человека три. Не хотите прогуляться?
– Ух ты! – воскликнул Людик. – Пойдём? – обратился он к друзьям.
– Хорошо. Почему бы и нет? – развёл руками Рудик.
– Собраться-то можно? – Янка взглянула на дядю Джона.
– Конечно можно. Где-то через полчаса приедет герр Шеферс и заберёт вас. – Ааа…время ещё есть, да? – протянула Янка, вспоминая, что нужно успеть захватить с собой манускрипт.
Ребята помчались собираться, а профессор Честертон направился к доктору Тензину, повторяя про себя в задумчивости: «Время ещё есть. По счастью, время пока ещё есть…»
 
* * *
Тайпи фыркал и отмахивался хвостом от насекомых. Ехали уже примерно час. Солнце поднималось над горами, и пологие склоны долины оживали под его великолепным сиянием. Белоснежные шапки далёких ледников отражали солнечные блики, и узенькие нити ручьёв, искрясь то здесь, то там, сбегали меж деревьев. Птицы щебетали, стрекотали кузнечики. Янка во все глаза смотрела на эту величественную красоту, впитывая каждую секунду и солнечный свет, и облака, и запахи трав. Братья Максимильяновичи, укачанные мерным ходом Тайпи, отсыпались на сене, брошенном на дно дребезжащей повозки. Наконец, и Янка, заложив руку за голову, погрузилась в то лёгкое состояние, когда сон ещё не пришёл, но реальность уже потеряла свои привычные очертания. И вскоре, уже не в силах разлепить наливавшиеся тяжестью веки, она заснула, убаюканная негромкими разговорами взрослых…
– Спят? – спустя какое-то время спросил доктор Тензин.
– Не сомневайтесь, доктор! – пробасил герр Шеферс, оборачиваясь к своим спутникам, шедшим, как и он, пешком, возле повозки. – Моя Дебора знает толк в травах. Всегда стелет кошачью траву, лаванду и мяту лимонную. Вот, взгляните, – и он вытащил из повозки пару стебельков. – Ещё бы наших деток не сморило!
– Похоже на то, – отозвался профессор Чаттурджи, в задумчивости окидывая скользящим взором луга. – Такое разнотравье здесь, Вольдемар…
– Что верно – то верно, профессор. Хорошая земля. И травы добрые. У нас в соседних долинах даже пасеки стоят. Приедем – обязательно меда наши попробуете. 
– А что, Ингус дома сейчас? – поинтересовался профессор Чаттурджи. – Помнится, собирались мы с ним в Золотой Лес пойти.
– Дома, дома, – засмеялся герр Шеферс. Сходите ещё. Это старшие –Ингмар с сестрой в город подались – праздник же сегодня, в местных городках ярмарки, вот они и повезли травы да мёд. 
– Да, у нас Крауд и Ландов тоже уехали. За какими-то реактивами.
– А я всё никак не могу привыкнуть к такой красоте, – произнёс доктор Тензин, – напоминает мне она мои родные горы. Так вот посмотришь – и вроде они. А всё-таки другие… – вздохнул он.
– Ну-ну, полноте Вам, дружище, – похлопал его по плечу Чаттурджи. – Не печальтесь. Всё меняется. Когда-нибудь мы все вернёмся к себе на родину. А пока что, чувствуйте себя здесь как дома!
– А что, доктор, – пророкотал герр Шеферс, – оставайтесь у нас на август? Жена моя Вам помощницей будет – она же каждую травинку здесь знает. Всё быстрее дело пойдёт.
– Да и я остаюсь здесь – надо же до Золотого Леса дойти! – засмеялся Чаттурджи. – Эх, не терпится мне с Ингусом уже увидеться.
– Спасибо, спасибо вам, – растрогано произнёс доктор. – Я подумаю, конечно, и если…
– Никаких «если», коллега! – воскликнул Чаттурджи. – Оставайтесь!
– Ну хорошо, – согласился доктор. – Всё равно осенью сюда возвращаться.
  Они приближались к хутору, уже давно видневшемуся на краю долины.
– Вот и наш домик! – воскликнул герр Шеферс. – Пора будить детишек! Ээй!!! Просыпайтесь, сони! Приехали!
Рудик привстал, оглядываясь, и начал будить брата. Янка сидела на коленках, прижав к себе сумку, в которой лежал ешё не распакованный манускрипт. Дорога приводила их прямиком к воротам, которые лишь намечали границы, где живут люди. Невысокая каменная изгородь терялась в траве, и на её нагретых солнцем камнях нежились разноцветны ящерки.
– А вот и наши стражи порога, – засмеялся герр Шеферс, указывая на пару ящериц, которые лишь лениво приоткрыли глаза, когда повозка проехала под деревянными воротами.
Со стороны двухэтажного деревянного дома раздался громкий лай, и огромная собака с густой трёхцветной шерстью мчалась к ним, распугивая семейство коз, пасшихся возле ограды.
– Ах ты, непоседа! – герр Шеферс трепал собаку за уши. Та припадала на передние лапы, взметая хвостом пыль с дороги. Тайпи мотал головой, словно не одобряя подобное поведение в отношении хозяина.
– Здравствуй, здравствуй, Арки! Здравствуй, дорогой! – басил герр Шеферс, пытаясь утихомирить своего пса. Ребята, свесившись с повозки, с интересом рассматривали громадную собаку.
– Так, Арктур, теперь внимательно, – Шеферсу наконец-то удалось ухватить собаку за ошейник. – Сатьяврата ты знаешь. – Пёс гавкнул. – А это – доктор Тензин. Он пришёл за травами. – Собака дружелюбно махнула пару раз хвостом. – А это…– он обернулся к ребятам, вцепившимся в край повозки. Собака, казалось, уставилась на каждого из них в отдельности и на всех сразу, – это…
– Это Янна, Рудольф и Людвиг, – пришёл на выручку профессор Чаттурджи. – Но между собой они называют друг друга, – преподаватель посмотрел на ребят…
– Янка.
– Рудик.
– Людик, – представились они по очереди.
– Профессор, а этот пёс – он что, правда всё понимает и всех запоминает? – спросил Людик, когда они тронулись в сторону дома.
– Не то слово! – усмехнулся Чаттурджи. – Был как-то случай. Пришёл к Шеферсам гость один. Незваный… Еле оторвали от него пса.
– А кто это был? – поинтересовался Рудик.
– Да был тут один…искатель…– загадочно отозвался профессор.
Ребята, поняв, что комментариев не последует, тоже не стали расспрашивать, и Рудик дипломатично обратился к Шеферсу:
– Герр Шеферс, а какая это порода?
– Это зенненхунд. Швейцарская овчарка. Правда, красавец?
Все согласились. Собака, бежавшая впереди них, обернулась на гостей и, казалось, улыбнулась, нисколько не смущаясь всеобщего внимания. Не любоваться этим четвероногим созданием было просто нельзя: белая полоса через центр лохматой чёрной головы, рыжие брови и щёки, курчавая белая манишка на груди, сильные лапы и лохматый хвост, в котором застряла пара репейников...
– Да, Арки, опять придётся хозяйке тебя вычёсывать, – заметил с укоризной Шеферс. Пёс умильно скривил подобие какой-то ухмылки, развернулся и с весьма озабоченным видом стал что-то разнюхивать в дорожной пыли.
– Актёр! Просто на сцене выступать! – покачал головой Шеферс. Пёс хитро взглянул на хозяина и припустил к дому так, что под лапами взвилась пыль.
– М-да…занимательная у Вас собака, герр Шеферс, – задумчиво произнёс доктор Тензин.
Они подъехали к дому, на пороге которого их уже ждала светловолосая женщина с добрым лицом, одетая в простое платье с вышитым фартуком. Шеферс представил гостям свою жену и отправился распрягать Тайпи. Профессор Чаттурджи сразу же пошёл в сад, росший за домом, где по словам тётушки Деборы (как она преставилась ребятам), «сутками пропадал» её младший сын Ингус. Сама фрау Шеферс повела доктора Тензина под навес, где сушились травы. Так что, ребята остались предоставлены сами себе.
– Походите, осмотритесь здесь, – сказала им фрау Шеферс. – Ягоды можете с кустов есть – они чистые.
Оставшись одни, ребята побродили вокруг дома, обошли двор, заглянули во все строения – и в сарайчик, и на конюшню, и в загончик для коз, и даже в будку Арки, который всюду неотступно следовал за ними, тыкаясь большим чёрным носом им в ладони.
Наконец, они вышли за угол дома, откуда открывался вид на всю долину. Вдалеке виднелись шпили замковых башен Форествальда. Солнце поднималось всё выше и выше, начинало припекать, и ребята, заметив развесистое дерево на пустыре чуть поодаль от дома, решили укрыться в его тени и заодно вскрыть пакет с манускриптом. Они сели на тёплую землю, прислонившись к стволу дерева, Арки растянулся рядом, опустив морду на вытянутые передние лапы.
Янка расстегнула сумку и осторожно вынула рукопись.
– Интересно, сколько ей лет? – спросила Янка.
– Лет пятьсот – не меньше, – ответил Рудик, сворачивая пакет, в котором хранилась книга.
Янка провела пальцами по краю кожаной обложки и открыла первую страницу. Текст, написанный неизвестным шрифтом. Витиеватые буквы, выписанные тёмно-коричневыми чернилами, ровные строчки, и…никакого смысла в словах! Многие страницы рукописи содержали рисунки растений и их частей, какие-то похожие на астрономические схемы, изображения купающихся женских фигур, много звёздочек на полях. И везде – один уверенный почерк.
– Странно, – наконец сказала Янка, – почему мы не можем прочесть эту книгу? Ведь мы же понимаем друг друга, и можем читать на разных языках!
– Я тоже думал об этом, – сказал Рудик. – Единственное объяснение, – это то, что книга написана на каком-то известном языке, но алфавит – сами буквы – не этого языка. Или вообще...
– То есть, ты хочешь сказать, что это – придуманный алфавит?
– Именно!
– Но тогда должен быть шифр! Я читала в приключениях Шерлока Холмса – он разгадывал письма, написанные по-английски, но буквы, то есть значки, которые вместо них использовались, были в виде пляшущих человечков. Мы и сами в школе пользовались ими, когда записки писали на уроках – ну…чтобы учителя ничего не поняли…– смутилась Янка. – Играли так.
– И здесь, видимо, тоже кто-то любил поиграть, – заметил Людик, кладя под голову свою сумку и растягиваясь на траве рядом с собакой:
– Привет, Арки, ты не против, если я тоже немного поваляюсь? – Пёс поднял голову и вильнул хвостом.
– Ну и что будем теперь делать? – спросила Янка, – книга-то у нас на руках!
– А ничего, – спокойно ответил Людик. – Вы, конечно, можете ломать голову, пытаясь прочесть то, что здесь написано, но насколько мне помнится, Янна, тебе советовали найти манускрипт, а не прочесть его!
– Точно, – вспомнила Янка. – Но если кто-то знал, что мы сможем найти книгу, то этот «кто-то» может украсть её?
– Я не думаю, что её украдут, – сказал Людик, переворачиваясь на живот и грызя травинку.
– Почему? – удивился Рудик.
– Ну сам посуди: кто-то знает о книге. И, очевидно, о том, что в ней написано. И именно поэтому советует (причём, заметь – настоятельно так советует) найти манускрипт. Значит, этот «кто-то» уже читал книгу. Так зачем ему её красть? Тем более, что этих книг две. И до недавнего времени в университете можно было изучить её копию.
– Да? А откуда этот таинственный «кто-то» знает, что их две? – спросил Рудик.
– Ой, знает или не знает про две книги – это не важно. Важно то, что книга теперь у нас. И остаётся только одно: ждать, пока она потребуется. Ведь зачем-то её надо было найти? Янка, ты-то как думаешь?
– А я думаю вот что… – обрывки фраз, идей, мыслей комбинировались в Янкиной голове в невообразимые логические построения.
– Я думаю вот что, – повторила она. – Книги – две. Одна – копия, которую может увидеть любой.
– Мог. До недавнего времени, – встрял Людик.
– Да. Но вторая – оригинал. Тот, кто советовал найти манускрипт, знал, что ту книгу – ну, которая копия – нам не получить. В конце концов, это разные континенты! Значит, мы могли найти только оригинал, хранящийся в Европе. А оригинал всегда ценнее копии. Значит, в этой книге, которая у нас на руках, есть что-то, что отличается от содержимого копии.
– Точно! – воскликнул Рудик. – Помнишь, как произошло с «Историей Форествальда»?! Мастер Галлз выдал тебе оригинал, тогда как все остальные брали книги, изданные позже!
– Э-э-э-! – заинтересовался Людик. – Я чего-то пропустил? Что за история?
Ребята рассказали ему о первом посещении Янкой библиотеки.
– Могли бы сразу сказать, – надулся Людик.
– Ну, извини, как-то не получилось сразу, – покраснел Рудик.
– Да ладно уж, понимаю – болтуном меня считаешь.
– Что ты! – запротестовал Рудик, – просто…ну я и сам не знаю, почему не захотел тебе рассказывать. Правда.
Людик молчал.
– Ну, прости... пожалуйста…
Повисла неловкая тишина. И вдруг где-то высоко-высоко над их головами зазвенели колокольчики. Казалось, сами ветви дерева, под которым они сидели, качались в такт лёгким порывам ветра, и тихие перезвоны смешивались с шелестом густой изумрудно-зелёной листвы, шатром окутывавшей золотистый ствол. И стало так легко-легко…Арки поднял морду, прислушался. Затем снова прикрыл глаза и задремал.
– Ладно уж…– вдруг примирительно произнёс Людик. – У меня тоже такое бывает.
– И у меня, – торопливо добавила Янка. – Знаете, это как если бы внутри чувствуешь, что рассказывать не надо. И не потому, что человек плохой, или ты ему не доверяешь, а потому что он случайно может другим сказать то, что им знать не нужно. Как если бы оберегаешь другого от того, что он может проговориться. И от этого всем плохо будет, и хуже всего ему. Вот.
– Так ты не обижаешься больше? – осторожно спросил Рудик брата.
– Нет, – улыбнулся тот, – я ведь сам такой же. Ведь с этой книгой как получилось? Мы же взяли её из семейной библиотеки. И ничего никому не сказали. Потому что лучше об этом никому пока не знать.
– А если её спохватятся, искать будут? – спросила Янка.
– Лучше бы никто не искал. Потому что тогда нам влетит. Мы же – единственные, кто в тот день заходил в хранилище, – сказал Людик.
– Так что, лучше бы эта история с книгой поскорее разрешилась, – добавил его брат и, увидев, что Арки поднялся навстречу людям, идущим к ним, шепнул Янке:
– Быстро, прячь!
– А вот и наши собиратели! – профессор Сатьяврат Чаттуджи представил ребят своему спутнику. – Это Ингус Шеферс.
– Приятно познакомиться. А как вы нашли Звенящее Дерево? – удивлённо-радостно спросил их Ингус.
– Да никак – ответила Янка, – мы его не искали. Просто к нему подошли.
– Просто подошли? – загадочно улыбнулся профессор.
– Да, – подтвердил Людик. – А что в этом странного?
– О! Странное здесь всё! – воскликнул Чаттурджи. – Вы помните, с какой стороны дома растёт это дерево?
– Ну..мы шли от колодца, сзади был навес, где доктор Тензин смотрит травы…а сразу за ним было дерево, – начали вспоминать ребята. – Да вот же! – и они растерянно стали озираться.
– А сейчас вы где? – хитро прищурясь, спросил преподаватель.
Ребята обернулись. Сейчас они находились совершенно с другой, с противоположной стороны дома, и вокруг них росло много деревьев, которых они, придя на это место, не заметили.
– Но мы же…! – воскликнула Янка, – да не было здесь других деревьев!
– Чудеса какие-то! – выдохнул Людик. – Что это, профессор?
– Это Звенящее Дерево. Оно растёт повсюду – вокруг этого дома.
– Как это? – удивился Рудик.
– Никто точно не знает. Даже сами хозяева. Верно, Ингус? Просто это дерево растёт так.
– Так это оно издавало тот звон, недавно совсем? – спросила Янка.
– А вы что, поссориться успели уже? – удивился Чаттурджи.
Арки гавкнул.
– Предатель, – шутливо потрепал пса Людик. – Да, было немного. А откуда Вы знаете?
– К этому дереву можно прийти всегда, – произнёс Ингус. – Правда, не сразу у всех получается найти его. Но если найдёшь, и у тебя плохое настроение, или поссорился с кем-то, или какая-то печаль, это дерево слышит человека, который пришёл к нему. 
– Как это слышит? – не понял Людик.
– Оно слышит эмоции – не слова. Наши чувства. И когда кому-то плохо, оно начинает звенеть. Такой мелодичный звон, знаете ли… Ах да…– спохватился молодой Шеферс, – вы знаете. В общем, это может показаться невероятным, но дерево словно прогоняет всю печаль, всю тоску. И взамен будто делится своей радостью. И тогда становится очень легко…
– Но, пожалуй, нам пора идти, – произнёс профессор, глядя в сторону дома. – Нас уже зовут.
И действительно, на крыльце стоял доктор Тензин и махал им рукой.


* * *
К полудню солнце уже парило так жарко, что фрау Шеферс пришлось срочно изобретать для гостей какие-то головные уборы. Людик сказал, что может обойтись полотенцем и, перевязав его на голове тесёмкой, теперь походил на коренного жителя Аравии. Его примеру последовали Янка и Рудик. Профессор Чаттурджи, постоянно носивший свою национальную одежду, намотал на голову шарф наподобие тюрбана. Ингус накинул капюшон тонкого белого плаща, с которым, казалось, никогда не расставался. Доктор Тензин не стал ничего выдумывать, а попросту прикрыл голову краем своей бордовой накидки.
Перед отправкой в горы герр Шеферс придирчиво осмотрел всю команду и покачал головой:
– Да…жаль, нет у нас фотоаппарата…
– У меня есть! – воскликнул Людик.
Сделав пару снимков, сборщики трав, возглавляемые фрау Шеферс, вышли за ворота и направились в сторону невысокого зелёного холма, где как показалось Янке, поблёскивали какие-то искорки.
По дороге разбились на пары. Травы, которые им необходимо было собрать, росли на самом холме, на лугу, и на склонах окрестных гор.
– Ну что, мам…– говорил Ингус, выбирая места для сбора. – Полынь, ромашка и кошкина трава уже есть, бузину и калину я тебе приготовил. Клевер, отец сказал, накосит, так что с этим вроде как разобрались. Что нам надо ещё?
Фрау Шеферс и доктор Тензин, всю дорогу обсуждавшие свойства каких-то растений, сверились по записям, и уже вскоре Людик отправился за холм вместе с доктором собирать золотистую арнику, Рудик с профессором Чаттурджи ушли на луг за дырявым зверобоем, а Янка, вместе с Ингусом поднялись на каменистый склон горы – за вербеной. Фрау Шеферс, забрав у доктора список трав, решительно заявила, что всё остальное она доберёт сама.
– А что мы такое собираем? – спросила Янка у Ингуса, аккуратно обрывая четырёхгранные стебли.
– Вербену, – ответил тот, с удивлением глядя на Янку.
– Неет, я не про это. У доктора Тензина есть какой-то рецепт? Почему мы собираем именно эти травы?
– Наверное, есть, – беспечно ответил Ингус. – Но даже если бы и не было, всё равно и зверобой, и вербену самое время собирать именно сегодня.
– А почему сегодня?
– Как почему?! Сейчас же такие дни!
– Какие дни?
– Янна, ты хочешь сказать, что не следишь за календарём? Ведь сейчас дни после летнего Солнцестояния!
– Ой, – сказала Янка. – А это что-то значит?
– Это значит очень многое. Вот, например, видишь там наших друзей? – Ингус указал на луг, где Рудик и профессор Чаттурджи стояли, окружённые дымкой золотистых цветов.
– Они собирают растение, обладающее могучей силой, способной защитить практически от любой болезни. В самый долгий день в году солнце наполняет его цветы своим золотым светом. Заметила вокруг цветов искорки?
Янка кивнула.
– Ингус, а вербена? Её тоже на Солнцестояние собирают?
– Растения, вообще-то, собирают соответственно положению луны на небе. Скоро полнолуние, значит можно брать верхние части растений – луна вытягивает их соки наверх. Многие травы лучше, конечно, брать ночью. Но эти выходные – исключительно благоприятные дни. Я бы даже сказал – волшебные, поэтому вербену мы с тобой берём именно сейчас.
В этот момент фрау Шеферс присела у каких-то фиолетово-жёлтых цветов, и ветер донёс до Янки её голос.
– Она поёт им? – поразилась она.
– Да, – подтвердил, прислушавшись, Ингус. – Мама всегда им поёт.
– Но зачем? – спросила Янка.
– Так она разговаривает с ними.
– Растения умеют разговаривать?
– Янна, по-моему, я отвечал уже на подобный вопрос – тогда, у дома. – Солнце скрылось за большим кудлатым облаком, и Ингус сбросил плащ на ближайший валун. – Растения, конечно же, не говорят так, как мы, люди. Но они умеют слышать. И отвечают – тоже по-своему. Внимательный человек сразу же поймёт их, если только захочет, – он обвёл вокруг рукой.
– Кого их? – не поняла Янка.
– Всех, кто вокруг тебя: траву и деревья,  птиц и зверей, камни и воду. Всю Природу. Если ты захочешь, ты услышишь, как она говорит с тобой.
– А ты слышишь её? Ты слышишь всех, кто вокруг? – спросила Янка.
– Я не могу их не слышать, ведь я живу с ними. Эти горы, травы, деревья и даже звёзды, и облака, все они – моя семья, мой дом.
Он выпрямился и замолчал, глядя куда-то вдаль, на заснеженные вершины. Лёгкий ветерок, трепал его светло-русые волосы. Янка смотрела на его стройную фигуру на фоне голубого неба.
– Знаешь, – помедлив, произнесла Янка, – тебе никто не говорил, что ты сам похож на…
– На кого? – переспросил Ингус, обернувшись.
– На дерево.
– Да? Интересно, на какое? – Ингус звонко рассмеялся.
– Не знаю, – смущённо пожала плечами Янка. – Я не очень-то в деревьях разбираюсь. – Может быть, на одно из тех, что растут у вас в саду?
– Может быть… – задумчиво протянул молодой Шеферс и, задорно взъерошив волосы, отчего привёл их в ещё больший беспорядок, подхватил плащ и холщёвую сумку, куда они складывали травы. – Ну что, идём?
Они спустились к остальным, собиравшимся у подножия холма, и, перед тем, как отправиться в обратный путь, вдоль и поперёк исползали солнечный склон холма, который был покрыт ярким ягодным ковром земляники.
Вернувшись на хутор, они терпеливо развесили под навесом травы, связав предварительно их в пучки под руководством  Ингуса. И, наконец, умывшись нагретой солнцем водой из ведра возле колодца, все зашли в дом, где фрау Шеферс уже накрывала на стол. Обед был воистину королевским! Проголодавшиеся на свежем воздухе травосборщики сметали всё, что было выставлено хлебосольными хозяевами. После сытного обеда, герр Шеферс отправился запрягать Тайпи, и ребята, взяв по тарелке клубники с сахаром, обильно политой сметаной, вышли на улицу и сели на крыльцо дома.
– Я кое-что пофотографировал, – сказал Людик, – пока мы там были, – хорошие снимки должны получиться.
– А я кое-что нашёл, – Рудик вытащил из кармана примятый стебель с зазубренными по краям листьями и маленькими фиолетовыми цветками с белыми прожилками и золотой искоркой в центре.
– Что это? – поинтересовались ребята.
– Это трёхцветка. Фиалка. Нашёл, когда за земляникой ползали.
– А зачем она тебе? – спросил брата Людик.
– Не зачем, а почему! – наставительно заметил тот.
– Что почему? – не поняла Янка.
Вместо ответа Рудик, быстро оглянувшись – не видит ли их кто, достал из Янкиной сумки манускрипт и открыл его на одной из страниц, где было нарисовано растение, которое напоминало…
– Это она! Это фиалка! – взволнованно выдохнули ребята.
– Именно! – торжествующе сказал Рудик. Значит, если мы разберёмся какие растения здесь изображены, мы сможем понять, что именно здесь написано!
– А давайте покажем книгу фрау Шеферс? – предложил Людик.
– Ну да…– скривилась Янка, – и сразу же расскажем, откуда у нас эта книга. Думаешь, что она не знает про манускрипт?
– Откуда? – спросил Людик.
– Но она же так хорошо разбирается в травах…
– Но это не значит, что она знает их потому, что книги читает!
– Тоже верно.
В этот момент на крыльцо вышла сама фрау Шеферс. Ребята переглянулись и, окружив хозяйку, протянули ей книгу.
– Тётушка Дебора, скажите, Вам не знакомы какие-нибудь из этих растений?
Фрау Шеферс неспешно пролистала страницы.
– Неет…не узнаю…разве вот только это…ммм…нет, вряд ли…да, вот – фиалка…но тоже немного странная…а это как спорыш, окопник… Неет, пожалуй, нет. Что-то похожее есть, но вот здесь, например, – она остановилась на одной из страниц, – здесь листья папоротника, цветок – не то колокольчик, не то бурачник, а корешки – так совсем не знакомы. Что это за книга такая у вас? Да и старинная, похоже.
– Аа…это…мы в библиотеке взяли…в нашей…– выкрутился Людик…Тоже вот…интересуемся растениями…
Рудик закивал, словно подтверждая слова друзей.
– Чудные здесь растения, вот что скажу я вам, – заявила фрау Шеферс, покачав головой. – Нет таких в природе. Если только это – не книга рецептов. Уж больно напоминает... – и она ушла в дом.
– Книга рецептов? Думаете, это – средневековый травник? – недоверчиво спросила Янка, заворачивая манускрипт в полиэтилен.
– Там ещё и схемы какие-то есть, и знаки зодиака вроде тоже, – вспомнил Рудик.
– По крайней мере, мы выяснили одно, – подытожила Янка. – То, что нарисовано здесь, и существует, и не существует одновременно. Ведь если это травник, то такие растения должны где-то быть?
– Но ты слышала, что сказала фрау Шеферс? «Нет таких в природе».
– Может быть, сейчас нет, а когда-то были? – предположил Людик, всё это время внимательно слушая друзей. – Помните Звенящее Дерево? – Мы пришли к нему с одной стороны, а оказались – совершенно с другой!
Не согласиться с этим было сложно. Увидев, что взрослые собираются возле ворот, ребята побежали к ним. Герр Шеферс вёз в замок мёд и зелень с огорода. Вскоре, пристроившись между мешками, участники однодневной экспедиции, покинули гостеприимный дом.
В замок вернулись незадолго до ужина. Однако, умаявшись в дороге, ребята, попрощавшись с Тайпи и его хозяином, отправились спать. Проснувшись около десяти вечера, Янка спустилась к домовому Бирюзовой Башни и отдала ему на хранение манускрипт. Потом они долго пили чай из трав, которые Янке перед расставанием подарила фрау Шеферс. Айюк был рад безмерно. Его родичи принесли с кухни хлеба с сыром, и Янка с удовольствием съела несколько бутербродов. Около полуночи она, чтобы никого не разбудить, на цыпочках поднялась к себе в комнату и, утомлённая событиями дня, моментально уснула.
А в гостиной преподавательского корпуса несколько человек сидели у камина.
– Как наши собиратели трав? – спросил человек с золотистыми волосами.
– Отлично поработали, господин директор. Мало того, что сегодня у них были лучшие учителя, которых только можно представить, так ещё они весь день таскали с собой какую-то книгу про растения и что-то в ней изучали.
– Даже так? – удивился ещё один участник беседы. А неизвестно, какая книга?
– Могу завтра узнать у племянницы, если Вам интересно, профессор Крауд.
– Да нет, собственно, я и спросил-то по привычке. Пусть изучают. Кстати, профессор Честертон, мы приобрели сегодня порошок чешуи китайского двурога. Заходите завтра ко мне в лабораторию?
– Конечно, господин Крауд. Благодарю.
* * *
В камине догорал огонь, замок погружался в сон, а Магистр – Хранитель Всех Тайн долго смотрел из своего окна на струи фонтана во дворе, залитом золотыми лунными потоками. Затем он задёрнул шторы и, проведя ладонью над свечами, зажёг их. Комната осветилась ровным, чуть колеблющимся светом. Магистр взял со стола письмо, ещё раз перечитал его и, задумавшись на мгновение, начал писать ответ. Где-то через полчаса он отложил перо и, бегло скользнув по строчкам, посыпал бумагу тонким слоем серебристой пудры. Только что написанные буквы исчезли. Вложив письмо в конверт, Магвелл запечатал его кольцом с гравировкой в виде семилучевой звезды и, надписав:
Великому Магистру
от брата
вновь посыпал серебряной пудрой бумагу. Надпись пропала. Подойдя к нише в стене, он положил письмо на каменный выступ и коснулся резьбы, по которой пробежал огонёк голубоватого пламени. Помедлив, Магвелл произнёс имя адресата, и письмо растворилось в лёгкой вспышке. Магистр прошёлся по комнате и, задержавшись на мгновение перед фотографией на столе, задул свечи.
В темноте ночи, накрывшей замок, мягко светило лишь окно комнаты тибетского доктора, который раскладывал привезённые травы и снадобья, что-то отмечая в своих записях и бормоча старинные строки: «Хорошо, когда растения собирают невинные дети, чистые, нарядно одетые и украшенные…»


– ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ –
Чёрное Пёрышко

Янка полюбила уроки магии. Нехотя, не сразу, отчаянно сопротивляясь, но ей пришлось самой себе в этом признаться. Личность профессора Крауда, по-прежнему не вызывала в ней тёплых чувств. Однако, оба предмета – и Теория, и Практическая Магия заинтересовывали её с каждым новым занятием всё больше и больше.
– Янка, ты ведь потомственный алхимик! Зачем тебе в магию углубляться? – сетовал Людик, видя, как его подруга каждый торопилась разделаться с заданиями по остальным предметам, чтобы высвободить время для библиотечных изысканий по темам, которые им задавал учить Крауд.
Рудику подобная увлечённость так же казалась ненужной.
– Ну хорошо, – говорил он. – Допустим, тебе нравятся все эти заклинания, ты сутками можешь сидеть, рассматривая таблицы и схемы, в которых кроме тебя из нас никто не ориентируется…Но при этом на уроках ты не можешь и двух слов связать! Всё знаешь, а профессору Крауду ответить не можешь!
Это была чистая правда. Янка действительно начала разбираться в теории магии лучше всех учащихся Форествальда, но об этом знали только её близкие друзья, когда она помогала им готовить домашнее задание или практиковалась в использовании заклинаний. Например, однажды, когда Людик, торопясь на урок, по неосторожности вылил на себя за обедом сок и в таком виде явился на занятия к Крауду, Янка, взяв свою учебную волшебную палочку, высушила незаметно тому одежду. К сожалению Янкиных друзей профессор Крауд этого не видел, поскольку урок не начался, и его на тот момент не было в классе. Единственно, что радовало друзей, было то, что свидетелем происшествия оказался Люк Спайтел, который с тех пор начал держаться от их компании на расстоянии.
– Слушай, ну что ты его так боишься? – досадовала Кэтти, когда как-то вечером они сидели в общей гостиной Бирюзовой Башни. – Мы же видим, что тебе интересна магия. Почему бы тебе не подойти к профессору Крауду и не попросить дополнительных занятий? Может, тогда этот дурацкий комплекс куда-нибудь исчезнет? Надо смотреть своим страхам в лицо!
– Я что, похожа на камикадзе? – простонала Янка.
– Тогда поговори со своим дядей, – предложил Людик, – пусть он попросит Крауда?!
– Профессора Крауда, – поправил его Фрактус с фотографии, которую Янка использовала вместо закладки.
– И ты туда же! – Янка, досадуя, захлопнула «Технику работы с волшебными палочками» и, нервничая, стала объяснять:
– Я его боюсь, понимаете? И с этим ничего поделать нельзя! Лучше я самостоятельно всё изучу, и пусть Крауд…– кот дёрнул хвостом, – профессор Крауд, – добавила Янка, – пусть он считает меня абсолютно не способной к магии, но я к нему и на пушечный выстрел не подойду!
– А зря! – сказал Рудик. – Экзамен-то тебе всё равно придётся сдавать ему.
Это было хуже всего. Яна сердито хмыкнула и ушла из гостиной к себе наверх.
– Что делать будем? – спросил друзей Рудик. – Нельзя же всё так оставлять. – Может, нам самим поговорить с профессором? – предложила Кэтти.
– Ну, это только если ты, – Людик поднялся с дивана, потягиваясь. – Нас с Рудиком он не выносит по определению.
– Хорошо, – согласилась Кэтти. – В таком случае, разговор с её дядей – профессором Честертоном вы оба берёте на себя! И чем раньше, тем лучше! Например, завтра после обеда.
– Но завтра же театр! И ещё мы позаниматься хотели! – возмутился Людик.
– Ничего! – заявила Кэтти, – придумаете что-нибудь, потому что я буду разговаривать с профессором Краудом именно завтра – у нас пара Практической Магии как раз последним уроком. Попрошу его о дополнительном занятии лично для себя. Мол, что-то недопоняла. А там и заикнусь про Янну. Как бы ненароком. Так что будет лучше, если нашу дипломатическую миссию мы провернём одновременно!
– А если он назначит тебе занятие на вечер? – спросил Людик.
– Вряд ли, – ответила Кэтти. – Вечером они с директором идут обсуждать декорации к спектаклю. Князь-Таганский расписал план подготовки к спектаклю и вывесил возле Большого Зала. Вы что, не заметили? Всё с вами ясно, – вздохнула она, взглянув на лицо Людика. – Ладно, идите спать, – скоро свет уже погасят. Спокойной ночи.
Однако, на другой день ребята так и не поговорили с преподавателями. Приехал секретарь Магистериума месье Дженкинс, и на обеде некоторые преподаватели сидели с несколько встревоженными лицами.
– Что это с ними? – тихонько переговаривались друзья, и после обеда Янка, улучив момент, заскочила в кабинет Защитной Магии.
– Здравствуй, племянница! – обрадовался тот её появлению. – Что-то случилось?
– Привет, дядя Джон, – ответила Янка. – Вот именно за этим я и пришла к тебе – узнать, что случилось. Ты какой-то смурной. И профессор Чаттурджи тоже…
Честертон поманил её к себе.
– Заметили, да?
Янка кивнула.
– Да, от вас не скроешься, –  невесело усмехнулся Честертон. – Признаться, мы были весьма огорошены одной новостью, о которой…
Янка в ожидании смотрела на него.
– …о которой вам знать, вообще-то, не следует, – закончил Честертон, проводя рукой по пепельным волосам. – Хотя, с другой стороны…Великий Магистр болен, и это нас всех удручает.
– Как это «болен»? – не поняла Янка. – Это тот человек, которого показывали на экране в Солсбери, да?
– Да. И именно ему принадлежит идея открытия международных школ, в одной из которых мы сейчас находимся.
– А неужели его нельзя вылечить? – спросила Янка. – Или он чем-то серьёзным заболел?
– Да в том-то и дело, что вылечить можно было бы, если знать диагноз. Если понимать – какая болезнь подтачивает его здоровье. К сожалению, это до сих пор не известно.
– То есть, никто не знает, чем он болен?
– Да.
– И поэтому месье Дженкинс приехал сюда?
– Признаться, да.
– А что ещё он здесь делает?
– В смысле?
– Можно ведь было прислать письмо, или позвонить. – Янка удивлённо посмотрела на дядю. – Неужели месье Дженкинс приехал в Форествальд только для того, чтобы сообщить вам об этом?
– Да, ты права, – задумчиво произнёс Честертон, – Что-то ему здесь надо. Понять бы только – что именно…
В этот момент в кабинет Защитной Магии постучали, и в дверном проёме показалась фигура Крауда.
– Добрый день, Эсбен! – поприветствовал его Честертон.
– Не такой уж он и добрый, Джон, – ответил тот, казалось, игнорируя Янкино присутствие. – Тем не менее, не будешь ли ты так добр и не спустишься в лабораторию? Ландов уже там.
– Ах да! Точно! Благодарю, что напомнил!
Крауд ушёл, а дядя Джон, взял Янку за плечи и, подталкивая к выходу, тихо сказал:
– Надеюсь, информация о здоровье Великого Магистра не станет достоянием всей школы? Хотя…своим друзьям можешь сказать, – в любом случае, всё тайное когда-нибудь станет явным. Но… пусть тайна остаётся тайной хотя бы какое-то время. Договорились?
Честертон прикрыл дверь кабинета и отправился в подземелье, где находилась замковая лаборатория. Янка завернула на большую лестницу – Фрактус сказал, что подыскал для неё пару книжек про волшебные палочки и теперь ждал её в библиотеке.
Вообще, волшебные палочки алхимикам не полагались. Вот волшебники – другое дело – пользовались ими регулярно. Собственно, представить себе волшебника без волшебной палочки – настолько же нереально, как дракона в юбке. «Хотя, если предложить Энтони увидеть эту картинку на уроках визуализации, профессор Дхарьяни будет в восторге от его успехов», – размышляла Янка, пробираясь между полками к заветному стеллажу, на стене возле которого жил Фрактус.
– Здравствуй, Янна! – поздоровался с ней кот, когда она слегка подула на картинку, и лёгкий ветерок закачал на ней верхушки старых деревьев.
– Привет, Фрактус! Ну, что ты нашёл?
– «Сад Мерлина». Это про разные деревья и их свойства. Там посмотри – в третьей главе рассказывается, как правильно выбирать дерево для волшебной палочки.
– А где книжка стоит?
– Пара полок рядом с секцией, где вы учебники по природоведению брали.
– Понятно. А ещё что?
– Есть ещё «Изготовление магических артефактов. Начальный уровень». Но это тебе пока рано, конечно.
– Ничего не рано! – возмутилась Янка.
– Ну, смотри…третий поворот направо от нашего стеллажа. Прочитаешь – снова приходи. Мастер Галлз говорит, что скоро поступление будет – может, что новенькое появится.
Они ещё немного поболтали, и кот, грациозно скользнув в калитку забора, ушёл в дом. До начала театрального занятия их группы оставалось ещё минут тридцать, и Янка, у которой с утра першило в горле, решила зайти к доктору Тензину.
Кабинет их школьного врача находился в том крыле замка, где Магнус Туррис – Большая Башня примыкала к внешней стене, совсем рядом с Центральными Воротами. Янка подошла к полуоткрытой двери и постучалась. Ответа не последовало. «Может, доктор внутри, в помещении, где он хранит лекарства?» – предположила Янка и толкнула дверь.
– Доктор Тензин! – позвала она. Никто не ответил.
– Доктор! Вы здесь? – Янка постучала по столу у окна и подумала «Куда он запропастился?»  В нерешительности она топталась на месте, не зная, как ей поступить, как вдруг заметила на столе листок бумаги с каким-то текстом. Янка присмотрелась – точно! Это был рецепт, который доктор брал с собой на прошлых выходных, когда они собирали травы в долине! Янка знала, что нехорошо читать чужие записи, но любопытство взяло верх, и она пробежалась взглядом по написанному.
«Девятерной состав из трав», – прочитала Янка. «Щитовник, адиантум, бадан, барбарис, змееголовник…» – многие названия были совершенно незнакомы. С улицы послышались шаги. Кто-то приближался к дверям. И звук этих шагов отличался от спокойной походки доктора. Янка заметалась в поисках укрытия. Кроме ширмы, разделяющей кабинет, ничего поблизости не было, и Янка, юркнув за неё, присела, пригнувшись, между тумбочкой и больничной койкой.
Скрипнула дверь, и на пороге медицинского кабинета появился грузный человек, вытиравший пот со лба. «Уфф…жарко…», – пробормотал он, – «Проклятое солнце»! Он прошёл прямо к столу. Янка зажала рот ладонями, стараясь не дышать. К горлу подступило утреннее першение. В щёлку между створками ширмы она видела, как толстый человек деловито перебирал записи доктора, открывал и закрывал ящики стола. Она знала, кто это. Секретарь Магистериума обыскивал кабинет, явно ища что-то. Что-то очень важное. И никак не мог это найти. «Только не закашлять!» – думала Янка, а слёзы скатывались из глаз от напряжения. «Где же, где же?..» – месье Дженкинс цедил сквозь зубы, изредка поглядывая на настенные часы. Он явно торопился. Торопился и нервничал. Наконец, он выпрямился и, воскликнув: «Может, он забрал его с собой?!», торопливо выбежал за дверь. Янка прокашлялась и с трудом разогнула затёкшие ноги. Листок со списком трав она всё ещё сжимала в руках.
Что делать? Бежать искать доктора? Рассказать дяде Джону? Но тогда ей придётся признаться в том, что и она находилась в кабинете совершенно одна, и читала чужие записи! С другой стороны, фрау Шефферс видела эту бумагу, значит, написанное здесь не было какой-то тайной? В любом случае что-то подсказывало ей, что оставлять в кабинете листок, который, по всей видимости, и искал секретарь, было нельзя.
Засунув бумагу в карман, Янка помчалась в замок, где уже начиналось занятие в театральной студии. Пробравшись к Рудику, она шепнула ему: «Есть дело» и мельком показала ему листок. Ребята еле дождались конца занятия, на котором Князь-Таганский заставлял всех изображать то различных животных, то приём у короля, то птичий двор – все массовые сцены, которые нужны были по сценарию пьесы. В конце концов, получив задание расписать роль, которую бы каждый хотел играть в постановке, учащиеся с шумом вывалились в коридор и заполонили всю лестницу, торопясь на ужин в Большой Зал.
– Что если этот листок был причиной, почему месье Дженкинс сам приехал в Форествальд? Тогда это очень важно! – волнуясь, говорила Янка друзьям.
– На твоём месте я бы рассказал всё профессору Честертону, – задумчиво произнёс Рудик, в то время, как его брат в очередной раз перечитывал названия трав.
– Вы заметили, что здесь нет точного указания на количество? – наконец спросил он.
– Количества чего? – переспросила Янка.
– Ингридиентов, – сказал Рудик, беря в руки бумагу, – то есть, сколько частей каждой травы необходимо взять для лекарства. Это для рецепта.
– То есть, это не рецепт? – удивилась Янка. – А просто список трав, которые нужно собрать? Значит, не его искал Дженкинс? – разочаровано протянула она.
– Кто знает? – пожал плечами Рудик. – То, что секретарь обыскивал кабинет – это ни о чём не говорит. Может, он что-то забыл в кабинете.
– Но он пооткрывал все полки в столе! Не мог же он забыть что-то в вещах доктора?!
– А вдруг он что-то отдал доктору на хранение, и доктор положил его к себе в стол?
– Но он ничего не нашёл! Потому что там ничего не было! – воскликнула Янка. – И сто процентов: он искал этот листок!
– А ты уверена? – спросил Рудик. – Мне, конечно, этот толстяк тоже не нравится, но если ты придёшь к своему дяде и скажешь, что секретарь Магистериума обыскивает кабинет школьного врача… Тебе не кажется это обвинение смешным?
– И потом, откуда ты знаешь, что Дженкинс искал именно эту бумагу, а не какое-нибудь лекарство? – заметил Людик. – Может быть, доктор сам ему сказал зайти в кабинет и взять пузырёк. Например, от давления. Сейчас ведь жарко, а секретарь стройностью не отличается!
Все засмеялись, вспомнив раскрасневшегося от жары секретаря.
– Да ладно вам, – сказала Янка. – Всё-таки он – отец Маргарет. Лучше скажите,  что теперь делать?
– У тебя горло как? – посмотрел на неё Рудик.
– Побаливает. А что?
– Вот и иди к доктору Тензину, и незаметно оставишь у него листок. На подоконнике, например. А о том, что ты видела в кабинете – пока никому не скажем.

* * *
В конце июня Янка окончательно поняла, что ей необходима волшебная палочка – своя собственная. Школьные палочки, которыми они пользовались на занятиях Крауда, им выдавали редко, и только для работы в классе. Палочки плохо слушались учащихся Форествальда, что давало повод профессору Крауду со скептицизмом отзываться об их способностях к магии.
– А что он хочет от нас? – возмущался Людик. – В конце концов, я алхимик, а не волшебник!
Кэтти была с ним не согласна.
– Ты просто не чувствуешь её, вот и всё!
– Тебе хорошо говорить! У тебя бабушка – волшебница.
– Ну и что? У Янны тоже получается!
– Ещё бы кто объяснил мне – почему?!
И правда, друзья не могли взять в толк, почему они не могли справиться даже с простенькими школьными волшебными палочками, которые, казалось, слушались только Янку: предметы поднимались над партой, повинуясь её желанию, и холодная вода в стакане начинала бурлить, если Янка очень этого хотела. Одна беда была – в присутствии профессора Крауда все её способности куда-то улетучивались.
– Айюк, – сказала Янка, когда как-то вечером они пили чай в его кухоньке, – ты не знаешь, где можно достать дерево?
– Дерево? – удивился домовой.
– Ну…понимаешь, я хочу попробовать…эээ…сделать волшебную палочку…
– Вот как? – домовой встряхнул косичками, завивающиеся кончики которых норовили попасть в чашку. – Ты же алхимик!
– Ой, ну пожалуйста, только ты не начинай, ладно? – простонала Янка.
– А что такое?
– Меня все учат, кому не лень. «Ты – алхимик, зачем тебе магия?» А мне нравится, понимаешь? И получается вроде…
– Понимаю. Чего уж тут непонятного-то…Просто алхимики отличаются от волшебников…
– Да, я знаю, что алхимики приобретают какие-то способности со временем, в течение жизни, а волшебники обладают ими с рождения. Ну и что?! Может, у меня эти способности уже приобрелись?!
– Я скорее поверю, что ты не алхимик, – вдруг сказал Айюк.
– То есть как это? – поразилась Янка. – Почему?
– А вот так. Алхимикам, когда у них открываются все эти способности, не нужны волшебные палочки. Как, собственно, и некоторым особо выдающимся волшебникам. Вы уравновешиваетесь тогда по силе. Ты вообще палочку в руках держала?
– У нас есть школьные.
– Неет, – слегка досадуя, сказал домовой, – это совсем не то, – всё равно, что играть на скрипке, купленной в магазине, а не на мастеровом инструменте. Спроси своего друга-скрипача! Ты вообще пробовала когда-нибудь выбрать себе волшебную палочку?
– Нет. А надо выбирать?
– Конечно! Или, если человек знает как, то сам может сделать её.
– Я не знаю, но сделать хочу. В книжках же написано…
– Ты с деревом умеешь работать?
– Нет.
– А какую палочку сделать хочешь?
– Из рябины. Наверное, – нерешительно добавила Янка. – Или ореха.
– А её сердцевина из чего будет?
– А обязательно надо сердцевину?
– Желательно, если ты собираешься делать палочку европейскую. Шерсть единорога, или перо птицы какой-нибудь.
– Ну, восточную мне никак не сделать – там драгоценные камни нужны, – сказала Янка. – А где берут шерсть единорога?
Домовой только вздохнул.
– Тяжело с тобой. Ты вообще сможешь понять, что палочка получилась?
– Не знаю.
– Ладно, – вдруг решительно сказал Малыш Айюк. – Чтобы не было сомнений, надо проверить, кто ты больше – алхимик или волшебник. Если мы найдём хоть одну волшебную палочку, то это сразу станет понятно.
– Может, у профессора Крауда …эээ…позаимствовать? – предложила Янка.
– И сразу вылететь из Форествальда – нам обоим. Ты что?!
– Но ведь он даже не заметит, если это сделать ночью!
– Настоящий волшебник всегда заметит, если его палочкой пользовался кто-то другой. И уж поверь мне, профессор Эсбен Крауд – настоящий волшебник. Ладно. Что-нибудь придумаем.

* * *
Дни летели как листки календаря. Близилось полнолуние, и профессор Чаттурджи объявил двухнедельную практику астрономических наблюдений за ночным светилом, которая должна была завершиться грандиозным небесным представлением – в начале июля все готовились к полному солнечному затмению. Вообще-то затмение в тот год в Европе не наблюдалось, но в Большом Зале собирали какую-то хитроумную аппаратуру, позволявшую принимать видеосигнал с другого континента, где располагалась одна из международных школ.
Обычно каждое отделение поднималось на Большую Башню раз в неделю, около десяти вечера, а теперь приходилось постоянно таскать с собой блокноты, фиксируя положение заходящего солнца, основных звёзд и зарисовывать фазы луны. Остальные преподаватели тоже как сговорились, и учащиеся Форествальда изучали образы луны и солнца и на Истории Искусств, и на Поэтике, и на Мифологии. Даже профессор Честертон объяснял, как обезопасить себя во время полнолуний, затмений и прочих астрономических событий, связанных с бледным диском. Ко всеобщей лунной истерии не присоединился, разве что, профессор Крауд, который на вопросы коллег во время педсовета выразился в том духе, что с обрядами вызова Гекаты учащимся ещё рано знакомиться. На что директор примирительно заметил, что тоже сомневается в целесообразности изучения подобных ритуалов детьми одиннадцати – двенадцати лет.
Как бы то ни было, лунный диск постепенно истончался, и к исходу второй недели астрономического марафона, профессор Чаттурджи настроил-таки аппаратуру, и месье Кубера-Сан – завхоз Форествальда накрепко запер после ужина Большой Зал, повесив на дверь табличку «Не входить. Идёт запись», – ночью с американского континента должны были транслировать затмение.
Тем вечером Янка, сделав последние заметки в блокноте, с чистой совестью переписывала свои наблюдения в тетрадь по астрономии. Было не так поздно, когда она сидела в гостиной Бирюзовой Башни. Как только все ушли, она осторожно спустилась к башенному домовому.
– Ты чего не спишь? – поинтересовался тот.
– Да вот, надо по астрономии дописать работу. Мне бы книжку посмотреть, – там какие-то изображения были со звёздами, – может, найду что подходящее?
Малыш Айюк принёс манускрипт из своей комнаты и начал хлопотать у плиты. Янка, устроившись поудобнее на диванчике у окна, изучала картинки, изредка зацепляя взглядом непонятные буквы. Сколько раз она вот также сидела, склонившись над книгой, не в силах понять ничего. Но сегодня что-то изменилось – несмотря на то, что она не понимала ни слова, очерёдность написания букв начала звучать в ней как некие слова, неслышная речь. Янка всё глубже погружалась в это гипнотическое состояние, словно чей-то голос читал эту книгу вслух, и теперь Янка знала, что в ней написано.
Зашумел чайник, выталкивая из носика пар, и Янка разлепила глаза.
–  Я что, заснула? – спросила она с тревогой.
– Признаться, да, – ответил домовой, заваривая чай. – Мяту класть?
– Давай. Только немного.
Неясное состояние сна улетучивалось вместе с закипавшим чайником, и через несколько мгновений ясность и понимание содержания книги пропали окончательно.
В этот момент за окном скользнула какая-то тень. Янка вздрогнула:
– Айюк! Смотри! – она испуганно отпрянула от окна и придвинулась поближе к огню. – Что это?
Огромная тень накрыла проём окна, потом вдруг раздалось уханье, хлопанье крыльев, и покрытая перьями когтистая лапа уцепилась за каменный подоконник. Янка взвизгнула.
– Бубо! Бестолочь! Ну разве можно так! – заорал Айюк, размахивая полотенцем, которым собирался взять закипевший чайник. – У тебя же вход отдельный есть!
Огромная голова просунулась в окно, за ней показалось всё остальное тело золотисто-коричневой птицы.
– Кто это?! – Янка выглядывала из-за спины домового.
– Это?! – возмущался домовой, доставая с полки банку с консервами. – Это чудовище?! На, ешь! – Он поставил перед птицей миску с едой.
– Это что, сова? – спросила Янка.
– Нет, – ответил домовой. Таким рассерженным он ещё никогда не выглядел. – Это филин. Зовут Бубо Бубо.
– Как?!
– Бубо его зовут! Бу-бо! Только два раза. Но с него и одного достаточно.
Филин, искоса поглядывая на домового и взъерошивая перья, неспешно поглощал содержимое миски.
– Ладно, разбойник. Что ты там принёс? – вздохнул Малыш Айюк и отвязал от протянутой ему филином лапы тонкий свёрток.
– Это письмо? – испуг прошёл, и Янка уже с большим интересом рассматривала птицу. – Симпатичный. А погладить можно?
– Можно, – буркнул домовой, читая записку. – Но я сомневаюсь, что своим поведением он это заслужил.
Янка провела осторожно по золотистому оперенью птицы. – Мягкий, – сказала она. Филин пристально посмотрел на неё и негромко ухнул.
– Он здесь живёт? – спросила Янка.
– Да, в замке. А его приятель – у Шеферсов.
– Ты их знаешь? – поразилась Янка.
– Самих хозяев – не очень. А с их домовыми мы дружим. Иногда вот письмами перекидываемся. И знаешь, что пишут Тинг и Тордис?
– А кто это?
– Домовые Шеферсов.
– Ааа…и что они пишут?
– Что нам с тобой надо бы прогуляться.
– Ночью?! Куда?!
– В Хохдорф.
– Ни в какой Хорфдорф я не пойду! – решительно заявила Янка. – Мне завтра рано вставать!
–  А если я скажу, что мы нашли для тебя волшебную палочку?
Янка помедлила и потом спросила:
– А Хохдорф – это где?
– На окраине Чёрного Леса.
– А Чёрный Лес? Долго идти?
– Долго идти не придётся. Смотри, – и домовой, чтобы прервать поток Янкиных вопросов, откинул один из настенных ковров, за которым на каменной кладке был нанесён рисунок в виде уже знакомой буквы А с точкой наверху.
– Ты тоже умеешь переходить пороги? – удивлённо спросила Янка.
– Я? Нет, что ты!
– Но как же  мы тогда попадём…?
– Эээ…ну я тут позвал кое-кого…Ты ведь не будешь против?
– И кого ты позвал? – Янка в отчаянии опустилась на табуретку.
За дверью раздались шаги.
– Можно? – спросил высокий человек в серо-голубом плаще-мантии, входя на кухню.
– Директор? – Янка ошарашено смотрела на Магвелла. Потом перевела взгляд на домового.
– Так ты что, всё это подстроил? Специально?
– Янна, ну пойми, я же не мог…
– Айюк всё сделал правильно, – произнёс Магвелл. – Можно я присяду?
– Да, конечно, – с обидой сказала Янка, едва сдерживая эмоции.
– Айюк всё сделал правильно, – повторил магистр. – С одной стороны он не мог не помочь тебе, раз обещал. Верно? – Домовой кивнул.
– С другой стороны, – продолжил Магвелл, – он не мог допустить, чтобы с тобой что-то случилось.
– Почему это со мной должно что-то случиться? – буркнула Янка.
– Потому что Айюк Айкид умудрился найти такие палочки и в таком месте, что без посторонней помощи тебе не обойтись.
– Что? – переспросила Янка, глядя, как лицо домового заливается краской.
– Но почему именно Вы? Он мог бы рассказать дяде Джону!
– Я и рассказал, – наконец-то вымолвил домовой. – И о том, что ты палочку хотела делать, и о том, что боишься профессора Крауда, и о том, что не знаешь, почему у тебя проявляются эти способности к магии…И он решил посоветоваться с директором, потому что сам пойти не может.
– Почему?
– Он – твой родственник, – сказал магистр. – А это немаловажно.
– Никто из родственников не может сопровождать тебя сегодня в Хохдорф, – сказал Айюк, словно извиняясь. – Я и сам не знал. А когда узнал, то сразу побежал к профессору Честертону.
– А кто может сопровождать?
– Двое: один как Проводник, другой – как Хранитель, – ответил Магвелл. – Но, довольно слов. Янна, – обратился он к девочке. – Твой дядя знает, что я иду с тобой. Так что, ничего не бойся.
Янка недоверчиво молчала. Она и верила, и не верила магистру.
– Докажите! – наконец сказала она.
Вместо ответа Магвелл протянул ей запечатанный конверт, в котором лежал её золотой кулон на серебряной цепочке – ещё только приехав в  замок, Янка отдала его дяде Джону на хранение, чтобы не потерять.
Этого было достаточно. Янка повесила кулон на шею, сбегала в гардеробную, нашла там свой тёплый свитер и потом, подумав, набросила сверху шерстяную мантию (пусть и парадная, зато тепло). Вернувшись вниз, она застала магистра и домового, стоящими возле стены с вырубленным на ней рисунком в виде буквы А.
– Готовы? – спросил он.
Янка кивнула.
– Тогда держитесь крепче. – И он, коснувшись правой рукой камня, произнёс слова, открывающие пороги. Айюк ухватился за Янку, и они шагнули в свет – такой яркий по сравнению с темнотой окружавшей их ночи…
 
* * *
Они оказались на берегу широкой реки, в медленных водах которой отражались яркие звёзды. Ночь была безлунной. Прохладный ветерок гнал волны. Янка поёжилась и плотно застегнула мантию.
– Нам туда, – Малыш Айюк указал на гряду холмов, спускавшихся к реке. На плоской вершине одного из них, будто срезанной ножом, сквозь высокие деревья белели стены какого-то дома, обнесённого изгородью. Когда они подошли ближе, можно было разглядеть и колодец, и калитки в заборе, – к вершине холма с разных сторон вели три тропинки – со стороны темнеющего леса, от каменистых кряжей и от реки, откуда поднимались сейчас обитатели Форествальда.
Они шли уже минут двадцать, а дом на холме не становился ближе. Когда это стало совсем очевидно, домовой остановился, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:
– Забыл!
– Что забыл? – спросила Янка.
Айюк молча залез в карман своей курточки и вытащил из него листок бумаги, в котором Янка узнала письмо, принесённое золотистым филином, и внимательно его просмотрел. Передав письмо Магвеллу, домовой достал абсолютно чёрное пёрышко, кусок хлеба и спичечный коробок.
– Это ещё зачем? – удивилась Янка.
– Смотри, – остановил её магистр.
Домовой встал посреди дороги, взял в одну руку хлеб, посыпав его солью из коробка, в другую – чёрное перо и начал приговаривать:
Куры серы, куры рябы,
Куры чёрны, куры белы,
Ночники, ночники
Утренние, вечерние,
Ночные, полуночные,
Денные, полудённые,
Возьмите хлеб-соль,
Пустите домой!
После чего раскрошил на дороге хлеб, вытянул руку с пером и подбросил его в воздух. Лёгкий ветерок подхватил его и унёс, кружа в сторону дома.
– Теперь можем идти! – радостно сообщил домовой.
– Это заговор, да? – спросила Янка.
– Ага, – веселился домовой. – Первый раз его читаю. Должно сработать, верно, господин директор?
Магвелл утвердительно кивнул. Теперь они шли по просёлочной дороге, и приближались с каждым шагом к дому. Наконец, они остановились у ворот. 
– А кто здесь живёт? – спросила Янка.
– Та, что имеет много имён, – загадочно ответил магистр.
– Величайшая из великих, – прошептал домовой, вглядываясь в тёмный двор. В доме было темно и тихо. Они подождали ещё немного.
Неожиданно залаяли собаки, дверь распахнулась, в окнах зажёгся свет, и в дверях показалась маленькая девочка, примерно одних лет с Янкой.
– Проходите, проходите! Не стойте на пороге! – воскликнула она, тряхнув двумя тоненькими светлыми косичками, торчавшими в разные стороны.
Домовой толкнул створку ворот и робко вошёл во двор. За ним последовали остальные. Несколько собак обступило их, громко лая. Девочка цыкнула на них, подождала, пока гости зайдут в дом, и прикрыла дверь.
 «Это и есть Величайшая из великих?» – думала Янка, разглядывая обстановку и хозяйку. «Но ведь это такая же девочка, как и я! Она что, одна здесь живёт?»
– Замёрзли наверное? Садитесь ближе к огню! – маленькая хозяйка усадила молчащих в нерешительности гостей за большой деревянный стол и начала расставлять перед ними чашки. Магистр сделал протестующий жест:
– Не стоит беспокоиться, моя… – но договорить не успел, – девочка взглянула ему в глаза, и магистр оборвал свою фразу на полуслове.
– Разрешите мне..? – Малыш Айюк подскочил к девочке, держась, однако, от неё на почтительном расстоянии.
– Не разрешу! – шутливо засмеялась та.
– Но я же домовой! И мой долг – служить хозяевам! – выпалил Айюк и сам, казалось, опешил от своей смелости.
– Ну хорошо! – согласилась девочка. – Блинчики испечь сможешь? Тесто затворено – в кадушке стоит.
Айюк принялся за кухонные хлопоты так, будто боялся, что это поручение у него могут отобрать. Тем временем Магвелл вскочил, отодвинул пустой стул и, как настоящий джентльмен, помог девочке сесть за стол. Янка взирала на всё происходящее в немом удивлении – никогда она ещё не видела магистра и домового в таком странном состоянии. Нет, конечно, дядя Джон подавал ей руку, когда она спускалась с лестницы, например, ухаживал за ней, даже называл её «принцессой», но чтобы магистр Магвелл, один из величайших алхимиков вёл себя как…– Янка не могла даже подобрать сравнения.
– Давно не виделись, господин магистр! – девочка улыбнулась Магвеллу. – Да Вы присаживайтесь, присаживайтесь! Сегодня можно без церемоний!
Магистр послушно сел.
– Как здоровье Вашего брата? – спросила его девочка с заботой в голосе.
– От Вашего взора не укроется ничего, – магистр склонил голову. – Он очень болен.
– Скоро всё изменится. Не печальтесь, магистр!
Магвелл с тревогой и надеждой поднял глаза на маленькую хозяйку. Та легонько кивнула ему.
– А тебя как звать? – наконец обратилась девочка к Янке, которая уже освоилась в этой странной обстановке.
– Янна, – ответила она и машинально спросила: – А тебя?
Краем глаза Янка заметила, как Айюк замер возле своих сковородок, и как выпрямилась спина магистра.
– А Вас? – поправилась она…
– Ох, запугали совсем ребёнка! – по-взрослому рассудительно сказала девочка и засмеялась. – Давайте обойдёмся сегодня без церемоний! Вы же мои гости! Ты откуда будешь?
– Из России. Только мы к Вам из Форествальда приех…пришли.
– Из Форествальда? Хорошее место, – девочка подперла рукой подбородок. – Давно не была там.
–  Простите, – магистр вскочил со своего места, – конечно же…как Вам будет удобно по времени и..!
– Ох, магистр, раз уж Вы поднялись, поможете с блинами? – девочка указала в сторону домового – там творог для начинки, мёд и варенья разные тоже. Посуда – в шкафчике. Найдёте?
– Меня Маша зовут, – сказала девочка доверительно, когда они остались за столом одни. – У нас щенки родились. Хочешь посмотреть? И она, крикнув «Мы сейчас вернёмся!», – потащила Янку через коридор в пристройку – сарайчик, где хранились дрова и сено. Там, в окружении высоких поленниц стоял деревянный ящичек, в котором большая пятнистая собака, такая же, как Арки у Шеферсов, вылизывала четверых щенков. Рядом в загородке стояла корова, и наверху на насесте квохтали сонные курицы.
Девочки склонились над щенками.
– Какие милые! – восхитилась Янка. – У них уже есть имена?
– Пока нет. Они же маленькие ещё. Вот подрастут, тогда и придумаем.
– А ты одна здесь живёшь? – Янка решила задать вопрос, долго вертевшийся на языке.
– Обычно нет, но пока  – да.
– И тебе не страшно?
– Неет! – засмеялась девочка. – Кто сюда придёт-то?
– Ну да, – сказала Янка. – Мы вот шли-шли, а дойти не могли. Пока Айюк – ну, домовой – он в нашей башне живёт, – не прочитал какой-то заговор…про куриц, кажется…и только потом до твоего дома дошли.
– А зачем вы ко мне шли? – спросила удивлённо девочка.
– А я думала ты знаешь, – Янка в недоумении посмотрела на неё. –  Мне сказали, что здесь есть волшебные палочки…это правда?
– Вообще-то да…а зачем они тебе?
И Янка рассказала и про уроки магии, и профессора Крауда, и про её желание сделать палочку, и как Айюк согласился ей помочь, но потом что-то у него пошло не так, и он рассказал всё дяде Джону, а тот пошёл советоваться с директором, и про филина, который её напугал...
– А потом мы пришли сюда…– закончила Янка свою историю.
– То есть, ты просто хочешь понять, кто ты?
– Да. Но у меня нет волшебной палочки, чтобы проверить к кому я больше отношусь: к волшебникам или алхимикам?
– Ух! Так бы сразу и сказала! Пойдём! – девочка подвела Янку к дальнему углу сарайчика. Там, на столике возле маленького окошечка, среди всевозможных ножичков, свёрл, деревянных стружек, баночек с клеем и краской, лежали палочки.
– Выбирай! – просто сказала девочка.
– То есть? – не поняла Янка.
– Выбери, которая тебе нравится.
– Это волшебные палочки? – решила уточнить Янка.
– Нет. Пока их не выбрали, это просто палочки, – объяснила девочка. – Но если хочешь понять, кто ты, тебе надо выбрать одну из них. Какая тебе больше нравится?
– Ну ладно…– согласилась Янка. Она оперлась о край столика и медленно вела пальцем над палочками. Через какое-то время она спросила:
– А если мне ни одна не нравится?
– Ты уверена?
– Да! Они…неживые какие-то…вот эта – красивая, и с резьбой, а какая-то холодная. А вот эта, – Янка указала на крайнюю, – это пустая, а возле неё – как будто спит…
– А вот эти? – девочка подняла с пола несколько упавших палочек и протянула гостье. Янка помедлила и взяла одну.
– Взмахни! – посоветовала Маша.
Янка взмахнула. Поток тепла полился из центра её ладони, прошёл сквозь палочку и вырвался из неё золотисто-розовым сиянием. Мамин кулон начал нагреваться, звенеть, и воздух наполнился цветочным ароматом.
– Ух ты! – воскликнула Маша. – Здорово!
– Держи, – Янка протянула ей палочку.
– Не-не-не! – замотала головой девочка, – она теперь твоя!
– Моя?
– Ну да! Смотри! – и она взмахнула палочкой. Ничего не произошло. – Видишь?
Янка взяла у неё палочку обратно, и взмахнула. Сарайчик вновь осветился золотисто-розовым сиянием.
Они вернулись в дом, где их уже ждал поздний ужин, – Айюк отменно пёк блинчики…

* * *
– Значит, моя племянница – не алхимик? – Джон Честертон внимательно вглядывался в лицо магистра, ожидая ответ.
– Почему? Алхимик! – задумчиво произнёс Магвелл.
– А палочка?
– У девочки определённые способности к волшебству, к магии, – если хочешь. Но она – алхимик. Не знаю пока, как такое может быть, но в ней сочетается и то, и другое. А учитывая её воспитание в среде обычных людей, можно сказать, что перед нами – совершенно уникальный случай.
– А что говорит … Вы сами знаете, кто…?
– Она? – магистр улыбнулся, – Говорит, что всему – своё время. Как всегда, впрочем, – добавил он.
– А какая Она? – с интересом спросил Честертон.
– Ну, я так понимаю, для всех – разная. Вашей племяннице, Джон, она, судя по всему, предстала в виде сверстницы. Для домового – как хозяйка, – на обратном пути он почему-то сравнивал Её со своей бабушкой…
– А для Вас, магистр? Кого видели Вы?
Магвелл посмотрел на своего друга и тихо сказал:
– Ту, что имеет тысячу лиц и рассматривает звуки мира…


– ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ –
У Лукоморья дуб зелёный…

На другое утро Янка проснулась легко, несмотря на то, что вернулись они в замок глубокой ночью. После завтрака она хотела отдать дяде Джону мамин подарок, но тот не взял, сказав, что, наверное, есть смысл носить ей кулон постоянно. По пятницам последним уроком (если не считать вечерне-ночную астрономию), было спортивное занятие у Вольфирии Садовски, на котором все гоняли в футбол. Быстрее всех передвигалась сама мадам тренер, появлявшаяся на разных концах поля едва ли не раньше, чем там оказывался мяч. После игры обе команды повалились на траву за воротами.
– Она нас загоняет совсем! – заныл Людик. – Это не Вольфирия, а Валькирия какая-то! – со столь ценным замечанием Людика одноклассники не могли не согласиться.
Янка незаметно попыталась поправить кулон, съехавший на спину.
– Что это у тебя? – тихо спросил Рудик.
– Мамин подарок.
– Можно взглянуть?
– Да, конечно, – Янка протянула ему цепочку. Рудик внимательно изучил украшение. Потом вытащил из-за ворота свою цепочку с кольцом и протянул Янке.
– Смотри.
– Тут рисунок какой-то? – Янка подняла глаза на друга.
– Это кольцо – печатка. Его дают наследникам нашего дома.
– А что этот символ означает? – Янка провела пальцем по гравировке. На овальном золотом основании был отлит треугольный щит и надпись на латыни.
– «Наследник»? – прочитала она.
– Да, – пояснил Рудик. – А щит означает покровительство.
– Ааа….понятно.
– Рудольф у нас теперь вроде как наследный принц, – сказал ей Людик, когда они поднимались в замок. – И по-моему, это плохо на нём сказывается.
– Почему?
– Потому что он и до этого-то зануда был страшный, а теперь чересчур ответственный.
– Так может, это и хорошо?
– Ох…тебя же он не достаёт: «Людик, убери одежду!» или «Людик, сложи свои учебники!»
– Зато в комнате порядок, да? – засмеялась Янка.
– Да…это точно! – и Людик пнул подвернувшийся под ногу камешек.
После обеда Янка нашла дядю Джона. Они поднялись в Башню Магии, где у профессора Честертона находился кабинет. Сев на парту, Янка достала из сумки волшебную палочку, и пока она, болтая ногами, рассказывала о своих ночных приключениях, профессор Честертон крутил палочку в руках.
– Да…занимательная история, – задумчиво произнёс он наконец. – И как только вашему домовому пришло в голову найти для тебя именно такого мастера?...Да уж…
– Ты знаешь, дядя Джон, магистр Магвелл и Айюк как-то странно себя вели…там, в Хохдорфе.
– А что такое?
– Айюк ринулся сразу по хозяйству помогать, а магистр всё время говорил с девочкой, как будто оправдывался перед ней. И даже пригласил её к нам приехать.
– К нам?
– В Форествальд.
– Даже так? Ну-ну…, –  Честертон удивлённо усмехнулся.
– Ты не знаешь, почему они себя так странно вели?
Вопрос, казалось, застал Честертона врасплох.
– Ээээ…не…нет, не знаю, – сказал он.
– Ммм…ну ладно, – согласилась Янка.
– Слушай, Янн, по поводу этой палочки…– начал Честертон.
– Да, дядя Джон.
– Ты бы открыто пока не пользовалась ею?
– Почему?
– Потому что расспрашивать будут. В этом замке есть всего несколько настоящих палочек. А тебе на занятиях профессора Крауда достаточно будет учебных, так что…
– А можно я буду самостоятельно дома с ней заниматься?
– Самостоятельно?
– Да – нам же профессор Крауд задаёт домашние задания.
– Ох, Янна, сдаётся мне, что ты что-то недоговариваешь! Неужели ты будешь практиковать только то, что вам задано?
В очередной раз столкнувшись с проницательностью своего дяди, Янка подумала, что лучшая защита – это нападение, и как можно более беспечно, спросила:
– А что такого, если я буду изучать что-то сверх программы?
– А то, дорогая моя племянница, что пока мы не поймём, что пробудило в тебе склонность к волшебству, что, как ты знаешь, не свойственно алхимикам, особенно в твоём возрасте, я не разрешаю тебе использовать твою волшебную палочку для экспериментов.
– Но ведь есть же книги, и там всё написано!... – начала было Янка…
– Вот именно, что в книгах «написано»! Просто написано! Без учителя буквы мертвы! Человек может прочесть тысячу книг, но без того, кто вложит ему в руки волшебную палочку, смычёк, или карандаш, или оружие, да что угодно! – без учителя можно наделать столько глупостей!... – Янка ни разу ещё не видела своего дядю таким взволнованным.
– Ладно! Я поняла! – после небольшого молчания сказала она. – Ты можешь меня научить?
– Чему?
– Как обращаться с волшебной палочкой?
– Я? Нет.
– Почему? Ведь ты же говорил, – тогда у нас дома, на кухне, что если я буду учиться, ты будешь учить.
– Я не имел в виду работу с палочками.
– А кто тогда может?
– Профессор Крауд.
– Неет! – возмутилась Янка. – Почему он?!
– А почему нет? Он – выдающийся волшебник. Почему ты недолюбливаешь его?
– Потому что…потому что я его боюсь, – выпалила Янка и отвернулась.
– Глупости какие!
– Это не глупости! – Янка начала хлюпать носом, – Ты не понимаешь!
– Ну да… конечно, я не понимаю… куда уж мне… – Честертон замолчал.
Прошла минута, другая. Наконец, Янка не выдержала и ткнулась в плечо Честертона.
– Ну что ты, Янн, ну прекрати…– дядя Джон гладил её по голове, пытаясь успокоить.
– Я при нём ничего делать не могууу, – всхлипывая, подвывала Янка, – у меня ничего не получается! У всех получается, даже у Спайтела, а у меня – нет! Ну почемууу?!!!!
– Может, потому, что ты не воспринимаешь профессора Крауда как своего учителя? – задумчиво предположил Честертон.
– Как это? – Янка посмотрела на дядю и всхлипнула.
– Ну расскажи мне, какой он для тебя? Каким ты его видишь?
– Он всё время в чёрном ходит. Взгляд страшный.
– Может, просто строгий?
– Может, строгий, – согласилась Янка, – он не любит Максимильяновичей. А Люк Спайтел у него в любимчиках. Ещё он придирается по пустякам, письмо взял у меня с парты однажды….
– Какое письмо? – удивился Честертон.
Янка поняла, что чуть не проговорилась.
– Да…так…эээ…Рудику родители написали…
Ой, как нехорошо было врать! Врать вообще было неправильно, и Янка прекрасно понимала, что дядя Джон знает, что она говорит неправду, и от этого стало так противно, что захотелось поскорее уйти.
– Ладно. Я пойду тогда? – спросила она.
– Да, конечно! Но как мы всё-таки поступим с профессором Краудом? Мне поговорить с ним?
Янка развернулась у двери:
– Поговори, – и, махнув рукой на прощанье, побежала к себе.
Честертон выглянул в окно. На улице начинал накрапывать дождик. Серые тучи нависали над Форествальдом, и только над дальним краем долины небо сверкало безоблачной синевой…

* * *
Философию и мифологию вёл профессор Альберт Давыдович Готтенлорд, который также курировал обитателей Изумрудной Башни. Лекции Альберт Давыдович читал всегда тихо – так, что приходилось прислушиваться, поэтому на его занятиях всегда царила настолько необычайно густая тишина, что казалось, даже мухи и оводы, залетавшие в открытые окна, вязли в ней и впадали в сонное оцепенение, жужжа под потолком. Он даже передвигался едва слышно, – так, что однажды напугал самого завхоза, когда входил в подсобное помещение за мелом. Вот потому ученики Форествальда и прозвали его ;льбертом Тихим, а коллеги-преподаватели, а вслед за ними и весь замок, изредка величали Готтенлорда «Наш Тишайший». Он об этом знал и не обижался.
Задавал ;льберт Тихий немного, спрашивал учеников нечасто, поскольку долгие годы преподавал в крупном учебном заведении где-то недалеко от Финляндии. Это, однако, так и не научило его понимать занятость учащихся другими интересами, отличными от его философии и мифологии. Но он умел находить компромисс, поэтому в начале июля предложил написать сочинения, которые, как он выразился «при условии грамотного раскрытия темы, могли бы заменить устный экзамен по одному из его предметов».
– Ты какую тему возьмёшь? – спрашивали друг друга учащиеся Форествальда, когда профессор объявил об этой альтернативе экзамену.
Кэтти Двайер подсела к Янке во время обеда.
– Есть идея вечером собрать военный совет и выбрать один из предметов, к экзамену по которому будем готовиться все вместе, а по второму каждый будет писать реферат нашему Тишайшему.
– Отличная идея! – одобрил Людик. – Где сбор?
– По отделениям встречаемся в гостиных.
Ребята из Магии Музыки собрались у них – в Бирюзовой Башне.
– Тишина! Пожалуйста, тихо! – Кэтти звонила в колокольчик, любезно предоставленный ей домовым.
– Итак, мы должны обсудить сейчас очень важный вопрос. Слово предоставляется Ирвину Плэнкси.
С одного из диванчиков под аплодисменты поднялся невысокий мальчик с совершено белёсым цветом волос. Ребята его хорошо знали, – Ирвин был флейтистом и, несмотря на своё хрупкое телосложение и очки, постоянно сползавшие на нос, отлично играл в футбол и был капитаном команды их отделения.
– Кхм, кхм, – очень серьёзно откашлялся он и обратился к собравшимся, явно пародируя профессора Готтенлорда.
– Дорогие друзья! Можно сказать, коллеги! – в гостиной раздались смешки.
– Мы с вами стоим перед большой философской проблемой под названием «быть или не быть». И вот в чём вопрос… – Ирвин поправил очки, грозившие свалиться с носа. – Альберт Тишайший предложил нам всем написать реферат по одному из его предметов: философии или мифологии. Заметьте, – только один! И проблема в том – какой?
– А почему это проблема? – выкрикнула с места Дана Гроув – соседка Янки по комнате.
– А потому, дорогая Дана, что я, например, не смогу написать целый реферат по философии, потому что хоть нам Альберт Тишайший и преподаёт только основы столь важной в жизни каждого алхимика науки, честно признаюсь, у меня в голове все его логические цепочки никак не усваиваются: это так-то, потому что так-то, а следовательно эдак…
– А что, по мифологии легче что ли?
– Да!
– Почему? – раздались голоса.
– Потому что…помните, что Альберт сказал? «Тему придумываете сами»! А это значит, что можно выбрать такую тему, которая близка каждому из нас.
– А философия?
– А философию зубрить надо.
– Эээ, я не согласен! – с места встал Паулус Хазелдин, с тетрадей которого списывали многие заснувшие ненароком на занятиях профессора Готтенлорда. – Я вот, например, по философии всё понимаю. Мне зубрить не надо.
– Понимать-то, мы тоже понимаем, – сказала Кэтти, – и даты можно тоже запомнить как-нибудь. А ты попробуй раскрыть тему по философии так, чтобы не просто списывать с книжек, а чтобы самому интересно было!
– Никогда не мог понять, почему Альберт Тихий и мифологию, и философию ведёт? – шепнул Людик своим соседям, – это же совершенно непохоже одно на другое!
– Поэтому, – слово вновь взял Ирвин Плэнкси, – нам и нужно выбрать: что мы будем сдавать как экзамен (готовя и уча билеты все вместе), а что – как сочинение на тему по выбору. Ваши предложения?!..
Началось бурное обсуждение. Янке очень нравилась мифология – она ощущала себя там, как рыба в воде, а вот философия – это был, действительно, «тихий» ужас. Она никак не понимала – зачем знать умные мысли других людей, если ей и со своими-то не всегда разобраться удаётся. А когда им в библиотеке доводилось пролистывать книги по этому жутко запутанному предмету, на Янку даже простое пребывание возле полок с философской литературой навевало тоску. Всё написанное в этих фолиантах казалось безжизненным и абсолютно непрактичным.  Другое дело такие предметы как Природоведение, Медицина, теории Алхимии и Магии, Мистицизм Звука – всё это было нужным и хотя порой сложным, но понятным и применимым в жизни! А философия… Нет, Янка не любила умствования и определённо не хотела ни писать работу по философии, ни сдавать экзамен.
– Янна, Янна! – кто-то окликнул её. – Янка обернулась. Малыш Айюк протянул ей записку, в которой дядя Джон сообщал ей, что после ужина будет присутствовать на обсуждении декораций к спектаклю, как и профессор Крауд, с которым он уже переговорил. У Янки замерло сердце.
– С тобой всё в порядке? – озадаченно осведомился Айюк.
– Да…я только…ребята, я к себе наверх, ладно? Если голосовать будут, скажите, что я по мифологии сочинение писать хочу. А философию Готтенлорд пусть сам себе сдаёт.
Янка, извиняясь, торопливо, вышла из гостиной и помчалась к себе наверх. Сердце билось учащённо. «Как? Сегодня? Буквально через час-другой она будет разговаривать с Краудом, и, скорее всего, придётся показать ему свою волшебную палочку?» – Янка упала на кровать, положила на живот подушку и стала раскачиваться на кроватных пружинах. «Я не волнуюсь. Я спокойна. Крауд – хороший человек. Крауд – хороший волшебник… Надо подумать у чём-то другом… Надо подумать… надо переключиться…» 
В окно забарабанил дождь, и Янка, слушая его ритм, незаметно для себя отключилась. То ли были тому виной усталость и волнения последних суток, то ли оградительные поля, изменённые Честертоном и Магвеллом и усиливавшие её защиту, но Янка заснула мгновенно. Когда Кэтти и Джилли пришли с собрания к себе, они обнаружили Янку, спящую с открытым ртом и с подушкой на животе.
– Янна! Эй! Ты спишь? – Кэтти потрясла Янку за плечо.
– Да. Что? Я уснула?
– Похоже на то. Решили экзамен сдавать по философии.
– Здорово…
– Ужинать идёшь?
– Угу.
– Тебя ждать?
Тут Янка проснулась окончательно.
– Нее, не ждите. Я пока соберусь…– Нужно было незаметно спрятать в кармане куртки палочку. Дождавшись, пока она останется в комнате одна, Янка открыла сундук, на дне которого лежала завёрнутая в носовой платок, она. Янка взяла её в руки и взмахнула. Как же философия была далека от этого золотисто-розового света, вырвавшегося из палочки! Как далёк был их серый город и заводские трубы, коптившие грязью небо. Что могло сравниться с этим чистым светом, от которого даже кулон, подаренный ей мамой, начинал звенеть и источал чудесный цветочный аромат?! Янка легонько тряхнула палочкой, и свет погас. Спрятав на самое дно сундука золотой кулон (пусть хоть это останется её тайной), она уже собиралась закрыть крышку сундука, но какая-то книга, заваленная одеждой, привлекла её внимание. Достав её, Янка прочла: «А.С.Пушкин. Сказки».
Перепрыгивая через лужи  кутаясь в мантию, Янка бежала под дождём в Большой Зал замка на ужин, уже зная, о чём она напишет в сочинении по мифологии, и ощущая, что уже не боится профессора Крауда.

* * *
Пока домовые сновали по Большому Залу, готовя его для просмотра декораций и спецэффектов, без которых такой волшебный спектакль как «Чёрная Курица», оказался бы совершенно блёклым, Янка и Честертон подошли к профессору Крауду, обсуждавшему что-то с директором школы.
– Разрешите вас побеспокоить, магистр, профессор? Эсбен, у нас есть минут пятнадцать-двадцать до начала. Может, пройдёте ко мне в кабинет? Там всё и обсудите?
– Зачем так далеко? – удивился Магвелл. – Можете воспользоваться моим кабинетом – всего-то выше подняться.
– Пойти с тобой? – шепнул Честертон.
– Нет, спасибо. Я сама справлюсь, – также шёпотом ответила ему Янка.
Она поднялась вслед за Краудом по широкой центральной лестнице замка на второй этаж и вошла в кабинет директора, который внутри был похож одновременно и на библиотеку, и на лабораторию, и на небольшой зал для приёма гостей, и на уютную комнату отдыха.
– Хорошо, – сказал профессор Крауд, едва они расположились у камина, в котором волшебник, одним мановением руки развёл огонь, – вечерело, и в каменных стенах становилось зябко. Янка поёрзала в кресле.
– Итак, Янна Ордина, профессор Честертон сообщил мне, что в Вас вдруг проявился интерес к моим занятиям и склонность к магии (в чём мне, как ни странно, не удалось убедиться ни разу). Более того, Ваш дядя утверждает, что у Вас есть волшебная палочка, и Вы хотели бы научиться благородному искусству владения сим предметом. Я правильно понимаю?
Янка кивнула.
– Что ж, – не будете ли Вы столь любезны продемонстрировать мне его?
Янка вытащила из потайного кармана мантии платок с завёрнутой в него палочкой.
– Очень мило. Вы позволите? – Крауд взял палочку в руки и стал внимательно её изучать.
Янка наблюдала за профессором. Нет, пожалуй, он даже не строгий. Только кажется таким. В какой-то момент он даже показался Янке очень усталым человеком. Складки на переносице, тонкие морщинки в уголках глаз – бездонных холодных глаз…Янка вдруг поймала себя на мысли, что уже невесть сколько времени смотрит прямо в глаза Крауду. Она моргнула.
– Очень интересный экземпляр, – произнёс профессор, возвращая палочку Янке. – Где Вы её приобрели, если не секрет?
Янка понимала, что даже если это и являлось бы секретом, то для профессора Крауда – ненадолго,  поэтому призналась.
– В Хохдорфе, профессор. Возле Чёрного Леса.
– Вот как? – Крауд задумался. – И как давно она у Вас?
– Со вчерашней ночи, сэр.
– Со вчерашней?...Значит, Вы видели..?
– Кого? – не поняла Янка.
– Кто дал Вам эту палочку?
– Девочка из домика на холме, – ответила Янка, – и добавила: – Сэр.
– Девочка?! – Крауд едва сдержал своё удивление.
– Да, сэр. Она сказала, что её зовут Маша.
– Маша? – услышав это имя, профессор едва не рассмеялся. – Просто Маша?
Янка промолчала.
– Взмахните ею, – попросил Крауд, указывая на волшебную палочку.
Когда золотой свет разлился по кабинету директора, и усилился, отражённый зеркалами и витражами, Крауд протянул руку и окунул её в сияние.
– Да, Янна, если бы Вы знали, Кто на самом деле одарил Вас этим замечательным подарком…
– Кто, профессор?
Крауд внимательно посмотрел на Янку.
– У Неё тысячи имён и тысячи образов. И в Вашем случае даже не важно, какое имя Она выбрала, чтобы представиться Вам, в каком облике предстала, а в том, зачем Она подарила Вам палочку, – такую, что многие великие волшебники отдали бы за неё даже часть своей жизни.
Янка испуганно и недоумённо смотрела на Крауда. Они оба молчали.
– Вы будете моим учителем, профессор? – еле слышно выдавила из себя Янка.
– Я буду учить Вас, – кивнул Крауд и добавил, – хотя бы для того, чтобы Вы не наделали глупостей.

* * *
Князь-Таганский ещё в начале июля утвердил актёров на роли. Список вывесили у входа в Большой Зал. Роль главного героя – мальчика Алёши досталась Люку Спайтелу.
 – Что за несправедливость! – возмущался Людик. – Почему этот пустоголовый получает самое лучшее, а мы с Рудиком изображаем каких-то старушек!
– А знаете, кто будет играть Чёрную Курицу? – спросила их Кэтти, вытягивая шею над толпой, старясь прочесть, кого назначили на остальные роли.
– Кто?
– Манан Чаттурджи.
– Что за бред? – не выдержала Янка. – Это же просто издевательство! А короля? Короля кто играет?
– Вообще-то я играю, – Гарольд Фергюсс неловко топтался рядом.
– Ты?! – не поверил Людик.
– Я что-то пропустил? – к ребятам подбежал запыхавшийся Рудольф.
– Да, братец. Фергюсс будет играть короля.
– О! Правда?! – восхитился Рудик, и, схватив руку приятеля, затряс её, – Гарольд, поздравляю! Если что надо будет – обращайся, расскажу.
– Спасибо, Рудольф! Мне как раз непонятен один момент, когда король входит в зал и надо развернуться у трона и…
Рудик увлёк Гарольда на улицу и где-то под деревьями начал объяснять тонкости придворного этикета.
Людик хмыкнул и стоял теперь потерянный. Янке стало жаль его.
– Людик, – сказала она, – помнишь, в Лондоне ты обещал со мной позаниматься? Фортепиано. У тебя сейчас есть время?
Людик кивнул.
– Да, пойдём. А ты расскажешь мне ещё про свой город?
Так у них и повелось. Людик занимался с ней фортепиано и немного языками, а Янка рассказывала ему про свою страну, про дачу, где у них росли яблони, про их город на двух реках, про мост длиной в километр, про леса, где много грибов и малины.
– Знаешь, – сказала она однажды своему другу, – я вот столько уже городов видела, а небо везде разное. И нет его такого, как у нас – там высоко-высоко плывут облака, и отражаются в большой реке. А когда солнце сияет над водой, она становится как жидкое серебро, а ночью лунный свет прокладывает дорожку.
– Красиво у вас…– вздыхал Людик, – столько простора. А здесь в Европе всё ровно, всё за заборами. В Лондоне мы гуляли где-то в пригороде. Там поле окружено живой изгородью – кустами ежевики. Такая крупная! Спелая! Я хотел съесть, а мне говорят нельзя, чужое. Что за ерунда! Она же пропадает! Там никого нет!
– Не знаю, – пожала плечами Янка, – я бы попробовала.
– Вот и я…попробовал. Убежал вперёд и наелся! – ребята засмеялись.
Вообще, занятия с Людиком Янке очень помогли. Во-первых, руки перестали быть такими «корявыми», как выразился её друг-пианист, когда впервые увидел, как Янка играет. Во-вторых, она наконец-то освоилась с правой педалью рояля, которая продлевает звук. И теперь Янка могла долго сидеть за инструментом, вслушиваясь в смешения звуков, рождавшиеся под её пальцами. Больше всего ей нравилось играть «Андантино» Хачатуряна. До-соль – падало как капли, в левой руке грустно покачивались терции, и Янка плыла вслед за музыкой, где каждое созвучие имело свой характер, каждый изгиб мелодии словно говорил о чём-то, а сама музыка погружала в неведомый мир, где всё сверкало, как драгоценные камни. Людик слушал, прислонив голову к стенке рояля, вздыхал, потом написал письмо родителям, и ему прислали второй экземпляр, где он делал какие-то пометки, и ещё кое-какие ноты для ансамбля. Так что теперь они с Янкой частенько играли в четыре руки.
  Когда же начались занятия с профессором Краудом, Янка стала замечать, что не только музыкальные звуки, но и обычные слова стали для неё более ощутимы, материальны. Она начала воспринимать их как имеющих свою форму, свою жизнь. Какие-то слова она просто не могла слышать – они словно пронзали её сердце, были резкими, неприятными. А если ребята из других отделений, не умея играть, баловались у роялей, лупили по клавишам или тыкали в них пальцами, пытаясь изобразить какую-то мелодию вроде «собачьего вальса», Янка убегала прочь, лишь бы не слышать этот звуковой кошмар, который ломал её изнутри. Ей часто стала сниться музыка. Она не очень понимала, какие инструменты играют, и не запоминала само звучание, но ощущение возвышенности и красоты после таких снов не покидало её несколько дней.

* * *
– Очень хорошо, – с удовлетворением произнёс профессор Крауд, глядя, как вода в стакане меняет цвет. – Теперь расскажите мне, какие силы приводят к этому изменению?
– Это называется «эффект радуги», сэр. Свет преломляется в каплях воды.
– Но ведь радуга появляется лишь в каплях, парящих в воздухе. Здесь же мы видим стакан с водой.
– Нужно представить воду не как плотное вещество, а как пространство. Наша энергия проходит сквозь волшебную палочку, концентрируя образ, и проникает светом в структуру воды.
– Какое заклинание способствует концентрации для создания образа пространства между молекулами воды?
– Aquospatium.
– Хорошо. – Профессор Крауд с интересом смотрел на Янку. – Что же, второе занятие, а Вы делаете успехи.
– Спасибо, сэр, – Янка нерешительно вертела между пальцами свою палочку.
– Вы что-то хотели спросить?
– Да, сэр. По поводу этих заклинаний.
– Да, спрашивайте.
– Понимаете, профессор, с одной стороны, латынь – это ведь мёртвый язык. С другой, мой родной язык – русский. И даже если я понимаю значение слов других языков, мыслю-то я всё равно на своём. И получается как бы двойной перевод: сначала я создаю образ русскими словами, затем вспоминаю перевод на языке, на котором сейчас никто не говорит, а затем снова дорабатываю образ на русском. Нельзя ли изменить слова в заклинании и произносить их на родном языке?
– И да, и нет. Подойдите сюда, – Крауд достал из стенного шкафа железный треножник, инкрустированный драгоценными камнями, затем обвёл своей волшебной палочкой края подставок, куда обычно ставят котёл, и в воздухе заискрилась мерцающая сфера.
– Это Визуализатор Образов. Коснитесь кончиком Вашей палочки его поверхности и произнесите слово «вода» на латыни. 
– Aqua, – произнесла Янка. Ничего не произошло.
– Погрузитесь в слово, вслушайтесь в его звучание, – подсказал Крауд.
– Aqua, – повторила Янка и прислушалась. Оболочка сферы дрогнула, и внутри её появилась изображение капли, упавшей на водную поверхность.
– Хорошо. Теперь произнесите это же слово на своём родном языке.
– Вода, – сказала Янка, и мгновенно увидела, как слово будто течёт прозрачным потоком.
– Теперь понятно?
– Да.
– И что понятно? – усмехнулся Крауд.
– Понятно, что заклинания имеют силу образа, заложенного в звучании их слов.
– Именно! – Крауд легко кивнул. – Поспрашивайте Ваших знакомых – как звучит слово «вода» на их языках, и к следующему занятию найдите их образы. На сегодня достаточно.
– Спасибо, профессор. – Янка спрятала свою палочку в потайном кармашке. – До свиданья.
Она вышла в коридор и начала медленно подниматься по ступеням башни к переходу в Большой Зал. Там вовсю шла общая репетиция спектакля. Янка уже было дошла до дверей, как её едва не сбил с ног домовой, помогавший профессорам в Башне Магии.
– Ой, извините! Очень спешу! Директор собирает преподавателей! – и домовой прошмыгнул в коридор. «Что такого могло случиться?» – с любопытством подумала Янка и, прикинув, что на репетицию она всё равно уже опоздала, помчалась на второй этаж в библиотеку, где жил кот по имени Фрактус, бывший в курсе всех событий, происходящих в замке Форествальд.

* * *
– Привет, Фрактус! – поздоровалась Янка. – Ты не знаешь случаем, почему директор собирает преподавателей?
– Знаю, – как-то печально произнёс кот. – Янна, ты не могла бы смахнуть пыль с картинной рамы?
– Ой, конечно! – Янка развернула палочку и платком протёрла рамку.
– Премного благодарен! – мурлыкнул кот, оставаясь всё таким же печальным.
– Так что всё-таки случилось? И ты чего такой печальный?
– Великий Магистр очень болен.
– Да, я знаю, – мне дядя Джон рассказал.
– Нет, он очень болен. Сейчас у директора собрание.
– Собрание?
– Да, они решают, что будет со школами, когда Великого Магистра не станет.
– Как это «не станет»?
– Когда он умрёт.
– А почему они считают, что он может умереть?
– Потому что он болеет уже давно, и вчера ему стало хуже.
– Но почему никто не пытается его вылечить?
– Потому что никто не знает, чем он болен.
Янка помолчала.
– Почему не знает? В мире столько докторов!
– Почему да почему?! – разозлился кот. – Он – великий алхимик. Но по какой-то причине стал терять силы, и его организм разрушается. И это совсем непонятно.
– А ты как думаешь?
– Я думаю… – кот почесал за ухом, – что секретарь месье Дженкинс был здесь не случайно.
– Ты тоже так считаешь?
– Что значит «тоже»?
Янка рассказала Фрактусу о странном обыске врачебного кабинета, чему она была свидетелем.
– Он искал листок, на котором был написан список трав! Я точно знаю!
– А ты помнишь названия трав?
– Да! – и Янка перечислила по памяти, – щитовник, адиантум, бадан, барбарис. Это называлось…ммм… «Девятерной состав из трав».
– Эх, – грустно махнул лапой кот. – Посоветоваться бы с моим родственником! Он точно знает, что за состав такой. Травы – это по его части. А я по книгам специализируюсь.
– А у вас что, разделение какое-то есть?
– Янна, я же не простой кот, а кот учёный! Это, как я тебе уже однажды говорил, не порода, а звание.
– Ух ты! И где это звание дают?
– В Китае.
– Ого!
– Раньше было в Египте. Но после того, как фараонов не осталось, наш Обсерваториум переместился в Китай.
– Обсерваториум?
– Это…эээ…кошачий Магистериум. Мы же постоянно наблюдаем за вашей, человеческой жизнью и ведём свои хроники.
– Да? Хм…А твой родственник в Китае живёт?
– Нет. На Лукоморье.
– Ой, это же мы в школе наизусть учили! «У Лукоморья дуб зелёный…» – мне даже пять поставили!
– Ты знаешь этот текст наизусть? – кот ошарашено смотрел на Янку своими лиловыми глазами.
– Да. А что такого?
– А то, что если ты вспомнишь это заклинание, ну… то есть стихотворение сейчас, я смогу попасть на Лукоморье!
– А оно существует? Я думала, это сказки просто!
– Какие сказки?! – чуть не орал кот, прыгая от радости. – Погоди, я только на дерево заберусь! – и Фрактус, слегка заметавшись в поисках подходящего, в два огромных скачка сиганул на ближайший ясень.
– Ты читай, а я наверх полезу, – крикнул он, карабкаясь по нижним веткам, – Как только последние слова произнесёшь, я обратно вернусь – здесь время по-другому течёт. Готова?
Янка кивнула, затем выдохнула и с выражением начала читать:
У Лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём, и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом…


– ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ –
Цветок, на который не садятся пчёлы

Янка неслась по коридорам замка. Репетиция уже закончилась, и из Большого Зала вываливалась громкоголосая толпа, в хаотичном движении которой надо было отыскать братьев Максимильяновичей. Стоя на лестнице, чтобы не затеряться, Янка увидела друзей и замахала им рукой:
– Рудик! Людик! Эй!
Однако было так шумно, что ребята просто не слышали её голос.
– Янна, здравствуй! Тебя почему на репетиции не было? – Руководитель их театральной студии – Князь-Таганский поднимался наверх.
– Эээ…здравствуйте, Бенджамин Борисович. Мне дополнительное занятие у профессора Крауда поставили.
– Ах, да, припоминаю что-то... Директор предупреждал. – Преподаватель покачал головой и печально улыбнулся, – С этим спектаклем можно всё на свете позабыть. А память – это очень важно! Ведь как сказал поэт: «Время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии».
– Даа…– рассеяно подтвердила Янка, краем глаза следя за передвижением своих друзей в холле. Людик уже успел куда-то убежать.
– У тебя всё в порядке? – спросил Князь-Таганский, внимательно глядя на озабоченное лицо Янки.
– Да. Просто устала немного. Так-то всё хорошо. Я, правда, хотела прийти хотя бы на окончание репетиции, но…
– Но что?...
– Не знаю…входить в зал, когда вы репетируете – это как-то не очень…потому и отправилась в библиотеку.
– Хм…Ты в следующий раз, Янна, заходи и садись тихонько. И мешать никому не будешь, и чем мы занимаемся – тоже увидишь. Договорились?
Янка радостно кивнула. Ну откуда Князь-Таганский мог узнать, что она действительно стояла у дверей в нерешительности – заходить ей в зал на репетицию или нет, потому что не хотела никому мешать? Всё-таки он был замечательный человек – их преподаватель. И вообще то, что он с ними занимался – это было просто невероятно! Ведь Янка ещё у себя в городе всегда старалась усесться ближе к телевизору, когда они всем двором заваливались к кому-нибудь смотреть кино, где снимался Князь-Таганский. И ведь такая досада – даже если можно было бы рассказать своим дворовым друзьям о Форествальде, то никто всё равно не поверит, что этот самый-самый их любимый актёр ведёт у Янки театральную студию!
– Я обязательно приду на следующую репетицию, Бенджамин Борисович! – Янка воскликнула это с таким энтузиазмом, что стоявший перед нею человек не мог не улыбнуться.
– Вот и славно! – сказал он, приобняв Янку за плечи. – Буду ждать!
Попрощавшись, она спустилась в холл, где отозвала Рудика в сторону и торопливо рассказала ему о том, что разузнал Фрактус.
– Противоядие, говоришь?
– Да, и используется для излечения искусственно приготовленных ядов. В смысле, что это не случайное отравление.
– То есть Великий Магистр…его специально отравили?
– Скорее всего.
– Но почему тогда ни один врач не смог это опознать?
– Не знаю. Может, это яд какой-то непростой, или новый?
– Знаешь что, – сказал Рудик, – иди-ка ты прямо сейчас к своему дяде и расскажи ему всё.
– Не могу прямо сейчас – у них совещание у директора!
– Так иди прямо на совещание!
– Как ты это себе представляешь?!
– Ногами! Идём!
Они взбежали по лестнице на второй этаж и остановились возле кабинета, возле плотно закрытой массивной двери, которая, казалось, глушила все звуки.
– Может, все уже разошлись? – неуверенно спросила Янка.
– Сейчас проверим! Ты готова? – и Рудик решительно постучал.
Им открыли. На пороге стоял профессор Чаттурджи.
– Вам чего, ребята?
– Нам нужен профессор Честертон! – заявил Рудик.
– И директор Магвелл! – вдруг добавила Янка, и, не спрашивая разрешения, они прошли в кабинет. Повисла неловкая тишина. Несколько человек взрослых молча ждали, что скажут дети.
– Великого Магистра отравили! – собравшись с духом, выпалил Рудик.– У нас есть доказательства! – он подтолкнул Янку вперёд.
Дверь поспешно закрыли.
– Доказательства? – профессор Крауд недоверчиво дёрнул бровью.
– Вы уверены? – Честертон резко подошёл к Янке и взял за руки, вглядываясь в её глаза. – Точно?!
– Да! – И Янка рассказала всё: и про обыск в кабинете доктора, и про Фрактуса, и про другого кота – который на Лукоморье. Умолчала только про записи в Книге Желаний и Манускрипт Войнича.
– То-то я смотрю, господин секретарь зачастил к нам, – хмыкнул Крауд, отправив с домовым записку доктору Тензину.
– Янна, почему же ты раньше мне не рассказала? – взволнованно спросил профессор Честертон.
– Потому что…– Янка замялась.
– Потому что Вы бы всё равно не поверили, профессор! – объяснил Рудик. – Ну, кто мы такие? И кто такой секретарь Магистериума?!
– Вот именно – кто такой секретарь Магистериума? – Магвелл задумчиво повторил последнюю фразу мальчика. – Так, ребята, посидите пока здесь, – магистр указал на диван в дальнем углу кабинета. Через пару минут домовые принесли пару чашек, чайник и бутерброды с кухни.
Пока они пили чай, к учителям присоединился доктор Тензин и теперь взрослые пытались воссоздать очерёдность событий, изредка уточняя у ребят детали разговоров с Фрактусом.
– Доктор, тот листок, который был у Вас в тот день на столе – это рецепт противоядия?
– «Девятерной состав трав» – это одно из самых распространённых противоядий в нашей медицине, магистр. И не является какой-то тайной. Он известен любому врачу нашей традиции.
– Тогда как Вы думаете, зачем месье Дженкинсу он мог понадобиться?
– Видите ли, директор, иногда я пишу статьи в научные журналы, где сравниваю растительные лекарственные препараты разных стран. Изучив их предварительно, конечно. В одной из статей я упоминал о том, что здесь, в долине Форествальда есть растение, цветок которого во всём мире очень сложно найти. Практически невозможно. Известно, что он обладает поистине удивительными свойствами. По легенде, будучи добавлен к основному составу, он выводит любой магический яд. Которым, как я сейчас понимаю, и был отравлен Ваш брат. Может, секретарь подумал, что я разработал какой-то рецепт, но…это просто нереально!
– Брат? – Янка, во все глаза наблюдавшая за происходящим, ошарашено посмотрела на Рудика. – Великий Магистр – брат директора Магвелла?
– А ты не знала? – Рудик удивлённо уставился на Янку.
– Откуда?
– Ну…так-то все знают.
– Вот это да! У меня просто нет слов!
– Погоди – дай послушать…
Тем временем Магвелл вышел из кабинета, но в его отсутствие разговор продолжался.
– К сожалению, рецептура правильного приготовления экстракта ныне утеряна. Хотя, сам цветок, как поведала мне фрау Шеферс, их семья собирает – для более простых лекарств.
– И что же это за таинственное растение, доктор? – с любопытством поинтересовался профессор Чаттурджи.
– Это растение, на цветок которого никогда не садятся пчёлы.
– Такого просто не может быть! – воскликнул преподаватель природоведения.
– Может, Сатьяврат, может, – доктор загадочно улыбнулся. – Потому что это…
– Цветок папоротника! – выпалила Янка. – Все обернулись. – Ой, извините, – понимая, что встряла в разговор без приглашения, Янка спряталась за Рудиком.
– Правильно, девочка! Это цвет папоротника.
– Но это невозможно! – теперь уже профессор Чаттурджи с удивлением смотрел попеременно то на доктора, то на Янку.
– Почему невозможно? – Янка осмелела. – У нас все знают, что возможно.
– У кого это «у нас»?
– Там, где я живу. В России. Все знают, что папоротник цветёт на Ивана Купалу – у нас праздник такой есть – пояснила она Рудику, в немом изумлении глядевшему на свою подругу. – Только его цветок не все видят. Я вот не видела, например…– несколько смущённо добавила она.
– К сожалению, в нашем случае даже имея столь волшебное по своим свойствам растение, мы не смогли бы им воспользоваться, – с грустью заметил профессор Чаттурджи.
– Потому что нет рецепта?
– Увы!
– Этот рецепт, как и многие другие, был записан лет пятьсот назад в одном сборнике, который был недавно украден, – пояснил профессор Крауд. Янка и Рудик незаметно переглянулись.
– Вы об ограблении в американском университете, Эсбен? – профессор Честертон выглянул в окно, за которым вечерние сумерки медленно превращались в ночь. – Друг мой, мы цепляемся за последние нити надежды, которые ускользают из наших рук! Даже если мы пошлём сейчас к Шеферсам за цветком папоротника, и даже если бы у нас была книга, мы бы всё равно не смогли бы её прочесть, и Вам это известно как никому другому. Последняя битва двух драконов окончилась для всех нас невосполнимыми потерями многих ценных вещей. В том числе и Большой
Книги Шифров.
– Да, Джон, я тоже видел это здание. Вернее то, что от него осталось. За прошедшие годы там всё поросло травой, и теперь обгорелые камни увиты плющом. Знаете – такие голубые звёздочки на руинах. Красиво конечно. Но всё разрушено. Остались только ворота, где колонны в виде кабаньих голов. Помните? Но и они завалены упавшими липами. И больше ничего…
– Да, шутка ли дело – а ведь и полувека не прошло, – печально кивнул Честертон.
Профессоры помолчали.
– Дядя Джон, – тихо сказала Янка.
– Да, Янна?
– У нас есть эта книга.
– Какая книга? – не понял Честертон.
– Манускрипт Войнича, – сказал Рудик.
– Что?! – теперь уже все присутствующие в кабинете смотрели на ребят не то с тревогой, не то с надеждой.
– А Фрактус живёт в том доме, с двумя высокими башенками, где ворота чугунные и кабаньи головы на колоннах.
– Всё, как Вы только что рассказывали, профессор, – добавил Рудик.

* * *
– Откуда она у вас? – Магвелл, вернувшийся в свой кабинет, изумлённо листал страницы книги, которую принёс Малыш Айюк.
– Мы с братом её почитать взяли, – уклончиво ответил Рудик и не моргая выдержал взгляд магистра.
– Как же вы её собирались читать, если без шифра ничего не разобрать?!
– Зато там картинки интересные, – встряла Янка.
– Да уж…родные-то хоть знают, что пятисотлетний фолиант здесь находится?
Рудик молчал.
– Всё с вами ясно, Рудольф. Янна, ты проводишь нас к вашему знакомому коту?
– К Фрактусу? Конечно! А Рудик с нами пойдёт?
– Боюсь, что нет. Твой друг останется в моём кабинете и будет сочинять письмо родителям, в котором подробно опишет все детали исчезновения ценнейшего манускрипта из семейной библиотеки. Письменные принадлежности найдёте на столе, ваше высочество, – и магистр, едва сдерживая улыбку, протянул Рудику стопку бумаги.
– Спасибо, сэр, – и Рудик с виноватым видом побрёл к директорскому столу. Янка помахала ему рукой:
– Удачи!
– Давай, и тебе тоже!
Когда они  подошли к дверям библиотеки, выяснилось, что мастер Галлз уже закрыл библиотеку и ушёл к себе.
– Ну что же, Эсбен, – с притворным вздохом обратился к нему магистр, – пока я ещё директор…вскрывайте. Уже нет времени посылать за нашим библиотекарем.
Профессор Крауд достал волшебную палочку, и, направив её на замочную скважину, произнёс заклинание. Замок негромко клацнул и открылся. Сами по себе зажглись люстры. Янка уверенно повела всех к заветному стеллажу, рядом с которым висела картина.
– Фрактус! Эй, Фрактус! – Янка тихонько подула на нарисованные деревья.
– Янна? Что такое? – кот выскочил из дома и в несколько прыжков оказался у ворот.
– Фрактус, тут с тобой магистр Магвелл хочет поговорить.
– Магистр?! О, какая приятная неожиданность, сэр! Очень рад Вас видеть! – кот привстал на задние лапы и церемонно поклонился.
– Добрый вечер и Вам, господин Кот! – поприветствовал его магистр. – Вот уж не ожидал, что в замке есть активированные фракталы. Профессор Крауд говорил мне что-то об этом, но он и сам был не уверен…
– Профессор Крауд тоже здесь?
– Да, Фрактус. Разрешите мне называть Вас так?
–О, да, конечно, магистр. И передайте мои благодарности профессору Крауду.
– Позвольте узнать, чем я мог заслужить Вашу благодарность? – профессор Крауд подошёл ближе к картине.
– Но как же, сэр, ведь это Вы активировали меня?
– Нет. К сожалению, Вы ошибаетесь. Я не делал этого.
– Тогда кто же? – растерялся кот. Если не Вы, то…
– Может, это секретарь Магистериума? – предложила Янка, вспомнив обстоятельства, при которых она познакомилась с котом.
Крауд бросил быстрый взгляд на Янку, который словно рентгеном прошёл сквозь её голову. В сознании всплыла картинка, когда профессор Крауд и месье Дженкинс беседовали по ту сторону стеллажа, а она, Янка, случайно услышала их разговор. «Теперь он знает! Плакали мои уроки по магии…» – пронеслась отчаянная мысль. Янка испуганно смотрела на Крауда.
– Да, скорее всего это сделал секретарь Дженкинс, – профессор Крауд медленно отвёл взгляд от Янки и, как ни в чём не бывало, продолжил, – помните, господин директор, я говорил Вам о небольших изменениях в активности полей здесь, в библиотеке. Скорее всего, в один из своих визитов месье Дженкинс мог посетить библиотеку.
– Очень возможно, Эсбен. Но это мы проверим чуть позже. Фрактус, скажите пожалуйста, нет ли в доме, где Вы живёте, книг, подобных этой? – и Магвелл приподнял фолиант из библиотеки Максимильяновичей.
– Знакомая книга! – облизнулся кот. – Манускрипт Войнича, если я не ошибаюсь?
– Вам известна эта книга? – удивился Магвелл.
– Конечно, сэр, ведь это я её нашёл, когда дети попросили об этом.
– То есть они…– вмешался Честертон, – Янна, Вы её специально разыскивали? Но почему?
Янка сделала такое выражение лица, что кот понял, что сболтнул лишнего и тут же попытался исправить создавшееся положение.
– Да, господин магистр, в моём доме есть книги, подобные этой, то есть очень старые.
– А нет ли такой же, но тоньше и с немного потёртым переплётом? На корешке написано вот это…, – и магистр набросал на обложке тетради по магии, протянутой Янкой, какое-то слово.
– Эта есть, – сказал, задумавшись на мгновение, кот. – Вторая полка сверху, тёмно-коричневый книжный шкаф возле гобелена «Владыка Мананнан Мак Лир ведёт корабль короля Брана». Очень красивое полотно, хочу заметить, шестнадцатый век.
– Вы не могли бы принести эту книгу сюда? – спросил Магвелл.
– Увы, сэр, это мне не под силу. А в доме, кроме меня, никто не живёт.
– Всё понятно. Друзья, – обратился Магвелл к присутствующим, – нам необходимо попасть в дом Лордов–Хранителей Печати.
Все безмолвно смотрели на магистра.
– Я не могу никого просить…
– И не надо, – профессор Крауд аккуратно снял картину с гвоздя на стене и прикрыл её полой своей мантии. – Мы идём с Вами, магистр.
Возле директорского кабинета их ждал Рудик.
– Вы написали письмо, Рудольф?
– Да, сэр. Вот оно, – Рудик протянул письмо Магвеллу.
– Очень хорошо. У меня к Вам будет просьба.
– Конечно, сэр!
– Сопровождайте нас сегодня.
– Вы идёте на прогулку, магистр?
– Мы идём на прогулку, – Магвелл улыбнулся, – накиньте что-нибудь потеплее и...будет лучше, Рудольф, если сегодня вечером Вы наденете Ваше кольцо на руку.
– Что у вас там произошло? – спросил Рудик Янку, когда они шли к своим башням. Янка рассказала.
– Погоди! – Рудик схватил её за руку. Они остановились под тенью большого дерева во дворе замка. Рудик, осторожно высунувшись из-за ствола, смотрел на свои окна.
– Ты чего? – удивилась Янка.
– У тебя нет ещё одной куртки, или свитера?
– А ты что, не пойдёшь к себе?
– Я не…там Людик – у нас в комнате окна горят.
– Вы что, поссорились?
– Нет, но какой-то он странный в последнее время. Постоянно огрызается. Всё ему что-то не ладно. А представь, если я сейчас заявлюсь, а он начнёт расспрашивать, и увяжется за нами…А нам же директор ясно сказал: «никому ни слова».
– Так-то он с нами всё время был. И манускрипт этот тоже помогал искать.
– Да, только…
Рудик прислонился спиной к дереву.
– Рассказать ему сейчас и не взять с собой – обидится, рассказать потом – тоже обидится. Людик теперь постоянно обижается. Знаешь, я так устал от его нападок?! Мне вообще кажется иногда, что он мне в чём-то завидует.
– Завидует? Чему?
– Может, тому, что ко мне когда-нибудь перейдёт титул моего отца?
– Но ведь Людик такой простодушный, весёлый! Вот уж не подумала бы, что он может завидовать кому-либо! Тем более тебе! Вы же братья!
– Я тоже не думал…пока он…знаешь, что он сказал там, в Нюрнберге?
– Что?
– «Значит, мне теперь полагается кланяться тебе, братец?» И засмеялся. А глаза такие колючие-колючие были, а потом убежал.
Рудик сполз по стволу дерева и сел на землю.
– Дурак он. Никто не хочет быть королём. Знаешь, как это тянет? – Рудик вытащил цепочку с кольцом из-за ворота футболки.
Янка опустилась рядом с ним на коленки и тихо сказала:
– Эй, пойдём. У меня свитер есть.
Через полчаса несколько человек вышли из ворот Форествальда. Пройдя по склону холма, на котором стоял замок, они свернули на равнину, озаряемую лишь высокими звёздами. Воздух над долиной остывал, и становилось прохладно. Люди плотнее запахивали свою одежду. Вскоре они свернули с основной дороги на лесную тропу.
– Немного срежем, – сказал профессор Крауд, вставая во главе их маленького отряда.
– Куда мы идём? – спросила Янка Честертона, шагавшего рядом.
– В пещеру. Там, где открывали вход.
–  А почему туда?
– Янна, как думаешь, что мы собираемся там делать?
– Магистр Магвелл сказал, что нужно попасть в дом Хранителей Печати. Значит, мы воспользуемся порталом, чтобы добраться туда?
– Но сэр, – воскликнул Рудик, – как можно попасть в дом, который больше не существует?
– Как не существует?! – поразилась Янка.
– От него же одни руины остались! Дом был разрушен во время последней битвы драконов.
– Но у нас есть картина, Рудольф. На ней изображён дом, в котором хранится книга. Точно также как она хранилась там до пожара пятьдесят лет назад.
– Подожди, дядя Джон, мы что, пойдём в картину?
– Это не просто картина, – их нагнал магистр. – Это фрактальная картина. Разве кот вам не говорил?
– Говорил, – подтвердила Янка. – Рудик вот даже имя подходящее коту придумал: Фрактус. Коту, вроде, нравится.
 – А чем отличается эта картина от обычной? – спросил Рудик.
– Тем, что фракталы, из которых создаются подобные картины, не просто хранят изображение места или людей, которые когда-то жили...
– …или котов, – иронично заметил профессор Чаттурджи.
– Или котов, – согласился Магвелл, – но они представляют собой точные копии реальности.
– Значит, наш Фрактус когда-то был живым и настоящим котом?
– Самым что ни на есть живым и настоящим котом! – подтвердил Честертон.
– Вот бы такого котика домой, – мечтательно вздохнула Янка.
– Да будет тебе! – дядя Джон потрепал Янку по голове и, слегка наклонившись, шепнул ей на ухо: «Взяла кулончик?» «Да», – тихонько шепнула в ответ Янка. «Умница», – дядя Джон подхватил её на руки и перенёс через поваленное дерево. За нею последовал Рудик.
– Я бы сам справился, профессор. Я ведь не маленький уже! – запротестовал тот.
– Полноте Вам, Рудольф, – со смехом сказал профессор Чаттурджи, продираясь сквозь ветви. – Лет через двадцать господин Честертон вспоминать будет, как он короля на руках носил.
– А господин Чаттурджи, – парировал дядя Джон, придерживая ветви своей тростью, – будет рассказывать, как с наследным принцем зверобой на Солнцестояние собирали.
Янка с тревогой посмотрела на своего друга. Тот, однако, хмыкнул и, заложив руки в карманы, романтично произнёс:
– А король будет вспоминать, как двадцать лет назад писал в кабинете директора объяснительное письмо родителям по поводу одной пропавшей книжки и играл со своим братом старушек в школьной постановке.
– Ох, Рудик, прекрати. Нормальная у тебя роль, – притворно возмутилась Янка. Думаешь, придворную даму играть легче?
– Не знаю, я бы попробовал, – серьёзно ответил Рудик, – придворного сыграть.
Дорога сквозь лес, действительно, оказалась короче, чем та, по которой в начале июня они ехали от гор, запиравших долину, до замка. Вскоре путники стояли перед огромным, сводчатым входом в пещеру.
– Не бойтесь, с нашей стороны она не глубокая, – сказал профессор Чаттурджи ребятам.
– Да мы, собственно, и не боимся, – ответил Рудик и решительно вошёл во мрак. Янка догнала его.
– Свет! – произнёс профессор Крауд, и на конце его палочки затеплился огонёк.
– Можно немного поярче, Эсбен? – попросил Магвелл.
– Медиум! – произнёс Крауд, и стало светлее, – Так?
– Да, спасибо! Друзья, – обратился к своим спутникам магистр. – Мы займёмся диаграммой. Янна, профессор Крауд объяснит твою задачу, а профессор Честертон обсудят с Рудольфом свою. Для тех, кто проголодается, еда в том пакете, – и Магвелл указал на сумку, которую нёс всю дорогу от замка.
  Когда приготовления были закончены, все собрались возле небольшой каменной пирамидки, сложенной в центре расчерченной на полу пещеры, сложной геометрической фигуры из линий и кругов.
– Что ж, как только наши потоки соединятся вот в этой точке, – Магвелл указал на картину, в которой его внимательно слушал Фрактус, – мы увидим изображение дома, куда нужно будет мысленно войти. Проводником у нас будет Сатьяврат. Хранитель Порога сегодня – Рудольф. Они находятся друг напротив друга по обоим концам самого длинного отрезка. В центре боковых линий вот этого квадрата, – магистр указал на две, отмеченные на земле, точки, – встанут Янна и профессор Крауд. Они создадут и будут держать радужное пространство. Между ними и Рудольфом, по диагонали от него встанем мы с профессором Честертоном. Десять минут для отдыха и настройки, и приступим.
– А ты чего не сказала, что у тебя волшебная палочка есть? – спросил Рудик.
– Нельзя было, – честно призналась Янка. – Да и как ты это себе представляешь? «Рудик, смотри, что у меня есть!» – Ребята засмеялись.
– Да, – согласился Рудик, – пожалуй, хвастать не в твоей привычке.
– Но я бы тебе всё равно рассказала. Вообще-то уже два занятия с профессором Краудом было.
– Да ты что? – изумился Рудик. – Ну и как?
– Сейчас всё и узнаем, – вздохнула Янка. – Что-то мне как-то боязно.
– А мне-то как…вы же уйдёте, а я один останусь.
– Куда это мы уйдём?
– Ну, туда, внутрь, – Рудик махнул в сторону картины. – А я здесь буду – ваши тела охранять.
– Что-то меня это не вдохновляет.
– А вот это ты зря, – сказал Рудик. – Если бы профессор Крауд и все остальные не были уверены, что ты справишься, тебя бы здесь не было.
– И тебя тоже.
Рудик смущённо вертел на пальце кольцо.
– Значит, ты защитник и хранитель? – спросила Янка.
– Да. Наш семейный девиз: «Хранитель Мира».
– А наш: «Раскрывающий Розу».
– О, значит мы рядом по тексту идём!
– По какому?
– По тому, по древней клятве алхимиков. Наши строчки рядом друг с другом. Я тебе как-нибудь потом расскажу. Сейчас нас зовут уже.
Ребята поднялись и, обняв друг друга, при свете палочки профессора Крауда встали на свои исходные позиции. Чаттурджи сел на землю и, сложив перед грудью ладони, начал читать нараспев на каком-то древнем языке, изредка меняя позиции рук. Голос его изменился, и теперь звучал низко и раскатисто, эхом заполняя пещеру. Янка стала погружаться в лёгкое состояние расслабленности. Казалось, в окружающем мире замедлилось само время, и каждое движение наполнилось покоем и смыслом. Она видела, как её дядя и магистр Магвелл одновременно опустились на одно колено и коснулись руками поочерёдно лба, губ и груди, как Рудик, стоя к ним спиной, взял чёрную трость с серебряным набалдашником и замер на пороге пещеры, как она сама, копируя движения профессора Крауда, взмахивает палочкой и расщепляет вырывающийся белый луч на радужное сияние, мгновенно озаряющее всю пещеру…как пирамидка из камней исчезает, и вместо неё появляется дом, увитый плющом, с двумя высокими башенками и узорными чугунными воротами с двумя обросшими мхом колоннами, увенчанными кабаньими головами…Янке показалось, что она засыпает…
…Мощный поток холодного воздуха пролетел над головами путников, поспешивших войти в дом, где на первом этаже в гостиной уютно потрескивали дрова в большом старинном камине, и огонь выхватывал из сумрака фрагменты внутреннего убранство старинного особняка. Всё было почему-то знакомым, словно Янка видела это раньше, но где – не могла вспомнить. Высокие узкие окна с яркими витражами, гербы и картины на стенах; у дальней стены – тёмные резные стеллажи с книгами, тиснёные корешки которых отражали блеск язычков пламени. Несколько кресел и большой стол завершали обстановку.   
Люди расположились вокруг камина, греясь после долгого путешествия. Янка вглядывалась в их лица. Вот один – молодой, смуглый, глаза чёрные, а волосы – как сама ночь; рубашка с воротником-стоечкой, поверх которой что-то вроде зимнего джемпера и пиджак. Скинул дорожный плащ на спинку кресла и теперь ходит по дальнему краю комнаты, рассматривая книжные полки, явно с интересом изучая их содержимое. Интересно, что он читает? Не успев подумать, Янка мгновенно оказалась рядом с молодым человеком и вздрогнула. Да это же профессор Чаттурджи! Она сильно потёрла своё лицо ладошками, и ощущение сна пропало.
– Профессор!
– А, Янна! Ну как тебе здесь?
– Это не сон?
– Нет, это не сон, – в одном из кресел у камина сидел её дядя Джон. – Иди сюда, здесь тебя кое-кто ждёт!
Янка подошла к нему и увидела на соседнем кресле огромного кота, на изумрудно-чёрной, идеально вылизанной шерсти которого отражались язычки пламени. Кот взглянул на Янку огромными тёмно-сиреневыми глазищами и произнёс:
– Ну вот мы и встретились!
–  Фрактус! –  вскричала девочка и без дальнейших церемоний сграбастала своего мохнатого друга, прижав его к себе, – какой ты большой!
–  Я тоже очень рад тебя видеть, – ответил кот, даже не пытаясь вырваться из крепких объятий.
Янка осмотрелась.
– Ой, а чем это там магистр занят? – спросила она шёпотом у дяди Джона.
– Переписывает ключ к шифру. Скоро закончит, и мы вернёмся.
– Как жаль, – расстроилась Янка. – Фрактус, тебе скучно здесь, наверное, одному?
– Бывает иногда, – вздохнул кот. – Так уж получилось, что когда хозяин создавал эту картину, он не знал – получится или нет поместить в неё фрактал живого существа. Если бы знал, то, наверное, и сам бы себя поселил сюда, и жену свою, и детей. Хорошие они были люди. Эх…что там говорить, – кот махнул лапой.
– Слушай, Фрактус, почему ты не говорил, что у тебя есть Книга Шифров? Ведь мы бы тогда сами прочитали Манускрипт.
– А вы меня об этом не спрашивали. Я могу отвечать только на заданные вопросы. И потом, даже если бы я сказал, то как бы вы попали сюда?
– Янна, – дядя Джон задумчиво почесал кота за ушком. Тот зажмурил от удовольствия свои лиловые глаза. – Фрактус – не обычный кот. Он – фрактальный кот, да ещё к тому же и учёный. Понимаешь, он теперь что-то вроде робота, точнее…как система-поисковик…Эх…не объяснить мне тебе.
– И не надо. Потому что Фрактус – живой, тёплый и пушистый. Правда, котенька? А свою технику оставьте при себе. Я в ней всё равно ничего не смыслю. 
Янка тискала кота, тот мурлыкал от удовольствия. Когда ещё такая радость случится, что тебя обнимут, погладят, похвалят и почешут за ушком? Вскоре магистр Магвелл подошёл к камину, держа в руках исписанные листы, и произнёс: «Ну что, пора?» Настроение у Янки упало. Гости вышли на улицу. За чугунными воротами концентрировалось радужное сияние.
– Всегда рад Вас видеть в нашем доме! – сказал им на прощание Фрактус, церемониально кланяясь.
Люди по одному проходили через порог. Янка медлила, тянула время, пропуская всех вперёд себя.
– Янна! Быстрее! – произнёс дядя Джон, уже наполовину окутанный золотистыми сполохами.
Но не в силах бороться со своим желанием, Янка не выдержала и бросилась обратно к дому.
– Вернись немедленно!– испуганно закричал Честертон.
Янка, наспех повязав Фрактусу что-то на шею, чмокнула его в усатую морду и метнулась за ворота. Белая вспышка, резкий запах розы, ощущение полёта, и она потеряла сознание…

* * *
– Ну, в кого ты такая? – ворчал дядя Джон, сидя возле Янки в комнате башенного домового. Малыш Айюк хлопотал на кухоньке.
– В папу может быть? Ох…голова трещит.
– Конечно. В него. Больше не в кого. Мама у тебя – женщина разумная. А голова сейчас пройдёт.
– А что там произошло, когда все вернулись? Как Рудик?
– Рудик держался молодцом. Для него-то прошло всего пара минут. Но каких! В тёмной пещере с нашими неподвижными телами – кто стоит, кто  сидит…да…хороший из него Хранитель получится. И король хороший.
– Знаешь, дядя Джон, мне кажется, он не хочет быть королём, – сказала Янка, приподнимаясь на локте.
– Это почему же?
– Толком не знаю.
– Ладно, поживём-увидим, – дядя  Джон взял Янку за руку. – А вот скажи, принцесса, зачем ты коту своему на шею платочек повязала?
– На память! – искренне сказала Янка. – Ведь если я не могу его с собой забрать, значит надо что-то от себя ему оставить – на память!
– Понятно, – покачал головой Честертон. – А ты знаешь, что из-за твоего глупейшего поступка мы едва смогли вернуться?
– А что такого?
– В мире, Янна, во всех мирах действует закон, принцип сохранения энергии, который заключается в следующем: энергия не может возникнуть из ничего и не исчезает в никуда, она может только переходить из одного состояния в другое. Иными словами, сколько нас вошло во фрактал, столько и должно было выйти. А ты там оставила часть себя.
– Но я же не знала! – начала оправдываться Янка. – Мне же никто не сказал! И потом, – Янка насупилась, – я и без платка там часть себя оставила. Часть своего сердца. Вот!... Кооотик! – Янка всхлипнула, вспоминая лиловые глаза Фрактуса.
– Вот это тебя и спасло, – произнёс дядя Джон, обняв и покачивая Янку.
– Спасло? – удивлённо спросила она, хлюпнув носом.
– Да. Ведь ты успела проскочить в портал буквально за какое-то мгновение перед его закрытием. Тебя словно втянуло что-то внутрь, и сдаётся мне, что в пещере ты оказалась даже раньше нас. Твой друг жутко перепугался, когда увидел, как ты падаешь на землю. А потом вернулись мы и поняли, что ты без сознания. И твой кулон был таким раскаленным – невозможно дотронуться. И запах розы по всей пещере. Как в цветочном магазине.
– Значит, кулон меня спас?
– Он вытащил тебя из мира фракталов.
– Каким образом?
– Ты помнишь девиз нашей семьи?
– Да. «Раскрывающий Розу».
– Это не просто слова. Когда мы искренне делаем что-то хорошее, пусть даже на первый взгляд безрассудное – вот прямо как ты, когда бросилась к Фрактусу, то открываем самое главное своё сокровище, – и дядя Джон коснулся центра груди, – своё собственное сердце. А те предметы, которыми владеет наша семья, они лишь помогают. В тот момент я не смог бы тебя вытащить из того мира, – моя трость была у Рудольфа, охранявшего нас извне. Но на тебе был кулон, который передаётся из поколения в поколение всем женщинам нашего рода.
– А его помню! – вдруг сказала Янка.
– Кого?
– Запах. Сначала была вспышка. Белая. А потом запах, а потом я стала куда-то падать и…больше ничего не помню.
– Хочешь расскажу, что было потом?
– Давай! – Янка закуталась в одеяло.
– А потом мы привели тебя в чувство, но тебе было так плохо, что спала, и всю обратную дорогу мы несли тебя по очереди на руках. На наше счастье, когда мы вернулись в замок, доктор Тензин ещё не ложился. Растёр тебя какими-то мазями, выдал травяной чай (Айюк сейчас заваривает), велел тебя отпоить, как только проснёшься.
– А почему доктор Тензин не спал?
– Он готовил снадобье для Великого Магистра. Ингус Шеферс привёз ему цветы папоротника, магистр Магвелл уже расшифровал рецептуру, и к утру всё будет готово.
– А как магистр Магвелл успел такую толстую книгу прочитать? Там же столько страниц! – поразилась Янка.
– Зачем же ему читать всё, если нужна была только одна страница, где изображён цветок, на который не садятся пчёлы? – Честертон улыбнулся.
– Ну всё. Пей свой чай. Завтра у вас с Рудиком выходной. Отсыпайтесь. И не вздумай снимать мамин подарок! Договорились?
– Договорились!
– Вот и отлично! – Честертон подоткнул Янке одеяло.
– Дядя Джон, погоди, можно тебя спросить? – она придержала Честертона за край одежды.
– Тебе отдыхать нужно, а не вопросы задавать! – засмеялся тот.
– Нуу, только один вопрос!
– Один? Только если один.
– Один-единственный! – уверила его Янка, – а почему всем детям здесь – кому-то одиннадцать, а кому-то двенадцать лет?
– Может, в разные годы родились? – попытался отшутиться Честертон.
– Нет, ну серьёзно! Почему ты пришёл за мной накануне дня рождения?
– Ты точно хочешь знать? – внимательные глаза алхимика поблёскивали в сумраке комнаты.
– Да.
– Хорошо. Когда кому-то исполняется одиннадцать-двенадцать лет – у всех это по-разному – в человеке пробуждается… энергия… мудрость… Мы называем её «энергией драконов». У обычных людей эта сила дремлет и очень редко обнаруживает себя. У волшебников она проявляется с детства. Они учатся управлять ею, точнее, направлять её силу в нужном направлении с помощью волшебных палочек.
– А алхимики? – Янка с какой-то жадностью запоминала всё, что говорил сейчас дядя Честертон.
– Обычно мы чувствуем её с детства, но не осознаём. При этом постоянно ощущаем её присутствие. Когда приходит время, мы начинаем пробуждать её. Постепенно…
– А что потом? – Янка внимательно смотрела на задумавшегося Честертона.
– Потом? – он отвлёкся от своих мыслей, поднялся и прикрыл створку окна. – Да, что происходит потом, когда эту «энергию драконов» разбудишь?
– Тогда ты обретаешь самое главное.
– А что самое главное?
– Хороший вопрос! – засмеялся Честертон. – Попробуй ответить на него сама?
– Дядя Джон! Так нечестно!
– Что нечестно?!
– Ну что самое главное?!
– Кажется, кто-то просил об одном вопросе?
– Нуу, дядя Джон!
Честертон вновь присел на краешек кровати. Янка смотрела на его усталое, но какое-то необыкновенно светлое лицо и словно погрузилась во взгляд этого человека, который  наклонился сейчас к ней и едва слышно произнёс:
– Главное – это ты, понимаешь?
– Не очень…
– Кто ты есть – вот что главное. Кто ты есть на самом деле, а не кажешься – себе или другим людям…Главное – это стать собой….
– А разве я – это не я? – к Янке вновь стало возвращаться ощущение липкого страха, который она всегда старалась запихнуть куда-нибудь в глубины памяти как можно дальше…
– Ты боишься? – Честертон тревожно взглянул на девочку.
Янка помедлила, потом непроизвольно вздрогнула и едва слышно призналась:
– Да. Всегда. Я всегда боюсь, что …  когда-нибудь меня не станет…
– С чего ты взяла, что тебя – настоящее твоё «я» когда-нибудь не станет, а? – Честертон прижал Янку к себе и слегка покачал, успокаивая.
– Всему своё время, принцесса. Всему – своё время... А теперь – спать!
Честертон поцеловал племянницу, сказал пару слов домовому и, выйдя из Бирюзовой Башни, глубоко вдохнул предутренний свежий воздух.
– Как она? – спросил его Магвелл, поджидавший своего друга на галерее.
– Всё хорошо. Вы простите меня, магистр, я не рассказал ей о сохранении энергии. Это моя ошибка.
– Что Вы, друг мой, это моя ошибка. Девочка много понимает интуитивно, и, возможно, если бы мы раньше начали её искать…
– Но Вы же знаете, что это было невозможно…. Я не знаю, как сам выдержал все эти годы…
Магвелл похлопал его по плечу.
– Всё обойдётся, друг мой.
– Да. Всё обойдётся... – Честертон вздохнул. – Только мы так и не знаем, кто посоветовал ей найти манускрипт.
Алхимики стояли на галерее и смотрели, как над ещё сонной долиной поднимается белёсый туман, окутывая невысокие холмы. Уже светало, и розовые лучи окрашивали белоснежные вершины гор в причудливые тона. В лесах пробуждались первые птицы, и сереющее небо впускало в себя огненный диск солнца.
– Мы многого не знаем, – произнёс магистр, – Но, кто бы это ни был, пока он на нашей стороне.


– ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ –
Золотой Лес

– Дядя Джон, расскажи мне про моего отца?
Янка сидела, забравшись с ногами на диван, напротив потушенного камина в гостиной преподавательского корпуса. Проснувшись часов в десять, она позавтракала в компании домового, который заставил её выпить целых три чашки напитка доктора Тензина. Потом проведала Рудика в его Рубиновой Башне, – тот тоже ночевал в комнате их башенного домового, чему был несказанно рад – объясняться с самого раннего утра с братом по поводу своего отсутствия ему не хотелось. Около полудня Малыш Айюк передал Янке записку от дяди с приглашением в гости. Честертон жил на втором этаже дома преподавателей. И теперь они сидели вдвоём в гостиной комнате. Тяжёлые портьеры были подняты, и сквозь тонкое кружево невесомых занавесей, прикрывавших витражи, искрилось всеми цветами радуги, летнее солнце.
– Расскажешь?
– А что ты хочешь узнать?
Честертон стоял возле высокого распахнутого окна и смотрел на далёкие горы.
– Всё, что ты помнишь!
– Думаешь, это возможно?
– Что возможно?
– Что один человек может рассказать другому всё, что он помнит?
– Ну хорошо, – немного задумавшись, сказала Янка, – тогда расскажи мне какую-нибудь историю из его жизни!
– Историю…. С ним всегда происходили какие-то истории. И, пожалуй, самая большая история, в которую он попал, это сама его жизнь.
– Что-то сложно это…– осторожно заметила Янка.
– Он был моим старшим братом – старше на несколько лет. Всегда был для меня примером. Он так по-доброму относился к людям – всем помогал и поддерживал. Даже если человек уже стыдился смотреть сам на себя в зеркало, он мог подойти, взять твоё лицо в свои руки и сказать: «Вот, смотри – я гляжу на тебя. Я с тобой. Я всегда с тобой». И это была абсолютная правда. Он всю жизнь жил ради других, и находил в этом самого себя. Удивительным он был человеком – твой отец. О лучшем брате я и не мечтал.
– Чем он занимался?
– Твоя мама, наверное, уже рассказывала, что он работал на Магистериум. Его иногда приглашали для консультаций, если дело касалось… Он занимался временем. Искал его.
– Искал время? Но разве возможно найти время?
– Да, – невесело засмеялся Честертон, – как правило, люди в основном теряют время…Твой отец искал не просто время. Немногие знают об этом, но он искал время, в котором существует музыка.
– Музыка существует во времени?
– Это обычное представление. Да, музыка разворачивается только во времени. И, как известно, время владеет человеком. Что ж поделать, если смерть – близнец жизни, и человек всецело подчиняется бегу времени, каждое мгновение которого ускользает как песок сквозь пальцы?
Другое дело – музыка. Рассказывают, что когда великий Моцарт сочинял, он видел музыку мысленным взором так, как если бы она была абсолютно законченной, и он мог рассматривать её как прекрасную картину или статую. Твоего отца с детства привлекали эти истории. Однажды он воскликнул: «Послушай, Джон, какое это чудо, – музыка, которая, казалось бы, должна течь во времени, подобно воде, существовала у Моцарта в сознании не как поток, а как замерший, совершенный кристалл!»  Ты не представляешь, как он хотел увидеть музыку!
– Значит, он искал время не для того, чтобы стать бессмертным, а ради музыки?
– Нет, ему не нужно было бессмертие. Он искал что-то, где время и пространство, или материя, из которой состоит весь мир, были бы едины.
Янка помолчала. Где-то внизу скрипнули двери – кто-то из преподавателей возвращался к себе.
– А я слышу музыку. Во сне. Знаешь, дядя Джон, она не просто прекрасная. Она… – Янка с трудом подбирала слова, – она невероятно прекрасная…Я даже не знаю, существует ли такая музыка на самом деле. Так хочется услышать её снова. И чтоб другие тоже услышали.
Честертон задумчиво теребил край занавески.
– Янна, пообещай мне одну вещь?
– Какую, дядя Джон?
– Что ты будешь очень, очень осторожна.
– Ты так говоришь, что мой отец погиб?
– Погиб? Нет, Янна. Он пропал.
– А что произошло?
Честертон прошёлся по комнате и присел рядом с Янкой.
– Я не знаю. Правда. Утром его вызвали в Магистериум по поводу какого-то пустяка. Мы готовились к свадьбе, но дома он так и не появился. Потом я много раз проходил тем маршрутом, каким он обычно возвращался из Магистериума. Но не смог ничего обнаружить. И остальные – те, кто его искал – тоже.
Честертон опустил свою голову в ладони и растёр ими лицо. Янка обняла его за плечи.
– Ты же сильный, дядя Джон!
– Я? – невесело усмехнулся тот.
– Да, ты. Просто иногда забываешь об этом.
– Неужели? – Честертон неожиданно подхватил племянницу на руки и закружил её. Янка заверещала от восторга.
– Забываю?! – веселился Честертон, щекоча Янку.
– Вспомнил! Вспомнил! – хохоча, отбрыкивалась она.
Наконец оба успокоились и уставшие, плюхнулись на диван.
– Так обещаешь? – алхимик смахнул со лба пепельную прядь.
– Обещаю, – серьёзно ответила Янка.
– Вот и славно, – дядя Джон поцеловал её в лоб, – Спасибо.
Внизу хлопнула дверь, раздались голоса. Честертон прислушался. Несколько человек поднимались по лестнице.
– Янна, быстро прячься! – скомандовал дядя Джон.
– Куда?! – заметалась Янка.
– Сюда, к окну, – Честертон отдёрнул портьеру и, когда Янка прижалась к стенке, забаррикадировал её креслом.
– Стой здесь и не шевелись. Что бы ни происходило.
– Поняла, – шепнула Янка. Занавесь была из плотной ткани, но сквозь плетение нитей можно было разглядеть вошедших. Несколько преподавателей и домовые внесли на руках какого-то человека.
– Кладите его сюда, – скомандовал Магвелл, сдёргивая со стены с помощью домовых большой ковёр. – Эсбен, будьте добры, проверьте все двери. Благодарю вас, – обратился он к остальным. – Будет лучше, если кто-нибудь позовёт сюда нашего врача. И ещё…месье Кубера-Сан, сегодня последний день занятий. Завтра отправляем детей в Золотой Лес, надо подготовить кухню и...
– Всё будет сделано наилучшим образом, господин директор, – завхоз поклонился и с деловым видом вышел из комнаты, по ходу отдавая распоряжения домовым. В гостиной осталось трое.
– Что произошло? – спросил Честертон, глядя на неподвижное тело секретаря Магистериума, лежащее на полу возле камина. Диван и кресла домовые сдвинули в стороны.
– Скажем так, Джон, профессор Крауд несколько не рассчитал силы. И теперь наш гость немного не в себе.
– И всё же?
– Боюсь, господин секретарь уже был не в себе, когда приехал в Форествальд, – холодно произнёс Крауд, прикрывая распахнутое окно, отчего в гостиной стало тихо, – как сегодня, так и во время прошлых своих визитов.
На лестнице послышались шаги.
– Добрый день, доктор! Вы не посмотрите, что с месье Дженкинсом? – Магвелл плотно прикрыл дверь за вошедшим.
Прослушав пульс, доктор поднялся:
– Глубокий обморок. Но не от жары. Это Вы его так, профессор Крауд? – поинтересовался он.
– Одно маленькое заклинание, – невозмутимо ответил Крауд. – Вы же знаете, я люблю эксперименты.
– Знаю я Ваши эксперименты, профессор.
– Так Вы всё-таки поставили защиту на библиотеку? – с удивлением спросил Честертон.
– Да, коллега.
– То есть, Вы продолжаете считать, что месье Дженкинс не мог сам активировать фрактал?
– Доказательство перед Вами. Если это было его рук дело, то он смог бы не только заметить защиту, но и обойти её. Так глупо попасться…
– Опасный Вы человек, господин волшебник, – улыбнулся Честертон.
– Только для тех, кто очень постарается, Джон.
– В этом я уже успел убедиться, Эсбен.
– Зато благодаря проницательности и осторожности господина Крауда мы сейчас узнаем много интересного, – Магвелл указал на пошевелившегося секретаря.
Все, кто находился в комнате, внимательно смотрели на происходящее.
– Как Вы, месье Дженкинс? – осведомился доктор Тензин, не подходя, однако, ближе.
Грузный секретарь пытался принять вертикальное положение.
– Где я? – выдавил он, осматриваясь.
– В Форествальде, – ответил Честертон.
– А почему на полу?
– Так будет удобнее.
– Что удобнее? – переспросил Дженкинс.
– Беседовать, – невозмутимо сказал профессор Крауд. Секретарь испуганно взглянул на него.
– А, так это Ваша работа? – протянул он, силясь что-то вспомнить, – Превосходно…
– Очень рад, что Вы оценили, – учтиво поклонился волшебник.
– Вы не поможете мне?
– Пока нет, – ответил Честертон, наблюдая за ним со своего кресла, за которым стояла Янка.
Наконец, секретарь поднялся, и сделал несколько шагов. Потом внезапно остановился, провёл рукой в воздухе и обиженно спросил:
– Вы не пускаете меня?
– Отчего же? – профессор Крауд выглядел весьма удивлённым. – Вас никто не держит.
– Но здесь…стена? –  секретарь неловко топтался на месте и, кажется, начинал сердиться. – Выпустите меня! – потребовал он, толкая невидимую преграду.
– Здесь нет стены, – спокойно ответил Магвелл.
– Выпустите меня! – заорал секретарь. – Вы сильно пожалеете! Выпустите!
Янка с ужасом наблюдала, как месье Дженкинс – отец Маргарет, с которой они жили в одной комнате, бился о невидимую преграду, ругался, а затем вдруг начал странно подёргиваться, вращать головой и захрипел, схватившись за горло.
– Пора! Доктор! – скомандовал Магвелл. Все молниеносно поднялись, окружив ковёр. Янка увидела, как доктор Тензин положил свою руку на лоб перекатывающегося по полу человека и начал петь. Янка слышала звучание незнакомого языка, и слова рождали перед её взором образы величественных гор, возносящих свои снежные вершины в синеву бесконечного неба. Высоко над головой медленно парили птицы, на весеннем ветру трепетали разноцветные флаги, окружавшие золотой купол  белого строения причудливой формы. И огромные, нарисованные во всю стену глаза какого-то удивительного существа, глядели ей прямо в сердце…
– Присаживайтесь, месье Дженкинс, – жестом пригласил директор.
– Благодарю, – прохрипел тот.
– Что ж, господин секретарь, здесь нам никто не помешает выслушать Ваши объяснения.
– Нас точно не могут подслушать? – облизывая губы, спросил Дженкинс.
– Здесь нет посторонних. Вы можете говорить абсолютно откровенно.
Честертон вернулся в своё кресло, секретарь сел напротив. Профессор Крауд стоял у камина, скрестив руки на груди. Доктор Тензин подал секретарю стакан с водой.
– Что ж, мы Вас слушаем.
– Хорошо. Только прошу вас, не говорите ничего моей дочери! У меня есть дочь. Она здесь учится.
– Маргарет, – ободряюще кивнул Магвелл. – Не беспокойтесь. Она ни о чём не узнает.
– Да-да, конечно. – Месье Дженкинс явно волновался – даже сквозь ткань портьеры было видно, как его потряхивало.
– Итак? – произнёс Крауд.
– Много лет назад, – начал секретарь, возвращая стакан, – я впервые увидел Великого Магистра. Вы знаете, какое впечатление его присутствие производит на людей? – Дженкинс вопросительно взглянул на присутствующих. – Они готовы следовать за ним куда угодно, делать всё, что он скажет. Я был тогда подростком, заканчивал частный колледж. Ваш брат, господин Магвелл, казался мне тогда воплощением силы и мудрости. И я дал себе слово, что обязательно буду служить этому человеку, добьюсь высокого поста в нашем Магистериуме, чтобы быть ближе к своему… кумиру. Простите меня, что говорю вам такие вещи… Доктор Тензин, можно ещё воды? Спасибо, – он отпил несколько глотков.
Крауд облокотился о край камина, внимательно слушая рассказчика.
– Всё изменилось, когда Великий Магистр предложил создать эти школы. Поначалу я, как и многие другие, обрадовался, что наконец-то наши дети получат настоящее образование, как это происходит у волшебников. Но когда Великий Магистр заявил, что в школы будут принимать разных…– Дженкинс осёкся на полуслове, поймав жёсткий взгляд профессора Крауда, – …разных детей, – сглотнув, закончил он свою мысль, – я разочаровался в этой затее. Тем более, что моя Маргарет – она должна была учиться здесь, с другими… Я, как мог, сопротивлялся этому. Во мне проснулась досада, злость, а потом и… ненависть. Я боялся признаться себе в том, что ненавижу того, кем восторгался все эти годы.
– Но Вы понимали тогда, что появление этих школ неизбежно? – спросил его Магвелл.
– Да, но… Нет. Тогда я уже ничего не понимал. Скорее…Я просто хотел сделать всё возможное, чтобы моя Маргарет не общалась с теми, кто не имеет права становиться алхимиками!
«Интересно, откуда у людей берутся такие мысли?» – подумала Янка.
– Но Вы же знаете, что нет необходимости, чтобы дети обязательно учились здесь! – спокойно заметил Честертон.
– Я же заложник своего положения! Если бы я не был секретарём Магистериума, то… Ах, что там говорить…. – Дженкинс махнул рукой. – Когда чуть больше года назад меня отправили сюда, и я увидел эту красоту, то разозлился ещё больше. Такое удивительное, легендарное место Великий Магистр собирался отдать под детскую школу, которая, как я думал тогда, не должна была существовать!
– А сейчас? – резко спросил Честертон.
И секретарь, словно не замечая его тона, ответил:
– Маргарет нравится здесь. Она счастлива. Присылает мне письма, рассказывает про занятия… Но тогда, – месье Дженкинс нервно допил воду, – тогда я вернулся сам не свой и…
– И задумали отравить Великого Магистра? – подсказал Крауд.
– Нет, что Вы! – испугался секретарь. – Только отсрочить подписание всех бумаг. Ведь столько переговоров проходило по поводу этих школ – мы постоянно что-то согласовывали и консультировались с правительствами людей и министерствами магии.
– Где Вы взяли яд? – спросил Честертон.
– В Амстердаме. Мне его продали в магазинчике, где торгуют всякими подобными вещами.
Профессор Крауд взглянул в сторону окна, у которого стояла Янка.
– Вы знали, что за зелье Вам продали? – спросил он, переводя взгляд на бледного секретаря.
– Нет, я просил такое, чтобы действие было медленным, и мне было всё равно, как это называется. Во время одного из визитов Великого Магистра к нам, я, пожимая ему руку, обронил платок. Ваш брат поднял его и отдал мне…
Магвелл слушал секретаря, в задумчивости глядя за окно.
– Почему Вы интересовались Манускриптом Войнича? – спросил Честертон.
Дженкинс нервно взглянул на профессора Крауда. Тот насмешливо смотрел на секретаря.
– С недавних пор я начал видеть странные сны, – нервно передёрнув плечами, продолжил Дженкинс. – В них кто-то невидимый стоял за моей спиной и твердил мне одно «Манускрипт Войнича. Найди Манускрипт Войнича».
Янка вздрогнула. Крауд молниеносно скользнул взглядом по занавеске, за которой она стояла. На мгновение ей даже показалось, будто он её заметил.
– Я знал о нём. Старинная книжка с картинками, которую за пятьсот лет никто не мог прочесть. Я не понимал, зачем она мне нужна. Но тот голос звучал каждую ночь, мучил меня, и спустя какое-то время я стал бояться засыпать.
Янка почувствовала, как чьё-то внимание нацелено на неё – мысли неожиданно стали путаться, в сознании вдруг всплыли видения, как дядя Джон подхватывает её на руки, и они кружатся по комнате…. Внезапно появился стальной, с красноватым отливом сполох, и всё прошло. Она осторожно прильнула к занавеске. Профессор Крауд еле заметным движением повёл бровью, указывая в её сторону. Честертон так же едва заметно кивнул ему в ответ. Между тем полу-исповедь, полу-допрос продолжался.
– Где сейчас находится манускрипт? – спросил Магвелл.
– У меня дома. В сейфе. Я его даже не открывал.
– Зачем Вы активировали фрактал?
– Я это сделал?! – в ужасе переспросил Дженкинс. – Когда?!
– Перед тем, как мы очень мило побеседовали с Вами в библиотеке, – любезно подсказал ему профессор Крауд.
– Я не… я не помню такого. Поверьте мне! – взмолился секретарь.
– Мы верим Вам. Успокойтесь, – Магвелл дружелюбно улыбнулся. – Скажите, месье Дженкинс, что Вы искали в кабинете нашего школьного врача?
– Рецепт. В тот раз, когда я приехал с сообщением о том, что болезнь Великого Магистра прогрессирует, я узнал от своей дочери, что накануне в долине собирали травы. Её приятель – один из семьи Максимильяновичей рассказал ей о своём участии в той экспедиции. И Маргарет обмолвилась, что у Вас, доктор Тензин, есть некий рецепт. Я читал Ваши статьи, доктор, и знаю, что Вы – высококлассный специалист, лучший в своём роде, и если господин Магвелл обратился бы к вам за помощью, мой проступок скоро был бы раскрыт. Признаться, я испугался и, улучив момент, когда Вы вышли из кабинета, попытался найти бумагу, полагая, что она должна быть где-то на столе. Поймите моё состояние! Я думал, что Вы уже собирали травы для противоядия!
– Вы не так уж и ошибались, господин секретарь, – печально заметил доктор Тензин.
Все помолчали.
– Он не вернётся? – вдруг как-то робко спросил секретарь. – Этот голос?
– Нет, – чуть устало улыбнулся Магвелл. – Можете спать спокойно. А ещё лучше, возьмите отпуск.
– Да, конечно, – рассеянно кивнул Дженкинс. – Вы ведь не скажете Маргарет, да? – торопливо добавил он.
– Не скажу. При одном условии.
– Всё, что угодно! – взмолился секретарь, – всё, что у меня есть!...
– Когда Великий Магистр поправится, Вы сами расскажете ему обо всём.
– Я?! – испугался месье Дженкинс.
– Могу я, – предложил Крауд.
– Нет-нет! Я сам…. Конечно, сам… Вы не проводите меня? Я бы хотел увидеть дочь.
– Пойдёмте, – доктор Тензин поднялся и, поддерживая секретаря, вывел его из гостиной.
Все поднялись с мест. Честертон открыл окна.
– Хороший у нас ковёр, – расставляя мебель на свои места, произнёс, посмеиваясь, профессор Крауд.
– Да, сурийские ковры превосходны, – Магвелл отодвинул кресло, за которым стояла Янка.
– Ну, выходи, шпион. Не страшно было? – магистр помог Янке выбраться из портьеры.
– Немного, – честно призналась та. – А что с ним такое произошло? Почему он вдруг остановился?
– Видишь узор? – дядя Джон подвёл её к ковру. – Здесь выткано Колесо Бытия.
– Да, – кивнула Янка. А что это за животные? – она указала на центр, – это свинья, это петух, а вот это – змея. Почему они здесь изображены?
– Они символизируют человека, чей ум загрязнён, а сердце погружено в темноту зависти и злобы.
– Секретарь Дженкинс кому-то завидовал? – спросила Янка.
– В нём были разные чувства, – уклончиво ответил Честертон. Потому-то он и не мог выйти за пределы этого круга.
– То есть, его никто не держал? – удивилась Янка.
– Только он сам, – ответил профессор Крауд, вытащив палочку. – Надо бы почистить, – придирчиво заметил он, возвращая ковёр на стену.
* * *
– Дядя Джон, а почему ты сам не поймал месье Дженкинса? – они шли по переходу в Большой Зал, где кухонные домовые накрывали им запоздалый обед.
– Предоставил это профессору Крауду. Он, как ты слышала, любит эксперименты.
– А что он сделал?
– Поставил ловушку. Мы предположили, что тот, кто активировал твоего любимца, может вернуться завершить начатое. Видимо, однажды профессор Крауд застал месье Дженкинса в библиотеке, когда тот находился возле картины.
– Я знаю, – призналась Янка.
– Вот как?
– Это было в тот день, когда профессор заставил нас с Рудиком готовить тему «Магия и её виды». Помнишь? Я тогда жутко устала сидеть на одном месте и пошла прогуляться по залу. Ну и… случайно оказалась с обратной стороны стеллажа, за которым они разговаривали. Думаю, если бы профессор Крауд узнал об этом, то не стал бы со мной заниматься.
–  Почему?
– Я слышала, как месье Дженкинс предлагал ему присоединиться к какому-то проекту, но тот отказался.
– Да, Эсбен умеет играть…– кивнул Честертон. – И, кроме того, он уже давно догадался о твоём присутствии во время их личной беседы с господином секретарём.
– Откуда ты знаешь?
– А вот знаю, – засмеялся дядя Джон. – Но лучше тебе самой поговорить с профессором Краудом, чтобы не возникло недопонимания.
Янка помедлила.
– А можно видеть чужую память? – спросила она нерешительно.
– В принципе, да. Но не переживай, я уже попросил его больше этого не делать. Всё-таки, ты – моя племянница, – и Честертон толкнул дверь в зал
– Да, кстати, – добавил он, – по школе ходит страшная история, что вы с Рудольфом съели что-то не то за ужином, так что не стоит разочаровывать одноклассников, да? – и он подмигнул Янке.
* * *
Вечером замок гудел. Директор школы объявил о завтрашнем походе в Золотой Лес.
– Ты поговорил с братом? – спросила Янка Рудика, когда тот занёс ей свитер.
– Нет, – покачал головой тот. – Он жутко обиделся и даже видеть меня не хочет.
– Глупо как-то получается…
– И не говори. Ты знаешь, отец письмо прислал. По поводу книги. Пишет, что не сердится. А мама интересуется, не могу ли я попросить Фрактуса заглянуть к нам ненадолго, – в подвале опять завелись мыши.
– Ладно, увижу кота – передам.
Однако кот пропал. Рудик, как мог, утешал Янку, в расстроенных чувствах прилеплявшую тайком от мастера Галлза записку напротив картины.
На другое утро, едва солнце осветило шпили замковых башен, завхоз Кубера-Сан начал гонять домовых. В итоге, часам к девяти утра, гора из дюжины мешков со всякой снедью высилась возле центральных ворот, как подтверждение его неуёмной деятельности. За ними приехал старший сын Шеферсов, Ингмар. Такой же высокий, светло-русый, как Ингус, но более коренастый, чем походил на своего отца. Погрузив провизию на повозку, он вывел Тайпи за ворота. Разбившись на несколько небольших отрядов, учащиеся Форествальда вместе со своими преподавателями вышли из замка.
Пригревало. Идти было легко. Особенно по знакомой дороге. У одной из развилок повернули налево. Дойдя до каменного мостика, перекинутого через неглубокий ручей, путешественники направились в сторону перевала. Горы на этом краю долины были невысокие, и в одном месте между ними виднелся узкий проход.
Здесь всё было внове – и высокие массивные каменные отвесы, которые они миновали с некоторой осторожностью, и одинокие тонкие деревца, росшие прямо в скалах. Миновав нависавший над головами коридор, наводивший какую-то сумеречную тоску, они вышли на противоположную сторону, оказавшись у подножья высокой горы. Ещё одна долина расстилалась перед ними далеко внизу.
– Что это? – ошарашено спрашивали ребята, указывая на огромные, сверкающие изумрудным золотом деревья, между которыми то здесь, то там сверкали синие опалы озёр.
– Это и есть Золотой Лес, – профессор Чаттурджи с восторгом смотрел, как ветер гнал лиственные волны по могучим кронам. – Что же, нас ждут. Вперёд! Ещё немного, и мы окажемся под сенью этих великанов.
– Я читал о нём. – Энтони Гастингс делился с окружающими своими познаниями. – По легенде Сильва Ауреус или Золотой Лес растёт в каждом мире. Это один и тот же лес.
– Как это? – спросила Джилли Каэл.
– То есть, если долго-долго идти по этому лесу здесь, на Земле, то можно оказаться в этом же лесу, только где-нибудь…
– …на Марсе, например, – насмешливо предложила Кэтти.
– А хотя бы и на Марсе! – обиделся Энтони. – Это же не я придумал! – так в легенде говорится: «Вошедший в Золотой Лес никогда не знает заранее, куда выведёт его дорога».
– Ты бы, Гастингс, поменьше сказочки читал, – хмыкнул Люк Спайтел, проходя мимо в окружении своей «гвардии».
– А тебе-то что? – ехидно спросила Кэтти. – Не с тобой разговариваю.
– А я не тебе и отвечаю, Двайер. Много о себе возомнила.
– На себя посмотри! – зло крикнула Кэтти ему вслед. – Думаешь, главную роль получил, так теперь тебе всё можно?!
– А ты завидуй, завидуй! – крикнул ей в ответ Спайтел, даже не обернувшись.
– Надо больно! – рявкнула Кэтти. – Павлин недощипанный! 
– Да ладно тебе. Не обращай внимания. – Янка поправила цепочку с кулоном. – Нашла из-за чего расстраиваться.
– Да я не расстраиваюсь. Просто неприятно, что этот индюк зазнаваться начал.
– А что, раньше за ним такого не замечалось, что ли? – съехидничала Янка.
– Эх, не понимаю, почему Князь-Таганский его на главную роль утвердил? – вздохнула Кэтти. – Что он в нём такого увидел?
На опушке одного из небольших перелесков, словно стоявших на страже Золотого Леса, их встретил Ингус.
– Здравствуйте, ребята! – поприветствовал он. – Очень рад вас здесь видеть. Я – Смотритель этого леса. И очень попрошу вас, ради вашего же собственного здоровья, ничего не выносить из леса с собой – ни листик, ни камушек, ни веточку. И уж тем более, не рвать цветы и не ломать деревья. Хоть сегодня с нами ваш школьный врач, боюсь, даже ему не под силу будет исправить то, что исправить сложно.
Дети испуганно притихли. Теперь Золотой Лес уже не казался им таким приветливым, как раньше.
– Да ерунда всё это! – вдруг крикнул Спайтел. – Может, этот лес и древний, но что может случиться, если кто-то из нас случайно сорвёт лист с дерева?
Ребята осуждающе посмотрели на Люка. Ингус кивнул. Хорошо. Тогда я расскажу вам одну короткую историю. Все расселись на мягкую траву и стали внимательно слушать.
– Однажды, в далёкой горной стране жил король. У него было три сына. Когда завоеватели пришли на их землю, многие покорились им. Многие, кроме младшего из детей короля. Старшие братья считали, что если они признают власть захватчиков, то их народ будет жить так, как прежде, хоть и утратив свои древние верования. Но младший сын был с ними не согласен. «Лучше я погибну, чем склонюсь перед разрушителями святынь моего народа!»  В одну из тёмных ночей он вскочил на своего коня и покинул отцовский дом. Враги бросились за ними в погоню. Долго скакали они за беглецом и почти уже настигали его. И тогда из леса, покрывавшего склоны близлежащих гор, раздался крик: «Сюда! В лес! В лес!» Понимая, что уже не успеет он добраться до спасительных деревьев, воскликнул королевский сын: «Уж не доберётся принц до леса, но лес доберётся до него!» И тут деревья поднялись со склона горы и перенеслись к месту, где из последних сил скакал беглец. Деревья обступили его со всех сторон и укрыли в своей чаще. А преследователи, испуганные такими чудесами, бросились бежать.
– Это был Золотой Лес? – вдруг спросил Манан.
Янка редко видела его, а когда встречала, то почти не обращала на него внимания. Сын доктора, казалось, даже подрос за последние месяцы.
– Это был Золотой Лес того мира, в котором жил королевский сын, – кивнул Ингус. – И по сей день на склоне горы, откуда поднялся лес, растёт только трава. Народ той земли как зеницу ока бережёт лес, спасший их правителя. Рассказывают, что однажды один смельчак бросил вызов могучим силам природы, взял с собой веточку дерева.
– И что случилось с ним потом? – робко спросил Энтони.
– С ним стало твориться что-то невероятное. Тот человек выздоровел только после того, как его родные попросили у Леса прощения. Так что мой вам совет: если захотите взять с собой что-нибудь на память, посоветуйтесь сначала со Смотрителем.
– А Вы сможете договориться с Золотым Лесом? – спросил кто-то из детей.
– По крайней мере, постараюсь, – улыбнулся Ингус. – А теперь можете разбежаться. Далеко не уходите – скоро обед.
– Ингус, а правда, что если войти в этот лес здесь, то можно оказаться в этом же лесу, только где-нибудь в другом месте? – спросила Янка, когда ребята и некоторые преподаватели разошлись, а Рудик остался помогать домовым разгружать мешки с провизией.
– Я ещё так не ходил, поэтому наверняка сказать не могу. Но как-нибудь можно попробовать, – подмигнул он Янке и подошёл к доктору Тензину и профессору Чаттурджи.
Обед переносили дважды. Дети рассыпались по лесным опушкам, не рискуя, однако, углубляться в чащу. Они бегали по еле заметным тропинкам, заглядывали в глубокую синь озёр, кидали в воду камушки и следили, как они медленно опускаются на дно сквозь прозрачную толщу воды. То и дело раздавались возгласы: «Господин Ингус! Можно мне сорвать вот этот жёлтый цветочек?» «Господин Ингус, можно я возьму вот этот красивый камешек?» Ингус цветы рвать попусту не разрешал. Отправлял всех к своему другу, профессору Чаттурджи, и тот объяснял, как жёлтый цветок называется, для чего используется, и что «…рвать его никак нельзя, потому что он, хоть и красивый, но в пору цветения, ядовит». Желающих собирать гербарий заметно поубавилось. И всё равно не обошлось без порезов о траву, синяков от падения, ожогов о крапиву. В таких случаях доктор Тензин сам искал нужную траву, растирал её и прикладывал к ушибам и ссадинам, которые проходили и затягивались буквально на глазах.
На исходе третьего часа стали собираться.
– Надеюсь, никто ничего лишнего не прихватил? – спросил полушутя–полусерьезно Ингус. Ребята – кто  с сожалением, кто с лёгким сердцем выворачивали карманы, разжимали ладошки и расставались со своими сокровищами. Наконец, тронулись в обратную дорогу. По очереди ехали на опустевшей повозке, чему Тайпи не очень радовался – приходилось останавливаться. Он фыркал, и всем своим видом давал понять, что не нанимался катать такую ораву шумящих детей. Впрочем, зная о боевом прошлом предков коня, дети старались вести себя потише.
В замок вернулись только к вечеру. Для подготовки к экзаменам оставался ещё один день, и наутро, отдохнувшие на вчерашней прогулке и оттого выспавшиеся ученики Форествальда, запасались книгами в библиотеке, сверяли записи в тетрадях, зубрили термины и определения, словом, готовились к первым в их жизни серьёзным испытаниям, от которых зависела их судьба.


– ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ –
Когда возвращаются коты…

– Нет-нет-нет! И даже не проси! – Кэтти отбивалась от Людика, выпрашивавшего у неё реферат по мифологии. – Ты же всё спишешь!
– С чего ты взяла? Я только посмотрю, – с невинным видом уверял тот.
– Да? А почему ты тогда придумал такую же тему, как у меня? Ты что, не слышал, как Тишайший предупреждал нас брать разные темы? Хочешь сказать, что это случайно получилось? Ничего подобного!
– Ну какие же они одинаковые? Вот у тебя: «Великие волшебницы Европы», а у меня: «Рыцари и волшебство».
– Так ведь откуда рыцари твои брали все эти мечи, которые нельзя сломать, исцеляющие ножны, плащи-невидимки, волшебные кольца и пояса? Не сами же они их делали? Всё это было подарено им волшебницами и прекрасными дамами, о которых я и пишу. А ты просто хочешь воспользоваться моими идеями!
– Ну, Кэтти, ну будь человеком-то?!
– Я лучше буду своим собственным адвокатом, и свои авторские права никому дарить не собираюсь! Обойдёшься!
– Да ну вас всех! – Людик, обиженный, повернулся к Янке.
– А ты про что пишешь?
– Я написала уже, вообще-то. Оформить вот осталось только. «Заклинания в сказках А.С.Пушкина».
– А кто это? – спросил Людик.
– Поэт. В девятнадцатом веке жил.
– А сказки интересные?
– На, почитай, – и Янка протянула Людику книгу.
– Угу, обязательно. Только вот своё напишу сначала.
– А что у тебя не получается?
– Да этих рыцарей много, а оружие у них всех одинаковое. Не переписывать же биографии каждого?
– А ты сократи!
– Биографии?
– Нет! Список своих рыцарей. Возьми одного. Нельзя же объять необъятное! У тебя есть любимый рыцарь?
– Нету, наверное, – тяжело вздохнул Людик.
– А в семье у вас был какой-нибудь необычный король? Ведь все короли – рыцари! Может, у него что-нибудь волшебное было – ну меч там какой-нибудь, или кольцо, например?
Людик задумался.
– А замок пойдёт?
– Замок? Волшебный?
– Нет. Хотя…я думаю, для него он был самым что ни на есть волшебным!
– Ну…можно, наверное. А ты про кого говоришь?
Людик вскочил и начал спешно скидывать свои тетради в сумку.
– Да про предка своего! Тоже из девятнадцатого века! Спасибо, Янка!
– Ты куда?!
– В библиотеку! – прокричал Людик уже откуда-то из-за дверей.
Кэтти только покачала головой. Было воскресенье, репетиция спектакля закончилась, и они сидели в гостиной своей Бирюзовой Башни, готовясь к экзаменам. Контрольные и практические были написаны раньше, философию худо-бедно сдали на той неделе («Что ж, могло быть и лучше, но, признаться, большего я от вас и не ожидал. Посмотрим, что вы насочиняете в рефератах», – сказал им Альберт Тихий, объявляя оценки). Впереди маячили три грозных экзамена: в понедельник была поставлена Поэтика и Теория Заклинаний, в среду – три алхимических предмета, а в пятницу – весь магический блок: Теория, Практика и Защитная Магия. За этот последний Янка и волновалась, и не волновалась одновременно. С одной стороны, магия не представляла для неё какой-либо сложности. Но сдавать экзамен собственному дяде, да ещё не со своей палочкой…
Однако всё оказалось не так страшно. Вытянув билет «Волшебная палочка. Устройство и техника использования», Янка не поверила своим глазам. Она уставилась на Честертона с таким выражением непонимания на лице, что тот даже забеспокоился.
– Всё в порядке? – спросил он.
Янка молча показала ему название билета. Профессор Крауд только хмыкнул:
– Сразу отвечать будете, или пойдёте готовиться?
Янка обернулась на класс и, увидев, что Гарольд так жалостливо смотрит на неё, давая понять, что она им всем здесь позарез нужна, сказала:
– Я пойду готовиться, профессор.
– Хорошо, – невозмутимо произнёс Крауд. – Какой у Вас второй вопрос?
– «Защита дома в период полнолуния», – прочитала Янка и пошла на место.
На обеде Гарольд протянул Янке своё пирожное.
– Если бы не ты, – воскликнул он в порыве чувств, – я бы точно не сдал! Крауд на меня как удав на кролика действует.
– Эээ…спасибо, конечно,…сказала Янка, вспоминая своё недавнее отношение к профессору Магии, – но…мне два пирожных не съесть.
– Хочешь, помогу? – предложил Энтони.
– Ещё чего! – возмутился Гарольд. – А ну дай сюда своё пирожное! Если бы Янка и Рудик не подсказывали тебе виды магической защиты, то Крауд тебе выше «голубя» и не поставил бы.
– А он мне и так не поставил, – ответил Энтони, следя за перемещением своего пирожного по столу. – Поставил профессор Честертон. А профессор Крауд только «воробья». Потом подумал и добавил «перо». «За умение находить помощь там, где уже ничего не поможет».
– Это он намекнул тебе, что ты счастливчик, Энтони, – засмеялся Рудик. – Да и мне не съесть два. Держи!
– Спасибо! – Гастингс с благодарностью вернул себе тарелку. – Я и сам знаю, что счастливчик. Но, если честно, даже и не верится, что мы всё сдали!
– Кстати, завтра прогон спектакля вместе с декорациями и в костюмах – вспомнила Янка.
– А знаете, – вдруг заговорщески произнёс Энтони, – мне кажется, что спектакль наш сложнее всех экзаменов вместе взятых будет.
– Это почему? – удивилась Джилли.
– Я слышал, как месье Кубера-Сан говорил домовым: «Замок надо вылизать! Такие гости! Такие гости!»  Вот какие гости, а? Как вы думаете?
Ребята пожали плечами.
– Я думаю, прибудет сам Великий Магистр!
– Да ладно тебе! Не может быть!
–  А почему нет? Ведь он же – глава попечительских советов сразу двух школ – и нашей, и другой – в Канаде! Всё время забываю, как она называется…
– Где находится, так и называется Rocky Mountain. Скалистые Горы, – сказал Рудик. – И вполне возможно, что Великий Магистр может отправиться туда.
– Говорю вам, он приедет к нам! – гнул своё Энтони. – С чего бы это Кубера-Сан затеял такие грандиозные приготовления?
С этим нельзя было не согласиться. Домовые сновали по замку, мыли витражи и пылесосили ковры, учащиеся и свободные преподаватели прибирали кабинеты, наводили порядок в своих башнях, убирали школьный двор. И вовсю шли репетиции. Каждый день Князь-Таганский прогонял сцены, давал указания домовым, переквалифицировавшимся на время в бутафоров и портных. Словом, работа кипела. И в этой суете никто не задумывался над тем, что скоро придётся расстаться. Пусть ненадолго – всего на месяц. Но…Людик так и не помирился с братом, и Фрактус всё не появлялся.
– Это я виновата! – укоряла себя Янка. – Зачем, ну зачем я оставила свой платок там?!
– Может, он ещё вернётся, – утешал её Рудик. – У наших знакомых дома кот жил. Рыжий такой. И однажды он пропал. Искали его месяц, наверное. Всех соседей обошли, никто не видел. Уже и нового думали завести. Как вдруг является этот – морда вся побитая, ухо порвано, полинялый весь. Но довольный!
– И где он шатался всё это время? – спросила Янка.
– Мы так поняли, где-то в Китае.
– Где?!
– В Китае! У них в городе китайский цирк давал представление. Он, видимо, забрёл к ним каким-то образом и уехал. То есть, до Китая он, конечно, не добрался – сбежал где-то по пути. Но ведь вернулся же! Правда, мяукать как-то странно стал. Особенно когда кормишь его. Раньше так «Мяу-мяу», а теперь «Маоу-Маоу!»
– Эх…– вздохнула Янка… – Погоди. В Китае?! Точно же! В Китае!
И она, оставив Рудика в полном недоумении, бросилась искать дядю Джона…
* * *
 Наконец настал первый день августа. Уже во время завтрака учащиеся Форествальда с изумлением разглядывали Большой Зал, украшенный колосьями пшеницы и золотистыми цветами, накануне привезёнными Шеферсами. Ингмар и Ингус вместе с отцом и мадам Садовски готовили спортивную площадку для лучников и фехтования, а фрау Шеферс хозяйничала на кухне. Вместе со своей семьёй приехала и Ингрид – очень похожая на своего младшего брата – такая же стройная и спокойная. Она и профессор Чаттурджи сидели в кабинете доктора Тензина, обсуждая с месье завхозом детали послеобеденных мероприятий.
– Друзья мои! – директор школы магистр Магвелл вышел в центр зала и теперь ждал, когда наступит тишина. – Сегодня поистине праздничный день. Не только потому, что закончились экзамены, и все вы (повторюсь – все вы) без исключения, по итогам экзаменов имеете полное право вернуться в Форествальд первого сентября…
Это сообщение вызвало такую бурю восторгов, что повыскакивали домовые из кухни и с интересом смотрели на радость, которая готова была вылиться за стены замка.
– Но не только это является причиной сегодняшнего праздника.  – Ребята притихли. – Вот уже много сотен лет, тысячи лет и люди, и волшебники, и алхимики отмечают в этот день Праздник Зерна – Праздник Жизни и Смерти. Ведь чтобы появился колос, – магистр снял колосок с увитой снопами колонны позади себя, – нужно, чтобы одно маленькое зёрнышко упало в землю и, умерев, дало жизнь многим другим зёрнам. В этом – предназначение каждого зерна. Так и человек, должен прожить жизнь, раскрыв в себе свою истинную сущность и выполнив своё предназначение, каким бы оно ни было.
– Однако, – магистр оглядел всех присутствующих, – поскольку философию профессору Готтенлорду вы уже сдали, то я, как директор школы, могу официально объявить окончание экзаменов!
Большой Зал взорвался аплодисментами и криками «ура!»
– И сейчас, – магистр поднял руку, – мы узнаем, как с пользой и для собственного удовольствия проведём первый день каникул. Профессор Чаттурджи, прошу Вас!
Весь день прошёл в каком-то сумасшедшем ритме. Соревновались лучники, были показательные выступления по фехтованию. В полдень на лугу разожгли несколько костров и жарили на них хлеб. Собирали ромашку и клевер, искали клад, заранее припрятанный в окрестном перелеске профессором Чаттурджи. Клад оказался большой корзиной земляники, которую торжественно вручили кухонным домовым, где те приготовили из неё начинку для вечерних пирогов. После запоздалого обеда, пока свободные от участия в спектакле помогали снимать мишени и засыпали кострища, все актёры в волнительном ожидании повторяли тексты своих ролей, готовясь выйти на сцену.
– Янна, можно тебя на минуточку? – в комнату постучался Людик.
– Да, сейчас выйду. – Янка, запихнув ногой сумку с вещами под кровать, вышла в коридор. –  Ну, чего?
– Знаешь, – Людик переминался с ноги на ногу, – ты не могла бы поговорить…с Рудиком?
– О чём?
– Ну…понимаешь, он…ну...мы ведь с ним вместе играем. На репетиции – это одно – там и народу много, а сегодня…если честно, я…я не могу так – выходить на сцену с тем, с кем в ссоре.
– Так помирись с ним?
– Ну…я не могу.
– Почему это вдруг? Сам же первый перестал с братом разговаривать! У тебя такой замечательный брат! А ты…
– А что я?
– А ты – дурак, вот кто! – и Янка распахнула дверь в свою комнату.
– Почему это я – дурак? – опешил Людик, впервые видя Янку такой рассерженной.
– Потому что забил свою голову всякой ерундой! Если тебе интересно, то Рудик совсем не хочет быть королём! Понятно тебе?! Не! Хо! Чет! – и Янка хлопнула дверью.
– Понятно…– пробормотал Людик. – Теперь понятно…
– Молодец, Янна! Давно пора! – похвалила Кэтти, когда не ожидавшая от самой себя такого проявления чувств, злая Янка залезла под кровать в поисках закатившейся ручки, – А то всех уже извели своей ссорой.
* * *
Гости прибыли за полчаса до спектакля. Интуиция и наблюдательность не подвели Энтони.
– Великий Магистр! Великий Магистр! – ребята высматривали из окон пассажиров двух подъехавших микроавтобусов. Магистр Магвелл приветствовал гостей – членов попечительского совета школы, среди которых находился и отец Рудика – Вильгельм Максимильянович. Увидев сына, он кивнул ему.
– А что здесь делают родители Спайтела? – Янка услышала позади себя возмущённый голос Кэтти, – они же не в совете?! Приехали на сыночка полюбоваться?
Когда в Большом Зале собралась вся школа, магистр Магвелл представил всех гостей, а месье Кубера-Сан собственноручно потушил свет, начался спектакль.
Что и говорить, Люк играл хорошо. Янка видела, как на первом ряду невысокая, но красивая женщина с пышной причёской украдкой вытирала слёзы и изредка что-то шептала на ухо своему мужу.
– Вот сказать им, какой их сыночек на самом деле гад, или нет? – злилась за кулисами Кэтти, наблюдая эту сцену.
– Слушай, я тебя не узнаю! – сказала ей Янка, поправляя оборки пышного розового платья, в котором она должна была преобразиться в придворную даму. – Да не обращай ты на них внимания! Лучше скажи – кто там рядом с Великим Магистром сидит?
– Это ты про даму в таком белом платье с красной накидкой? – уточнила Кэтти.
– Про неё. Что-то лицо знакомое. И где я могла её видеть?
– Вот уж чего не знаю – того не знаю, – пожала плечами Кэтти. – Гастингс, ты не знаешь, кто это?
– Директор вроде представил её как леди Мария-Кратейа дель Аргос. Впервые это имя слышу, но колье и серьги у неё – просто отпад! – сказал Энтони и умчался переодеваться – он играл две роли: кухарки и рыцаря на балу подземных жителей.
– Хоть бы выражения выбирал, что ли…– покачала головой Кэтти.
Всё шло отлично. По ходу действия прямо из воздуха появлялись, вспыхивали и гасли маленькие свечки в золотых и серебряных подсвечниках, Манан в роли Чёрной Курицы бился с рыцарями, пажи несли за важно вышагивающим Фергюссом-королём светло-зелёную мантию, подбитую мышиным мехом, на деревянном полу то и дело появлялись садовые дорожки, выложенные  сверкающими драгоценными камнями…И музыка, чарующая музыка, исполняемая ансамблем учащихся Форествальда, который собрал профессор Сурья Ишваранади – их преподаватель по Мистицизму звука, также рисовала, создавала без остановки этот волшебный мир, в который попал герой Люка-Алёши. Словом, спектакль удался. И Янке его даже не испортили едкие комментарии Кэтти, которыми она сопровождала едва ли не каждую фразу Спайтела:
– Вот в жизни-то так прощения просить слабо?
Наконец, всё закончилось. Последний раз вспыхнул и погас образ величественного подземного зала, усыпанного самоцветами, и уже при включенном свете Янка увидела, как профессор Крауд, который весь спектакль простоял напротив сцены у самой дальней стены, творя своей волшебной палочкой такие чудеса, поспешно вышел из зала.
«Куда это он?» – подумала она, выходя на поклон. Но даже когда объявляли поимённо всех участников, он не появился. «Странно», – подумала Янка. Великий Магистр и ещё несколько преподавателей так же покинули зал. Выбегая на улицу, она заметила, как они поднимались по переходу в Башню Магии. Наспех переодевшись у себя в комнате, она, не дожидаясь начала праздничного ужина, помчалась обратно и на галерее налетела на братьев Максимильяновичей.
– Ты куда это? – охнул Рудик.
– В Башню Магии. А вы что, помирились? – спросила она, заметив, что братья опять вместе.
– Да, помирились, – улыбнулся Людик, – спасибо тебе.
– Всегда пожалуйста, – засмеялась Янка, – обращайся, если что.
– Так зачем мы идём в Башню Магии?
– Мы? А, ну ладно, – махнула она рукой, – не за чем, а за кем. Профессор Крауд как-то быстро ушёл после спектакля, и все остальные тоже. Вы не заметили?
– Нет, но…какая нам разница? Ушли и ушли, – пожал плечами Людик.
– Ай, не знаю, – нетерпеливо ответила Янка, – только чувствую, что надо туда пойти. Даже вот – палочку взяла собой.
– Ух ты! У тебя есть волшебная палочка? – воскликну Людик. – Да…много же я пропустил! – покраснел он, – Расскажете?
– Конечно, расскажем. Только не сейчас.
Они торопливо перебежали двор и проскочив сквозь толпу, ожидавшую начало ужина, свернули на второй этаж.
– Сюда, – скомандовала Янка. Она дёрнула ручку двери. Та не поддалась.
– Дай я, – сказал Рудик, рванул на себя дверь и…ничего.
Людик тоже подёргал ручку.
– Может, есть ещё какой-нибудь вход? – спросил он.
– Если только с улицы по стене карабкаться, – вяло предположила Янка.
– Точно! – воскликнул Людик.
– Что, по стене? – ужаснулась Янка.
– Нет! С крыши! Раньше так строили, что в замках сквозь все этажи на крышу башен ведёт внутренняя лестница. Если мы попадём на крышу, то можно будет спуститься вниз.
– А где здесь выход на крышу? – спросил Рудик. Друзья задумались.
– «Выход на крыши башен замка через смежные стены», – вдруг процитировала Янка.
– Ты о чём? – не понял Людик.
– Но это же написано в «Истории Форествальда»! Там и картинка есть! Вы что, не помните? – Янка удивлённо смотрела на друзей.
– Нет, – задумчиво произнёс Людик. – Вообще-то мы с Мананом весь замок уже излазили, когда… ну когда…– извиняющимся тоном пояснил он.
– Ах, ладно, – прервал его Рудик. – Я тоже этого не помню, хотя книгу изучил вдоль и поперёк. Янна, а ты можешь вспомнить, где выход на  Башню Магии?
Янка присела, обхватив голову руками и зажмурив глаза. В памяти мелькали страницы книги, которую до неё брал отец. Имена, портреты, даты, события, картинки, главы всей многовековой истории возникали в сознании с ужасающей быстротой. Века истории проносились мгновенно, словно существовали в одном мгновении, как один кристалл, где возле одной из граней появилась старинная гравюра с изображением Башни Магии в разрезе, как на строительном плане. И подпись под ней «Выход на крыши башен замка через смежные стены» и далее: «…дополнительный проход по карнизу башен и стен».
Янка открыла глаза.
– Там наверху должен быть карниз – между стеной и башней. На самом последнем этаже.
Друзья переглянулись и воскликнули одновременно: «Кабинет астрономии!»
Минут через десять они стояли у распахнутого окна напротив Башни Магии. На отполированных зубцах чёрного гранита отражались огненные лучи заходящего солнца.
– Красиво, – сказал Рудик.
– Красиво – не красиво, а ползти надо, – скептически заметил его брат. – Я, чур, первый.
– Давай, – подсадил его Рудик. – Только тогда я буду первым Янкин экземпляр «Истории Форествальда» перечитывать. Сдаётся мне, что-то в нём есть…
Карабкаться по стыковым камням кладки, карнизом опоясывающую и соединяющую стены и башни замка, было удобно, и скоро ребята перелезли через зубчатую корону.
– А вот и дверь, – воскликнул Людик, указывая на люк в полу.
– Главное, чтобы здесь не заперто было, – выдохнул Рудик, и они с братом рванули кольцо люка на себя.
 – Ну что, спускаемся? – сказала Янка и осторожно ступила на каменную ступеньку. – Смотрите, там внизу свет горит!
– Ага, – шепнул Рудик, – и голоса. Так что теперь тихо надо.
Они спустились на этаж и замерли, прислоняясь к холодной стене так, что если кто-то вышел бы из кабинета, они остались бы незаметными. «Тсс… – Янка прижала палец к губам и указала на приоткрытую дверь кабинета Магической Защиты», – слушайте.
– Значит, Эсбен, Вы были тогда в библиотеке? – спросил спокойный мужской голос. Янка посмотрела на друзей.
«Великий Магистр», – едва слышно произнёс Рудик.
– Да, магистр. Я зашёл за парой книг и в какой-то момент почувствовал слабое возмущение полей, которое появляется обычно при раскрытии порогов. Кто-то пытался пробиться в Форествальд, хотя, как вы знаете, это невозможно.
– Да, сюда без особого разрешения не попасть, – подтвердил ещё один незнакомый голос.
«Отец», – шепнул Людик, указывая на брата. Янка кивнула.
– Я подумал, что, возможно, ошибся. Но импульс повторился, и на этот раз гораздо сильнее. В библиотеке всегда много народу, и я поспешил на источник сигнала. Возле одного из стеллажей стоял секретарь Магистериума.
– Месье Дженкинс…
– Да, сэр. Он стоял возле полок с книгами с несколько отрешённым взглядом. Словно был немного не в себе. Источник этого странного излучения находился за ним. И создавалось впечатление, что кто-то или что-то удерживало его и, как ни странно это звучит, качало из него энергию. Я заговорил с ним, и в процессе разговора мы поменялись местами. В этот момент всё прекратилось.
– Ваше присутствие разорвало контакт?
– Я тоже так думал поначалу, сэр. Но кроме нас там был ещё один человек.
– Кто же это?
– Моя племянница, сэр. Янна Ордина, – произнёс Честертон
– Она слышала часть разговора, – продолжал профессор Крауд, – где месье Дженкинс предлагал мне перейти на сторону некой организации, занимающейся расшифровкой Манускрипта Войнича и других подобных текстов. Я уже тогда не поверил ему, и начал подозревать, что он действует один. Но, как показало время, не в одиночку.
– Что Вы имеете в виду, Эсбен?
– Дело в том, магистр, что как я уже сказал, секретарь был не в себе. Словно кто-то управлял его телом и сознанием. Я поговорил с Вашим братом и профессором Честертоном, и мы решили поставить ловушку. Чтобы задержать того, кто активировал фрактал, но не вошёл в него. Когда господин секретарь приехал с новостями о Вашем здоровье, сэр, он зашёл в библиотеку, а там было уже дело техники…
– Надеюсь, он не очень пострадал?
– Совсем нет, магистр. У него был глубокий обморок. Но это дало нам возможность увидеть того, кто руководил его действиями.
– Да, дальше я знаю. Благодарю. А что же Ваша племянница, профессор?
– Дело в том, магистр, что в её день рожденья мы побывали в Лондоне, на Золотой Улице. И там, встретив Владислава Максимильяновича и его семью, решили устроить нашим детям небольшой праздник, – всё, как полагается – с тортом и Книгами Желаний. – Все присутствующие заулыбались. – Так вот, позже выяснилось, – продолжил Честертон, – что среди прочих пожеланий, оставленных случайными посетителями того кафе, в Книге у Янны кто-то оставил странную фразу, которую дети приняли как призыв к действию.
– И что же там было написано? – вдруг спросил незнакомый женский голос.
Ребята переглянулись.
– «Найди Манускрипт Войнича». Янна, естественно, никому об этом не сказала, кроме, разве что, Людвига, – сына Владислава. Позже об этом узнал и Рудольф. Но самое странное, что уже после того, как дети приехали сюда, во время грозы в башню, где живёт моя племянница, ударила молния. Причём если бы не домовой, удар пришёлся бы прямо на девочку.
Янка вздрогнула, вспомнив события того вечера.
– Ночью мы проверили след. И я бы не сказал, что это – обычная молния. Она пришла не из пространства, где находится Форествальд, и даже не из обычного мира. Но что самое странное, незадолго до этого происшествия, которое, признаться, заставило нас поволноваться, Янна получила письмо. Запечатанный конверт лежал на её кровати. И в нём была такая же фраза, что и в Книге Желаний. Кто-то настойчиво напоминал ей заняться поисками Манускрипта.
– По случайному стечению обстоятельств или нет, – слово вновь взял профессор Крауд, – но в тот день, когда произошла активизация фрактала, девочка оказалась возле стеллажа, где стала свидетельницей нашего разговора с секретарём. Очевидно, когда я увёл бледного месье Дженкинса из библиотеки, она и познакомилась с единственным жильцом картины. Тот поначалу подумал, что его активизировал я, поскольку, видимо, начал подключаться к нашим полям только в тот момент, когда мы с господином секретарём поменялись местами.
– И дети подружились с котом? – спросил всё тот же женский голос.
«Красивая, наверно, – шепнул Людик, – ну, та, которая говорит».
– Не просто подружились, но Ваш сын, господин Максимильянович, даже придумал ему имя – Фрактус, – произнёс магистр Магвелл.
«Он тоже здесь»? – удивился Людик.
«А где же ему ещё быть? – ответила Янка, – Ладно, тихо!»
– Кстати, хороший кот, – заметил отец Рудика. – Избавил подвал нашего дома в Праге от мышей. Правда, не без его помощи Рудольф и Людвиг избавили семейную библиотеку от ценного манускрипта. Но ведь именно это и спасло Вам жизнь, магистр!
– Да, признаться, хоть я ещё и слаб, но с каждым днём силы ко мне возвращаются. И всё-таки, в этой истории не хватает одного важного звена. Аврелиус, ты упоминал, что месье Дженкинс рассказал вам о своих снах, в которых кто-то внушал ему найти Манускрипт Войнича?
– Да, причём теми же словами, что были написаны в Книге Желаний и письме девочке.
– Вот это и непонятно. Если предположить, что кто-то или что-то дал один и тот же совет найти манускрипт двум разным людям, один из которых – слепо преданный, и потому уязвимый, секретарь, а другая – маленькая девочка, то цели этих действий абсолютно туманны.
Участники беседы замолчали.
– Разрешите мне, джентльмены? – раздался в тишине мелодичный женский голос.
– Конечно, госпожа. Мы всегда готовы Вас выслушать! –  произнёс Великий Магистр.   
«Да кто же она такая»? – прошипела Янка.
«Без понятия. Надо будет у отца спросить», – тихо ответил Рудик.
– Есть силы, которые не дано видеть ни простым людям, ни волшебникам, ни алхимикам. Человек может лишь догадываться об их существовании.
Чувствовалось, что присутствовавшие в кабинете почтительно молчали.
– И, как нам уже известно, несчастный месье Дженкинс попал под дурное влияние. Нереализованные амбиции и слабый характер, – лучшее оружие против истины…
Было слышно, как ветер треплет деревья во дворе замка.
– Время, о котором было написано давно, ещё не пришло, хотя Драконы уже начали читать Книгу Судеб. Великий Магистр сделал свой ход – открыл школы, где собрал детей, способных ко многому. Какую сторону примет каждый из них – покажет будущее, семена которого высажены сегодня.
На Ваш ход, Великий Магистр, был сделан ответный. Но там, где есть мрак, всегда есть свет. Поэтому, чтобы сохранить Равновесие, одна и та же сила заставила секретаря и девочку искать Манускрипт, подтолкнула их к картине, которую мог активировать только опытный алхимик или маг. Девочке с этой задачей было бы не справиться. Однако благодаря своему доброму сердцу ей удалось притянуть в свою жизнь нужные явления в единственно верное место и время. Так она оказалась у меня.
«Что?!» – Янка сидела, поражённая.
– Но молния, госпожа. Откуда она? – спросил с почтением Магвелл.
– Что бы её ни вызвало, Равновесие не может быть нарушено. Появление молнии пробудило энергию, скрытую в девочке. Вы не заметили, что именно после того случая в ней стали проявляться способности, которые не свойственны алхимикам в её возрасте, а скорее, волшебникам?
– Да, – подтвердил профессор Крауд. – Именно так.
–  Удивительный ребёнок, – произнёс Великий Магистр.
– Не менее удивительный, чем её родители, – мягко сказала женщина, и теперь Янка точно знала, кто это. Она вскочила и рванула наверх.

   * * *
– Эй, Янн, тебе плохо?
– Не знаю, – всхлипывала Янка.
– Хорошо, что ли?
– Не знаю я: плохо мне или хорошо! – рыдала она в голос, – просто плачу!
– А зачем? Посмотри, какая красотища! Когда мы ещё здесь окажемся?
Всё ещё продолжая всхлипывать, Янка подошла к краю башни. Да уж…когда ещё она здесь окажется?.. Сумерки опускалась в долину, и на небе уже сверкали первые звёзды. Где-то внизу жил своей жизнью замок, а они стояли здесь, между небом и землёй…
– А потом что было? О чём ещё говорили? – вытирая слёзы, спросила она.
– Да, в общем-то, ничего больше не было. Они стали выходить, а мы с Рудиком поднялись сюда. На ужин-то пойдёшь?
– Пойду, – сказала Янка.
Они осторожно перелезли по карнизу в окно кабинета астрономии и спустились в Большой Зал.
– Вы где бродите? – сразу набросилась на них Кэтти. – Тут такое произошло! Манан подрался со Спайтелом!
– Когда хоть? – у Людика загорелись глаза.
– Да сразу после спектакля, за кулисами! Подбегает к Спайтелу его мамочка, ждёт его у края сцены, просит всех вызвать её сына. Манан и говорит: «Там твоя мама стоит, ждёт». А этот индюк так рукой машет и автографы раздаёт. Ну, Манан ему второй раз сказал. Тот как будто не слышит.
– И тогда Манан кааак вмажет ему! – заорал восторженно Энтони. – Ну, тот вскочил, и с кулаками!
– Это моя история была! – завозмущалась Кэтти. – Дай хоть дорассказать! – Короче, выволок он Спайтела из-за кулис и так спокойно оставил на краю сцены. «Что-то он, – говорит, – слова понимать разучился». И ушёл. Представляете?!
– Ну и? – затряс Кэтти Людик, – что потом-то?
– А тут отец Спайтела подходит. «Кто это сделал?!» – спрашивает. Ему всё и рассказали. Тут же ведь и Князь-Таганский рядом стоял, всё видел. Папаша Спайтела нашёл Манана, тот бледный весь, но держится. В общем, Спайтел-старший Чаттурджи руку пожал и ни слова не сказал. Во даёт!
– Эх! Жаль, меня не было. Такое пропустить! – досадовал Людик, разбирая тарелки с едой.
– А вы знаете, что Манан здесь больше учиться не будет? – вдруг сказала Маргарет, подсевшая к подругам.
– Как это? Почему? – весть об этом мгновенно облетела зал. Ребята вскочили и, отыскав Манана, окружили его. – Ты что, серьёзно не будешь больше с нами учиться?
– Да, – как-то неловко улыбнулся тот.
– Но почему? Ты из-за Спайтела, да?
– Нет, конечно. Я музыку очень люблю. Но отец хочет, чтобы я стал биологом. Так что вот, в Канаду поеду.
– А письма-то хоть писать будешь? Нам всем?! – раздавались со всех сторон возгласы, среди которых были и такие, кто возмущался: «Лучше бы Спайтел уехал!» «Да! Куда-нибудь подальше!».
– А вы отвечать будете? – засмущался Манан.
– Конечно, будем! О чём разговор?! Напишешь мне? И мне! И мне! Запиши адрес! Погоди, я за ручкой сбегаю!
Весь оставшийся вечер в Форествальде обменивались адресами, телефонами, дарили друг другу любимые игрушки и книги, украшения и прочие сокровища, которые каждый хранил кто под подушкой, кто под матрасом, кто просто таскал в кармане, но готов был отдать за просто так, для памяти, ради своей и чужой радости.
Когда же гостиные опустели, в комнатку домового Бирюзовой башни проскочили несколько жильцов замка. Малыш Айюк ставил на огонь чайник, филин Бубо-Бубо, расположившись на тумбочке возле окна, внимательно смотрел, как Кэтти и Янка раскладывают по тарелкам пироги и сладости, присланные тётушкой Деборой. На маленькой кухоньке домового было тесно, но по-домашнему уютно. Энтони, Гарольд, Маргарет, Джилли и Дана, Ирвин, Рудольф и Людвиг Максимильяновичи, и даже Манан – все собрались здесь. И никто из них не мог тогда знать, что Великие Драконы уже отметили их имена в Книге Судеб…

* * *
В середине августа, когда дожди зарядили на неделю, в домик на окраине тихого городка, затерянного где-то вдали от больших трасс, постучался высокий человек с пепельными волосами. Прикрыв за собой дверь, он поставил перед встречавшей его девочкой большую коробку с просверленными в ней дырочками. Коробка немедленно была вскрыта, из неё высунулась усатая чёрная морда, и дом мгновенно наполнился визгом, мурлыканьем и смехом.
– Ну вот, принцесса, – произнёс мужчина, стряхивая с плаща капли дождя, – теперь будет кому тебе сказки рассказывать.

Череповец, октябрь 2009 - 6 января 2010 г.
 

ОГЛАВЛЕНИЕ
INTRO – Пробуждение
ГЛАВА ПЕРВАЯ – Гаммы
ГЛАВА ВТОРАЯ – Понедельник – … тоже день. Да ещё какой!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ – Ночной гость               
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ – Письмо               
ГЛАВА ПЯТАЯ – День Рожденья               
ГЛАВА ШЕСТАЯ – Солсбери               
ГЛАВА СЕДЬМАЯ – Золотая Улица      
ГЛАВА ВОСЬМАЯ – Славный город Кёльн
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ – Форествальд               
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ – Поединок               
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ – Тень Заговора               
ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ – Убежище               
ГЛАВА ТРИННАДЦАТАЯ – Травник               
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ – Чёрное Пёрышко               
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ – У Лукоморья дуб зелёный…               
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ – Цветок, на который не садятся пчёлы
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ – Золотой Лес               
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ – Когда возвращаются коты…