ВЗОР-29
(Окончание первой книги)
Кропотливо собирал он их в одно целое, анализировал, дополнял разработками неоплатоников и более поздних мыслителей, и постепенно перед ним складывалась логическая формула диалектики. Диалектики, которая принципиально отличалась от набравшей в ту пору мифического могущества – марксистской.
В предисловии к «Античному космосу», увидевшему свет на десятом году советской власти (1927 г.), Лосев подчеркивал несовместимость двух рассматриваемых подходов в объяснении мира: «Тут одно из двух. Или нужно дать волю чистой диалектике, и тогда – прощай диалектический материализм и марксизм! Или мы выбираем последнее, и тогда – прощай античная диалектика с ее космосом... Разумеется, выбор ясен...»
Этакими эзоповскими премудростями пользовался молодой философ. Какой, мол, выбор может быть между «единственно верным» марксистским учением и какой-то за ненужностью забытой античной диалектикой! Естественно, предпочтение – «оружию, огнестрельному методу», как назвал Маяковский «философское откровение» марксистов. И в то же время, рядом с этим, «неловко» написанная фраза о каком-то непонятном «подражании» древнегреческим философам: «Подражая античной диалектике, мы обязательно должны переводить ее на язык нашего научного сознания...»
Уже по этой, понятно, далеко не случайной оговорке, по фундаментальной глубине исследования диалектики, по частям разрабатываемой древними философами, по изумительной кропотливости в создании завершенной диалектической формулы 1,
1 Вот бы удивился гениальны философ, если бы ему сказали, что его диалектика не что иное, как Общий Логос Вселенной!
по отчаянно смелым по тем атеистическим временам попыткам обосновать явления космической эволюции закономерностями, возникающими в результате бытийной реализации категорий, или начал, возрождаемой из забвения диалектики, – уже по всему этому можно было понять, что молодой философ сделал выбор не в пользу диалектического материализма, отрицающего приоритет духовных Божественных сил, а в пользу «сирой» платоновской диалектики, убедительно и неопровержимо выявляющей Сверхсущее, Вечного Бога, Первопричину Мироздания 2.
2 В этом как раз слабость Лосева. Диалектика работает не в Божественном Бытии, а в материальном мире.
Вряд ли в наши дни, продолжающие распад «эпохи гнусности», можно полно оценить всю смелость этого шага. Встать на защиту Божественного Первоначала (а реконструкция античной диалектики, по сути, выполняла именно эту функцию), значило – пусть в косвенной форме – но выступить против закрытия и разрушения в стране церквей и часовен, против изгнания за пределы отечества ученых и философов, многие из которых были убежденными христианами и духовными наставниками Лосева, выступить не только против атеистической политики большевиков, но и против всей их сущности, густо замешанной на озлоблении и насилии, на безнравственной само-уверенной греховной гордыни.
Это значило встать вперекор сатанинской, бесчувственной мощи, всё сметающей со своего механического пути. И разъяренная революционная мощь смела его, как песчинку. Смела и вместе с тысячами других песчинок, то бишь политзаключенных, бросила на строительство Беломоро-Балтийского канала. Началась почти вековая борьба человека-песчинки с империей-скалой. И можно ли было предположить, что человек непредставимо-непосильную борьбу выиграет!
Советская Империя заставляла его вытаскивать из речки тяжелые разбухшие брёвна, а он, измученно орудуя багром, думал о категории Имени, завершающей развитие Тетрактиды А, которая на простом языке и была Богом, Творцом Вселен-ной. (Потом эти раздумия выльются в основательный труд «Фи-лософия имени»). Большевистская Держава принудила всех от мала до велика зубрить труды Маркса и Ленина, а он пере-водил и дотошно анализировал трактаты Платона, Аристотеля, Плотина и Прокла. Социалистический Рим строжайше запретил издавать книги опального философа, а он ежедневно, по заведённой в юности привычке, писал по две-три страницы, которые складывались в объемные рукописи...
Через несколько десятилетий «уже почти коммунистическое» государство ослабит запрет на Лосева, разрешит ему издавать книги по истории античной эстетики: какой-де может быть урон советскому могуществу от эстетики забытой всеми, неизвестной античной эпохи! Так подумают главные атеисты страны и окажутся в ловушке, которую много лет готовил им великий мыслитель. Если говорить по большому счету, то в безобидной античной эстетике ровным счетом ничего больше не окажется, кроме одного, но самого существенного, стрежневого – становления Божественного Первоначала 1,
Вряд ли в наши дни, продолжающие распад «эпохи гнусности», можно полно оценить всю смелость этого шага. Встать на защиту Божественного Первоначала (а реконструкция античной диалектики, по сути, выполняла именно эту функцию), значило – пусть в косвенной форме – но выступить против закрытия и разрушения в стране церквей и часовен, против изгнания за пределы отечества ученых и философов, многие из которых были убежденными христианами и духовными наставниками Лосева, выступить не только против атеистической политики большевиков, но и против всей их сущности, густо замешанной на озлоблении и насилии, на безнравственной само-уверенной греховной гордыни.
Это значило встать вперекор сатанинской, бесчувственной мощи, всё сметающей со своего механического пути. И разъяренная революционная мощь смела его, как песчинку. Смела и вместе с тысячами других песчинок, то бишь политзаключенных, бросила на строительство Беломоро-Балтийского канала. Началась почти вековая борьба человека-песчинки с империей-скалой. И можно ли было предположить, что человек непредставимо-непосильную борьбу выиграет!
Советская Империя заставляла его вытаскивать из речки тяжелые разбухшие брёвна, а он, измученно орудуя багром, думал о категории Имени, завершающей развитие Тетрактиды А, которая на простом языке и была Богом, Творцом Вселен-ной. (Потом эти раздумия выльются в основательный труд «Философия имени»). Большевистская Держава принудила всех от мала до велика зубрить труды Маркса и Ленина, а он переводил и дотошно анализировал трактаты Платона, Аристотеля, Плотина и Прокла. Социалистический Рим строжайше запретил издавать книги опального философа, а он ежедневно, по заведённой в юности привычке, писал по две-три страницы, которые складывались в объемные рукописи...
Через несколько десятилетий «уже почти коммунистическое» государство ослабит запрет на Лосева, разрешит ему издавать книги по истории античной эстетики: какой-де может быть урон советскому могуществу от эстетики забытой всеми, неизвестной античной эпохи! Так подумают главные атеисты страны и окажутся в ловушке, которую много лет готовил им великий мыслитель. Если говорить по большому счету, то в безобидной античной эстетике ровным счетом ничего больше не окажется, кроме одного, но самого существенного, стрежневого – становления Божественного Первоначала 1,
1 Становление Божественной Первопричины – это, как мы сказали, одна из главных ошибок и Платона, и Плотина, и Лосева; об этом мы еще поговорим в свой срок; но какова была мужественная дерзость говорить о Боге советским властвующим безбожникам!
той диалектики, в истинности которой Лосев был убежден с молодых лет.
Философ и друг Алексея Федоровича, А. А. Тахо-Годи так написала по этому поводу в предисловии к десятитомной «Истории античной эстетики», не без Божьего провидения вышедшей в свет перед самым началом XXI века:
«Ей, этой предыстории новой, христианской эпохи, этой языческой древности, где среди бессмертных богов уже грезилось Нечто Единое, высший самодовлеющий Ум, Отец всех вещей, блаженный в своем совершенстве, – ей, этой пока еще телесной красоте посвятил А. Ф. Лосев свою «Историю античной эстетики», влекомый заботой открыть все пути, коими шла мысль человечества от космоса как обожествленной материи к Богу, Создателю и Творцу мира».
Так человек-песчинка одержал сокрушительную победу над государством-скалой с его удушливым, неживым атеизмом. И она-то, эта блестящая победа, дала мне повод для острой боли и окрыляющей радости. С радостью, надеюсь, тут всё понятно: как не порадоваться, за старшего собрата по грешной земле, который, несмотря ни на что, достиг своей цели, как мог, по мере сил, а значит, как нужно, хорошо совершил дело жизни.
С болью, конечно, тоже загадки большой нет, но на ней всё же остановлюсь подробнее. Больно мне стало, нет, совсем не от зависти к успеху великого философа (я без самообмана вижу свою никакую роль в сравнении с ролью лосевского гения). Больно стало, что нет во мне того несгибаемого стержня, который был в душе последнего настоящего философа. Я говорю о воле. Покуда мне хватало моей воли лишь на то, чтобы настроиться на отдельные главы первой книги и написать их, ну, хотя бы на относительном подъеме. Сразу после этого наступал спад, провал, пропадала энергетическая твердь и про-пасть обнаруживала свою непроходимость. Так случилось и теперь: после завершения основной части работы в октябре я уже полтора месяца, неровно и трудно, пишу вот это небольшое отступление.
Опыт нынешнего года показал со всей очевидностью (а это-то и открыло мне еще одно тайное правило), что лично мне не дано настраиваться на большую, объемную, долгую работу, а требуются постоянные перестройки, перенастройки даже после каждой написанной главы. Вот почему мой «поезд» то уходит без меня, то надолго останавливается на незнакомых станциях и полустанках. Надо мне, крепко потеснив мою извечную лень, поучиться у достойных мира сего – Феррара, Бунина, Лосева – волевым напряженным усилием «не позволять душе лениться», хоть понемножку, но каждый день вести и вести исследование, перебарывать худое настроение, помнить, что не так уж и много осталось мне дней моих, чтобы и свое главное дело сделать по мере сил, не совсем плохо, с позволения высших сил...
И опять приснились мне мать и отец. Будто в какой-то серой дымке, мешающей различить местность, стоят они поодаль от меня и тихонько говорят меж собою.
– Опять поезд-то ушёл, бляцкий нос...
– Ну, Лёня, опять ты с носом своим...
– Так ить Бориска опять отстал. Может, у него и билет-то взять не на че...
Ах, любимые мои!.. Не рвите сердце себе. Не переживайте. Как-нибудь, с Божьей помощью, решу я вечную мою проблему с непослушным поездом. Авось как-нибудь решу... А вы – почаще, без туманной дымки, снитесь. Хотя бы по разочку в неделю. Говорите со мной хоть о чем...
Хотя бы о совсем никудышных пустяках...
Страшно тоскливо без вас на земле...
16.12.2002 г., 2 часа дня. –
14.03.2007 г., 8 часов вечера. –
11.04.2010 г., 3.30 пополудни.
30.07.2011 г., вечер