предыдущая часть http://www.proza.ru/2011/11/12/513
2. Подарок с того света
________________________
Светлый и тихий осенний день озарял кладбище грустным, прощальным золотом солнца. Листья кружились и падали на надгробие, а один опустился на плечо Эл-Маи, как знак. Знак чего? Она сама смутно представляла, но душа вздрогнула, и Эл-Маи, сняв листок с плеча, рассматривала его на ладони. Вроде ничего особенного, лист как лист. «Я здесь, Лисёнок, я здесь», – опять почудилось ей в осеннем шорохе кладбищенской аллеи. И призрак запаха.
А между могил беспечно резвилась трёхлетняя Ви-Айна – бегала вприпрыжку, пританцовывая и подбрасывая в воздух прозрачный траурный шарфик. Малышке было не понять скорбного покоя этого места, он на неё не действовал, не мог заглушить потока жизнелюбия, что лился из неё каждую минуту.
– Ви, потише, – сказала ей Эл-Маи. – Встань рядом со мной.
Девочка даже не обратила внимания. Она воображала себя танцовщицей с шарфом. Эл-Маи бессильно вздохнула, а надгробные памятники удивлённо взирали на это явление, ворвавшееся в их царство уныния озорным солнечным зайчиком.
Эл-Маи долго гадала, что за подарок оставил ей муж и где он мог его спрятать. Когда Ро-Мун пришёл к ней в теле художника, она будто сошла с ума – занималась любовью с ним, а видела мужа. Обтёрла ботинки...
Возвращаясь вечером с работы, она чувствовала себя вымотанной до предела. Нет, это была не обычная усталость в конце рабочего дня, а какая-то патологическая. Напрягали странные ощущения – как при приближении месячных. Кстати, и задержка была. «Неужели? – думала женщина, ступая по мокрой кашице, в которую превратился первый снег. – Доигралась...»
Из сумрачной сырости улицы она зашла в светлое и сухое помещение аптеки. Покупателей не было. Склонившись к окошечку, она сказала:
– Мне тесты на беременность... Две штуки. Каких-нибудь разных, если есть. А лучше три.
На работу и обратно она всегда ходила пешком, так как жила недалеко от своего магазина тканей. Сотрудницы удивлялись простоте хозяйки, которая ничем не выделялась среди них: не ездила на личном автомобиле, одевалась со скромной элегантностью, не обвешивалась дорогими украшениями с головы до ног – словом, никак не подчёркивала своего достатка. Но сейчас Эл-Маи с радостью бы на чём-нибудь поехала: она едва переставляла ноги.
Войдя в квартиру, она прислонилась к стене в прихожей. В глазах потемнело, зашумело в голове. Встречала её только тишина, выползая ей навстречу из сумрака: «Ну что, пришла? Вот я, жду тебя, потому что больше некому. Но я хорошо умею ждать, ведь правда?»
Переодевшись в домашнее, Эл-Маи улеглась на диван с тестами, изучая инструкцию. Утренняя моча, держать пять минут, не больше и не меньше. Для повышения точности результата – повторить на следующий день. Это один тест. Другой – подставить под струю, в любое время суток, одна минута. Третий – капать пипеткой.
Ей не терпелось скорее всё выяснить, и она взяла тот тест, который можно было делать в любое время суток. Он показал отрицательный результат.
Озадаченная, она вымыла руки и снова забралась на диван, прижав к себе подушку. Нет, что-то тут не так: не может быть, чтобы отрицательный. Её внутренне чутьё упорно подсказывало нечто совсем другое. Нужно сделать ещё раз – завтра утром.
Она долго не могла уснуть, всё думала о художнике. Он называл себя Хранителем Запада, и на правой руке у него светился узор-браслет. Он выглядел молодо, но из его серых глаз смотрела седая вечность. Он говорил, что ещё ученик, но его способности поражали воображение. У неё всё ещё сохранились портреты, нарисованные им – её собственный и Уль-И. Второй Эл-Маи не могла брать в руки без слёз: она чувствовала запах дочери. Прикосновение Художника к её душе было как тихая утренняя заря над озером – чистое, светлое, прозрачное.
Она не заметила, как уснула. Будто Художник укрыл её тёплым одеялом.
Едва открыв глаза утром, Эл-Маи первым делом потянулась за тестом на тумбочке – одним из оставшихся двух. Хм, это тот, который пять минут? Да, он. Нужен стаканчик.
Она сидела на холодном краю ванны и не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться. Опорожнив стаканчик в унитаз, она вымыла руки и принялась чистить зубы. Второй тест сказал «да». Но для вящей уверенности нужно было сделать в третий раз. Тогда уж...
Но в чём проблема с первым тестом? Внимательно рассмотрев упаковку, Эл-Маи обнаружила, что срок его годности истёк неделю назад. Вроде бы не слишком просрочен, но, может быть, это всё-таки повлияло на результат.
В голубом сумраке холодного утра она шла на работу, грея руки в карманах и хрустя каблуками по корочке льда. Ей пришло в голову: не это ли – подарочек от Ро-Муна? Но при чём тогда здесь Художник?
В магазине негромко работало радио. И, как нарочно, шла передача для будущих мам. Разумеется, никакого аборта, только рожать. Придётся, конечно, взять няню; в магазине – найдётся, кому её заменить, но она, само собой, будет всё держать под контролем. Как же иначе? – ведь она не на чужого дядю работает, это – её дело. Вот только как бы привлечь к ответственности папашу?
На следующий день она получила второе «да» от последнего, третьего теста. В обеденный перерыв Эл-Маи оделась, взяла сумочку и сказала:
– Девочки, я отлучусь на пару часиков.
Взяв такси, она поехала в полицейское отделение, где работал Художник. Телефона его она не знала, где он живёт – тоже, оставалось только искать его на работе. Как выяснилось, майора Йониса там больше не было: по словам Лиснета, он свалился с инфарктом.
– И что, он теперь уже не выйдет? – спросила Эл-Маи.
– У него уже пенсия на носу, так что – вряд ли, – ответил Лиснет. – А художник – здесь, куда он денется. Только он сейчас работает со свидетелем. Как освободится – он в вашем распоряжении, леди. А что, собственно, случилось?
– У меня к нему... гм, личное дело, – чувствуя на щеках жар, ответила Эл-Маи.
На неё накатила какая-то растерянность: куда идти, где искать, когда освободится, где и сколько ждать? Она снова сидела на диванчике в холле, как в тот, первый раз, и никому не было до неё дела. Лиснет убежал куда-то: она видела, как он промчался мимо неё, обдав волной воздуха, пахнувшего смесью пота, лосьона после бритья и какой-то дешёвой еды. И что теперь? У Эл-Маи было такое чувство, будто все бросили её на произвол судьбы.
– Лисёнок, что случилось?
Она вздрогнула, а глаза защипало от наворачивающихся слёз. Ей снова почудился Ро-Мун, хотя перед ней на корточках сидел Художник – тоже как в ту, первую их встречу, когда он остановил её, не дав сделать то, что её «запрограммировали» сделать.
– Нам надо поговорить, – пробормотала она.
– Ммм... ладно, – согласился он. – Только не здесь. Пойдём ко мне.
И снова она сидела на стуле рядом с его столом, но он на сей раз не рисовал. Он ждал, что она скажет. И Эл-Маи сказала:
– Я беременна. Отцом можешь быть только ты, потому что больше ни с кем, кроме тебя, у меня не было... в последнее время.
– А что, если отец – не я? – ответил художник.
Эл-Маи будто кипятком обожгло. А потом обдало ледяной водой. Стиснув сумочку, она встала и направилась к выходу.
– Так я и знала...
Но дверь перед её носом закрылась, а Художник вдобавок прислонился к ней спиной.
– Ты дослушай сначала. Отец – твой муж, а не я.
Эл-Маи на пару секунд онемела.
– Послушай, но это же бред, – сказала она, когда дар речи вернулся. – Ты сам понял, что сейчас сказал?
– Я-то понял, – улыбнулся Художник. – А вот ты – пока не очень. Но это действительно трудно понять, а ещё труднее – объяснить.
– Нет, нет, от Ро-Муна я никак не могла забеременеть, – мотая головой, пробормотала Эл-Маи. – В том-то и дело, что там не сходится по срокам. После того как я в последний раз была с ним, приходили... «красные дни». А потом он... погиб. А потом у меня был ты.
Тёплые и тяжёлые руки Художника легли на её плечи.
– И всё-таки отец твоего ребёнка – Ро-Мун. Я понимаю, это звучит как мистический бред, но это так. Дело в том, что наследственная информация хранится не только на материальном, биологическом носителе – ДНК, есть ещё и другой носитель. Его нельзя потрогать, выделить химически, увидеть в микроскоп и тому подобное. Учёные пока не доказали его существование, но он есть. Для него даже ещё нет термина... Назовём его, скажем, «энергоинформационная матрица». В тот момент, когда я «одолжил» Ро-Муну своё тело, произошло считывание, и... В общем, механизм взаимодействия физической и энергетических оболочек там довольно сложный, но суть такова, что был разовый синтез моим телом чужой ДНК. Не все это могут. Я – да. Это и есть подарок твоего мужа, лисёнок. Я только передал его тебе.
И Художник с улыбкой погладил Эл-Маи пальцами по щекам. Она некоторое время постояла, ошарашенно моргая, потом проговорила:
– Ничего не поняла. Ты хочешь сказать, что ты на время стал моим мужем... и физически?
– Скажем так, принял некоторые его свойства.
Эл-Маи сделала глубокий вдох, потом – выдох, провела ладонями по лицу.
– Бред...
– Когда малыш появится, можно будет сделать анализ, – сказал Художник. – Но я уже сейчас могу предсказать его результат. Он покажет, что я здесь ни при чём. – Заглянув Эл-Маи в глаза, он добавил: – Но это не означает, что мне безразлична судьба того, кто у тебя родится. Как и твоя.
– Почему ты так уверен, что он родится? – глухо проговорила Эл-Маи.
Художник чуть нахмурился.
– Ты же не собираешься отказаться от этого подарка, ведь нет?
Отказаться, убить в себе жизнь, зародившуюся таким чудесным образом? Изгнать из себя частичку любви Ро-Муна? Эл-Маи содрогнулась, будто её душу прижгли раскалённым железом. Да, мистический бред, но... Утопая в вечности, смотревшей на мир глазами Художника, она верила. Смятение последних дней вырвалось наружу – пролилось слезами.
– Всё будет хорошо, лисёнок. Всё будет прекрасно.
Она ходила на работу до восьмого месяца. Сотрудницы магазина старались её поддержать – прежде всего, образцовым выполнением своих обязанностей. А по вечерам её встречал Художник и провожал домой. Эл-Маи по-прежнему ходила пешком, говоря:
– Во-первых, это полезно. А во-вторых, тут всего десять минут неторопливым шагом. Разве это расстояние?
Он всегда был рядом, когда она в этом нуждалась, но оставался лишь другом. В магазине её спрашивали, не идёт ли дело к свадьбе, но она улыбалась и качала головой. Впрочем, однажды она спросила Художника:
– А что, разве Хранители дают обет безбрачия?
Они гуляли в парке: Эл-Маи опиралась на его руку и ловила ртом снежинки.
– Нет, обета как такового мы не даём, – ответил он. – Но долг Хранителя стоит для нас на первом месте. Земные узы значат для нас гораздо меньше, чем для остальных людей.
– То есть, вы женаты на своей... скажем так, работе? – усмехнулась Эл-Маи.
– Можно сказать и так.
В положенный срок родилась девочка. Из роддома их встречал, конечно, Художник. Глядя на них троих, все, наверное, думали, что это – муж Эл-Маи: если женщину с ребёнком встречает мужчина, из глаз которого при виде её и малыша лучится тёплый свет, а женщина сияет ему счастливой улыбкой – кто же это, если не муж или любимый человек? Но он так и не стал мужем, они даже не заговаривали об этом. Он был надёжным другом, плечом, стеной... Хранителем.
Эл-Маи всё-таки решила провести установление отцовства с помощью анализа ДНК. Он показал, что Художник не являлся отцом девочки. Несколько волосков с расчёски мужа стали достаточным материалом для исследования, которое выявило удивительный факт: Ро-Мун стал отцом посмертно.
Порыв ветра подхватил чёрный шарфик, который Ви-Айна самозабвенно подбрасывала в танце, и понёс над могилами.
– А-а, мой шалфик! – закричала девочка, семеня следом за ним с вытянутыми ручками.
– Ну вот, доигралась, – усмехнулась Эл-Маи. – Говорила же тебе – встань рядом, так нет.
Шарфик так и улетел бы, но из-за высокого гранитного памятника вдруг появился, будто бы материализовавшись из воздуха, Художник. Ви-Айна застыла как вкопанная при виде высокой фигуры с копной светло-русых волос и непостижимо-загадочными серыми глазами; шарфик реял на ветру, обвиваясь вокруг его пальцев, когда он опустился перед ней на колено.
– Это не вы потеряли, юная леди? – спросил он с улыбкой.
Девочка, схватив свой шарф, побежала к матери. Эл-Маи сказала:
– А что надо говорить, Ви? Мм?
– Спаси-и-ибо, – смешно растягивая звуки, сказала Ви-Айна и застенчиво спрятала личико за полой её пальто.
Художник подошёл и встал рядом. Эл-Маи, присев на корточки и обняв дочь за плечи, сказала:
– Вот здесь лежит твой папа, Ви. – И погладила пальцами надгробие. – А вон там, рядом – твоя старшая сестрёнка Уль-И.
Девочка принялась колотить кулачками по гранитной плите:
– Папа! Вылазь!
Глаза Эл-Маи наполнились слезами.
– Нет, малыш, папа не сможет вылезти.
– Почему?
– Папа уснул... Очень, очень крепко.
Ви-Айна запрыгала, громко крича:
– Папа! Вставай!
Вдруг она умолкла: с дерева сорвался лист и, плавно кружась, опустился прямо у её ног. Аллея вздохнула и зашептала что-то, а девочка прислушалась. Эл-Маи зябко поёжилась, подставляя лицо прохладным ладоням ветра, осушавшим её слёзы.
«Лисёнок».
3. Слабость и сила
___________________
Бэл-Айя бежала по дороге в ущелье, к Сердечному Камню. «Жив ли он? Не пожертвовал ли собой, как Хранитель Севера?» – стучало в висках в такт её бегу. Она спешила, по щиколотку проваливаясь в рыхлый, влажноватый и, как ей казалось, совсем не холодный снег, похожий на пух, вытряхнутый из подушки.
– Моя судьба – в горах Мкрхиалании, – сказала она Учителю Баэраму.
– Если ты в этом уверена – отправляйся ей навстречу, – ответил он.
– Я уверена в этом более, чем когда-либо в своей жизни, – проговорила Бэл-Айя.
Путь в горы был долгим и непростым, со множеством пересадок, задержек, блужданий. Дорогу в долину занесло, и пришлось ждать, пока её расчистят. В ожидании восстановления движения Бэл-Айя провела две ночи на автобусной станции в Хувиртсети – спала сидя, обнимая сумку с вещами и положив на неё голову. С расчисткой постоянно возникали проволочки: то кончался бензин, то ломалась техника. Застрявшие пассажиры, темпераментно жестикулируя, ругали начальника станции, и он тоже не лез за словом в карман:
– Оймэ*, я здесь при чём? Погода виновата! Зима – я что сделаю?! – И, столь же темпераментно взмахнув рукой, убегал. (*Универсальное междометие, употребляемое южанами-горцами для выражения широкого спектра эмоций – прим. авт.)
Бэл-Айя пила крепкий тоху и жевала булочки с маслом, с тоской глядя на белизну за окном. Что-что, а тоху здесь был хорош – с каким-то особым привкусом и ароматом, какого нельзя было сыскать в других местах... Впрочем, здесь всё казалось особенным.
Что досаднее всего – до цели оставалось всего каких-то сорок-пятьдесят километров. На третий день она решилась подойти к начальнику.
– Извините, мне срочно нужно к Учителю Акхаре. Нельзя ли что-то придумать, чтоб мне быстрее туда попасть?
– Оймэ, девушка, зачем сразу не сказала? – воскликнул начальник. – Зачем ждала? У нас тут заведено так: если к Акхаре важный гость приезжает, мы знак подаём оповестительный. Сейчас всё сделаем, дорогая, не волнуйся.
Оповещали Акхару о прибытии важного гостя весьма оригинальным способом: запускали большого воздушного змея на очень длинном леере. Чтобы змей был заметен издали, его украшала бахрома и хвост из фольги. Орлиный глаз такую блестящую цель должен был заметить без труда.
Бэл-Айя с кружкой тоху в одной руке и с булочкой в другой вышла посмотреть, как будут запускать змея. Этим занимались двое парней на крыше станции. Ветер был достаточно сильным, и змей поднялся в воздух быстро. Его отпускали выше и выше, пока он не стал едва заметен с земли. Оставалось только ждать, пока кто-то из дозорных Орлов, ежедневно облетавших долину и прилегающие к ней территории, не увидит этот знак.
Это сработало. Не прошло и получаса, как в небе показался силуэт огромной птицы – орла-оборотня. Бэл-Айя обрадованно запрыгала, размахивая руками, а Орёл всё приближался, снижаясь. За несколько мгновений до посадки он частично трансформировался: сначала лапы превратились в ноги, потом очистилось от перьев лицо, клюв стал носом, а руки показались в последнюю очередь, когда Орёл уже коснулся земли – а точнее, ковровой дорожки, которую размотали по снегу к крыльцу станции, чтобы крылатый ур-рамак не обморозил босые ноги. Орлов здесь очень уважали, и вообще, Мкрхиалания была краем, наиболее свободным от ур-рамакофобии.
Бэл-Айя узнала Лаэм-Тана, младшего сына Акхары.
– Привет, – радостно улыбнулась она ему.
Лаэм-Тан подошёл и сдержанно поклонился. Улыбка только чуть-чуть наметилась в уголках его губ.
– Здравствуй, – ответил он. – Я сегодня в дозоре... Увидел знак, но не ожидал, что это ты.
– Дорогу занесло, – объяснила Бэл-Айя, отчего-то смущаясь под ясным, пронзительным взглядом его больших глаз. – Я жду тут уже два дня, всё никак расчистить не могут. Но стоило мне только заикнуться, что я к Учителю, как начальник станции сразу вспомнил про змея.
– Оймэ, уважаемый Лаэм-Тан! – раздалось у неё за спиной. – Как мы рады вас видеть! Вот, понимаете ли, гостья к вашему многоуважаемому отцу, Учителю Акхаре, прибыла. И сидит, молчит!
Это был начальник станции. Его лицо сияло улыбкой, одну руку он в поклоне прижал к сердцу, а другой приобнял за плечи Бэл-Айю.
– Я ей говорю: «Красавица, зачем же ты сразу не сказала, что ты такая важная птица?» Два дня сидела, неудобства терпела, сидя спала – оймэ! Зачем стеснялась – не пойму. Дорогой Лаэм-Тан, может, погреться желаете? Снежная нынче зима, просто беда!
– Снега много – хлеб уродится, – ответил Лаэм-Тан. – Спасибо вам, от чашки тоху я бы не отказался.
Около сорока минут они сидели в тёплом кабинете начальника станции, и хозяин потчевал уважаемого гостя всем, чем был богат. В дверь забарабанили:
– Когда поедем уже наконец? Что дорогу так медленно чистят, оймэ! Можно же поскорее, я на бабушкин юбилей опаздываю!
Начальник станции открыл дверь.
– А сколько твоей бабушке лет?
– Девяносто пять стукнуло...
– Ой, оймэ, почтенная женщина! Здоровья ей крепкого и чтоб ещё столько же лет прожить!
– Спасибо, друг. Но нельзя ли там поторопиться?
– Всё делаем, мой дорогой, из сил выбиваемся, поверь мне. Снега много, сразу не расчистить! Подожди ещё, ради твоей бабушки пупок порвём, обещаю тебе!
Вернувшись к гостям, начальник станции развёл руками:
– Ничего не поделаешь, погода.
Бэл-Айе уже не требовался автобус: крылья Лаэм-Тана могли перенести её к месту назначения. На станции нашлось даже снаряжение для закрепления седока на спине Орла. Остальных пассажиров, что томились в зале ожидания, было немного – всего человек пятнадцать, и Лаэм-Тан сказал:
– Думаю, Орлы смогут переправить их туда, куда им надо. Я видел обстановку на дороге: расчистка может затянуться надолго, а люди торопятся. Я пришлю сюда нескольких собратьев.
– Оймэ, уважаемый Лаэм-Тан, это было бы замечательно! – обрадовался начальник станции. – А то уже задёргали меня прямо, как будто это от меня зависит! Буду очень, очень вам благодарен за помощь!
Выходя с Лаэм-Таном на крыльцо, Бэл-Айя слышала, как начальник сообщает пассажирам:
– Дорогие пассажиры, не волнуйтесь! Вы попадёте, куда ехали, независимо от того, как скоро расчистят заносы. Проблема решена: скоро сюда прибудут Горные Орлы и переправят всех!
Послышался одобрительный гул голосов, и кто-то сказал:
– Вот за что уважаю Орлов, так это за то, что они всегда готовы выручить!
Холодный ветер обжигал лицо, а внизу раскинулась долина, припорошенная снегом. Лаэм-Тан в полёте издал звонкий клёкот, и Бэл-Айя разглядела вдали силуэты ещё нескольких Орлов. От них послышался ответный крик. Похоже, они взяли направление на Хувиртсети – вызволять пленников непогоды. Когда огромные благородные птицы поравнялись с Лаэм-Таном, Бэл-Айя не удержалась и помахала им рукой, крикнув:
– Эге-гей! Привет!
Ответом ей был, конечно, орлиный клёкот.
Учитель Акхара встретил её радушно и приветливо, обнял и поцеловал. Продрогшую после перелёта на спине Лаэм-Тана, её закутали в одеяло и напоили очень пряной подогретой гурдзенией.
– Простите, что приехала без предупреждения и приглашения, Учитель, – сказала она, когда отогрелась. – Но я прошу у вас позволения остаться здесь навсегда. Я люблю этот край всей душой, всем сердцем... Я помню, что когда-то, в другой жизни, я жила здесь. У меня в крови течёт сладкая гурдзения, в ушах звучат песни, я не могу дышать больше никаким воздухом, кроме здешнего. Учитель Акхара! Я готова остаться в вашем доме на правах прислуги, работницы, кого угодно. Я не буду даром есть хлеб и мясо, обещаю. Я умею работать и стану приносить пользу. Разрешите только мне остаться здесь... Здесь – моё сердце.
– Девочка моя, – мягко проговорил Акхара, и по его голосу было слышно, что он растроган. – На просьбу, проникнутую столь глубокими чувствами, я не могу ответить отказом. Если хочешь, можешь остаться здесь, но на правах моей дочери и ученицы, а не работницы. Впрочем, – добавил он с улыбкой, – работают тут все, так что, в сущности, большой разницы нет.
И вот, она бежала к Сердечному Камню, умирая от волнения и страха: жив ли Аши? Ведь наверняка он участвовал в закрытии воронки – не мог не участвовать... Это – его долг, который, как он сказал, для него на первом месте. А ей было плевать, что для него важнее – лишь бы он был жив.
Место их встреч, преображённое зимой, выглядело печально. Старое дерево, у корней которого Аши спел ей столько песен, стояло голое, заснеженное; в углубление в форме сердца тоже намело снега. Белая пустота, холод и тишина. Неужели Хранителя Юга больше нет? И он не придёт, если она позовёт его?
Дотронувшись до холодного шершавого камня, она тихонько позвала:
– Аши...
Тишина. Только ветер гудел между скалами, сдувая с веток дерева снег. Сердце Бэл-Айи обледенело.
– Аши! – упавшей сосулькой разбилось эхо её голоса.
Знакомый толчок пространства, порыв ветра – и из-за камня вышла фигура в чёрном войлочном плаще и зимних сапогах. «Он, Аши!» – горячо расширилось сердце. Живой... Бэл-Айе сперва показалось, что его волосы припорошены снегом, но, взглянув ближе, она с болью поняла, что это седина. И глаза были будто схвачены не то корочкой льда, не то боли. Она шагнула к нему.
– Аши... Я вернулась.
– Вижу, – ответил он. – Надолго?
– Навсегда. – Её рука скользнула под войлок его плаща – прохладный снаружи, тёплый внутри. – Аши... Ну, что ты как неживой? Ты рад меня видеть, скажи?
– Как земля, всю зиму проспавшая под снегом, может быть рада солнцу и весне, так я рад тебе, – ответил он.
Ещё шаг – и он укутал её полами своего плаща, а она наматывала на пальцы его кудри, блестевшие изморозью седины, гладила его лицо, тёрлась носом о его нос.
– Воронка... – начала она.
– Я знаю, – перебил Аши. – Ты была там. И я тоже. Признаюсь, мои усилия были направлены больше на твою защиту, чем на её закрытие... Возможно, этого как раз и не хватило, чтобы дать шанс моему северному брату остаться в живых. Чуть-чуть не хватило.
Бэл-Айя смотрела на него в ужасе.
– Ты что... винишь себя? И... меня? Ты винишь НАС в том, что он умер?
– Ты не виновата, моя голубка. – Он наклонил голову и уткнулся своим лбом в её лоб, закрыл глаза. – Виноват я. Северный брат исполнил свой долг до конца, а я – нет... Потому что моё сердце несвободно. Потому что я поставил на первое место не долг, а тебя.
Бэл-Айя не знала, радоваться ей или скорбеть. Наверное, одна часть её сердца ликовала и пела от счастья, что она любима, а другая была погружена в траур, приняв на себя часть груза вины, которой тяготился Аши. Она не могла иначе. Всё – пополам с любимым: и радость, и скорбь.
– И что же теперь? – спросила она робко.
– Не знаю, – задумчиво проговорил Аши. – Вот я и думаю теперь, достоин ли я называться Хранителем. Вместо того чтобы спасать мир, я спасал свою любовь.
– Ты спасал и то, и другое, – сказала Бэл-Айя. – И тебе это удалось.
– Иначе я не мог, – вздохнул Аши, хмурясь. – Если бы я спас мир, но дал тебе умереть – это точно лишило бы меня в моих собственных глазах этого звания.
– Я не стою целого мира, – покачала головой Бэл-Айя.
– Для меня ты стоишь больше, – ответил он. И усмехнулся: – Поэтому, как ни крути, всё равно получается, что я – не Хранитель. Он не может ценить одного человека больше, чем весь мир.
– Ты – Хранитель, который влюбился, вот и всё, – улыбнулась Бэл-Айя. – Хранители – тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.
– Они – больше, чем люди, моя радость. И должны быть выше человеческих слабостей.
– Ты считаешь любовь слабостью? А мне кажется, она – сила.
– Она может быть и тем, и другим. Но в душе Хранителя она обязана быть силой. И только.
– Аши, только познав слабость, ты поймёшь, что такое сила. Это две стороны одной медали, неотделимые друг от друга.
Аши, вздохнув и улыбнувшись, поцеловал её в лоб и глаза. Бэл-Айя льнула к нему под плащом, а он старался лучше её укутать. Она просто грелась в лучах счастья от встречи с любимым и ещё не знала, что ей предстояло.
Ей было суждено, живя и обучаясь в доме Акхары, ходя в деревню на танцы и на работу в сады, вскоре прослыть первой красавицей долины, из-за которой разобьётся немало горячих горских сердец. Она ещё ни сном, ни духом не ведала, что ей предстоит снискать восхищение мужчин и зависть женщин, но и то, и другое будет ей безразлично, ведь у неё уже есть любовь Аши.
Во время свиданий с ним она будет вплетать цветы в его поседевшие кудри, слушать в его исполнении «Колыбельную падающим листьям» и «Песню горной реки», «Моё сердце – в твоих ладонях», «Козочку» и много других песен, в которых звучала душа этого края. Она посетит его жилище, к которому нет ни одной тропы – добраться можно только на орлиных крыльях, и станет первой женщиной, растопившей в нём очаг. Он будет жарить мясо, а она – выпекать лепёшки, а потом, разгорячённые гурдзенией, они сольются в одно целое. Взяв в свидетели ветер, солнце, огонь, воду и землю, он назовёт её своей.
Настанет день, когда Учитель Акхара скажет ей:
– Моя дорогая девочка, так, как ты живёшь, у нас женщине жить не пристало. Ты – уже давно зрелый плод, который испортится, если не сорвать его вовремя. Ты живёшь в моём доме, под моей опекой, и я прошу тебя соответствовать моей репутации. Я не хочу принуждать тебя и навязывать тебе свой выбор, поэтому выбери себе мужа сама. В долине много достойных мужчин, готовых отдать всё за твою руку и сердце... Мой младший сын, кстати, тоже давно неровно к тебе дышит и будет счастлив, если ты обратишь свой взгляд на него. Рийам-Гор уже помолвлен, а Лаэм-Тан пока свободен и грезит тобой.
На это Бэл-Айя ему ответит:
– Учитель, я уважаю и люблю вас, как отца, и не хочу каким-то образом ронять вашу репутацию... Но я не могу поступить, как вы просите – не могу выбрать себе мужа, потому что он у меня уже есть. И вы его знаете: это Чёрный Орёл. Если моё присутствие вас тяготит, я могу уйти – к нему.
Она придёт со своими немногими вещами к Сердечному Камню и расскажет всё Аши. А он ответит ей:
– Чтобы исполнять свой долг Хранителя, мне нужно жить одному: твоё близкое присутствие будет выбивать меня из необходимого мне состояния духа, моя радость. Я ведь уже говорил тебе, что семью в обычном смысле я создать не могу. Мне нужно много свободы и одиночества. Но расстаться с тобой совсем я не в силах – так уж случилось, так сложились бусины моей судьбы. Я бы хотел оставить наши отношения такими, какие они были до сих пор, а чтобы никто не смел попрекать тебя, я готов заявить перед всеми, что ты – моя. Ты уж пойми, голубка: старые обычаи и нравы сильны здесь, разрушить их в одночасье вряд ли удастся, остаётся только с ними считаться. Я приду и скажу всякому, кто пожелает знать: ты – моя. И не позволю никому обидеть тебя.
У неё будет свой дом и сад – на отшибе, за деревней. Она будет жить там одна, терпеливо ожидая, когда Аши посетит её. А когда ей станет невмоготу и захочется увидеть его так, что хоть кричи, она придёт к Сердечному Камню и позовёт его. Ей уготована судьба одиночки, странной, неприступной и неприкосновенной «местной достопримечательности», но никто не посмеет сказать о ней дурного слова: всем будет известно, что она – жена Чёрного Орла. Оскорбить её означает оскорбить его. Кроме того, через неё можно будет передать просьбу к Хозяину Гор, а потому относиться к ней будут с почтением.
Настанет наконец и день, когда в сад она выйдет не одна, а за руку с маленьким сыном. Превращаться он будет не в черногривую волчицу, как мать, а в чёрного орла, как отец.
Пока обо всём этом Бэл-Айя не знала. Она смеялась и дёргала низко свесившиеся ветки дерева, стряхивая с них снег Аши на голову и плечи, а потом бросилась убегать, но поскользнулась и упала. Аши настиг её, и они покатились кубарем, вывалявшись с головы до ног. Они хохотали, кидаясь снежками, а бусины их судеб уже складывались в уготованный им рисунок.
окончание http://www.proza.ru/2011/11/14/157